Тень последней луны

Глава 13. Лица старые, новые маски

Старшина мне — мать родная,

Замполит — отец родной…

Нахрена родня такая,

Лучше буду сиротой!

(народное творчество)

— Идёмте отсюда, пусть отдыхает.

— А я говорю, она просыпается!

В воздухе пахло, кажется, лавандой и немного ландышами. И судя по звукам, было открыто окно, за которым щебетала пичужка. Веля облизнула сухим языком сухие губы и открыла глаза.

Прямо над нею сидела, восторженно глядя ей в лицо, её тёзка, Эвелин Староземская, в белом пышном платье с множеством оборок и чрезвычайно низким вырезом, обнажавшим прелестную пышную грудь.

— Дорогая Велечка! Моя ты рыбочка! — с чувством произнесла староземская владычица, закатывая свои милые голубые глаза в окружении чёрных ресниц. — Как я рада, что тебе лучше!

Розовые пухлые губы приблизились и трижды прикоснулись к Велиному лицу в разных местах.

— Где я? — спросила Веля. — На Старых землях?

— Ты дома! — восторженно сказала тёзка. — Наконец-то дома!

Веля села в кровати. Сбоку подошла другая дама, старше Эвелин и чуть постарше неё самой, лет двадцати пяти, худая брюнетка в сером траурном платье, с узкой диадемой в волосах. Скупо улыбнулась углами рта и подоткнула подушку, чтобы Веле было удобно сидеть.

Через распахнутое окно лезли тонкие ветки дерева с цветами-дудками, это они и пахли. Комната была нарядной, большой и светлой, гораздо больше и наряднее, чем у неё, на Гане. И полог кровати — шёлковым. Её отмыли и одели в белую ночную рубашку с круглым воротником.

— Где я?!

— Дома, в Трейнте! Ах! — Эвелин опять закатила глаза и сложила пухлые ручки, — Это так трогательно, как в балладах! Отец спасает дочь из рук разбойников! Мне хочется плакать!

Теперь Веля проснулась по-настоящему. И всё вспомнила.

— Где моя горничная? — сказала она нервно. — Пусть мне подают одеваться!

Староземская тёзка открыла дверь и приглашающе помахала рукой. В комнату зашло целых четыре девушки с разными одеждами в руках и ни одна из них не была Таки.

— Это не моя прислуга! — закричала Веля. — Я не хочу их!

— Дорогая, что же ты хочешь? — Эвелин всплеснула руками. — Давай я тебе платье подам? Просто выбери, что надеть. Пока что из вещей мамочки, но я уже послала за своей портнихой, она так шьёт чудесно, мы тебе сделаем какой захочешь гардероб! Даже те хорошенькие штанцы и топик, если пожелаешь. А можешь моё любое взять, но тебе велико будет…

— Кто здесь есть из моих людей?! — нервно спросила Веля.

Владычица Эвелин переглянулись с дамой в сером закрытом платье.

— Дорогая, тут — все люди твои, понимаешь? — защебетала она. — Ты не огорчайся так, тебе нельзя. Вот водичка, попей. Ещё водички? Доктор сказал… А вот и доктор!

Вошёл абсолютно незнакомый мужчина. Веля упала на подушки, локтём закрыла лицо и заплакала.

— Уйдите все! Я хочу спать! Уйдите, не смейте меня трогать!

— Ваше высочество, пожалуйте ручку, я проверю ваш пульс, — сказал доктор. — Вы только не расстраивайтесь, мы сейчас уйдём.

— Прочь, прочь отсюда! — не своим голосом заорала Веля и швырнула в него подушкой. Вторая полетела в Эвелин.

В конце концов, все убрались и двери за собой закрыли. В мыслях мелькнуло, что хорошо быть принцессой, можно истерить, сколько душе угодно, а все воспринимают это, как должное, будто так и надо. Попади Веля в прачки — фига с два бы удалось так повыёживаться. Она сразу прекратила плач, вытерла лицо и, спрыгнув с кровати, подбежала к окну. Под окном, метрах в двух, проходила терраса с висячим садом и мраморными скамейками, а вдалеке виднелось море.

Со своего острова Веля видела кусочек Трейнта в подзорную трубу, еле-еле, но всё равно он виднелся. Это значило, что десяти километров, олимпийской дистанции, между ними нет. Правда, вода в последнее течение стала довольно холодной, возможно, не следовало плыть так далеко, но, с другой стороны, здесь ей точно оставаться не следовало. Потому что, во-первых, это всё не может быть правдой, Пол наверняка сказал бы ей, будь она местного происхождения. Или не сказал бы? Во-вторых, она ничего не чувствовала по отношению к своему вероятному родственнику, совсем ничего, кроме страха, слишком велика была вероятность, что это стечение обстоятельств и ошибка, деликатно выражаясь, а неделикатно — что король безумен. И неизвестно, во что эта ошибка выльется потом, быть может, разочарованный король, убедившись, что промахнулся, её просто повесит. В-третьих, если это всё правда, то ну её нафиг, такую родню, он же хочет убить её Пола, а её Пол — единственная семья, которая когда-либо была. Веля и раньше прекрасно жила без родни, в то время как у неё на Гане куча дел.

В общем, решила она, хоть вода и прохладна, если всё время двигаться, ничего не случится. Ещё она возьмёт с собой булавку на случай судороги, должна же тут быть булавка? Вот, к примеру, заколка для полога кровати. Морщась от негодования на собственную низость, как от зубной боли, она украла заколку и прицепила к рубашке.

Затем сорвала с кровати простыню, привязала к мраморному столику одним краем, а второй перекинула через окно. Подёргала — держится. Будь у Вели обувь — можно было спрыгнуть и дело с концом, но никакой обуви нигде не наблюдалось, а прыгать босиком означало получить травму стопы. Она боднула воздух головой и, подоткнув подол выше колен, полезла в окно. Выбросила сперва одну ногу, затем вторую, и в два счёта спустилась на террасу.

Там король и стоял, скрестив руки и склонив на бок голову, с таким выражением лица, будто третий день тлела городская мусорная свалка и ему порядком надоел несильный, но вонючий и едкий дым.

— Здравствуй, дочка, я рад, что тебе лучше. — сказал он. — Какие-то проблемы? Ты говори, не стесняйся. Мы же не чужие люди.

— М-м-м, — жмурясь от неловкости, ответила Веля и сделала книксен, как её когда-то научили. — Здравствуйте, ваше величество. Почему вы так уверены, что мы родня?

— Присядем, — король показал рукой на мраморную скамью без спинки.

Чувствуя себя ужасно глупо, в ночной рубашке и босиком, Веля позвонила подвести себя к скамейке и села с ровной спиной, благопристойно скрестив руки на коленях.

Король молчал, рассматривая её, она тоже будто воды в рот набрала. В конце концов, он со вздохом полез в карман и достал какую-то мелочь.

— Посмотри, — он протянул Веле её собственный кулон, подаренный Эвелин Староземской в обмен на брошку. — Это я изъял у нашей староземской гостьи, по её словам — твой подарок. Он принадлежал твоей матери, она мне сказала, что потеряла его вскоре после того, как ребёнок родился и умер.

Он полез рукой за пазуху и достал точно такой же.

— А это мой. Если их сложить, — король приложил кулоны друг к другу, — получится лисий хвост. Видишь?

Веля недоверчиво косилась.

— Это может быть совпадением, — сказала она. — И считать одно только это прямым доказательством нельзя. Я так понимаю, тесты ДНК у вас никто не делает.

— Я не знаю, о чём ты говоришь, — сказал король, — но посмотри ещё кое-что.

Он повёл пристыженную Велю в свои покои, которые тоже выходили на террасу. Оттуда, мимо вытянувшейся стражи, в холл, и показал портреты королевы в анфас и в профиль, до пояса и в полный рост, выполненные разными художниками в разных стилях. На слова Вели, что она в рубашке, а тут люди, презрительно бросил, что его дочь может ходить в чём угодно, хоть к послам в рубашке выходить, никто и слова не посмеет сказать.

— Ты мне с самой первой встречи напоминала мать, — пояснил он. — Формой лица и цветом волос, она, наверное, была немного пониже, и улыбаешься ты так же, и когда смотришь куда-то внимательно — тоже. Ты делаешь всё то, что сделала бы моя дочь, моё и Мирры дитя. Кстати, я бы тоже не поверил и попытался сбежать на всякий случай при первой возможности. Самый надёжный вариант — спроси у своего зверя. Спроси прямо, он не солжёт. Вот позови его, он подтвердит. Ну?

Веля сильно испугалась и просто молча смотрела.

На каменном полу она быстро замёрзла, она уже готова была вернуться назад, позвать чужую прислугу и надеть туфли и платье женщины, которую король считал её матерью, но стеснялась попроситься. Король отвёл её в кабинет, сел в бронзовое кресло со шкурой белого медведя, указал на стол. На столе лежало очередное «доказательство» — слепок детской ладони, такой маленький, что ничего разобрать на нём невозможно. И стеклянная линза в медной оправе — смотреть.

— Пока ты спала, мы рассмотрели через стекло и слепок и твою руку, — пояснил король, — линии одинаковы. Убедись сама.

Веля добросовестно посмотрела. Она ничего не увидела и не поняла, кроме того, что король искренне верит в их родство. Сесть ей было, попросту, некуда, к тому же не предлагалось, и она стояла, сцепив ладони в замок, как будто её вызвало ругать начальство.

— Я понимаю, что это всё неожиданно для тебя, — продолжил он, — что тебе надо привыкнуть к мысли, что твой дом — здесь, — он обвёл рукой вокруг, — но это так. Ты родилась в той комнате, из которой сиганула через окно. Кстати, я впечатлён твоей сноровкой. Ты кричала на весь дворец, и я подумал, что обязательно побежишь.

Веля мучительно покраснела.

— Мне говорили, ты плаваешь?

— Есть такое, — она пожала плечами.

— Твоя мать отлично плавала и ныряла, когда мы встретились, — сказал король и взял Велю за руку, — Она ныряла на глубину в десять человеческих ростов и могла пробыть под водой так долго, что я пугался. Она ныряла до тридцати раз за день и собирала множество раковин. Даже потом, когда не надо было, ей нравилось собирать его и плести украшения. У тебя есть куча жемчуга, я скажу, чтоб принесли. Хочешь — носи, хочешь — продай.

Веля аккуратно, по пальцу, забрала свою ладонь из огромной отцовской и снова сцепила в замок со второй. Король вздохнул.

— Я не рассчитываю, что ты немедленно почувствуешь зов крови, — сказал он, — тем не менее, придётся остаться здесь.

Он разглядывал Велю, а та смотрела на висящий у входа плащ с лисьим воротником, вернее, с целой вычиненной шкуркой, с лапками и мордой. Неужели это братец лис, которого вспоминал Пол?! Какой ужас, король убил даже собственного зверя. Её передёрнуло. Король неправильно истолковал её взгляд и снова взял за руку.

— Не бойся, — сказал он, — этот зверь тебя больше не потревожит.

Веля снова осторожно изъяла ладонь. Король прищурился.

— Я никогда, — с ударением произнёс он, — не прибегаю к насилию, если есть возможность объяснить всё как есть и добиться нужного результата так.

Веля молча сглотнула.

— Поэтому считаю нужным предупредить о твоей ответственности за ряд вещей, — продолжал король. — Во-первых, ты должна понимать, что твоё место — здесь. За первую попытку побега я казню двух ганцев по их собственному выбору, мужчину и женщину. За вторую — четырёх. За третью — восьмерых. Кивни, если ты меня поняла. Уже хорошо.

— Во-вторых, находясь в этом месте, ты делаешь то, что тебе следует делать и не делаешь того, что не следует. Я понимаю, что должен делать, и хочу от тебя того же. Ты проглотила язык? Кивни, если ты понимаешь. Отлично.

— В-третьих, ты мне скажешь, где твой зверь, ты вызовешь его. Это надо сделать. Кивни если понятно.

— У меня никого нет, — сказала Веля. Она уже совсем замёрзла босиком и в дурацкой рубашке, сколько будет длиться этот допрос?

— Я не дурак, — сообщил человек, считавший себя её отцом, щурясь. — И рано или поздно твой зверь появится, они не могут скрываться слишком долго. Они зависят от наших подношений. Я просто подожду. Я озвучил свои условия, теперь ты свои.

— А я что, могу? — с горечью удивилась Веля. — Ничего себе.

— Разумеется можешь, я хочу, чтоб твоё присутствие здесь было приятным.

«Где ты взялся на мою голову» — подумала она.

— Я хочу сама заниматься делами моего острова, хотя бы на расстоянии, — сказала Веля.

— Не вопрос, занимайся, — король развёл руками.

— Я хочу хоть кого-нибудь из моих людей сюда, — сказала Веля. — Я здесь совсем одна и ничего не знаю.

— Уже есть, я сразу захватил, так сказать. За дверью ждёт.

— Я хочу личной свободы действий.

Король нахмурился.

— Например?

— Ну, самостоятельно решать свою судьбу? Распоряжаться жизнью по своему усмотрению?

— Выполняешь мои три условия и получаешь все свои и ещё сверху.

Веля заткнулась. Дело было плохо. Что ещё говорить, она не знала.

— Я положу тебе содержание, — добавил король, — исходя из традиций благородных домов Трейнта, пока ты не выйдешь замуж.

Он назвал сумму. Веля офигела от того, какая она дармоедка.

— А что с нею делать?

— Что хочешь. Собирай. Тряпок купи. Твоя мать кормила нищих.

— А в мой остров можно вкладывать? — осторожно спросила Веля.

— Тут все острова твоими будут, — фыркнул король. — Вкладывай в любой.

Чёрт побери. Об этом стоило поразмыслить на досуге. Человек, считавший себя её отцом, чего-то ждал.

— Я могу идти? — спросила она.

— Разумеется, — он сделал раздражённый жест, — К ужину за тобою пришлю. Приходи со своим зверем.

Он протянул руку ладонью вниз и Веля, старательно и очень фальшиво улыбаясь, пожала её обеими руками. Король поднял одну бровь. Уже потом, когда Веля вышла и притворяла за собой двери, то поняла, что протокол, наверное, был несколько иным и покраснела.

— Привет, детка, — сказал непривычно нарядный Шепан, который подпирал стенку в коридоре, сразу за постом стражи. — Или теперь уже ваше высочество?

— Шепан! — она так обрадовалась, что запрыгала на месте и радостно его обняла, не задумываясь о том, что подумают стражники. — Что вы здесь делаете?! Я вам так рада, что и передать не могу!

— Я сам до сих пор не верю, что я в Трейнте, детка, но твой папаша подписал мне помилование. Так тупо вышло, не передать… Идём я тебя провожу в твои комнаты.

— Слушайте, идёмте вместе, я хоть оденусь. Я вас столько всего хочу спросить.

Она остановилась.

— Вы же говорили, что либо вы его убьёте, либо он вас!

Тот поморщился, пристально глядя куда-то вверх и в угол, будто под потолком высокого холла что-то привлекло его внимание кроме невидимого сквозняка и еле видимой паутины.

Оказалось, как только Шепан увидел этого болвана Бо, присланного с сообщением, сразу понял, что Веля решила напороть глупостей, но к тому времени, как от квартовцев отбились возле заповедника, стало светать. И все увидели полный остров скеровых солдат, свежих прямо до оскомины, как зелёные яблоки. А он, Шепан стоял, как обосраный, из двадцати человек у него остался десяток, а из этого десятка — двое раненых, и не знал, ни где Веля, ни что ему делать, даже к лодке ему пришлось бы, пожалуй, пробиваться. Как тут выходит его величество и прямо говорит, что отплывает вместе с дочерью в Трейнт. Он, Шепан, порядком растерялся, и вместо того, чтоб предложить дуэль, спросил, откуда у него дочь. А его величество посоветовал открыть глаза, неужели он не видит, что они с Велей родственники. Шепан только по лбу себя и хлопнул, потому что, общаясь с нею, не раз и не два короля вспоминал. Ну и, августейший владыка ему сказал, что Шепан молодец, что за Велей присматривал, пока король смотрел в другую сторону, и положил жалованье ровно в два раза больше, чем платила она, ровно за то, о чём они с Велей когда-то договаривались изначально. Так что Шепан будет за нею кругом ходить и бдительно смотреть, чтоб она ничего сдуру не вытворила, что его, Шепана, вполне устраивает, потому что Трейнт — это не забитый остров и здесь куча мест, куда можно пойти. Почему «августейший владыка», а не «его засранство», как раньше?! Ну и выражения по отношению к отцу! То есть, что значит, станет шпионить и стучать?! Он будет выполнять свою работу, за которую ему однозначно заплатят, а не с задержками, как она. Детка, да ведь помилование — это же лучшее, что с ним случалось, лучше, чем в кости ни разу за вечер не продуть и обчистить карманы всей харчевни, такое раз в жизни бывает. Ах, называть её «ваше высочество»? Да ради всех стихий. Ваше высочество, соизвольте пи@ть в свои покои, пока вы прямо тут с новым нервным припадком не ё@лись. Направо, пожалуйста.

До самой ночи Веля пребывала в крайне угнетённом состоянии. Впрочем, она прекрасно поняла, что пока что ничего изменить не получится. А раз не получится — то лучше затаиться, сэкономить энергию до более подходящих для действий моментов, а пока не совершать лишних телодвижений. На правах нездоровья она до вечера бродила по «своим» покоям, состоявшим из спальни, нарядной гостиной с мягкой мебелью, ковром на полу, с портретом королевской четы на стене и, отдельно, молодого ещё короля, следовало признать, довольно симпатичного. Также была маленькая комната для рукоделия с кучей чужих вышивок, разноцветных ниток, стекляруса, мелкого колотого жемчуга в шкатулках и без единой иголки, что, несомненно, было заслугой Шепана, помнящего о вышитом предплечье, и туалетная комната с бронзовой ванной, которую, если сказать прислуге, наполняли горячей, чёрт побери, водой.

А вот платья этой женщины с портретов, которую все вокруг называли её матерью и о которой Веля старалась не думать, оказались коротки и широки.

— Ах, это мало того, что уже не носят, — стала сокрушаться явившаяся снова Эвелин Староземская, — Но и широко! Что же ты, милая, наденешь к ужину, чтобы выглядеть достаточно прилично?

Веля вспомнила слова его величества, что его дочь может ходить в чём угодно, мотнула головой вбок и попросила ножницы. Очень скоро она состряпала совершенно неприличное, пышное одеяние с несимметричной юбкой, очень короткой спереди и до колена сзади. Платье отчаяния. К нему надела сапоги для верховой езды, а талию перетянула ужасно грубым, широким кожаным поясом, безжалостно конфискованным у Шепана, правда, пришлось наделать в нём дополнительных дырок, а на руки — перчатки для стрельбы из лука с отрезанными пальцами. Идеальный диффузный стиль.

— Ах, дорогая, — робко сказала Эвелин Староземская, — это так… необычно! И… свежо… Но тебе неожиданно идёт…

Однако, Веля изучила себя в зеркале и осталась недовольна, потому что к ассиметричному платью полагалась модная стрижка. Она собрала волосы в хвост, перевязала его ещё раз, посредине, перекинула наперёд и отчекрыжила надо лбом, тёзка только ахнуть и успела. Распустила шнурок — вышел если не совсем каскад, то вполне похоже, хоть и недостаточно криво. Веля с жадностью смотрела в зеркало — что бы ещё эдакого сделать? Придумала, связала из отрезанного подола бант с длинными концами, прилепила на макушку в качестве голоного убора.

— Дорогая, — жалобно и непривычно-робко сказала тёзка, с мольбой глядя на Велю, — может, достаточно? Я не знаю, что скажет его величество. А вдруг он решит, что это я виновата, ведь я была с тобой?

— А что ты, кстати, здесь делаешь? — спросила на свою беду Веля. — И где Жоль, он тоже тут?

Следующие полчаса стали самыми тяжёлыми с момента пробуждения.

Жоль, конечно, был ужасно мил с его любовью, но его величество — невероятно крут, это самый статусный король всего Либра, и когда она, Эвелин, на него даже смотрит, у неё от возбуждения трясутся ноги, а у Вели трясутся от кого-то ноги? Зря, это сумасшедшее ощущение. А когда она приходит в спальню его величе… Ну, зачем снова кричать? Она же ничего такого не говорит, самые обычные вещи, впрочем, если Веле не интересно, они могут поговорить о чём-нибудь ещё.

А с Жолем они расстались, ведь нужно было кому-то привезти сюда их несчастную чайку, которая сама решила ехать, и оставить кого-нибудь в залог преданности… Сперва дядя хотел отправить свою дочку, она невинная девица, но конопатая и грудь у неё провисает, а у неё, Эвелин, ничего не провисает, ни грудь, ни попа, и её папенька сказал дяде, что если в Трейнт поедет не Эвелин, то он дядю отравит. В общем, с Жолем они расстались из соображений… Как это… Ах, политической необходимости! И Жоль теперь живёт с дядиной дочкой, а она в Трейнте. Тут, конечно, скучновато, и приёма с танцами ни разу не было, и в колесо никто не играет, только все воюют постоянно, так тоскливо, просто ужас, а эта вассарская королева, Леяра, совсем не любит ни гулять по городу, ни разговаривать, и не хочет её, Эвелин, слушать. Ещё она боится, что Леяра ходит спать к королю в те дни, когда он прогоняет Эвелин, но у неё нет доказательств, только ужасное беспокойство. Ах боже мой! Не стоит так нервничать! Эвелин совершенно не хотела её огорчить!

Таким образом Веля узнала несколько больше, чем планировала, о жизни человека, считавшего себя её отцом.

Ужинали здесь довольно поздно, у себя на Гане Веля в это время никогда не ела, а шла в заповедник, к Полу, либо плавать, но здесь пока непонятно было, чем заниматься, поэтому она коротала время, болтая на террасе со своим охранником. Продавшийся королю Шепан, когда увидел её в новом образе, хмыкнул и сообщил, что юбку её высочеству следовало задрать ещё выше, а то невозможно толком прочесть, что написано у неё на ляжках, и что Дебасика хватил бы удар от одного её вида, зато, у гвардейцев Веля, наверняка, будет иметь большой успех, а если опустит ещё ниже вырез на блузке, преданность армии ей обеспечена. Веля закинула ногу щиколоткой на колено, а руки за голову и спросила, как повлияет низкий вырез на его, Шепана, преданность. О, на его преданность самое лучшее влияние оказывают деньги, но, разумеется, он не слепой и ему тоже нравится смотреть на её высочество, особенно вот так, с ножкой на колене. Да не вопрос, ножку можно хоть ему на колени положить, пусть он заодно почешет вон там, над сапогом, ага, немного левее, она сказала левее, а не выше. Как там преданность, шевелится? Что значит «уберите ножку, кругом шпионы»? Быть может ей нравится развлекать шпионов? Быть может, её возбуждает, когда на них шпионы смотрят? Она, вообще, собирается сесть ему на колени. Она только сегодня поняла, как много секса прошло мимо неё из-за её осторожной брезгливости. Куда это Шепан уходит?! Фу, какой он скучный.

Затем пришёл лакей — король звал Велю ужинать — и спас предателя.

За обеденным столом в малом гостевом зале уже сидели дамы: Эвелин Староземская, в розовом, простого покроя платье, с цветами и перьями в белокурых волосах, молчаливая королева Леяра в сером трауре и прехорошенький, весь кудрявый мальчишка, примерно возраста средней школы. Дамы при виде Вели вежливо отвели глаза, зато мальчишка вскочил и вытаращился. Он такого чуда не видал. А вот она точно таких, с такими же блестящими глазками и с такими улыбчивыми ртами постоянно видала, свистела им в свисток и трогала сверху за головы в резиновых шапочках, когда хотела лично обратиться. Веле при виде него даже полегчало, будто она целый день носила корсет или тугой обруч и вот, сняла.

— Привет, дружок, — сказала она, протягивая руку, — я Авелин! А ты кто?

— Наследник Вассара, Фиппол Второй, — бойко ответил мальчишка и совершенно спокойно, с большой сноровкой Велину руку чмокнул. — Но все зовут меня просто Фип.

— Ты плавать умеешь? — спросила Веля.

— Не очень. Но я топор кидать славно наловчился! Хотите завтра покажу?

— Очень! А…

Но тут вошёл человек, считавший себя её отцом. Дамы встали и все заткнулись, Веля поднялась тоже. Король посмотрел на её ассиметричную причёску, на обрезанное платье с ремнём и сапогами.

— Я рад, что ты для меня постаралась одеться по моде, принятой в том мире, где по моей оплошности тебе довелось расти, — спокойно сказал он, усаживаясь в торце стола и наливая кубок. — Начинайте трапезу.

На столе стояло несколько разных видов дичи, салаты из неизвестных Веле листьев и овощей, какие-то паштеты и соусы, но ели это всё почему-то только король и мальчик. Эвелин Староземская вяло жевала какой-то мучнистый фрукт, разве что глазами вовсю ела короля. Кажется, таким образом она давала понять, что потеряла аппетит от любви. Васарская королева вообще не прикоснулась к пище. Веля не знала, что можно делать, а что нельзя, но из любопытства положила себе с каждого блюда по кусочку. Вся дичь оказалась очень пряной. Веля заподозрила, что она, вероятно, была не совсем свежей, ведь холодильников тут не водилось, может поэтому повар щедро сдабривал всё пряностями. Однако, пахло хорошо и человек, который считал себя её отцом, ел с большим аппетитом, впрочем, довольно опрятно и салфеткой пользоваться умел.

— Как это называется? — спросил король, глазами указывая на её дизайнерское творение.

— А… Диффузный стиль, — пояснила Веля. — Когда совмещаешь несовместимые вещи.

— Я понял, — заметил король и отрезал себе внушительный кусок паштета. — Я видел племена, где всю одежду шили из кожи убитых врагов. Меня сложно сконфузить, дочка, можешь не тратить на это время.

Он отпил вина и налил кубок маленькому Фипу. От его внимания ничего не ускользало, в том числе изумление Вели.

— Что же пьют дети в том мире? — сухо спросил он,

— Воду, молоко, компот и сок из фруктов, — быстро ответила Веля.

— Каковы были твои занятия там?

— Я учила плавать детей.

— Наставница, значит. Нелёгкий хлеб.

— Как всякий, ваше величество!

— Хорошо сказано. Стало быть, умна — в меня.

Веля уткнулась в свой кубок. К счастью, король положил себе ещё мяса, а затем обратился к мальчику с вопросом, как прошёл его день. Тот принялся живо рассказывать про стрельбу из лука, и что с грамматикой не ладится, и о Веле забыли. Тогда она взяла с блюда что-то душистое и по виду сладкое, похожее на персик. Сейчас есть этого не хотелось, но она съест его на ночь, в комнате.

— Ешь тут, если желаешь, — немедленно сказал человек, считавший себя её отцом. — Или положи.

Веля растерянно вернула фрукт на блюдо. Эвелин Староземская томно вздохнула и пригубила вино. Вассарская королева мазнула взглядом по Веле и снова уткнулась в пустую и девственно-чистую тарелку.

— Ты поел мальчик? — в скором времени спросил король у Фипа.

— Да, ваше величество! — с улыбкой ответил тот.

— Трапеза окончена, — произнёс король, вставая.

Все дамы немедленно поднялись вслед за ним. Веля встала тоже, чувствуя себя так, словно оказалась на обеде в солдатской столовке.

— Спокойной ночи, дамы, — сухо сказал король.

Дамы сделали книксен, и он ушёл.

В Велиных покоях, куда она, в полной растерянности, вернулась после странного ужина, её ожидал сюрприз. В спальне, в кресле сидела матрона, фигурой и лицом весьма напоминавшая встреченную в староземском кабаке амазонку Мадору, которую кто-то шутки ради переодел в жёлтое платье прислуги. Впрочем, скрученные в гульку волосы имелись тоже и бесконечно жующие челюсти. В комнате пахло пряностью, которую здесь жевали вместо кофе, чтоб не спать. Пряность матрона брала щепотками из бархатного мешочка и отправляла в рот. При виде Вели она встала, опустила долу маленькие бегающие глаза и сделала книксен, будто бульдозер присел. Матрона пояснила, что зовут её Белисой, что его величество приказал составлять ей компанию ночью и не тушить свет, а если Веле свет мешает, она может задёрнуть полог. Также она поможет её высочеству переодеться.

Впрочем, сидела матрона тихо. Если закрыть глаза, можно было представить, что её нет, особенно, если положить на голову подушку и не слушать тихий хруст, с которым челюсти мололи пряность. Что Веля и сделала. Самым удивительным было то, что в скором времени она уже крепко спала.