Перед входом в родное Управление столпилось десятка два представителей сетевых агентств новостей.
Любой из них походил на безликое насекомое — усики-гарнитуры переговорных устройств, фасетчатые «глаза» монокулярных оптических терминалов, укреплённые на плечах или — у самых крепкошеих — на головах камеры-трансляторы.
— Кого-то ждут, — сразу же определил я, рассеянно похлопав себя по карманам.
Айви вопросительно посмотрела на меня.
— Сетеком забыл, — солгал я, поскольку данным способом связи старался не пользоваться из твёрдого убеждения в том, что нет такого дела, которое не могло бы немного подождать.
— Ты при связи?
— А для чего тебе? — спросила эльфка, продемонстрировав мне погасший экран собственного персонального «доставалы». Судя по обшарпанному военному корпусу, эльфка раздобыла своё средство связи там же, где и револьвер.
— Узнать, по чью душу мухи слетелись, — проворчаля, и, движимый самыми дурными предчувствиями двинулся к дверям обители закона и порядка.
Обычно вся информация по тому или иному делу, которой Управление желало поделиться размещалась на полицейском сайте в Сети, и это, в известной степени, отменяло работу журналистов вообще. Политика любой пресс-службы — не сообщать больше того, что сказано в официальном релизе.
Но, понятно, что, даже поднаторев в искусстве «упреждающей дезинформации» Управление далеко не о всех делах желало что-нибудь сообщать вообще.
И возникало множество дополнительных вопросов.
Так что клан охотников-интервьюеров никуда не исчез, и сейчас эти мухи вились у входа в департамент в поисках очередной жертвы, готовые обрушить на неё лавину вопросов-укусов, идущих непосредственно от посетителей сайтов информационных агентств.
Поначалу, конечно, такие вопросы сильно редактировались. Потом стало ясно, что рейтинги заметно выше у тех компаний, которые пускают свои вопросы в эфир без редакции. Выросшему на 3D стрелялках поколению хотелось видеть демократию в действии и задавать вопросы лично.
И охотники всё больше становились похожи на попугаев, выкрикивающих вопросы в режиме реального времени.
Естественно, что ничего оригинального из уст таких «журналистов» услышать было нельзя со времени Великого Потопа.
Я пожалел того бедолагу, которому придётся выдержать их атаку… и, каюсь, не сразу сообразил, что этим бедолагой являюсь я сам, собственной персоной.
Начиналось-то всё неплохо: я и Айви тихо прошли мимо «журналюг», которые в созданной собственными силами суматохе и слона бы не заметили.
Входная дверь, привычно сличив нашу сетчатку и вооружение с внесёнными в список, отъехала в сторону. Вернее сказать, сличение произошло метров за десять до входа, и «звонарь» успел дать сигнал кому положено, потому что за дверью нас уже поджидал Маллинсон.
Легендатор нашей пресс-службы.
— Стоун. — На меня Маллинсон даже не посмотрел, с явной тревогой оценив царившую за моей спиной вакханалию. — Ты должен поговорить с людьми.
Я оглянулся на подобравшихся «охотников», почуявших во мне «того самого парня».
— Может, позже? — без особой надежды спросил я, и таки не ошибся в своих предчувствиях.
— Немедленно! — Маллинсон, при всей своей внешней неказистости был жрецом рейтинга и благонадёжности, и жрецом жестоким. Вполне вероятно, что этого требовали интересы превентивной информационной войны — но, столь же очевидно, здесь не могло быть и речи об интересах какого-то Стоуна.
— Пресс-конференция должна была начаться полчаса назад, и им позарез нужен Джек Стоун!
На лице Маллинсона появилось паническое выражение, ему, в общем-то, не свойственное.
Профессиональный легендатор, даже если он разом потеряет жену, детей, любовницу, банковский счёт, работу и выяснится, что он болен смертельной болезнью и сию секунду начнёт агонизировать — он всё равно должен улыбаться и делать вид, что ничего не случилось — ну, или, по крайней мере, что всё идёт по заблаговременно составленному плану.
Во всяком случае, так гласит профессиональная байка.
На практике, конечно, легендатор лишь разрабатывает и задаёт линию поведения. А вот озвучивать её приходится наёмному «болванчику» с потребными для выправления рейтинга данными.
«Болванчик», обычно, подыскивается из числа копов, что заставляет ребят нервничать — кто-то, конечно, планирует стать звездой интерактивного телевидения, а кто-то считает, что участие в общественной работе отвлекает от работы настоящей.
Но если для повышения рейтинга и укрепления «позитивного образа полиции» в массах потребуется завербовать в полицию крокодила, то он будет зачислен на службу с такой скоростью, что Эйнштейн будет вынужден существенно пересмотреть теорию относительности.
К сожалению, сейчас почтеннейшей публике требовался вовсе не крокодил. А отстранённый коп Стоун, который если и схож с крокодилом, то лишь по утрам и с похмелья.
Конечно, я понял, к чему идёт дело ещё услышав в какой слащаво-героической тональности медиа сообщили о перестрелке в магазинчике Эйлин; но, с другой стороны, Маллинсон, похоже, перестарался. Последовавшие слова Малли подтвердили худшие мои опасения.
— Ты в чине капитана. Про убийство знаешь только результаты вскрытия. О наркотиках в порту тебе ничего не известно. Постарайся переключить их на собственную героическую биографию! — скороговоркой выпалил Мали, отступая вглубь участка.
Я попытался впихнуть вслед за ним Айви, оберегая нежную психику девушки от общения с журналистами, но не вышло — Маллинсон успел вытолкнуть эльфку обратно. Уж не знаю, как ему это удалось — Айви растерялась, похоже.
Я развернулся к представителям прессы и сразу же нарвался на вопрос.
— Капитан Стоун — это вы?
— Я, — согласился я, не видя возможности скрыть очевидное. — А вы, в свою очередь?..
— Национальное агентство новостей… — судя по дрожи в голосе оппонент мне попался неопытный, и я резко шагнул на него — в камере это должно было дать грозный обвиняющий эффект.
Чего там мне ещё рассказывали на полузабытых инструктажах? Ах, да — смотреть не в глаза того, с кем разговариваешь, а в зрачок телекамеры…
— А вам не приходит в голову, что, монополизируя термин «национальное» вы нарушаете все мыслимые нормы политической корректности? — сурово спросил я, но отбившегося от стаи шакала принялись спасать тёртые зубры профессии, видавшие и не такие виды. Сбить с толку их было невозможно — по причине отсутствия всякой мыслительной деятельности.
— Как вы расцениваете характер порученного вам дела?
— Какова ваша версия причин столь вызывающего убийства?
— Не возникают ли у сотрудников Управления полиции Восточного побережья случаи э-э… непонимания с сотрудниками Управления по делам бывших военнослужащих?
— Для чего следствие привлекло специального эксперта по холодному оружию? Неужели квалификации обычных полицейских криминалистов недостаточно?
— Что вы можете сказать о находке крупнейшей партии «розового шёлка» в Мегапорту? По словам наших источников, этот груз был адресован лично генералу Томасу Кларку. Как вы может прокомментировать этот факт?
— Может ли это убийство иметь политическую подоплёку?
Я искоса взглянул на Айви. Холодно-строгая эльфка явно стушевалась. Того и гляди отвечать… или убивать начнёт.
Да и, судя по галдёжу, представители прессы вот-вот должны были договориться до мирового коммунистического заговора, возглавленного реинкарнацией Мао Цзэ-дуна.
— Господа! — резко выдохнул я воздух из лёгких. — Я тороплюсь, но согласен уделить вам четверть часа. Давайте по порядку — один корреспондент задаёт один вопрос и так — по кругу, пока время не выйдет.
Я, как и журналисты, прекрасно понимал, что второй попытки ни у кого не будет — и это сбавило напор, покуда они соображали, чтобы такого спросить этакого, чтобы не получить по шее от редактора.
— Вот вы! — выделил я из толпы того несчастного, который задал свой вопрос первым. Как пить дать, в Национальном агентстве новостей ему больше не работать, вышибут за психологическую неустойчивость.
— Э-э… — репортёр подтвердил моё предположение.
— Ясно, не сформулировали, — я неспешно поднял руку с часми на уровень глаз и щёлкнул таймером.
Тут же из глубины толпы всплыл следующий корреспондент неопределённого пола в характерной шапочке. «Ушастый кролик» — это хорошо. Вопросы у них несколько… пикантные, зато — никакой политики и наркотиков. Маллинсон будет доволен.
— Расскажите что-нибудь о себе! — тонким голоском спросил журналист. — Ваша напарница — эльфка, это как-нибудь влияет на ваши службные и личные взаимоотношения?
— «Ни одному лицу, независимо от вероисповедания, национальности, цвета кожи и иных отличительных особенностей, здоровому психически и не осуждённому ранее согласно законодательству САСШ не может быть отказано в полицейской или иной государственной службе» — процитировал я устав и повернулся к следующей гиене пера, под шумок совершившей фланговый обход и атаковавшей мою напарницу.
— «Домик на крыше». Состоите ли вы в интимных отношениях с вашим партнёром?
— У офицера Стерлинг проблемы с голосом. Небольшой ларингит, — я быстро взял Айви за локоть, там, где, если мне не изменяла память, находилась точка, выключающая руку — поскольку эльфку требовалось срочно отвлечь.
— Что до вашего вопроса, то он не относится к предмету расследования, — добавил я, вызвав сдержанное хихиканье части аудитории.
— Но ведь она ваша жена! — спросила ещё какая-то дама из неизвестного мне таблоида.
Я дал себе слово убить Маллинсона за столь витиеватую легенду… хотя в целом идея мне понравилась.
Характер вопросов меня совершенно не удивлял — как вы думаете, что может интересовать обывателя? Таких людей на месте преступления будет интересовать, в каком магазине убитый покупал себе одежду и как у него складывались отношения с женой.
— Кстати, почему у вас разные фамилии? — продолжила всё та же репортёрша, и мысленно я её расцеловал, тем паче, что расцеловать было что. Она уводила разговор от скользких тем… и вела время.
— Ну, во-первых, официальной публичной регистрации ещё не было, — проявляю обстоятельность я. — Во-вторых, обычай, по которому жена берёт фамилию мужа представляется мне глупым пережитком прошлого. Наконец, в третьих, я обратился к офицеру Стерлинг как к специалисту экстра-класса по холодному вооружению; так что попросил бы оставить вопросы личного характера для менее официальной обстановки.
— То есть представитель «Нового человечества» в Сенате был банально… зарезан?! — с изданий посерьёзнее наконец-то слетел первоначальный шок.
— Зарублен мечом, так будет точнее, — подарил я журналисту хлёсткую фразу для заголовка и повернулся к следующему, тут же подумав про себя, что лучше бы я этого не делал, наткнувшись на сухощавого господина с логотипом «Таймс».
— Что может заявить полиция о предполагаемой взаимосвязи между убийством Томаса Кларка с одной из самой крупнейших партий «розового шёлка» за последние десять лет?
М-да, значит — тонна, не меньше. Пятнадцать лет назад — я тогда всё ещё патрулировал улицы — взяли девять центнеров дури прямо из Китая; речь шла о промышленных масштабах производства да ещё и предполагаемом вмешательстве иностранной державы во внутренние дела — так что дело быстро забрала себе военная контрразведка.
Лучше бы меня спросили о том, какие позы мы используем в постели. А на такой вопрос как ни отвечай — всё равно его перетолкуют не в твою пользу. Поэтому — для разнообразия и чтобы навыка не потерять — я ответил честно.
— От лица Управления я никаких заявлений делать не уполномочен, — говорю. — Расследование находится в самом начале, и поэтому любое моё предположение будет некорректно — в конце-концов, в нашей стране всё ещё действует презумпция невиновности, не так ли?
— Следует ли понимать ваши слова как указание на наличие у следствия определённых подозреваемых? — вперёд выступает пожилая дама, телеамуницей не увешанная.
Конструкция фразы указывает на высшее юридическое образование.
Рядом с дамой — молодой человек в тёмно-синей униформе, явно из разряда «ходячих кинокамер».
Я скриплю зубами — обозреватель Центральной службы новостей, лично выбравшийся «в поле» — это не фунт изюма.
— Следствие — в моём лице — предпочтёт воздержаться от каких бы то ни было комментариев по вашему предположению, особенно на данном этапе расследования, — учтиво отвечаю я.
— Ещё вопрос, можно? — спрашивает меня дама.
Я сдержанно киваю головой. ЦСН принято отвечать — их девиз, как-никак, «мы создаём реальность».
Но мне очевидно, что пресс-конференцию пора сворачивать — сквозь толпу шакалья из «жёлтой прессы» начинает пробираться главный калибр серьёзных агентств.
— Господин Стоун, можете ли вы исключить связь между насильственной смертью сенатора Кларка, который, как известно, являлся лидером парламентской группировки «Новое человечество» и предполагаемой отменой Апрельской поправки к Конституции, которая должна покончить с привилегированным статусом военлордов в решениях, затрагивающих внешнюю политику САСШ?
Почти что удар под дых.
Не то чтобы это некая оригинальная и неочевидная мысль — просто я как-то не предполагал, что превращаюсь волею обстоятельств в некую политическую фигуру. Во всяком случае, для подобных заявлений я не готов.
— Существования подобной связи я исключить, разумеется, не готов, — тщательно подбирая слова говорю я. — Однако сейчас следствие не располагает никакими материалами, которые могли бы указывать на это.
Репортёр ЦСН кивает головой с чуть сдержанной улыбкой — мы сейчас как два дипломата за столом переговоров, ловим оговорки друг друга.
— Как вы отнесётесь к предположению, что убийство Томаса Кларка могло быть совершено для того, чтобы сорвать переворот радикально настроенных военных, целью которого является аннулирование результатов голосования — в том, естественно, случае, если оно не удовлетворит военную группировку в Сенате?
— Комментариев не будет, — жалобно прошу я рефери развести нас по углам. — В силу обстоятельств, уже изложенных мною ранее.
Дама сдержанно кивает, а я с ужасом представляю, во что превратят мои ответы в новостных сетях. Но ЦСНовка решает ещё и поглумиться над трупом.
— Последний вопрос, мистер Стоун. Какова ваша собственная политическая позиция? Иными словами, считаете ли вы, что военнослужащие — и только они — должны определять вопросы внешней политики САСШ?
— Хороший вопрос, — показываю я все 32 зуба; навыка непринуждённой улыбки у меня нет, поэтому моя демонстрация плохих зубов больше похожа на оскал. — Дело в том, что я — первопоселенец. То есть, являясь жителем САСШ я никоим образом не определяю ни внешнюю, ни внутреннюю политику страны, так как не явлюсь избирателем.
Дама выглядит чуть ошарашенной — за такой промах её наверняка пропесочат у редактора.
Я же понимаю ход своего шефа. Политик, нечего сказать; ловко прикрыл свою задницу от любых обвинений в пристрастности.
Буонапарте хренов.
Но балаган пора заканчивать.
Я поднял вверх правую руку, призывая к молчанию.
— Последнее, на этот раз вполне официальное заявление. Я вижу, что у вас родился уже весь спектр версий — от торговли наркотиками до политических заговоров. В таком случае вынужден с прискорбием отметить, что информированность масс-медиа превосходит мою собственную; и мне остаётся лишь призвать средства массовой информации выполнить свой гражданский долг и предоставить имеющиеся у них сведения в распоряжение полиции.
Я улыбнулся, показав, что всё вышесказанное следует расценивать как шутку.
— И всё же должен заявить: я не интересуюсь политикой. Я интересуюсь преступником. Поэтому я буду искать убийцу, а не заговор.
Я смотрю на часы и победно улыбаюсь.
— Господа, ваше время вышло. Прошу меня простить, но мне и напарнице ещё предстоит заниматься расследованием, поэтому мы вас оставим.
Я поворачиваюсь и вместе с Айви вхожу в здание Управления.
Смотрю на эльфку.
— Извини за локоть. Я не был уверен, что у тебя хватит терпения вынести всю эту чушь.
Офицер Стерлинг дёрнула рукой, и я обнаружил, что всё ещё держу её за локоть.
Я отпустил руку девушки, но она тут же перехватила мою собственную.
— Это делается вот так, — спокойно сказала эльфка и надавила на тот самый нервный центр, который — похоже, безуспешно — искал я.
Моя рука тут же отнялась и онемела.
— Стоун! — выскочил из-за угла Маллинсон, — Почему я не знал о твоих способностях раньше? Ты же отбрехался от этих гиен вчистую — и пусть хоть кто-то попробует обвинить нас в том, что Восточное Управление не сотрудничает с медиа! И перед Деброй Хеллсмит не спасовал!
— А это, собственно, кто? — озадаченно уточнил я — Та девочка из «Домика»?
— Ну ты даёшь, Стоун! Это же лицо ЦСН!
Вероятно, та грымза с юридическим образованием. Я понял, что распоясавшемуся легендатору пора показать настоящего Стоуна — а не того, которого он только что сам себе придумал.
Махнув рукой эльфке оставаться на месте, я взял Малли за лацканы пиджака и почти нежно втиснул между выступом стены и какой-то озеленявшей помещение кадкой.
— Маллинсон, — вкрадчиво спросил я, — А почему эта толпа у входа так уверена в том, что я женат на своей напарнице?
— Ну… — легендатор посмотрел сначала на меня, потом на стоявшую поодаль эльфку, но, видимо, выражение на её лице ему понравилось ещё меньше.
— Стоун, а ты чего хотел?! — окрысился он. — Ты вышел в тираж — и тут вдруг тебя ставят на скандальное дело и требуют для тебя «чистую» биографию!
— Кто требует? — переспросил я. Маллинсон и Боров не то чтобы запанибрата, но уж не стал бы наш легендатор так темнить.
— Джек, я не знаю. Давят через МакМагона, но он был против.
Угу. Узнаю босса, он всегда против. Слишком много гадостей я про него знаю — не уголовка, конечно, но достаточно для того, чтобы уничтожить карьеру. Так что поставить меня на это дело — это ему, конечно, выгодно. А вот чистить мне биографию — это на него должны были очень серьёзно надавить. Любопытно, где это у меня выискался покровитель?
— Стоун, ты сконцентрируйся на расследовании. Твоё дело факты, ты сам говорил. А режиссуру и постановку оставь мне. — неожиданно жёстко говорит Маллинсон, не то имитируя повадки большого босса, не то приоткрыв своё истинное лицо. — Мы и без того держим информационную атаку по всем уровням. МакМагон превысил свои полномочия, сохранив расследование за Восточным Управлением.
Я продолжал наступать на легендатора, пока он не вжался в стену. Стена была бетонной, но мне показалось, что она начинает проминаться.
— Чёрт побери, Джек, а что мне оставалось? Твою напарницу зачислили в штат через два часа после убийства, мне пришлось для объяснения всего этого целый роман писать!
Я молча смотрел на Маллинсона, а тот — не то оправдываясь, не то вводя меня в курс дела — продолжал частить.
— Джек, ты работал под прикрытием — это позволит объяснить все дыры в твоей биографии и рост в звании; естественно, защищён программой защиты свидетелей, которую ведёт наш департамент, так что ни одна посторонняя свинья не подкопается; Айви была в отделе молодёжной преступности, переведена из 101 участка.
Я молчал. От всего этого бреда несло Голливудом, да это, собственно, и был Голливуд — все эти сотрудники Миниправды были родом именно оттуда; и кто виноват, что все их «типовые клише» и на милю не приближаются к реальной жизни… хотя как знать — возможно «на ура» пережёвываются коллективным массовым сознанием.
Сам Маллинсон истолковал моё молчание в нехорошем смысле — этакое, знаете ли, вторжение реальности в лице Стоуна в собственный бред шизофреника.
— Женатая пара… да ещё такая экзотичная… публике должно понравиться… — растерянно пробормотал он.
— Устав запрещает близким родственникам работать в одном отделе, — сообщила Айви из-за моей спины.
— Причём тут устав? — оживился Маллинсон. — с точки зрения официальных документов нарушений нет, офицер Стерлинг привлечена на правах эксперта, и вообще, предоставьте мне выполнять мою работу, хорошо?
Маллинсон наконец заткнулся — вконец, видимо, исчерпав запас истерического красноречия. Возможно, он и хотел бы ещё что-нибудь добавить о своих трудностях, но покосился на Айви и предпочёл покинуть моё общество.
Очень быстро.
Я потёр предплечье, вновь потерявшее чувствительность, и, в свою очередь, посмотрел на эльфку.
Офицер Стерлинг чуть отвернувшись, рассматривала своё отражение в зеркальной панели, отделяющей нас от улицы.
— Плюнь на Маллинсона, — попробовал утешить её я. — Работа у него такая — слухи распускать. Собачья.
— Я пытаюсь представить, как могла бы выглядеть наша свадьба, — сообщила девушка, заставив меня картинно вывалить челюсть вниз.
Затем я увидел улыбку девушки и облегчённо вздохнул.
— Дело кончилось бы грандиозной потасовкой эльфов с орками. Ну, идём уже к шефу — полагаю, теперь ему разговора со мной не избежать.
Усмешка эльфки мелькнула в зеркале напоминанием о Чеширском коте.