Тень на обороте

Ставор хмыкнул:

— А убить обоих клещей?

— Вы правы, — согласился я. — Это было бы гуманно. — И, не оглядываясь, забрался в планер.

* * *

Кое-что рассказал Ставор по пути на Старокоронный. Кое-что не рассказал Малич, он вообще больше молчал, увлеченный превращением своего изъязвленного лица в ледяную маску. Кое-что я додумал сам.

После взрыва и моего падения самолет продержался достаточно долго, чтобы дотянуть до береговой полосы следующего за Старокоронным острова — острова Пестрых рек. Там он удачно сел на воду, а вскоре и помощь из гнезда подоспела. Не пострадал даже запас флаконов. Как только обнаружился самолет, местный Ковен магов затеял негласный поиск пропавшего Оборотня, который осложнился тем, что близость мертвой зоны создавала сильные помехи.

— …это счастливая случайность, что воздушная страховка все еще действует, — Ставор смотрел благожелательно и явно отдавал себе отчет, что только что употребил странное для лексикона моего окружения слово «счастливая». — В былые времена за поголовьем небесных змеев особо следили, в Пестрые реки залетало много самолетов, а сейчас как-то… — он неопределенно пошевелил пальцами. — Все больше плавают.

— Как я их понимаю, — пробормотал я, стараясь не особенно коситься в стеклянный глаз планера.

Скалы росли, одеваясь зыбкой кисеей тумана. В низине рассыпалась горстка огней. Деревня?.. Мелькнул приземистый замок, затаившийся среди гранитных зубьев. Словно и впрямь корона, застрявшая в пасти зевнувшего дракона.

— Я тоже предпочитаю морские путешествия, — Ставор скупо улыбнулся краешками губ. — Но Пепельное Ожерелье слишком удалено от центра. На мой взгляд — это благо, но, думаю, вы не прочь побыстрее вернуться назад… А, кстати, как поживает мой любимый ученик Гергор?

— Гергор ваш ученик?

— Талантливый мальчик. Один из лучших…

Мальчик? Хотя — да, для Ставора все, кому не исполнился век-другой — сущие младенцы.

— …не слишком одиноко на Черноскале?

— У него есть компания.

Планер качнулся, я непроизвольно сглотнул. Малич выставил квадратную челюсть, сверля меня бешеным взглядом.

— Да спросите же, наконец, Бриго! — вдруг предложил Ставор, удобно откинувшись в кресле и напротив Малича. — Иначе, здесь скоро искры проскакивать станут. Вы спросите, а он честно ответит.

— Оборотням нельзя верить, — Малич разомкнул, казалось, смерзшиеся губы. Мне даже померещился сухой треск.

— В моем присутствии — можно.

Малич перевел глаза с мага на меня, словно пушку развернул. Тяжелую такую, палящую чугунными ядрами.

— Думаю, это вы подстроили катастрофу!

Бум! Чугунная болванка сносит крышу. Я от удивления даже не сразу нашелся, что сказать.

— Вы так меня ненавидите, что лишились способности соображать?! Зачем мне это?

— Не знаю. Вы же Оборотень. Не мне разбираться в логике Оборотней.

Бум! Второе чугунное ядро. Бьет наповал. Слепо и тупо, как этот аргумент.

Я выразительно приподнял брови. Это, наконец, проняло Малича.

— Ловушка выкатилась из вашей сумки!

— Она выкатилась с той стороны, где лежала моя сумка, и где должен был находиться я сам. Мои вещи проверяли перед полетом. А самолет — нет.

До меня вдруг дошло, что за «ее» я погубил. Единственная женщина на борту была из «замороженных». Это она держала ловушку в руках.

— Что с ней случилось?

— Она умерла.

«Незачем было хватать и вертеть незнакомый предмет», — подумал я, пытаясь разбудить в себе раздражение. Но некстати вспомнилось, что при «заморозке» резко снижаются интеллектуальные способности человека.

— Ловушка попала на борт самолета еще до его посадки в Черноскале, — сквозь зубы произнес я. — Вы же слышали, летчики говорили, что на них напало нечто, пробившее защиту…

Скорее всего, заклятье-«прилипало», нанесенное снаружи, просочилось внутрь и сконденсировалось в ловушку. Если бы я сам задел ее — самолет разнесло бы в клочья. А так… А так погибла женщина, имени которой я даже не знаю.

Планер заложил вираж, огибая торчащий Зубец, и стал снижаться.

Часть II.

Легенда. Версия 2.

Герой одолел всех врагов и для счастья человечества должен покончить с последним из наследников проклятого рода. Убить сына главного злодея, младенца в Черном замке.

Предположение: Воин пощадил ребенка. Ребенок вырос, стал Оборотнем , принес страх и гибель людям. Воин, не выдержав сожалений за несовершенное, убивает себя сам. Из его крови рождаются кровники, проклятье для всех Оборотней.

Решение: До тех пор пока клятва не будет исполнена и все Оборотни не сгинут с лица земли, герой будет терзаться виной и не находить покоя. Равновесие не достигнуто.

Глава 4.

Стол в трапезной барона солидный — каменный, покрытый сложной резьбой, размером с небольшую улицу в каком-нибудь рыбацком поселке. Бескрайняя равнина баронского фамильного стола была предоставлена полностью в мое распоряжение, поскольку все семейство Бороусов спешно отбыло.

Тикали невидимые часы. Ленивые сквозняки колыхали полотнища ветхих знамен, подвешенных к потолочной балке.

По краешку блюда, аккуратно ступая комариными ножками, двигался «ядонюх», запуская хоботок то в запеченное мясо, то в клюквенную подливу. Присутствие яда в пище я мог распознать и без его помощи, но иной отраве достаточно попасть на язык. Так что пусть старается.

Крошечный чтец, смахивающий на деревянного кузнечика-переростка в очках, восседал посреди стола, елозя длинными задними ногами по шуршащим страницам, и читал вслух громким скрипучим голосом:

— …волнения населения по поводу просочившихся слухов о прибытии на нашу землю Оборотня нарастают…

Голос у чтеца был мерзким, словно хлебный зазубренный нож скреб по деревянной миске. Чтеца, похоже, забыла второпях баронесса, поскольку очередной сеанс изучения газет тварь непременно начинала со светской хроники и некрологов.

— …представители Ковена в Пестрых реках отмалчиваются, не подтверждая, но и не опровергая информацию…

Всевидящее «око» в баронском семействе то ли не держали, то ли — что вероятнее — уволокли с собой при отъезде.

«Ядонюх» недовольно чирикнул.

— Как я тебя понимаю, — пробормотал я, выбирая из корзинки уже проверенный сухарик. Надгрыз и поперхнулся, услышав скрежетание чтеца:

— …была разогнана группа так называемых адептов Оборотного культа, собравшихся поприветствовать своего кумира. Несмотря на заперт властей, поклонники ныне живущего Оборотня…

Я с трудом откашлялся. Поклонники? Серьезно?

— … однако стоит заметить, что…

— Достаточно, — решил я, чувствуя, что пыльный вкус блюд от такого сопровождения только ухудшается. — Прочти лучше что-нибудь из спортивных новостей.

Чтец негодующе скрежетнул, как всегда, когда его срывали с намеченной строки, и проворно зашуршал страницами, выискивая заказанное.

— …Феон Руконог, победитель прошлогодних скачек на морских звездах, в этом сезоне выставил свою новую фаворитку, трехметровую самку по имени Яшма…

И это новости спорта? А ведь день только начался…

— Господин Юг, все готово, — послышался шелестящий бесполый голос влетевшей в дверь домовухи.

— Сейчас буду, — нехотя пообещал я.

Поместье барона располагалось на самой высокой точке острова Старокоронного. Замок был вписан в скалы, закольцованные вокруг озера. Махинами сторожевых башен замок и впрямь когда-то напоминал венец, только со временем или усилиями драконьих атак почти все вершины оказались сточенными, и теперь макушка острова вполне оправдывала свое второе, неофициальное название. Единственный вертикальный клык над «плешью» — это одиночная северная башня, встроенная в необитаемую гряду скал между океаном и озером. С поместьем ее соединяла узкая, частично крытая галерея. Дорогому гостю барон не пожалел отвести во владение именно эти апартаменты. Отдельный номер с видом на океан… И заколотить после отъезда гостя можно без сожаления.

Я прищурился, оценивая оставшееся расстояние. Щели между камнями поросли сизой и чахлой травой. В траве иногда попадались рыжие, насквозь проржавевшие железные или ярко-зеленые от патины медные наконечники стрел.

А это еще что?

Впереди, примерно шагах в десяти, поперек галереи была проведена мелом широкая черта. Нарочитая небрежность обманывала только простецов — от мела за версту разило высшей магией. Прямо перед чертой, придавленный камнем, лежал полотняный сверток — его трепало ветром, отчего казалось, что сверток шевелится.

Я развернул находку — это оказалась выстиранная и выглаженная рубашка. Мгновение таращился на нее, недоумевая, а потом заметил аккуратно заштопанные прорехи. Это была та самая рубашка, которую я оставил в Илгином доме.

…В самой башне царило запустение. Ее, несомненно, пытались вычистить и облагородить к моему приезду, но за несколько дней не так просто выветрить замурованное и закисшее в этих стенах время. Не помогут ни развешанные хвойные ветки, ни пучки травы солнцедара, подсыпанные в камин. Коврики, разложенные на ступеньках, норовили съежиться и поджать уголки, будто заблудившиеся животные. Безделушки и книги, неуклюже распиханные по нишам, изначально предназначенных для оружия, сиротливо жались друг к другу.

Чтобы прикрыть тронутую разрушением кладку, на стене разместили наборное панно из пластинок янтаря разных оттенков, изображавшее подробную карту Пепельного ожерелья. Мелким белым жемчугом отмечены обитаемые города и поселки. А черным — покинутые. Наверное, это роскошество уволокли из сокровищницы барона. Жаль будет, если сожгут после моего отъезда.

Попросить, что ли в подарок?

Какое-то время я любовался искусной работой, угадывая в ней нечто знакомое. Лишь потом догадался заглянуть на обратную сторону панно и прочесть скромно выцарапанную подпись: Яннек Гвай.

…В спальне я вытащил куртку потеплее и переобулся в сапоги из грубой кожи на толстой подошве. Заодно проглотил пару пилюль обезболивающего. Домовухи брошенную мимоходом на кровать рубашку не признали и не тронули. Она так и лежала, потерянно раскинув рукава. Почему-то вид ее вызывал во мне досаду.

Странно, что я ни разу не вспомнил об Илге за все эти дни. Забавная девица…

Зато сейчас до того задумался, что следуя виткам лестницы, — хоть и увешанной светильниками с дорогим огненным маслом, но все равно полутемной (разбавляют они его что ли?), — я машинально проскочил пару лишних пролетов и остановился лишь, когда погрузился в почти кромешный мрак, а вместо ступеней внизу обнаружил провал. Отскочивший от сапога камешек прыгнул в черноту и уже невидимый, ударился обо что-то металлическое там внизу.

Любопытно… Зачем разрушать лестницу, если снизу из башни все равно выхода нет? Или есть?

* * *

…Волокнистый, как нечесаная шерсть туман стелился над бугристой почвой. Солнце, стоявшее высоко, не имело над местным туманом никакой власти. Все здесь выглядело больным и разложившимся. И запах здесь стоял соответствующий — всепроникающая затхлая вонь.

Я огляделся. Позади сопел и явно силился не зажать брезгливо нос растрепанный Эввар. Вид у молодого мага был удрученный, но покорный своей участи. Хорошо хоть нервно трястись перестал.

Поодаль высилась непреклонная фигура Малича. За плечами — меч и самострел (исключительно механика, никакой магии). Лица не разобрать, но итак ясно, что глаза горят, губы сжаты, нос по ветру… Ну, или что тут вместо ветра.

Эввар страдал в моем обществе в силу взятых на себя обязательств. Малич прицепился сам. То есть телохранитель-немаг нам в сопровождение полагался, но я не думал, что на эту роль вызовется угрюмый блондин. Малич теперь вообще держался подчеркнуто близко ко мне. Чтобы облучать своей непреходящей ненавистью.

Другие оказались благоразумнее. Совсем далеко, по кромке оставленного позади берега, рассыпались фигуры отставших. Мы, вроде, не так много прошли, а силуэты ожидающих виделись смазанными, будто через грязное стекло.

— Ничего здесь нет, — объявил я вслух, заодно опробовав прочность местной тишины.

Эввар, высматривающий что-то справа, вздрогнул и обернулся.

— Рыбаки… То есть на Плоскодонце говорили, что видели, как он высаживался.

— Я не о том, — отмахнулся я. — Тут нет ничего имеющего магическую природу. Только человеческую.

— Здесь есть люди? — оживился Эввар.

— Надеюсь, нет, — с чувством выдохнул я. Если живые люди способны существовать в такой атмосфере — вряд ли они обаятельнее мертвяков.

Сам остров был больше соседнего Плоскодонца. Но здесь вместо плодородной почвы безнадежно преобладал камень, поэтому и в лучшие времена на острове почти не селились. Тысячи шагов необитаемого пространства, три брошенные каменоломни и одинокий поселок недалеко от побережья. Вот и он, как раз.

Впереди торчали покосившиеся остовы домов, еще целых с виду, но черных, как гнилые зубы. Туман вливался между постройками мутным потоком, завихрялся вокруг фасадов, стекал из окон. Идти туда не хотелось, хотя явной опасности не было.

— Птиц нет, — тихо заметил Эввар, посматривая на небо. — И зверей, кажется, тоже… — добавил он, с сомнением оглядев овечий костяк, лежавший на обочине дороги. Среди выбелены[ непогодой ребер тускло поблескивал металлический колокольчик.

Дорога мне не нравилась. Своими извивами и неяркой, но сложной пестротой каменной кладки она смахивала на дремлющую змею. Казалось, шагами ее можно разбудить… Сойдя на обочину, я двинулся наискосок к ближайшему дому. Белесые клочья тумана путались в траве, как пух. Чем ближе я подходил к строению, тем сильнее хотелось остановиться. В конце концов, я так и сделал. Пыхтевший позади Эввар наткнулся на меня и забормотал извинения.

Вокруг дома маячили трупы низких деревьев — безлистые, неприятно скрученные, похожие на обгоревших пауков.

Непоседливый Эввар, прижимая к груди свою обожаемую папку, двинулся бочком к дверному проему строения, явно позабыв обо всех договоренностях и снедаемый только этим своим иррациональной любознательностью.

На мгновение я раздвоившимся зрением успел увидеть, как распухает вокруг дома исполинский призрачный пузырь испещренный, как венами, багровыми извилистыми прожилками. Словно матка, в недрах которой, — в доме, — вызревало нечто страшное. Или опухоль на ткани реальности.

Образ мелькнул — и погас.

— Назад! — скомандовал я негромко. И Эввар, казалось, целиком поглощенный своим любопытством, замер, позабыв опустить ногу.

— Что?

— Не надо туда ходить.

— Опасно?

— Нет, — я выждал несколько секунд. — Просто плохо.

Эввар, склонив голову, прислушивался, словно большой, но робкий зверь. Что-то в нем было от медведя-травоеда: упитанный, тяжелый, ссутуленный; стриженые волосы вьются, но лежат плотно, как шерсть; а глаза большие, печальные, кроткие.

«…Вас будет сопровождать представитель местного отделения Ковена, молодой талантливый маг по имени Альвен Эввар, — сообщил невозмутимо Ставор пять дней назад. — Прекрасный человек и увлеченный исследователь…»

И то и другое — чистая правда. Категорически неподходящий мне компаньон.

Эввар положил свою папку на траву, глубоко вздохнул (я со спины заметил, как плавно поднялись и опустились его покатые плечи), а затем раскинул руки в стороны, будто намереваясь обнять стоящий перед ним угрюмый дом. Черный пузырь дрогнул, подернулся морщинками, как пенка на горячем молоке и вдруг рассыпался мельчайшими чешуйками.

— Все, — слегка горделиво сообщил Эввар, скосив на меня блестящий темный глаз.

Ага. Действительно все. Толковая работа. А ведь я решил, что мне в сопровождающие дали Эввара только потому, что он отчаянно страшился меня. Он так трясся внутри и снаружи, что даже вздумай я в своих чудовищный планах покорить волю навязанного спутника, мне бы это вряд ли удалось. Все равно, что нитку вдевать в иголку дрожащими руками.

Поначалу маг раздражал неимоверно, но потом я притерпелся. Или понял, что его ужас вовсе не такой слепой и беспричинный, как у большинства простецов при упоминании об Оборотнях.

— Можно пройти внутрь.

— Незачем, — покачал я головой. — Там только мертвые. Того, кого вы ищете, здесь не было.

— Но местные…

— Если бы он вошел в любой из этих домов, он бы сделал то же самое, что и вы сейчас, — терпеливо объяснил я. — А теперь посмотрите вокруг!

Эввар огляделся, насупив брови, потом посветлел лицом и облегченно кивнул.

— А что здесь стряслось? — обратно мы зашагали гораздо веселее.

— Ничего… то есть просто мертвая зона расширяется и…

— Н-нет, — я все же решил озвучить зародившееся с самого прибытия сюда сомнение. — Этот остров погиб не постепенно, а очень быстро. Он даже не успел переродиться. Его просто перекрутило.

Эввар воодушевился. В глазах его блеснули уже знакомые искорки, обещающие подробную справку по теме. Рассказывать он любил.

— Никто толком не знает. До недавнего времени… То есть это по меркам старожилов, до недавнего времени, а так лет пятьдесят точно прошло, на острове еще жили люди. Случалось, на Плоскодонец заглядывали время от времени по-соседски… А потом, вроде бы после эпидемии мокрого мора никто так и не появился, хотя люди, говорят, что огни видели… Потом и огней не стало.

— Никто, значит, не интересовался судьбой соседей?

— Обычная история.

— Да, — я глядел на пустые дома, затаившие обманутую надежду, превратившуюся в смертоносный яд. Раньше здесь отчаянно ждали помощи, потом стали ждать возможности отомстить бросившим их. И жгучая, выворачивающая ненависть умирающих пропитала окрестности отравой.

— Оставляйте свои вешки. Остров можно вернуть.

Если убедить ушедших взять свой гнев назад. Но это уже не моя забота.

«— …бытие, в основном, спокойное и упорядоченное. Сами понимаете, провинция. Вот разве что в Пестрых реках жизнь бьет ключом, но это зависит от сезона. А так местное население по большей части домовитые рыбаки, — благожелательным интонациям в голосе собеседника вторит мягкое потрескивание дров в камине. По позолоте книжных корешков пробегают теплые блики. В драпировках таятся безобидные плюшевые тени. — Главная наша беда — близость мертвой зоны. К сожалению, она растет год от года. Пятна ее, как плесень распространяются все дальше. Сейчас покинута треть островов когда-то полностью заселенного архипелага. А, между тем, плодородная земля у нас в большой цене, ведь кругом сплошь скалы. Вот поэтому мы бы хотели привлечь вас к решению этого вопроса…

Руки у мага Ставора были большие, коричневые от въевшегося загара, с узловатыми крупными суставами и кожей в бесчисленных мелких, темных трещинках, словно древесные корни. Поставив локти на столешницу и замысловато сплетя пальцы, он не менял позу на протяжении всей беседы. Смотрел ясным, неотрывным взглядом. Наверное, если бы деревья имели глаза — она смотрели бы так же. Не по-человечески.

А вот голос его мне кажется смутно знакомым, но припомнить, где же я слышал эти, чуть скрипучие, интонации никак не удавалось.

— Каким образом? — Я в свою очередь с любопытством уставился на мага. — Вы хотите, чтобы я прекратил распространение мертвой зоны? Это невозможно!

— Допустим, не так уж невозможно, — мягко возразил Ставор. — Когда-то Оборотни весьма успешно занимались этим.

— Их было много. Я один.

— Никто и не вынуждает вас заниматься всей мертвой зоной. Нас интересуют только острова Пепельного Ожерелья.

— А вспахать десяток-другой полей вам не требуется? Деревянным плугом?

Выражение лица Ставора осталось прежним. Он не шевельнулся и даже не моргнул. Разве что качнулось отражение светильника в его зрачках. Но меня морозом пробрало до сердца, а в загривок впились ледяные крючья.

— Вы не дослушали, — укорил маг все тем же дружелюбным тоном. — Мы всего лишь хотели, чтобы вы провели небольшую разведку на островах. Часть из них практически наверняка можно спасти. Спасением мы будем заниматься сами, но не хотелось бы растрачивать ресурсы попусту на то, что мертво до самой основы. Ваша задача осмотреть все доступные острова и выбрать пригодные к возвращению. Это вам по силам?

— Да, — блекло отозвался я. Вдоль позвоночника катились капли пота — медленные и горячие, словно из расплавленного воска.

— И дополнительно к основной миссии, прошу вас оказать помощь одному молодому магу…»

…Голос «молодого мага» вытряхнул меня из зыби ушедшего дня и вернул к действительности.

— Вот теперь все, — с удовлетворением констатировал Эввар, любуясь установленной вешкой.

Волокна тумана закрутились вокруг нее, словно пряди седых волос — плотно, не распутать, а только разодрать. Однако стоило Эввару щелкнуть пальцами, активируя заклятие, как туман сгинул, и в белесом войлоке образовалась обширная лакуна с четко очерченными краями. Стало видно, что в жухлой траве вьется плеть высохшего до черноты кустарника, усыпанного темно-красными, будто лакированными ягодами подранника.

— Вы не закончили осмотр острова, — приблизившийся Малич цедил слова сквозь зубы. Каменная маска вместо его лица едва не треснула, рождая эти скрипучие звуки.

— Мы увидели достаточно, — возразил я хмуро.

— Не вам решать.

— Именно мне.

Мы с вызовом уставились друг на друга. Точнее, я с вызовом, а Малич так, словно намеревался протаранить меня взглядом.

— Можно уже возвращаться, — вмешался с неловкостью Эввар, посматривая на нас поочередно из-под волнистой челки, спадающей ниже бровей. — Я согласен, что мы все увидели. Здесь больше нечего искать.

Малич нервно дернул уголком рта. Повернулся к магу всем телом. Спросил с нажимом:

— А вы уверены, что увидели именно то, что должны были видеть?

— Я… — в замешательстве отступил было Эввар, напрягся и выдал твердо: — Уверен. Вы напрасно не доверяете… мне.

Едва заметная заминка скользнула в его голосе, как ледышка в ручье. Не заметишь, если не захочешь.

Малич, помедлив, нехотя кивнул и зашагал к берегу, покачивая все еще висящей на черной повязке рукой. Он изменился после злополучного падения самолета. И дело было не в ранениях. Хладнокровный истукан дал трещину, а затем смерзся заново, но за недолгое время впустил внутрь своего панциря нечто ядовитое, раздирающее его изнутри. Это нечто плескалось в остановившемся взгляде блондина, рвалось на свободу.

Погибшая женщина, похоже, была очень близка Бриго Маличу. Виновника ее смерти он определил и апелляций не принимал. Хорошо еще, что железный самоконтроль держал в узде безумного зверя, поселившегося в рассудке Малича. Пока.

* * *

Водную гладь, расстилавшуюся на севере до самого горизонта, усеяли солнечные лепестки, сливавшиеся вдали в сплошное сияние. И не разглядишь, что там океан мрачнеет и прячет под безмятежной поверхностью давно затонувший континент.

— Говорят, эта земля однажды не вынесла тяжести всех творимых людьми злодеяний и…

— …и обернулась, — иронично предположил я.

— Что-то в этом роде, — смутился Эввар.

Право, нехорошо в его возрасте быть таким наивным.

— Отчего ж тогда другие острова целы и невредимы?

— Наверное, должна быть какая-то критическая масса…

— Слишком много Оборотней на квадратный шаг, — вмешался Малич, вытянувший длинные ноги к правому борту и скучающе наблюдавший за реющими над нами чайками.

Хоть дротик был брошен явно не в него, справедливый Эввар оживился, устремившись на перехват (мне мигом представилось, как ядовитая стрелка вонзается в его подставленную папку и исчезает в пухлой обложке бесследно):

— Нет, нет! Дело, несомненно, не в Оборотнях. Их преступления грандиозны, но даже им не под силу было извести целый континент. А кое-где, лишь благодаря Оборотням, земля еще принадлежит людям.

Это хорошо, что Эввар близорук и не замечает чужих взглядов. А то быть бы ему расплющенным гнетущим взором помрачневшего Малича. А так лишь меня задело по касательной.

— Одно время Пепельной грядой правил знаменитый Вирош Юг, Повелитель цунами, — беспечно разглагольствовал молодой маг. — Тот, который дал отпор Сероспруту, сохранив побережье для людей…

Неужто он пытается ободрить присутствующих побасенками о пользе проклятых Югов в исторической перспективе? Или он думает, что я не знаю, чем славен Вирош Юг еще? Так Малич сейчас напомнит. Иначе с чего бы белобрысого так свирепо перекосило?

— На отдыхе этот выродок Юг предпочитал жесткие утехи с малолетними девочками, — не обманув ожиданий, подал голос Малич. — Родители девочек так страшились этой его страсти, что своими руками убивали дочек, лишь бы те не достались монстру!

— Милосердие, порой, тоже принимает причудливые формы.

— А вы знаете, Эввар, что «милосердие» на основном языке имеет смысл совсем иной? — решил блеснуть познаниями в древней филологии солдафон Малич. А ведь и не скажешь, что он читал что-то, кроме устава караульной службы. — Для Оборотней милосердие, это то, что мило сердцу. Что радует его. Например, страдания других.

— К-конечно… — Эввара легко было сбить с толку внезапной сменой темы. Или его тоже потрясли познания Малича?

А тот не унимался:

— Про остров Углежогов что скажете? Их снадобья ценились по всему миру. А такого оружия, как там, не делали нигде. Говорили, что в каждом выкованном на острове мече живет душа воина. Как оказалось позже — чистая правда. Его жители жгли людей живьем. А пепел и уголья вовсю пользовали. И в заготовки для оружия клали, и в лечебный порошок для хворого дитяти…

— Ну… — Эввар смешался. — Всякое бывало. Люди большие выдумщики.

— Особенно, когда им Оборотни подскажут.

— Погодите, но с чего вы взяли, что к этому имеют отношение Оборотни?

— А потому что смердит от такого колдовства за версту. И рецепт этот происхождением не иначе, как из замка какого-нибудь Навя, Моргала или Юга. Что, господин Юг, скажете «нет»?

Я, не оборачиваясь, хладнокровно подтвердил:

— Верно. Правильно заклятый пепел сожженного заякорит его жизненную сущность на изнанке. И ее вполне можно подцепить и к мечу, и к лютне, и к лечебному снадобью. Запас нерастраченных жизненных сил, а иногда и умений, накопленных на изнанке, перейдут новому владельцу, — теперь я повернулся, в упор посмотрев на Малича: — При желании можно даже вдохнуть жизнь в уже умершего. Правда, это будет немного другой человек, но…

Малич побелел, как фарфор — до костистой прозрачности. И как фарфор же лицо его, ссевшись отчетливыми морщинами, словно растрескалось. Вновь проступили поджившие следы язв.

— Да как ты… — низкий, бешеный рык сочился меж посеревших губ. Таким голосом можно металл травить, как кислотой.

— Я? — деланно удивился я, не трогаясь с места и впиваясь кулаками в край борта, хотя, честно признаться, хотелось прыгнуть через него. — Я поделился исключительно теоретическими знаниями, а вы, похоже, уже попытались примерить их к каким-то своим проблемам? Как и жители острова Углежогов?

Челюсть Малича повело наискось. Даже померещилось, что фрагменты лица, разделенные морщинами, вот-вот обвалятся, обнажив оскаленный череп. С сухим шелестом выскользнул из ножен меч. Я живо прикинул, удастся ли без особого ущерба отобрать у Эввара увесистую папку. Вблизи ничего более подходящего для защиты или нападения не было. Вот разве что за борт все же сигануть…

Всполошившийся Эввар метнулся наперерез еще не начатому столкновению. Всплеснул руками, округлил глаза, захлопотал по-наседочьи:

— Право, не стоит больше про всяческие ужасы рассказывать. Лучше… Лучше о погоде! Вы только взгляните, какие облака нынче… Как бы на завтрашнем выезде под дождем не оказаться.

Ничего более нелепого этот увалень придумать не мог. Но, видно, оттого и подействовало. Малич отчетливо скрипнул зубами, с силой вогнал клинок на место и, круто развернувшись, ушел на нос судна. Каждый шаг его будто железные костыли вгонял в палубу. Измерив взглядом расстояние до сгорбившегося поодаль Малича, я решил, что уже можно отступить от борта. Полюбовался на саднящие пальцы. Из расщепленного края под ногти заползли занозы.

Я криво усмехнулся:

— И кто из нас двоих опаснее?

Эввар сокрушенно покачал головой:

— Он пережил большую потерю.

— Тогда, возможно имеет смысл подкорректировать его?

— Как, простите? — Эввар в замешательстве свел брови над переносицей. Потом обмер, часто моргая: — Но вы же не имеете ввиду… То есть, я хотел сказать, что вы не станете…

— Да не тряситесь вы так, — я отвернулся, наблюдая, как пена срывается с гривок волн у борта и оседает потрепанным кружевом на воду.

После томительной паузы Эввар твердым (ну, или хотя бы не дребезжащим) голосом заговорил:

— Мне бы не хотелось быть грубым… Но я все же должен напомнить вам, что несанкционированное применение оборотной магии…

— Я помню.

Эввар осекся. Все же уверенности молодому магу явно недостает. Даже когда он чувствует свою правоту.

— То есть я хотел сказать… Я бы не рекомендовал вам пытаться вмешиваться в мысли или чувства мои или Бриго Малича. Слишком тесный контакт… Не пойдет на пользу. И это насторожит других.

Я с любопытством снова посмотрел на него.

— И последствия… последствия могут быть болезненными для вас, — севшим голосом Эввар мужественно закончил речь даже под моим ироническим взглядом.

— Ваши слова, Эввар, звучат так, будто вы остерегаете меня от влюбленности в кого-то из вас двоих.

— Я вовсе не… — Эввар, наконец, заметил, что я ухмыляюсь и смущенно потупился, делая вид, что смахивает с папки водяную морось.

— Скажите, Эввар, а за что вас ко мне в компанию?

Он еще пару раз нарочито старательно провел ладонью по обложке папки. То, что ему неприятно, скрывать молодой маг не умел. Как и уходить от ответа на прямой вопрос.

— Я сам попросил разрешения, — помедлив, признался Эввар.

Вот тут он меня удивил. Я даже забыл мелкие щепки из-под ногтей выковыривать. Мне ли не помнить, как его трясло еще несколько часов назад. А при первой нашей встрече он побледнел, словно творог. И если поначалу я еще мог списать это все на Эвварову мнительность, то познакомившись поближе, понял, что он напротив слишком много читал про Оборотней.

— Зачем?

— Для меня это… — маг сглотнул. — Это важно.

Что-то он темнит.

— Чем важно?

— Я пишу… — Эввар явно взял себя в руки и даже попытался взбодриться, сворачивая в излюбленном направлении. — Это будет работа по природе магии. В основном историографическая. Я попробую систематизировать успехи тех, кто работал над этим вопросом… Я очень дотошный, — явно процитировал он кого-то, нарочито гримасничая. — Мне удалось собрать много материала, но считается, что пропавший маг Кассий продвинулся дальше всех в изучении магических искусств как Высших, так и Оборотных.

— Да я и имени раньше такого не слышал… — Что впрочем, говорит, не в мою пользу.

— Это потому, что он пропал и не успел прославиться.

— Так маг Кассий изучал природу магии?

— Говорили, что он близок к тому, чтобы познать суть даже оборотной магии.

— Сомневаюсь.

— Вот они тоже… сомневаются, — с затаенной горечью согласился Эввар.

Можно представить, что это за «они».

— А вы сами?

— Я знаю только, что он писал большой труд. Только его заметки сгинули вместе с ним. Хотя, наверное, они должны были хотя бы частично уцелеть, ведь не таскал же он кипу рукописей с собой по островам?

Я задумчиво покосился на Эвварову папку, которая тоже выглядела весьма упитанной и весила, наверное, немало, но разлучить ее с владельцем пока не удавалось.

«…Альвен Эввар занят поисками мага по имени Кассий, — поведал голос из прошедшего дня. — Кассий отправился на мертвые острова, но так и не вернулся. Много лет мы были вынуждены считать его пропавшим без вести. Дальние острова доступны только для владеющих оборотной магией, но для действующего Оборотня у Ковена всегда находились множество более важных заданий. К тому же до вас Оборотни не обладали достаточной волей, чтобы посылать их в свободный поиск. — (Каким, однако, корректным эвфемизмом можно заменить грубое «лоботомия»!) — Однако теперь, с вашей помощью, можно попытаться найти Кассия. Если вы станете проводником для Эввара…»

Конечно, стану. Кто бы сомневался. У меня-то свободной воли — хоть отбавляй.

— Перевалочным пунктом для Кассия служила башня в замке барона Бороуса, но там так ничего и не нашли, — продолжал между тем Эввар.

— Значит, маг проживал в башне? — заинтересовался я. — Барон всех гостей сажает туда?

— По слухам, раньше, еще во времена Переменной войны, в этой башне жил сам Иан Багий, — сообщил Эввар так, словно это что-то объясняло. Взглянул на меня с вполне законным сомнением и будто невзначай пояснил: — Автор книги «О низменности высшего». Исследование на тему…

— Из названия понятно. А что с ним случилось? — я заподозрил нехорошее. И не ошибся.

— Он тоже исчез.

— Занятная башня. Прекрасный способ избавления от беспокойных гостей.

— Ну, они же не в башне пропали, — растерянно возразил сбитый с толку Эввар.

Я отвернулся, обрывая беседу. Неловко потоптавшись, молодой маг отошел. Проплывающий мимо Плоскодонец лениво демонстрировал обрывистые бока, украшенные поверху фестонами клочковатой растительности. Надвигающийся Старокоронный занимал весь обзор на юге.

* * *

Так, значит, это у вас такая традиция — селить подозрительных гостей в одиночной башне…

Густой, словно сбитый в плотную массу, мрак колыхался и беззвучно наплывал на нижнюю уцелевшую ступеньку, оставляя причудливые, жирные разводы теней. Пахло мерзлым камнем, известкой, гнилью. Совсем чуть-чуть гарью.

Я прислушался. Потом прислушался. Ничего особенного — темнота внизу полна всевозможных, но простых звуков: шелест, легкий стук, поскрипывание. Основание башни жаловалось на свою тяжкую участь. Ни малейшего следа магии.

Привязав светильник с огненным маслом к веревке, я, улегшись на живот, стал спускать фонарь. Он закачался, гоняя туда-сюда блеклое светлое пятно по камням. Тьма чуть отпрянула, но тут же обволокла светильник. Словно кулак стиснула. Масло плеснулось через край. Светящаяся жидкость уступчато потекла вниз, огибая рассыпанные обломки и вырисовывая очертания продолжавшейся внизу лестницы. Любопытно… А ведь не хватает всего лишь одного витка…

Кр-ра-ак… Шшурх-х… Проклятье!

Падение вышло коротким, а приземление весьма жестким… Отвалившийся фрагмент лестницы рассыпался подо мной в щебень. Ошеломленный, я несколько секунд протирал запорошенные глаза и давился кашлем… Опомнившись, поднялся и сконфуженно отряхнулся. Вот ведь не повезло! Хорошо хоть фонарь не разбился. И что теперь?

С косо изломанной лестничной кромки вверху все еще сыпалась крошка… Не так, чтобы высоко, но обратно не допрыгнуть.

Шок от падения прошел, руки-ноги целы, а особо нервничать незачем — кто-нибудь за мной непременно явится. Не сидеть же попусту? Лучше поискать внизу способ избежать позора и выбраться самостоятельно.

Один виток… Три… Семь… Хм-м… Похоже, когда-то здесь и впрямь обитали. Два этажа в основании башни были жилыми. Лестница плавно втекла в навсегда отворенный дубовый люк.

Протертые от пыли друзы отражателей, развешанные по стенкам, набравшись света от принесенного фонаря, вскоре и сами замерцали.

Я отряхнул ладони и уныло огляделся. Нехорошо здесь как-то. Наверное, тени здесь больно сытые, и оттого создается впечатление, что находишься в плотно заставленной вещами комнате… Но ведь здесь и мебели-то всей: стол, да полка с негодными книгами. Или у меня клаустрофобия и стены давят?

Машинально проведя пальцем по вычеканенной на днище чайника руне «огнедела», я активировал ее и почувствовал, как железный сосуд стал медленно разогреваться. Осталось налить воды и выпить чаю… Я снял с полки книгу — фолиант отсырел и слипся. Соседняя книга охотно раскрылась, но на пустых, в размывах, листах не было никаких записей. Зато за ней на полке обнаружился закатившийся пыльный шарик миниатюрного «ока». От тепла ладоней оно слабо замерцало, демонстрируя мутные кляксы вместо изображения… Слишком долго лежало, почти не годно теперь ни к чему.

Вот и все сокровища.

— О-о-о! У-у-у… Хг-х-х… Ы-ы.. А-А-А!!!

Накатившее буквально со всех сторон потустороннее завывание оглушило, вынудив присесть от неожиданности и шарахнуться, ища укрытие под столом. Через пару секунд я раздосадовано выпрямился. Чего пугаться? Это же сверху, с лестницы кто-то вопит. А причудливое эхо, воображение и нечистая совесть добавляют драматизма.

Кстати! Я воодушевленно покачал стол, примериваясь. А ведь его вполне можно доволочь наверх и использовать в качестве подставки…

— Го-о-осподин Ю-у-уг-х! Вы-ы та-ам?

Сунув в карман скудную добычу в виде почти сдохшего «ока», повесив на шею фонарь на веревке и, с кряхтением взвалив на спину стол, я покинул несостоявшуюся пещеру чудес.

— Ю-у-уг! — продолжали надрываться, пока я поднимался по ступенькам, наливаясь раздражением.

Проклятый стол лавировал в извивах лестницы с грацией пьяной черепахи. Голос сверху постепенно утрачивал зловещие и потусторонние оттенки. Принадлежал он несомненно Эввару. Вот ведь принесло идиота в неурочный час.

— Что?! — злобно рявкнул я в сердцах. Уже различался плеск огней наверху и вырисовывались очертания человека, навалившегося на кромку разлома.

— …так долго не откликались, что я начал беспокоиться, — обрадовано зачастило в ответ.

Стол не вписался в очередной поворот, поддав деревянным ребром мне по затылку. Я сдавленно, но с чувством ругнулся.

— Ой, что это у вас… — изумились сверху. — Вам нужна помощь?

— А похоже, что нужна? — холодно осведомился я, ссаживая треклятую мебель под проломом и примериваясь, как стану взбираться. Под взглядом непрошеного наблюдателя трудно сохранить непринужденность. Да и три уцелевшие ноги стола внушают сомнения.

— Я подумал, что…

— Эввар, держитесь подальше от края, — перебил я. — Ступени ветхие.

Кажется, он обиделся, хотя ничего особенного я в виду не имел. Замолк, засопел и проворно отодвинулся. Теперь я различал только его громадную тень на стене. Наверное, как все упитанные люди он близко к сердцу принимал любые упоминания о весе.

Я утвердил древесную развалину на ступенях, пошатал, проверяя, и вскарабкался на пыльную столешницу. Стол надсадно застонал, осел и подломил старческие конечности как раз в тот момент, когда я оттолкнулся и прыгнул. Уцепившись за кромку, я повис, болтая ногами. Выползать пришлось по-крабьи — на животе, взмокнув, запыхавшись, и чувствуя себя на редкость глупо.

Эввар выжидающе молчал, ссутулившись на ступенях чуть выше. Я с преувеличенным вниманием приводил в порядок свой гардероб, а когда все же поднял глаза, то первым делом узрел складную лесенку, что лежала рядом с магом.

— Я хотел предложить лестницу, — проговорил Эввар, часто помаргивая из-под челки. — Но вы сказали, что помощь вам не нужна.

Ну, а я уж было подумал, что ниже падать некуда…

— Что вы здесь делаете? — угрюмо осведомился я.

— Я не слишком быстро соображаю, — Эввар своими признаниями попросту обезоруживал, не давая повода затеять ссору. — Поэтому не сразу догадался, что вы наверняка заинтересуетесь тем, что я рассказал о башне. Ну, раз вы тут живете, то вам… Я бы и сам поступил так же, если бы… — Наверное, у меня что-то изменилось в лице, потому что Эввар смутился. — То есть, я не хотел сказать, что вы…

— Тогда говорите толком, что вы сказать хотите, — все сильнее поддаваясь раздражению, сварливо перебил я. — Например то, что ваши наблюдатели в комнатах наверху доложили, что я исчез из поля зрения.

— В башне нет наблюдателей, — растерянно возразил Эввар, поднимаясь на ноги. Он стоял выше по лестнице и теперь смотрел сверху вниз. Это действовало на нервы.

— Ну, конечно.

— На башню наложено заклятие «от чужого взора» еще при постройке. Оно в камни ввязано. Чтобы шпионов отваживать.

Я испытующе уставился на собеседника. То ли он слишком уж простодушен до идиотизма, то ли обладает незаурядным актерским талантом.

— Тогда чем обязан?

— Я хотел предупредить, что там внизу уже давно ничего нет. Специально приезжали маги из Ковена на «зачистку». Ценные вещи забрали в город… — собеседник сокрушенно развел руками и виновато добавил: — Но на всякий случай я принес лестницу. Только поздно.

— Господин Эввар, — неприятным даже самому себе тоном произнес я, — позвольте вам напомнить, что пока я нахожусь здесь, эта башня является моим домом. И хотя вам, несомненно, предоставлено право вламываться сюда в любое время без стука, я бы настоятельно рекомендовал не злоупотреблять им по пустякам…

И, обогнув отпрянувшего Эввара с его лестницей, я зашагал наверх, задрав нос и стараясь не слишком громко скрипеть зубами.

Молодец! Просто блестящий отпор тому, кто всего лишь пытался помочь… А теперь попробуй то же самое, но по отношению не к безобидному Эввару, а к смертоносному Ставору.

* * *

…Над отведенными мне апартаментами есть еще один этаж. Крытая площадка предназначена для удобного расположения стрелков, как обычных, так и магических. Под высоким, остроконечным сводом на покалеченной треноге дремлет, повесив длинный нос, подзорная труба в помятом медном панцире.

Отсюда можно разглядеть окрестности. На западе — темный край Плоскодонца. А на востоке, соединяясь с владениями барона длинным мостом, находится остров Пестрых рек. Озеро внизу неподвижно. Кажется, даже воздух над ним стынет, становится ломким и подергивается морозными узорами.

Я прищурился. В глазах слегка двоится, если долго смотреть на поверхность воды. То ли усилиями магов, то ли от природы, но оно зачаровано на разрушение любых чар. Наверное, в его ледяной бездне спит немало драконов, самоуверенно пытавшихся подлететь к башне со стороны озерной глади…

На замок глазеть неприятно, лучше полюбуюсь на остров.

«…на Черноскале вы вольны перемещаться свободно на достаточно большое расстояние, — маг Ставор, наконец, чуть склонил голову и приподнял уголки губ в легком намеке на улыбку. Надо думать, выражал дружелюбие в меру возможностей своей древесной мимики. — Не сочтите оскорблением, что здесь мы вынудим вас ограничиться территорией острова Старокоронного. Думаю, так будет спокойнее для всех…»

Что ж, случалось поводок укорачивали и жестче.

Старокоронный погружался в ночь, медленно заплывая тенями. Тени набухали в расщелинах, в складках скал, меняя цвет с лиловых на густо-серые. В поселке подле замка зажигались теплые огоньки.

«…так будет спокойнее для всех…»

Надо думать, что обитателям этих домишек, оставленных на откуп Оборотню и кровникам, можно не беспокоиться.

Замок барона тоже обрызган светляками, но немного, словно долетели и тлеют случайные искры из поселка у его подножия. Изредка искорки начинают двигаться от замка вниз, или от поселка — вверх, следуя изгибам уже неразличимой в сумерках дороги.

Почтенная подзорная труба по-стариковски протестующе заскрипела, когда я потревожил ее покой. Каждая линза по краю помечена рунами «десятикрата». Я прильнул к холодному окуляру и присвистнул удовлетворенно: поселок прыгнул навстречу, щедро разворачивая плотно улицы, как купец в лавке — отрез лучшей ткани. Видно даже, как полосатая, рыжая кошка сосредоточено терзает рыбью голову на крыше сарайчика.

По улице девчонка гонит домой козу. Полная хозяйка, слегка косолапя, несет корзину, укрытую платком. Перешептывается через забор парочка юнцов. Шагает, горбясь, неказистый мужичок и вдруг распрямляется, раскрывает руки, а ему навстречу высыпает из-за забора целый выводок смеющихся детей, повисают на шее и плечах, нетерпеливо подпрыгивают вокруг.

Я отвел глаза… Близкий поселок вновь стал смутным темным пятном далеко внизу, обсыпанным безликими огнями.

Что, Оборотень? Затосковал? Мечтаешь, чтобы и тебя кто-то встретил так же радостно? Захотелось, домашнего тепла и горячих пирожков?

Вот от пирожков не отказался бы…

Домой хочу, — с неожиданной даже для себя острой мукой подумал я. К бесам, домашний уют, пусть будет неустроенность Черноскала. Просто хочу покоя и тишины. И компанию нетребовательного Аргры…

Скрипнув, развернулась подзорная труба, сместив запыленное око на замок… Ух ты, а ведь это же Илга! По дороге к поселку спускалась одинокая фигурка. Я бы не узнал Илгу в длинном платье, если бы она как раз не развернулась, чтобы махнуть кому-то, оставшемуся за поворотом. Ветер встрепал светлые волосы, дернул некрасивое платье за подол, очерчивая уверенный изгиб тела и сразу стало видно, что под балахонистой одеждой спрятана все та же грациозная повелительница стохвостов.

Затуманенный глаз трубы следил, как девушка сворачивает на неприметную тропу, огибающую поселок по задворкам, как скрывается за дверью темной развалюхи на окраине селения. Затем внутри зажигается свет и окошко домика наливается желтым.

Так вот, значит, где ты теперь обитаешь… Почему?

«…Прежде, когда Оборотней хватало — гибель каждого из них приносила мало пользы обычным людям. Ну, там рана зажила, зуб перестал ныть… Чем больше истребляли Оборотней, тем сильнее возрастало благотворное действие их крови. Если раньше на одного мертвого Оборотня приходился один излеченный человек, так потом на одного Оборотня приходилось десять человек, потом сотни, тысячи… Теперь, когда Оборотень остался один — его смерть, скорее всего, способна исцелить всех людей разом…»

Из трактата «О пользе вреда».

Не рекомендовано к печати Императорской Академией Высших наук.

Глава 5.

Голем в замке барона был потрепанный и явно переживший немало схваток с самим бароном в прежние времена, но с тех пор забытый. Поначалу с него сходила чешуя ржавчины и сыпалась пыль, а суставы (один стянут рыжей от старости проволокой) надрывно скрежетали. А потом глиняная громадина стала перемещаться проворно и ловко.

Поворот, подсечка… Искры из глаз!

Тупой, облегченный меч позорно, плашмя прошелся по моему затылку. Так, лишь слегка погладил… Я несколько раз с силой зажмурился, прогоняя радужные круги. Темный болван отступил, небрежно вращая кистью. То есть, это только кажется, что небрежно… Я затосковал, понимая, что не проскользну. А синяков на мне и так порядочно.

Может, вот так попробо… Ох! Не надо так пробовать! Я и в лучшие времена не самый хороший боец, а уж теперь, когда вышел из формы, вообще ни на что не гожусь.

Керамический панцирь голема чуть ниже условного ребра иссечен царапинами. Видимо, там самое уязвимое место и туда целились более удачливые соперники болвана. Так что попытаемся сделать ложный выпад. Тут быстро, а тут скользящий удар… Скрежет меча и брызги песка! Ага!

Голем одобрительно кивает. Каждую удачу противника он воспринимает, как свою победу. Простодушный бедолага не подозревает о подсказке на собственном теле. Мне становится неловко.

— Эта рухлядь давно требует обновления, — послышался знакомый голос, сегодня на редкость безмятежный.

От ворот ступал пружинисто, как хищник на охоте, Малич. Непроницаемое лицо его ожило, но как-то неприятно — так могла бы изображать дружелюбие маска трагика. Через противоестественное усилие.

— Вы позволите? — блондин взял запасной клинок.

— Окажите любезность, — ответил я, как можно безразличнее.

Что еще за новости?

В руках вышколенного бойца Малича даже тупой тренировочный меч — оружие посильнее моего собственного боевого клинка. А владеет он им всяко лучше меня. А может, предложить ему партию в перевертыши? Душу отведет, и не убьет никого…

Отвесив друг другу церемониальные поклоны, мы разошлись на отмеченные позиции. Голем встал поодаль, приняв на себя роль судьи. Смертоубийства он не допустит. Во всяком случае, попытается не допустить.

Удар… Подсечка… Быстрый поворот… Солнце бьет в лицо, я пропускаю очередной финт… От боли я готов завыть, но на ногах удержался.

Неестественно белое лицо Малича прямо напротив, а глаза у него сияют лютым, неудержимым гневом. Я никогда не верил выражению «глаза горят». Но эти горели.

— Я смотрю, — задыхаясь, выговорил я, — у вас большой опыт по части… причинения вреда ближним своим.

— Ну что вы! — Малич сцедил учтивость в ответ, словно змея — яд. — Куда мне до потомственного Юга!

Лязгнули незримые клинки. Посыпались невидимые искры.

— Не уверен насчет всех Югов, — я вел острием меча, пытаясь найти в его защите слабину. — Не было возможности пообщаться ни с кем из родственников. Все, знаете ли, умерли. Тоже ближние постарались.

Малич даже бровью не повел, небрежно отбив мой клинок еще до того, как я завершил задуманное. Тускло сверкнуло кольцо на его правой руке, будто соринку в глаз подбросило. Я невольно сморгнул.

— Могу лишь сожалеть, что они не довели свое намерение до конца, — блондин воспользовался мгновенной заминкой.

Я скрипнул зубами, то ли от боли, вызванной ударом тупого клинка, то ли от пробудившейся привычной злости.

— По-вашему, — мой меч заскользил по новой траектории, выцеливая нужную точку, — в мире без… э-э… Югов, никто бы не погибал из-за несчастного случая? — На этот раз выпад оказался удачным, Малич вздрогнул, принимая удар. Вскинулся, взгляд остекленел от ярости:

— В том мире несчастье не звалось бы Оборотнем!

— Я не виноват, что она погибла.

— Она погибла, потому что рядом был ты!

Прорвалось! На месте Малича словно взвился песчаный вихрь, бешено вращающий клинком. От ужаса перед этим неудержимым поступательным движением я сам ускоряюсь так, как и не ждал от себя. Несколько мгновений слышно только прерывистое дыхание, звон металла и скрип гальки под подошвами.

Быстрый удар слева… Обманный уход… Просверк солнца на кромке лезвия… Снова удар… Поворот корпуса с уклоном… Встречный удар перехватывает клинок, боль откатывает в кисть, немеет рука…

Миг — и наши лица оказались друг напротив друга. В створе скрещенных мечей. Я мог различить даже то, что в голубых глазах Малича есть серые и желтые точки, а на его правом указательном пальце колышутся волоски вокруг серебряного черненого кольца с грубой насечкой.

А в следующий миг, я оказываюсь на земле. И чужой клинок царапает шею.

— Уже лучше, — как ни в чем ни бывало, прокомментировал Малич. Его меч, описав медленную дугу, скрывается из поля моего зрения. Под подбородком прохладный след прикоснувшейся стали тупо ноет, словно там и впрямь открылась рана. — Есть несколько ошибок, которые вы регулярно совершаете, но их можно исправить… Видимо, только угроза жизни способна заставить вас действовать более-менее эффективно.

— А мой жизни что-то угрожало? — сипло осведомился я, поднимаясь на ноги.

— Вам ничего не угрожает, пока я рядом, — Малич внезапно перешел на основной язык.

Вот неожиданность! Я замешкался, машинально выуживая второй слой: «не отвлекайтесь на посторонние угрозы, потому что я и есть настоящая угроза для вас…»

Пот и пыль щипали глаза, заставляя щуриться. Зато Малич смотрел прямо, кажется он даже не запыхался особенно. Только в распахнувшемся вороте рубахи блестела потная кожа.

Я усмехнулся криво:

— Да вы оказывается знаток древних наречий.

— Язык противника полезно знать.

Противника — в смысле «врага» или в значении «стоящего напротив»? Впрочем, выражение физиономии Малича вполне ясно толкует двусмысленность. Странно, а ведь мне казалось, что до крушения самолета он умеренно безразлично относился ко мне. И, тем не менее, занимался мертвым языком…

— Мне поручились стеречь вас. Я постараюсь сделать это как можно лучше.

Стеречь — означает охранять от покушения извне или от попытки сбежать. А еще это значит «смотреть неотрывно, наблюдать». Может, это и еще что-то значит. Я мельком пожалел, что так поверхностно знаком с основным языком. Перед противником неловко. Не удается по достоинству оценить всю многозначительность беседы. Но уж угрозу легко распознать!..

Я снова усмехнулся и с удовольствием пожелал:

— Удачи!

Все-таки это занятный язык. На нем даже простое пожелание можно истолковать, как вызов: «попробуй!»

— Достаточно. — Лицо Малича снова взялось льдом. Обманчивым, готовым проломиться в любой момент, выплеснуть черную ненависть, как парящую воду в крепкий мороз.

И, возвратив меч голему, Малич пружинисто зашагал к выходу, не оборачиваясь.

— Очень хорошо, — внезапно слышится сипящий голос обычно несокрушимо молчаливого голема. Болван смотрит не на уходящего Малича, а на меня. — Гораздо лучше, чем раньше!

Я мигнул, соображая. Совершил целую серию ненужных движений, отряхиваясь, потирая синяки, подбирая оброненный меч, лишь бы не смотреть вокруг. Не знаю, чего добивался Малич, но то, что сражаясь с ним, я явно превзошел собственный уровень — это заметил не только голем, но и я сам.

* * *

Который это по счету остров?..

Не нравится мне здесь. Ничем не могу объяснить, но не нравится. Вроде бы ничего особенного: деревья, кустарники, скалы поодаль, давно растворившаяся в траве дорога. Небо над головой ясное, воздух по-осеннему пронизывающе прозрачен… Вот только живности нет никакой. И тянет падалью. А еще чудится чужой взгляд — тоскливый, сосущий. Ниоткуда.

— Здесь люди пропадают. И простецы, и маги. Одно время народ валом валил, надеясь разжиться сокровищами Оборотней, да только когда исчезать кладоискатели стали, желающих поубавилось… Ковен приглашал для консультации даже некромантов. Некроманты высадились на побережье, принюхались, дальше не пошли. Но заверили, что на острове нет ни живых, ни мертвых.

— Вы не могли бы оставить меня одного? — произнес я, обращаясь неопределенно в сторону.

За спиной возникло сдвоенное замешательство.

— Это против правил, — твердо произнес Малич. — Мы должны идти с вами.

— Сдохнете, — скучно пообещал я.

— Мы пройдем вдоль берега, — как никогда решительно вмешался Эввар. — Там какие-то пещеры…

Как ни странно, но Малич покоряется, хотя даже его удаляющая поступь выражает неудовольствие. Но скорее по традиции. Все-таки он прекрасно понимает, что с острова мне деваться некуда, поводок пристегнут, а угрожать здесь Оборотню ничего не может. Потому что эта земля помнила хозяев.

«…когда-то все Жемчужное ожерелье принадлежало кланам Оборотней. И город Пестрых рек выстроили они. Они не боялись мертвой зоны…»

А вот я боюсь. Здесь, на дальних северных островах, как нигде ощущается ее тяжкое дыхание. Словно идешь по самому краю бездны.

Я свернул поближе к кромке леса. Лес здесь знатный — густой, сытый, давно предоставленный сам себе. Не живой, но самоуверенный. Через равные промежутки маячат древостражи — давно высохшие, скрючившие черные ветки-руки.

«…это сторожевой остров. Сейчас почти все они ушли под воду и корабли даже над затонувшими островами пройти не могут. Когда Оборотней оттеснили на окраину архипелага, они еще долго держали оборону. Пепельными острова стали зваться именно в те времена…»

А люди продолжают исчезать до сих пор.

Я прищурился, внимательнее оглядываясь. Ага, вот они… Бороздки засохшей почвы, изогнутые в мерзкой ухмылке. Ловчие рты. Закрыты навечно, с тех пор как сгинули создавшие их чародеи. Слишком старые ловушки. Их тут сотни, но практически все давно не действуют.

Запрокинув голову, я полюбовался мирным плеском листвы над головой. Сделал шаг и застыл на одной ноге, облившись холодным потом. Из теплого осеннего дня меня будто окунули в лютую морозную полночь — обжигающая стужа, ослепляющая темнота. Амулет на шее дернулся и мгновенно раскалился…

Медленно опустив взгляд, я обнаружил, что стою на скрещении теней от веток. Теней — четких, графитовых, — было много, но те, на которые я неосторожно наступил, были неприятно блеклыми. Ветер шевельнул ветки. Тени сместились, рождая новую ловушку… Я аккуратно попятился, озираясь. Траву, дорогу, камни пересекали легкие, смертоносные росчерки. Не заметишь, если не знаешь.

А потом я, наконец, обнаружил и людей…

В себя пришел через несколько минут. Посидел, привалившись к замшелой спине валуна, отползя подальше от того места, где мой желудок попытался вывернуться на изнанку, кое-как поднялся на ноги и побрел к побережью.

Слева берег дыбился скалами, зев темной пещеры удалось обнаружить не сразу.

— …не понимаю, — произнес приглушенный голос Эввара, раздробленный о множество каменных плоскостей, — ведь установлено, что виной падения самолета был вовсе не он.

— Это неважно, — отозвался Малич. — Он источник любых несчастий. Все, кто находится рядом с ним — рискуют своей головой. Не забывайте об этом, Эввар. Он и есть беда. Понимаете?

— Вы тоже верите, что с гибелью последнего Оборотня, мир изменится к лучшему?

— Я убежден, что он — причина слишком многих бед.

Они умолкли, как только я показался в косо срезанном проеме, ведущем в обширную гранитную полость. Внутри было светло и достаточно сухо. Сводчатый потолок оброс мелкими, каменными сосульками, посаженными густо, как ворс. Справа, у стены чернел след старого кострища.

— Райтмир! — слишком бурно обрадовался захваченный врасплох Эввар, шатко ступая навстречу по вороху мелких рыбьих костей. — Мы как раз думали идти вас разыскивать. У нас хорошие новости! Мы обнаружили следы мага Кассия! — Он потряс завернутыми в потрескавшуюся кожу свитками.

Малич наблюдал издали, сквозь недобрый прищур, как через прицел.

— Рад за вас. А я нашел людей. Только это плохие новости.

Второй раз заходить беспечно далеко я не решился, хотя уже знал, что на меня местные западни не действуют. Так только, неприятно предупреждают…

— Я ничего не вижу, — виновато сознался Эввар, после долгой паузы, в течение которой он со старанием прилежного школяра на уроке ботаники рассматривал указанное дерево.

Я выбрал первое попавшееся, просто ткнув пальцем. Их было так много, что промахнуться невозможно. Но, может, все-таки… Я обернулся и сразу же отвел глаза. Ольха качала ветвями. Листья, узкие, подбитые серебрянкой, трепетали, играя мозаикой теней, из которых складывался и тут же рассыпался силуэт человека. Там, где должны быть глаза, тени то сгущались, то светлели, и казалось, что человек моргает.

— Тогда лучше здесь, — я показал Эввару скопище иссеченных царапинами валунов неподалеку. Тени на глыбах прыгали не так активно, и через некоторое время потрясенный Эввар выдохнул:

— Это женщина!

Нет, девушка, мысленно поправил я, бросил косой взгляд на скорчившуюся и пытавшуюся прикрыться руками фигурку, скроенную из обрезков теней.

— Они все здесь. Все, кто когда-либо незваным приходил на этот остров, — произнес я, глядя вверх, на плывущие облака. В их очертаниях мне тоже мерещились тени.

— Они погибли?

Нет. Они живы. Все еще живы. Их вывернуло на ту сторону, а там время иное. Они пришпилены к изнанке реальности, как бабочки булавками и все еще трепыхаются, кричат, молят о помощи. Они смотрят оттуда. И хорошо, что никому, кроме меня не видно, ЧТО они представляют собой там, на обороте…

Взгляд Эввара, будто привязанный, все возвращался к жуткому камню. Сострадательно искаженная физиономия, вдруг посветлела:

— А можно что-нибудь сделать?

Ушам не верю! Совсем наивная надежда на всемогущество в словах, обращенных не к добродушному Праздничному деду, а к бессердечному Оборотню.

— Можно. На такое количество жертв понадобится не один десяток полноценных Оборотней в здравом рассудке. Готовы рискнуть?

— А… — он осекся. Поджал губы, помрачнев.

— Идемте, Эввар. Этот остров не годится для заселения. От него лучше держаться подальше. Если ваш Кассий попал в западню здесь, вы не сможете найти его.

Расстроенный Эввар отвел, наконец, глаза от завораживающей игры теней, некоторое время, сопя и вздыхая, плелся следом. И лишь на побережье, поначалу негромко, но, постепенно воодушевляясь, затараторил:

— Нет, судя по всему, Кассий тут не задержался. Его, наверное, захватила непогода, и он переждал ее в пещерах. Мы нашли его вещи и заметки. Тут записка… — Эввар разворошил сальные листки бумаги в свитке из бурой кожи, и прочитал: — «Оставляю это на случай, если не вернусь. Я планирую навестить острова Оборотней, сознаю риск и беру ответственность на себя. Прошу не искать мое…» — Эввар закашлялся и поспешно добавил: — А вот тут он пишет и об этом острове. Вот, обратите внимание… м-м… «…тени опасны даже ночью. По земле не пройти, но можно воспользоваться «ледяным мостом»…»

— Каким еще ледяным мостом? — хмуро осведомился я. — Может, на сегодня достаточно?

Честно сказать, я даже напрягся в ожидании дежурного Маличева «не вам решать» и не услышав этого, удивленно оглянулся. Блондин стоял поодаль, вполоборота к нам, погрузившись в свои явно безрадостные думы. Впрочем, стоило мне повести головой в его сторону, как Малич немедленно встрепенулся. Вот ведь чутье…

Эввар, сникнув, огорченно теребил найденный свиток.

— По правилам, конечно, нам надо бы закончить, — признал он через силу. — Один день — один остров. Я понимаю… Если вы устали, то…

— Что такое «ледяной мост»? — повторил я с досадой.

Эввар объяснил. Я поморщился. Дальнейшее представлялось мне сомнительным мероприятием. И дело было не в мостах…

— Это совсем близко. Сейчас солнце еще высоко, и если поспешить, то…

— Неизвестно, что там будет дальше, — упрямо буркнул я. — Я разве должен напоминать, что представляют собой бывшие владения Оборотней? Вам потребуется защита.

— Только разведать, может, он уже близко… — тихо и как-то очень по-детски попросил Эввар, забывая, что имеет полное право мне просто приказать.

— Не я устанавливал правила. Один день — один остров.

Эввар внезапно вдохновенно распрямился. Мне это не понравилось, и не зря.

— Я вот что думаю… Вы пока оставайтесь здесь, передохните, а я быстро пробегусь по берегу, чтобы завтра…

Я живо представил, как коротаю в компании Малича час-другой, пока не становится ясно, что неугомонный Эввар сгинул безвозвратно. А потом я сообщаю эту новость Ставору… Стало очень не по себе.

— Да что вам так не терпится? Маг Кассий ведь, кажется, сам рекомендовал «не искать» его? — со смесью досады и недоумения поинтересовался я.

Эввар переступил с ноги на ногу.

— Я рассказал вам не все. Для меня это дело личное. Кассий… Маг Кассий — это мой отец.

Просто замечательно!

* * *

«Ледяной мост» наводил Эввар. Как оказалось, это заклинание было их фамильным достоянием. Лед преломлял свет, искажая тени и рождая минутную иллюзию безопасности. Идти можно было только по открытому пространству, где тени не падали сверху, так что короткий путь через лес мы сразу исключили. Заклинание требовало большого расхода сил и ловкости обеих рук. Поэтому папку Эввара пришлось нести мне. Отчего-то он доверил ее именно мне, а не Маличу. И стало понятно, почему Кассий побросал свои вещи в пещере. Наверное, он тоже планировал «просто разведать».

Осень выстудила воздух, но под прямыми солнечными лучами все равно было жарко и «ледяной мост» (на самом деле хрупкие мостки) таял практически сразу.

— Смотрите, — надтреснутым от усталости голосом, но бодро позвал Эввар, когда мы, наконец, переползли остров по кривой дуге. — А здесь есть настоящий мост!

— Наверняка с ловушкой, — хмуро заметил пессимист Малич.

Сторожевой и следующий прямо за ним остров разделял узкий пролив. Шириной шагов в пятнадцать. Перепрыгнуть нельзя, а вброд глубоко — все же не ручей. С берега на берег был перекинут добротный каменный настил, способный выдержать даже тушу шестиногого грузовоза.

Не знаю почему, но и без того скудная потребность навестить земли предков истончилась до неощутимости. Мне захотелось немедленно повернуть назад. Я даже сделал унизительную попытку помянуть свою ущербность.

— Надеюсь, никто не забыл, что я не могу бесконечно далеко уходить от корабля?

— О, запас еще есть! — легкомысленно отмахнулся Эввар, целиком поглощенный жаждой действия.

Малич даже голову не повернул. Осознание того, что эти двое точно знают длину моего поводка, а я сам — весьма приблизительно, изрядно бесило.

…Мост и впрямь оказался с западней, но давно и надежно выведенной из строя. Из котловины под опорой моста торчало нечто суставчатое, бессильно скорчившееся, обросшее травой. Мы прошли мимо, не вглядываясь.

Пекло солнце. Звенели насекомые. Пахло пыльной жарой и хвоей.

— Дорога!

Ну, теперь точно Эввара назад не вернуть. Понесся, щелкая каблуками по плотно пригнанным плиткам, только что не подпрыгивая от нетерпения. Широко шагающий Малич едва поспевает. А я и вовсе отстал. Сунул руку за пазуху, стискивая дрожащий амулет. Боль сочилась через ладонь по-прежнему, но хотя бы появилась иллюзия, что металл меньше жжется. Проклятая бляшка явно билась в истерике, чуя изобилие оборотной магии.

Дорога раздваивалась, ныряя под покосившиеся каменные арки. На граните выбиты знаки: справа — полузакрытый глаз с вертикальным зрачком, вписанный в руну «злой смех» и слева — руна, обозначающая иссушающее двуликое солнце, которая при зеркальном отражении трактуется, как «мгла». Знаки двух старых кланов Оборотней — Моргалов и Югов.

— Я читал в хрониках, что во времена своего могущества Оборотни занимались на этих островах… м-м… исследованиями, — с заминкой поведал Эввар, с преувеличенным вниманием рассматривая резьбу на арках. — Сюда тысячами привозили людей и никого не вывозили обратно.

Он старательно не смотрел на меня. Зато Малич смотрел. И как! Это порядком действовало на нервы. Ну и чего он ждет? Что я провалюсь сквозь землю? Неужто мне до сих пор было неизвестно, что представляли собой мои предки? И если вот уже почти двадцать лет я хожу исключительно по поверхности земли, то, видимо, как-то свыкся с этим откровением…

— Там строения! — Эввар козырьком ладони прикрыл глаза, всматриваясь вдаль.

Не строения, а развалины, замкнутые в небольшое кольцо. Уцелевших зданий мало, но как раз хватит, чтобы обрушить локальный камнепад на голову непрошеного гостя. Эввар припустил рысью. Мы едва поспевали следом.

— Будьте внимательны, Эввар! — Малич положил самострел на локоть, оценивающе косясь вокруг.

Вряд ли Эввар его слышал.

Я, поколебавшись, все же заглянул в ближайший проем, ощерившийся неровно выпавшими блоками кладки. И сразу же шарахнулся назад. Слишком быстро, чтобы Малич этого не заметил. Блондин в несколько длинных шагов достиг злополучной дыры, сунулся внутрь и… медленно отступил.

— Это библиотека, — голос Малича был странным, но догадка верная.

Я промолчал.

— Еще живая библиотека, — уточнил Малич странным тоном.

Я приподнял брови. Кто бы мог подумать, что блондин осведомлен об особенностях библиотек Оборотней? Хотя, наш многогранный воитель изучает основной язык, так что…

— Он, — Малич коротко повел подбородком в сторону увлеченно озиравшегося Эввара, — не должен об этом знать. А вы зайдите и покончите с… этим, — на этот раз чисто выбритая челюсть указала на библиотеку. — Нанесете удар милосердия, если вам знакомо это слово.

— Ну что вы, откуда?

Солнце палило. Горячие волны одна за другой накатывали, иссушая глотку. Зато из обгрызенной дыры на месте входа в библиотеку тянуло прохладой. Там была тень, но укрываться в ней не думал ни я, ни Малич. Потому что тень не пустовала.

— Занятно… Знаком я с одним семейством. Их мать безумна и мучается от страшных болей, сводя с ума тех, кто живет рядом.

Малич неотрывно, с напряжением смотрел на меня. Попытался перебить, но я не позволил:

— Им бы вы тоже предложили удар милосердия?

— Это другое! — хрипло, с нажимом возразил Малич, свирепо перекосившись.

— А, между прочим, Хранителя можно исцелить и библиотеку собрать заново… — я вдруг заметил, что мой собеседник как-то странно повел головой. Намереваясь оглянуться, но вовремя спохватившись.

На кого оглянуться? На Эввара? Молодой маг, не подозревая о столкновении гуманистических воззрений, сновал между руинами, разгребая руками бурьян и спотыкаясь о камни.

Погодите-ка… А может быть Малич не хотел, чтобы Эввар видел библиотеку не из нежелания ранить впечатлительную натуру мага, а потому, что Эввар мог сообщить о книгах Ковену? А в Ковене, наверняка, найдутся те, кого заинтересует наследство врага.

— Это библиотека Оборотней. Она должна быть уничтожена, — процедил сквозь зубы Малич. — Все, что исходит от Оборотней — яд.

Хм, я могу гордиться своей проницательностью! Вместо этого я небрежно пожал плечами:

— Тогда незачем лицемерить и поминать милосердие.

Одна из книг в слепой, исцарапанной кожаной обложке, лежала сразу за порогом. Вряд ли это помещение когда-то и впрямь было полноценной библиотекой, но Хранитель выбрал его, чтобы созвать уцелевшую коллекцию. Они стягивались сюда со всего острова.

Я шагнул внутрь и нагнулся, подбирая разбухший том. Смахнул грязь и присохшие травинки. Далеко, наверное, полз. Старался, бедняга… Наугад раскрыв книгу, я резко поубавил сочувствия к данному экземпляру. Красноречивый рисунок только что жуткий запах и истошный ор не источал.

Но Хранитель наверняка сберег что-нибудь интересное. То есть то, что осталось от Хранителя: едва живое, парализованное, измученное болью существо. Потому что каждая книга для него — чуткий нерв.

Под моей ладонью обложка дрогнула, словно шкура. Шершавая замша дергалась, выпячиваясь неловкими рунами… Хранитель пытался говорить. Словно в ответ завибрировал амулет. Почуял мое намерение раньше меня?

— Не стану я ничего уничтожать, — медленно обронил я, отступая еще на шаг.

— Тогда я спалю ее, — заявил Малич. Порог он так и не пересек, лишь длинная тень тянулась за мной, как намагниченная стрелка.

— Не поможет, — я широко ухмыльнулся. — Хранитель уцелеет на изнанке и восстановит все. Не сразу, но ведь сюда никто годами не заглядывает.

Малич заметно побелел. От злости он всегда белеет. Но ничего сказать не успел, потому что Эввар засеменил к нам, восторженно всплескивая руками.

— Просто поразительно! Нет, это все, безусловно, ужасно, но…

Мы с Маличем не сговаривались, когда одновременно отступили от ощерившегося проема. Я только успел забросить содрогавшуюся книгу внутрь. И мельком приметить, как шевельнулось в тени тщедушное тельце, утянувшее упавший том.

— …там только рухлядь, — послышался ровный голос Малича. Но косился он в мою сторону с напряженной выжидательностью.

— Ничего интересного, — подтвердил я в ответ на вопросительный взгляд Эввара.

И молодой маг нам поверил. Еще бы! Редкое единодушие.

Я не сдам библиотеку Ковену. Ни к чему им… — решила одна часть моей вредной натуры. Другая вспоминала безмолвный, болезненный стон в каменном мешке. Слишком много книг было уничтожено. Израненный, полумертвый Хранитель давно обезумел от страданий. Но мне не хватит сил быстро убить его, даже если я захочу.

Оставшаяся часть угрюмо отмалчивалась, перекатывая сомнение — я захочу? Ведь с гибелью Хранителя мне никогда уже не вернуть знания предков и не овладеть собственной силой.

* * *

Скалы, выпиравшие из земли, были желтоватого оттенка, гладкие, как зубы. Подножие их источили ходы звездчатой формы — некоторые совсем мелкие, а в некоторые мог протиснуться человек. На окрестных соснах все еще висела клочьями толстая и неопрятная, как разлохмаченные канаты, паутина.

— Логова свыртов, — сиплым голосом объяснил Эввар, хотя его никто об этом не просил. — Как же их много.

Ничего удивительного. Над мертвым островом отголосок боли и отчаяния до сих пор лежал темнящей сознание пеленой.

Я приподнял ногу, наступив на что-то неприятно хрустнувшее, и несколько мгновений соображал, что же именно вижу — зазубренное, серовато-черное, судорожно изогнутое, со сморщенными узелками мясного оттенка. Потом догадался — выдранная лапа с присосками.

— Это кто ж его так? — вдруг заговорил будто сам с собой угрюмый Малич.

В кустах темнела невнятная, но в клочья изодранная туша. Куст почернел от натекшей крови, словно травленый. Малич, мельком оглядевшись, все-таки снял со спины бесцельно болтавшийся самострел и оттянул затвор, проверяя ход.

Над кронами хвойного леса, растущего поодаль, поднимались покосившиеся островерхие башни. В распадке маячили странные конструкции: решетчатые фермы; сложные нагромождения тусклого хрусталя, базальтовые щиты.

— Наверное, в лес нам не следует идти… — с той интонацией, которая обычно прямо-таки напрашивается на возражения, произнес Эввар. И с надеждой уставился на нас.

Напрасно ждал. Малич, прицельно изучавший заросли справа, кивнул, по-своему истолковав сказанное:

— Да, думаю лучше вернуться. Здесь… тревожно.

Я промолчал, стискивая понадежнее амулет. Он источал боль непрерывно — тягучую, ноющую. Не так, чтобы невыносимо, но выматывающе.

— Я имел ввиду, — упрямо гнул свое Эввар, — что в лес Кассий в одиночку не пошел бы, а вот к тем строениям вполне мог спуститься… из любопытства. Я бы так и сделал.

Экое извращенное у человека любопытство, мысленно простонал я.

— Я только взгляну — и сразу назад!

Малич тяжко и выразительно вздохнул.

У обочины дороги лежал гигантский скелет. Если поднять его вертикально — высотой, наверное, в три человеческих роста. Потемневшие от времени кости не растащили падальщики. Незнакомая тварь скорчилась, подобрав под себя тяжелые верхние конечности со все еще страшными, сведенными в конус длинными когтями и обернув массивный череп затылком к небу. Из позвоночника торчал иззубренный гребень.

— Это убр, — Эввар облизнул нервно губы. — Они служили охранниками у Оборотней. Говорят, их выращивали из обычных детей, только на изнанке… Магия на них не действует.

— Ты слишком много знаешь об Оборотнях, — заметил я не без злости.

— Я читал, — Эввар заморгал простодушно.

Убра мы обогнули по дуге.

По мере приближения странные сооружения становились еще страннее, выпячивая изгибы сложносоставных каменных же колес, выгнутых перекрытий, выкрученных под немыслимым углом надстроек. Стало темнее, но не от того, что солнце село, а потому что все здесь было подернуто мелкой, черной рябью, будто в воздухе непрерывно танцевали мельчайшие пылинки пепла. Хотя на самом деле трепетала сама реальность…

— Не надо туда ходить, — я сбавил шаг.

Малич тоже остановился. Эввар ничего не заметил, поглощенный собственными мыслями, и устремился к постройкам в одиночку.

— Эввар!

— Я быстро! — он даже не оглянулся. — Только посмотрю и сразу назад…

От тянущей боли, излучаемой амулетом, хотелось выть. Казалось, что на груди сидит паук, вцепившийся в ребра крючьями лап и уже впрыснувший в сердце холодный яд. Я с силой потянул за цепь, поддавшись мгновенному приступу безумия, но лишь рассадил шею.

Время шло, Эввар не появлялся.

— Пора ух-ходить, — через силу выдохнул я, когда ожидание превратилось в настоящую муку.

Малич упрямо насупился:

— Мы не оставим его здесь.

— Тогда идите за ним и вытаскивайте за шиворот! — раздраженно буркнул я.

После недолгого колебания Малич все же двинулся к строению из черных камней, к проему, заменяющему дверь. Я опустился наземь. Ноги не держали. Ощущение беззвучного, душераздирающего вопля, которым был напоен здешний воздух, вывязывало из нервной системы причудливые узлы.

Минуты растягивались в мучительные часы. Да где же они?!!

Ага, идут… Наконец-то.

Из отверстия в накренившейся стене появились Эввар, затем Малич и двинулись прямиком ко мне. Нас разделяло едва ли десятка два шагов, но мне почудилось, что они идут и идут, преодолевая бесконечно растягивающееся расстояние. И хотелось, чтобы они так и не дошли, потому что лица у них были… Страшные.

Я буквально за шиворот поднял себя на ноги. Выпрямился. И наблюдал за их приближением со все возрастающим мрачным упорством. Не стану оправдываться и твердить, что я не при чем! Вы с самого начала знали, с кем имеете дело. Вы все знаете, кем были мои предки и что представляю собой я сам.

А потом Малич как-то рывком оказался рядом. Лицом к лицу. И снова на белой, до синевы физиономии неистово полыхали глаза. Горелку он себе завел в черепе, что ли?

— Юги!.. — прошипел Малич, выплевывая ненавистное имя, словно утыканное ядовитыми иглами.

Я почувствовал, как мои собственные скулы леденеют. Только не отворачиваться!.. Тугая ярость зародилась внутри, закручивая в единое целое боль, усталость, гнев, вину, жалость…

— Осторожно! — вдруг где-то на пределе слышимости раздалось полное ужаса восклицание Эввара.

Взгляд Малича скользнул мимо меня, назад и вверх. Смрадная, густая волна накатила из-за плеч. Завоняло развороченной землей и падалью. Следом пришли звуки — тягучие, шуршащие, утробно ворчащие.

Я только начал поворачивать голову, как Малич оттолкнул меня в сторону, одновременно выхватывая меч из заплечных ножен. Сверкнула сталь, отражая солнце… Величественно и бесполезно.

Над Маличем навис убр. До последнего момента убр, похоже, дремал под землей, притворяясь заросшим травой холмиком, но теперь влажная, черная земля скатывалась с косматой шерсти. Тварь была раза в два выше Малича, широка в кости, как медведь, и грузна. Она занесла обе длинные передние лапы (руки!), заканчивающееся желтоватыми, острыми и прямыми когтями.

И ударила.

Убр целился насадить жертву на когти, но промахнулся. Увесистая лапа буквально смяла ребра Малича. Брызнула кровь. Воин всадил меч в свалявшуюся шерсть твари, похоже, уже не разбирая, что делает. Я, скорее повинуясь инстинкту, швырнул накопленную ярость в багровые, круглые глаза чудовища. Одновременно в него ударила зеленая молния.

Амулет взбесился. Теряя сознание, я еще успел увидеть, как убр покачнулся, вскидывая лапы к голове, а зеленая молния расплескалась о его шкуру, безобидная, как струйка воды. Зато, казалось, безнадежно выведенный из строя Малич, упрямо поднимается за спиной твари, целясь из самострела.

Нестерпимый, потусторонний, скребущий сознание когтями вой бьет наотмашь. Потом становится совсем темно.

…Пахнет горелой шерстью и падалью.

— …нич-че… го, — слышится хрип. — …воды!..

— Сейчас, — голос Эввара дрожит от торопливости; рядом звякает и булькает.

Реальность медленно вплывает через едва разомкнутые веки. Зеленая завеса травы, облитая солнечным светом, закрывает большую часть обзора (она же царапает левую щеку и ухо). За завесой движутся смутные тени. Одуряющее пахнет кровью.

— Райтмир? — одна из теней падает на меня. Сразу становится холодно.

Я закрыл и снова открыл глаза. Надо мной склонился взволнованный Эввар с расцарапанной щекой. Он протягивает мне что-то, и я не сразу узнаю флягу. Зато потом долго не могу оторваться от нее, глотая воду с железистым привкусом крови.

По рассказу Эввара, в ослепленного моим ударом убра Малич успел всадить несколько болтов из самострела, а потом пытался добить жертву мечом. Тварь вела себя странно, не нападая, вяло обороняясь и, в конце концов, сбежала. Практически невредимая. Ни магия, ни железо особого вреда ей не причиняли.

— Убр не ожидал здесь… в-встретить бывшего… хозяина, — донесся прерывистый, едва слышный, но злой голос лежащего навзничь Малича. — Р-растерялся!

Эввар виновато покосился.

— Может быть. А может, просто убр был очень слаб. Вряд ли здесь много еды для них… Говорят, в полную силу они могли… Хм-м, впрочем, неважно. Если есть другие убры, то они все скоро стянутся сюда. Надо уходить.

Мы одновременно посмотрели на Малича. Глаза блондина закатились, а кожа обрела синюшность. Ударом убра грудную клетку воина попросту смяло, и при дыхании на губах раненого проступала багровая пена. Значит, легкое тоже пробито, если не изорвано в клочья. Помимо этого, у Малича под неестественным углом торчала правая рука. А сколько было на нем более мелких ран — не сосчитать. Кровь сочилась, казалось, из десятков прорех в одежде. Малич лежал на траве, с подстеленной под голову Эвваровой курткой, и выглядел… исковерканным.

А ведь он отбросил меня, встав на пути твари…

— Райтмир? — Эввар неуверенно заглянул мне в лицо. — Вы сами не ранены?

— Что? — равнодушно переспросил я.

— У вас… кровь.

Я прикоснулся к верхней губе, стирая начинающую подсыхать кровь. Голову ломило, между ключицами, похоже, образовался действующий вулкан, разгоняющий магму по жилам, амулет продолжал надрывно ныть… Но все это было несущественно по сравнению с развороченными ребрами Малича. Мне казалось, что я даже вижу, как трепыхается сердце блондина. Мы не дотянем его через острова.

— Эввар, вы умеете исцелять людей?

— Нет, — упавшим голосом сознался Эввар. — Целительство — это другой профиль.

— Тогда идем, — я поднялся на ноги, заодно удостоверившись, что особых повреждений и впрямь не получил.

— Куда?

— Прочь отсюда. Или вы хотите проверить, будут ли остальные убры любезны при встрече с «хозяином»? Так запасного воина на случай неудачи у нас нет.

— А как же… — Эввар вцепился в рукав маличевой куртки, слово дитя, опасающееся, что его вот-вот заберут у родителя. Или он затеял тащить раненого за руки?

— Мы ведь не можем его здесь бросить?

Можем и бросим. Впрочем, вслух я выразился более витиевато:

— Он телохранитель и исполнил свою роль. Мы же не сделаем его работу бессмысленной?

— Я останусь, — твердо заявил Эввар. — Вы проворнее, чем я, и сможете позвать на помощь, если поспешите!

Ну, надо же! В интонации Эввара не было даже намека на осуждение. Вместо этого он еще и оправдывает меня. Придавая равнодушному поступку некий рациональный оттенок. Я демонстративно развернулся и зашагал прочь. Отошел достаточно далеко и обернулся. Эввар склонился на лежащим. И явно намеревался оставаться с ним, вопреки здравому смыслу.

Мысленно ругнувшись, я вернулся. Остановился за спиной мага: к шее, в распахнутом вороте рубашки, налипли мокрые от пота завитки волос, подрагивающая ладонь неуверенно скользит над сывороточно-белым лицом Малича.

— А кости соединять, хотя бы временно, вы умеете?

От моего голоса Эввар дернулся и оглянулся, просияв радостно:

— Ну… можно попробовать, только они не продержатся и секунды… Вы что-то сломали?

Я молча указал на потерявшего сознание Малича. На физиономии Эввара проступил искренний ужас.

— Нет!.. Нет-нет, я не могу… Он же… Тут нужен настоящий целитель… Мы должны донести его… Можно сделать носилки из…

— Эввар, — безжалостно цедя слова, перебил я его бессвязный панический лепет, — мы пришли сюда, потому что вам захотелось поскорее отыскать своего безголового родственника, которому тоже не сиделось на месте. И теперь вы намерены просто смотреть, как умирает человек? Мы не дотащим его живым! — заорал я, и Эввар отшатнулся, едва не опрокинувшись навзничь. Если бы я ударил его, то не добился бы лучшего результата.

Лицо мага исказилась. В расширенных глазах вскипел коктейль из отчаяния, гнева и смятения. Губы утратили всякий цвет, сжавшись в узкую, подрагивающую линию. А потом Эввар резко кивнул. Так сильно, что послышался хруст позвонков.

…Хорошо, что Малич не приходил в себя до самого последнего момента. От болевого шока, вызванного неумелым врачеванием, он умер бы вернее, чем от всех остальных ранений вместе взятых. Эввар, зажмурившись, шумно сопел и обливался потом, раскрыв ладони над разверстой раной в грудине пострадавшего. От кончиков пальцев тянулись в разрыв тонкие, светящиеся волокна. Зеленоватое свечение окутывало каждую частичку в этом крошеве из плоти и костей, побуждая вспомнить свое прежнее место. Все это копошилось и перемещалось, на первый взгляд хаотично, но уже через несколько минут стали заметны очертания восстановившихся ребер… Не знаю, как с легкими. Надеюсь, процесс универсален.

Я озирался, пытаясь высмотреть за деревьями и скалами приближающуюся угрозу.

Странно, вроде прошло много времени, а день еще только перетекал в вечер. Казалось, мы отошли очень далеко от окраины острова, но даже отсюда я различал очертания каменного моста. Недалеко… Для здоровых людей.

Малич застонал, выплевывая кровь и раскрывая глаза, черные от боли.

— …что… вы…

— Не разговаривайте! — прохрипел Эввар, натужно перекосившись.

Рану по-прежнему только прикрывала сверху хрупкая мозаика костей, иллюзорно соединенных зеленоватым свечением. От каждого вдоха и выдоха раненого эта мозаика вздрагивала, готовая рассыпаться. Неправильно изогнутая рука тоже встала на место.

— Достаточно, — мрачно заключил я, дотрагиваясь до плеча Эввара. Меня обдало текучим жаром, словно я погрузил кисть в расплавленный металл.

— Это бес… смыс… ленно, — в три приема выдавил маг, наконец, открывая глаза. Лицо его жутко осунулось, пухлые прежде щеки ввалились. — Можно сое… динить, но не… срастить…

Я подобрал валявшуюся рядом с ним почти пустую фляжку, снял с пояса так и не пригодившийся до сей поры кинжал и, морщась, рассек левую ладонь. Кровь потекла вялой струйкой, норовящей обратиться в отдельные капли. Плохо, что я не знаю нужной дозы.

— Что вы де… — начал было вопросительно Эввар, и осекся, догадавшись. — Ага… Конечно, но…

Кровь не желала расставаться с моими жилами и норовила брызнуть мимо узкого горлышка фляги. Я, раздражаясь, несколько раз сжал и разжал кулак, затем взболтал и передал сосуд, глухо плеснувший невидимым содержимым, Эввару.

— На рану? — растерянно уточнил Эввар.

— В глотку! — злобно буркнул я, спиной ощущая сгустившееся напряжение. Кровники почуяли мою кровь. Встрепенулись, готовясь затеять свой безумный хоровод. Только их еще здесь недоставало.

Вряд ли находящийся в полубреду Малич осознавал, что ему поначалу просто влили в горло, и что потом он сам принялся жадно глотать. А после…

— Поразительно! — восторженный Эввар чуть флягу не выронил. — Это чудо!

— Чушь. Моя кровь не творит чудеса и не исцеляет. Просто накачивает жизненными силами до предела, позволяя телу восстановиться самостоятельно. Если есть, что восстанавливать.

— Так вот зачем вы вынудили меня…

— Иначе бы срослось, как попало.

Я не оборачивался, забинтовывая руку оторванной полой рубашки. Кровь все равно сочилась. Теперь, когда ее нужно было остановить, она, наконец, стала течь непрерывно. Меня здорово мутило от запаха.

— Выпейте и вы, — предложил я Эввару и, оглянувшись, еще успел заметить омерзение на его круглой физиономии.

— Я и так в полном порядке, — чересчур горячо заверил Эввар и поспешил сменить тему. — А это… это что? Неужели это те самые кровники?

— Не смотрите на них долго, сознание потеряете.

— А… они станут нас защищать?

— У них весьма своеобразные представления о защите. В первую очередь они убьют тех, кто нанес мне вред. А потом не подпустят никого ко мне самому, позволив истечь кровью, если повреждения достаточно глубоки. До сих пор и не ясно, награда они Оборотней или проклятие их.

— Да, я читал, что… — Эввар осекся.

Малич приподнимался на локтях, гримасничая и скаля зубы, но явно раздумав умирать. Окровавленные клочки одежды облепляли то, что осталось от раны — невнятное, розовое, бугристое. Но костей уже не видно. Наверняка, его тело, за считанные минуты проделавшее то, на что требуются недели, еще не было пригодно для полноценного действия, но полученная с моей кровью избыточная энергия вливала недостающие силы.

— Эввар, — пробормотал потрясенный Малич, осторожно ощупывая свои ребра, — вы великий маг!

— Я не… — начал было протестовать Эввар, встретился со мной взглядом и умолк, растерянно помаргивая из-под прилипшей ко лбу челки.

Малич встал на ноги, подобрал меч и попытался махнуть раз-другой, каждый раз болезненно меняясь в лице. С наскоро сращенной рукой явно было что-то неладно. Ну, хоть не отваливается…

— Пора уходить, — решил я.

Никто не спорил.

Попытка срезать путь до моста, закончилась провалом. В переносном и прямом смысле. Бурьян маскировал многочисленные ямы в земле, угодив в парочку и кое-как выбравшись наружу (Малича пришлось волочь, словно куль, ноги его держали плохо), мы все же вернулись на дорогу.

— Так… я же… говорил, что… все… беды от него… — с разрывом, по слову на каждый шаг, ворчал хмурый Малич.

— Хороший воин знает о непосредственной близости врага, даже если тот в засаде, — в сердцах огрызнулся я.

— Зато ты… наверняка… знал, что… убр там, — парировал Малич глухо.

— Это я виноват, — вмешался печально Эввар.

Мы с Маличем с досадой глянули на несчастного мага.

Возле арки обессилено повалились все. Хрипящий и с явным трудом сохраняющий сознание Малич наблюдал, как я разматываю заскорузлую повязку на руке и в темных, от боли его глазах внезапно проступило весьма несвоевременное озарение.

— Ты… посмел… — Его перекосило бешеным отвращением. — Да как ты!..

— Убры, — упавшим голосом простонал Эввар, глядя назад.

Со стороны леса приближались серые, сутулые фигуры. Около дюжины громоздких исполинских тварей. Встающие на пути молодые сосны, как тростинки они ломали на ходу длинными, свисающими почти до земли руками. Вокруг убров беспорядочно вилось и мельтешило что-то смахивающее на рваные тряпки. Одна из этих «тряпок» поднялась ввысь, над лесом, извиваясь распластанным телом, но уверенно выдерживая направление в нашу сторону.

— Пей, — велел я, сцеживая свою кровь во флягу. — Мы не сможем тащить тебя быстро. И среди нас толковый боец только один.

— Может, они признают тебя своим повелителем? — угрюмо предположил Малич.

— Предлагаешь подождать? — безучастно осведомился я. От потери крови у меня кружилась голова, и все чувства изрядно притупились. Даже страх.

Малич дернул ртом, забрал флягу и начал гулко глотать, не спуская с меня ненавидящих глаз. На его мертвенно-белых скулах, под разводами грязи, вновь проступал румянец. Блондин поднялся, сдергивая с ременных петель самострел и, выцелив в небе беспорядочно болтающуюся «тряпку», всадил в нее болт. Раздался мерзкий вопль; «тряпка» стала падать…

— К мосту!

И мы побежали. Поковыляли изо всех сил, цепляясь друг за друга. Догнавшие нас «тряпки» пикировали сверху, обдавая смрадом, от которого слезились глаза и жгло легкие. Малич сшибал их мечом. Мы с Эвваром изредка доставали кинжалами. Эввар пытался пустить пару-другую «огнебоев», но каждый раз получал горстку пепла, разлетавшегося бесполезным пыльным облачком.

А потом по периметру острова заскользил планер. Земля вокруг дороги разом заворочалась, выплевывая в небо сгустки синего пламени; пламя текло и стелилось в воздухе дрожащими нитями, не давая планеру зайти над островом. Однако тот упрямо вился поодаль, и когда оттуда заметили нас, земля вновь стала трястись, но уже взметываясь и застывая крутыми волнами за нашими спинами, задерживая почти настигших нас убров.

Через мост мы перекатились на одном дыхании, лишь в последний момент спохватившись и устояв на самом его краю, не ступив на полную вечерних теней землю. Планер описал сверху круг и трескучая, белесая, присыпанная пушистой изморозью, дорожка побежала от наших ног дальше, через сторожевой остров.

Оказывается, есть специалисты по «ледяным мостам» получше Эввара с его фамильным достоянием.

* * *

…В круглых мелких шарах, небрежно рассыпанных по серебряному блюду на каминной полке, переливается плененный свет. По рамам шпалер, по балкам и занавесам бегут отблески. Несколько шаров положены в чашки подсвечников, вместо свечей. В камне, на почти прогоревших дровах, лениво извивается сытый огонь.

Света достаточно. И теней хватает. Потому так трудно различить лицо сидящего напротив собеседника. А может, и не поэтому. Отчетливо видно только, как сухая, узловатая ладонь размеренно оглаживает деревянную кабанью голову на подлокотнике кресла.

— …сожалею о произошедшем. Альвен Эввар, поддавшись свойственному ему нетерпению, нарушил договоренность. Он знал, что острова Оборотней под запретом и их посещение в планы не входило.

Я рассматривал свои руки. Почему-то костяшки пальцев были ссажены напрочь и запеклись грязноватыми корками. Под пропитанным бальзамом бинтом левая ладонь нестерпимо чесалась.

— …счастье, что вовремя подняли тревогу, когда вы задержались сверх оговоренного срока.

— Скажите, а зачем вам маг Кассий? — спросил я невпопад, когда мне надоело плавать в сумятице теней и недоговоренностей.

Ставор замолчал. Как-то очень значительно замолчал, явно не планируя делать удивленное лицо, отрицать или дежурно переспрашивать, что я имею ввиду.

— Я понимаю, что для вас мы — сущие дети, но нельзя же считать нас настолько наивными. Не могу поверить, что маг вашего уровня прозябает в провинции и озабочен только расширением земель, пригодных для крестьянских пашен. Наверняка у вас есть заботы позначительнее…

Ставор внезапно искренне засмеялся:

— О, пусть вы не ребенок, но вы так молоды! Откуда вам знать, что я считаю прозябанием? Пожив слишком долго, утрачиваешь массу иллюзий. Вам трудно понять, мальчик, но плодородные земли меня и впрямь чрезвычайно волнуют. Гораздо больше, чем вопросы, которым озадачен Ковен или Император.

Я ему верил. И не верил.

— Если бы вы не хотели, чтобы мы совались на запрещенные территории, то приказ был бы отдан Маличу, а не Эввару. К тому же… Эта внезапная находка бумаг в пещерах чересчур драматична. Сомнительно, что за столько лет никто не навестил этот укромный угол. Он, между прочим, находится в относительно безопасной части острова. Да и сырость давно уничтожила бы все эти бумаги, даже упакованные в кожу…

Ставор все еще улыбался. Вот теперь я это различаю в тенях хорошо. Хотя в улыбке его нет и толики веселья.

— Они хранились в моей библиотеке, — наконец сознался маг. — Все эти годы. Мы нашли их практически сразу после исчезновения Кассия.

— И вы не отдали их Эввару?

— Не хотелось поощрять его затеи. В одиночку он бы погиб.

— А почему не отдали мне?

— Это было бы прямое принуждение. А Ковен вряд ли одобрит столь бесцельное использование ваших возможностей.

— Вас беспокоит мнение Ковена?

— Судьба Кассия не является для меня приоритетной.

— А что является?

Ох, зря я так. Будто в терновнике оказался. Выбрался еле живой из чужого цепкого взгляда. Ободравшись до костей.

— В этом мире, увы, есть тысяча более важных и срочных дел, чем поиски упрямого мага, — заговорил Ставор без тени назидательности, но веско. Так, усталый взрослый убеждает ребенка, что мячик можно поискать и потом. — Кассий был удивительно неупорядоченным человеком. Не слишком талантливый маг, не слишком усердный исследователь… Его многие считали неудачником. Кассий был далеко не глуп и переживал свои поражения очень болезненно. В конце концов это стало настоящей манией — доказать всем, что он достоин большего, чем влачить существование под аккомпанемент снисхождения окружающих. И он увлекся единственной проблемой, где не мог иметь конкурентов среди высших магов, потому что все маги на чужой территории равны. И не мог иметь конкурентов среди научных исследователей, потому что толковые ученые от заявленной темы попросту шарахались. Кассий с головой ушел в историю Оборотней, — Ставор умолк, наблюдая за безмятежной пляской огня в камине.

Я бы не назвал это молчание многозначительным. Скорее, оно было… древесным. Долгим, глубоким, невыносимым. Конечно, я не выдержал.

— И что?

— Однажды он исчез. Ни один маг, ни один некромант так и не смогли отыскать ни живого Кассия, ни мертвого. А это, знаете ли, весьма удивительно и позволяет предположить, что Кассий все же набрел на некую тайну.

— Так вы действительно ждете, что я найду Кассия?

— Я жду, что вы окажете нам услугу по поиску пригодных для жизни островов, — суховато ответил Ставор. — Честно сказать, дела сегодняшние интересуют меня гораздо больше дел минувших… Но юный Эввар рвался найти своего отца. Он, к сожалению, похож на него. Наверняка его тоже всю жизнь будут преследовать насмешки. И однажды он сам полезет в пекло, за родителем. Так что лучше воспользоваться подвернувшейся оказией и дать ему возможность заняться тем, чего он так жаждет, с минимальным риском.

— С минимальным риском? — с нажимом повторил я, стараясь не давать слишком много воли истинным чувствам. Мучительно тянуло соскрести с раненой ладони бинт, чтобы избавиться от болезненного зуда.

— М-да… Тут целиком и полностью моя вина. Я недооценил горячность Эввара. Никак не думал, что он так легко убедит вас навестить запрещенные острова, едва только обнаружит подсказку… По плану на один день приходится один остров. Вернувшись, вы бы получили все нужные инструкции.

— Как общаться с убрами?

— А с ними не надо общаться. Их следует обходить стороной. На самом деле, после поражения Оборотней, все их гнезда были максимально обезврежены. Так что сейчас они и в десятеро не так опасны, как прежде… А уж убры вообще большую часть времени проводят в спячке. Знаете, это особенность детей — засыпать, когда им плохо. А убрам очень одиноко и голодно.

— Детей? — машинально переспросил я, решив, что ослышался.

— Думаю, не мне вам рассказывать, что время на изнанке иное и течение его нам неведомо. Убр, меняясь телом, по сути своей сохраняет разум ребенка. Они привязчивы и безжалостны. И, кстати, с ними очень хорошо ладят настоящие дети.

— Проверяли? — тихо осведомился я, и Ставор не стал отвечать. Просто снова неотрывно наблюдал за прихотливой пляской огня.

— Почему их не уничтожили?

— Не так просто их уничтожить… К тому же — это дети. Все еще. Там, на изнанке. — Маг провел пальцами по деревянной кабаньей голове с едва слышным шорохом. Усмехнулся невесело: — Вам не повезло случайно разбудить одного из них. Жаль, что обстоятельства помешали вам в поисках. Там сохранилось очень много познавательного…

Я вдруг вспомнил перекошенные лица Эввара и Малича, явившихся из развалин. Нет, спасибо. Предпочитаю познавать мир иными способами. Снова я туда не вернусь.

— Очень высок шанс, что Кассий прошел через остров беспрепятственно. Но тогда он попал на территории, уже находящиеся под влиянием мертвой зоны, а там… А там высшая магия бессильна. Существование на краю требует слишком большого расхода сил, так что нам туда доступ закрыт.

— Даже вам?

— Сложно сказать… Не думаю, что хочу пробовать. Но и не стану вам мешать, если вы все-таки решите рискнуть. Для освоения дальние острова совершенно бесперспективны, это давние и безвозвратные владения мертвой зоны.

— А почему вы думаете, что мне это интересно?

— Вы же не поленились спуститься к подножию башни. И обрушенная лестница не остановила вас.

Тени и свет творят странные вещи. Мне отчего-то кажется, что слова мага Ставора так же полны теней и света. Правды и лжи. Неудачник Кассий сумел-таки привлечь внимание тех, чьего признания добивался любой ценой.

…привел он в дом молодую жену-красавицу. И стали жить-поживать.

Однажды муж велит жене:

— Испеки ты мне хлеб, вкусней которого на свете не пробовали.

Постаралась жена и испекла хлеб чудесный. Только руки за спину прячет, обожженные.

В другой раз велит муж:

— Сшей ты мне рубаху такую дивную, каких ни у кого нет.

И снова покорно взяла жена в руки иглу и нитки. Ночи напролет шила, спину распрямить не может. Принесла она мужу рубаху, вышитую узором искусным, только глаза ослепшие прячет от него.

И снова велит муж:

— Роди мне сына и дочь, чтобы отца любили да чтили.

Родила жена мужу сына-героя и дочь-умницу. Отдала детям всю свою красоту и душу добрую. Славные вышли дети, люди на них не нарадуются.

И глядит муж на жену: горбатая, слепая, руки опухшие, на лице морщины. А ведь помнил он, что брал в жены молодую красавицу. И закричал он гневно:

— Не моя ты жена! Видно оборотень взял мою жену, а тебя вместо нее подсунул! Ступай прочь, карга!

Горько заплакала женщина, обернулась птицей, да и улетела за край земли. А муж горюет и людям рассказывает, как вместо жены ему оборотниха досталась.

«Сказки из невода рыбака Вайно Удильщика»

Глава 6.

Разбудила меня заговорившая куртка.

— Вшмрбыр… агрмртыар…жыгмокдрр…

Перевернувшись, я ошалело уставился на нее, пытаясь сообразить, что происходит. С виду, вроде, все как обычно. Валяется на кресле, где оставил — потрепанная, с присохшими травинками, разодранная ниже локтя.

Куртку я отвоевал у хозяйственных местных домовух еще в первые дни. Ничего не имею против свежего белья, но ежедневно благоухающая цветочными ароматами верхняя одежда — это чересчур.

— Гррфгж…шшшш… — требовательно донеслось из-под рукава.

Протирая заспанные глаза, я потянул куртку к себе. Под ней обнаружился тускло мерцающее синевой «око», добытое в недрах башни. Помнится, я бросил его в угол кресла и забыл. Аккуратные чары не тронули незнакомый предмет.

В сердцевине «ока» еле тлело изображение, плюющееся абракадаброй. Несколько мгновений я тупо смотрел на «око», пытаясь ухватить сомнение, родившееся еще во сне. Связанное то ли с островами, то ли с башней, то ли с потерявшимся магом. Что-то важное…

Нет, тщетно.

— Тихо, — велел я ворчащему шарику, и тот покорно умолк.

На каменной полке под узким окном-бойницей устроились рядком аж три домовухи, тихонько чирикая. Первая почти развоплотилась… Надо думать, это были вестники из замка — вчерашний ужин, сегодняшний завтрак и обед. А судя по почти скрывшемуся солнцу, скоро прибудет приглашение и на ужин. Неплохо удалось выспаться.

«…Бриго Малич серьезно пострадал и некоторое время будет вынужден провести в лечебнице. Конечно, ваша кровь чудодейственна, но неправильно соединенные кости вряд ли сослужат хорошую службу такому бойцу, как господин Малич. Он принял решение сломать их заново и соединить, как положено. К счастью, остаточное воздействие вашей крови еще очень велико, так что на новое заживление у него уйдет не недели, а часы… Конечно, мы могли бы подобрать вам другого сопровождающего, но, кажется, между вами за эти дни сложилось некоторое взаимопонимание… (Ох, сложилось, — подумал я с чувством). Во всяком случае, день-два, думаю, вы можете считать выходными…»

Лучшая новость за последнее время.

— Гш-ш… — встрепенулось «око», оставленное без присмотра. Ну, до чего же упорное.

— Выброшу, — пообещал я зловеще. Или Эввару отдам. Какая-никакая, а семейная реликвия.

Солнце уже скрылось за кромкой окна, но висевшее на стене янтарное панно по-прежнему переливалось мягким золотом, напитавшись за день светом до краев. Вблизи казалось, что от него исходит тепло. И каждый изображенный остров сияет по-своему…

Я приблизился, машинально отслеживая вчерашний маршрут. Вот он, оплот Оборотней. Тут мы высадились… Здесь бывшие владения Югов. Пластинки смолы неоднородны, и кажется, что можно угадать рельеф местности и постройки. Но это иллюзия. К счастью…

Усилием воли отогнав неприятное воспоминание, я всколыхнул что-то в памяти и заноза пошевелилась, показав острие.

«… эти двое точно знают длину моего поводка, а я сам — весьма приблизительно…»

Вот!!!

Словно обезумевший ценитель янтарных поделок, я уткнулся носом в изображенный на панно архипелаг, вымеряя расстояние между островами. Сначала на пальцах, потом притащил линейку. То, что смутно тлело в подсознании с самого прибытия на Пепельное Ожерелье, наконец, проявилось. Если только Яннек делал карту точно соблюдая масштаб, то получается… Очень любопытно получается.

Я закусил губы, барабаня пальцами по краешку янтарной карты. Тут упал самолет. А примерно здесь меня подобрала Илга. Длина поводка еще сохранялась установленной с Черноскала. Даже приняв во внимание все погрешности в измерениях, я к тому моменту, когда подплыла Илгина лодка, должен был уже задыхаться от чудовищной боли. А амулет даже не пискнул.

«… не сочтите оскорблением, что здесь мы вынудим вас ограничиться территорией острова Старокоронного…»

Увлекшись путешествием по заповеднику Оборотней, мы прошли весь сторожевой остров и часть внутреннего. Это расстояние немного, но больше, чем Старокоронный в самой широкой своей части. А шар в ларце оставался на корабле… Амулет напоминал о себе на острове ежесекундно, но явно по другому поводу.

И что же это обозначает?

А то, что надо найти или действительно надежную карту, или попытаться проверить выводы практическим путем. Я ведь могу и ошибаться и выдавать желаемое за действительное…

Что ж, есть один надежный способ проверить. Правда, перед этим стоит покопаться в шкафу и отыскать свитер грубой вязки и старую куртку из замши, одолженные мне Илгой. Настало время вернуть.

Спускаясь по башенной лестнице, я никак не мог отделаться от ощущения, что не вся заноза извлечена. Что-то колет…

* * *

Забавно, но, похоже, мне и впрямь предоставлен в распоряжение весь остров с ничего не подозревающими поселянами и поселянками. Резвись, Оборотень…

Солнце село; все вокруг подернулось сероватой дымкой сумерек.

— Неудачный день, — внезапно заявила женщина в клетчатой шали, которую я обогнал на дороге, ведущей от замка к поселку. В руках у женщины покачивалась корзина, от которой разило сырой рыбой.

— Что? — машинально переспросил я, оборачиваясь. Взглядов я не боялся, хотя перед уходом навел на себя легкий «лик» — так пустяк, казаться ниже ростом и исказить черты лица. Эффект сойдет быстро, но на Старокоронном я не примелькаюсь.

— Из Ручьев? — женщина проницательно сощурилась (хотя откуда еще можно спускаться по единственной дороге?) — По делам? Так, сейчас бесполезно, нету никого. Господин барон отбыли… — Она скользнула оценивающим взглядом по рукояти кинжала, под некстати оттопырившейся полой моей куртки, по свертку за спиной и с сомнением добавила: — А если на службу наниматься, то к карнавалу как раз им люди понадобятся. Говорят, они прежнюю-то челядь и охрану прогнали.

— Почему?

— Ну, это уж их барское дело, почему, — слегка насупилась женщина.

— Так если без повода увольняют, может, и не стоит наниматься? — начал увлекаться я внезапно предложенной ролью. — Вы же, наверняка, знаете, в чем там дело? — Я хотел подмигнуть, но решил, что это уже перебор.

— Ну, так… — нерешительно обронила женщина, поправила шаль возле щеки, оглянулась на замок, вздохнула и все-таки поделилась: — Говорят, что в кого-то из слуг Сам вселился.

— Чего? — оторопел я.

Кажется, добрая женщина приняла мою оторопь за ужас и довольно покивала, подтверждая сказанное:

— Уж небось слыхали, что Он где-то на островах?

— Кто «он»? — я был само простодушие.

— Ну, «он»! — женщина выразительно округлила глаза и всплеснула свободной рукой. — На Плоскодонце шастал, значит, и сюда мог заглянуть. Вот господин барон всех домочадцев и повывез, а прислугу прогнал… Еще вроде как в башне мага приезжего поселил, чтобы охрану нес.

— Вот так новости… — мне и притворяться не понадобилось, чтобы изобразить всю гамму охвативших меня эмоций. Сплетница не скрывала удовлетворения.

…Ветер нес запах сдобы и жареной рыбы, смех, перекличку голосов и музыку. Сумерки успели окрепнуть и в домах затеплились огни. В высокой, пожелтевшей траве на обочине запутался нарядный флажок — раздвоенный, выкрашенный в белый и черный цвета. С белой половинки грустила черная маска, с черной — смеялась белая.

От основной дороги на окраину вела скромная тропа. Еще один поворот и… Я остановился. Домишко и издалека выглядевший ветхим, вблизи обратился совершенной развалиной. Крыльцо заросло лопухами. В сарайчике слева от дома кто-то шумно возился и тяжко вздыхал.

Стук влажные, будто губчатые доски двери проглотили, не заметив. Пришлось невежливо пнуть… Створка дрогнула, посыпалась труха, что-то тихо звякнуло. Подняв глаза, я запоздало обнаружил шнур от звонка, притаившийся в подсохших плетях плюща над притолокой.

Дверь растворилась, плеснув золотистым светом. Илга возникла на пороге — взъерошенная, раскрасневшаяся, в подвернутых штанах и вязаной тонкой фуфайке с закатанными до локтей рукавами, обнажавшими распаренные руки. Запястьем смахнув со щек пряди волос, Илга, щурясь и не узнавая, взглянула на меня.

К этому моменту наведенный «лик» уже должен был испариться, и я был уверен, что представляться мне не понадобится. В замешательстве осознал, что вступительную часть беседы следовало продумать заранее. Судорожно перебрав все возможные варианты, я брякнул:

— Добрый вечер, Илга.

Так. Можно подумать, я ее ударил. Девушка отшатнулась, широко распахнув глаза. Рассеянное неудовольствие отвлеченного от срочных дел человека мгновенно сменилось… нет, не страхом — болезненным напряжением.

Отступив, она почти сразу же остановилась. Потупилась, нервно обтирая мокрые руки об одежду. На скулах проступили алые пятна.

— Добрый вечер, милорд, — глухо отозвалась Илга.

— Благодарю, за рубашку.

— К вашим услугам, милорд, — неприязнь в ровном тоне едва различима, но небезобидна. Стекло в воде.

— И за это тоже спасибо. Вот, возвращаю владельцу… — я протянул сверток.

Поколебавшись, она взяла. Осторожно, словно шкуру дохлого зверя. Даже нос слегка наморщила.

— Вы очень любезны, милорд.

— Обращение «милорд» устарело пару веков назад. К тому же я говорил, что не лорд, — вздохнув, напомнил я.

— Как вам будет угодно, ми… ваша милость, — равнодушно повела она плечом.

— Пригласишь в дом?

Она напряглась еще больше. Губы сжались. Кончик растрепанной прядки качался мелко и ритмично, выдавая дрожь девушки.

— Это неправда, — вкрадчиво произнес я.

— Что неправда? — машинально переспросила Илга, все же подняв глаза — непроглядно темные, потому что свет падал из-за ее спины.

— Что если разрешишь Оборотню войти в свой дом, то он потом станет приходить без приглашения, — пояснил я. — Я не вампир. А твои соседи явно очень любопытны.

Взгляд девушки послушно метнулся над моим плечом, в сторону соседнего дома. Еще на подходе к Илгиному жилищу я заметил, как там шевельнулась клетчатая занавеска. Нежелание удовлетворять интерес соседей обладает поистине сокрушительной силой, принуждающей принимать непоследовательные решения.

— Входи… те, — сдалась Илга, отступая от дверей. И добавила внезапно: — Я и не думала, что вы вампир… ваша милость.