Тень последней луны

Глава 21. Луна

За какие такие грехи задаваться вопросом

зачем, и зачем, и зачем, и зачем, и зачем..…

Янка

Где-то завизжал бабий тонкий голос, ещё один, и на тёмной площади началась свалка. С грохотом падали скамьи — все вскочили одновременно. По ристалищу хаотично заметались люди, кто-то падал, другой валился сверху, на короля налетел адъютант, Скер поймал его и сжал плечо.

— Найди мою дочь!

Но тот смотрел пустыми глазами и Скер оттолкнул его. Поднялся гам: кто-то громко молился, другие звали потерянных в суматохе родных.

— Ваше величество! — ему в руку вцепился мальчик. — Что это?

Скер поискал глазами Леяру, нашёл, перепуганную, но по-прежнему владеющую собой.

Он никогда не видел ничего подобного тому, что закрывало небо до самого горизонта. Огромная, бугристая и чёрная твердь простиралась теперь над головами, заслоняя свет Всеотца Дня. Третья Луна. Если бы головная боль прошла и адский стук молотков в его черепе прекратился, пришла бы ясность и внутренняя тишина. Тогда бы он осмыслил, что звери не лгали. Он уничтожил мир. Что ж, это стоит увидеть!

— Зажгите фонари! — приказал он, схватив за шиворот дрожащего прислужника и встряхивая. — Зажгите все лампы!

При виде своего владыки тот будто очнулся, в полных животного ужаса глазах отразилось понимание — привык слушаться, повиновение вошло в привычку, ставшую второй натурой. Постепенно там и сям вспыхнули масляные лампы, которыми король оснастил пристань, на ристалище зажглись факелы.

Он махнул своей страже, тем из них, кто оставался, чтоб держались рядом. А сам стоял и смотрел на мечущихся в панике людей и думал о том, что он, всё-таки, убил их, в то время как собирался сделать хозяевами мира. «Так вершатся пророчества и разбиваются мечты» — с ухмылкой подумал король. Он никогда не знал поражений, слишком привык всего добиваться упорством, а чего не знал — тому учился, чтобы снова победить. Осталось освоить последний, самый сложный урок — научиться мириться с поражением.

Стража канула в небытие, быть может, сбежала в панике, потому что вокруг чёрте-что творилось. Скер оглянулся, где дочь. Яркое пятно — белое с розовым платье, склонилось над чем-то на опустевшем ристалище. Ах да, он только что убил её любовника. Смотрел, как она накрывает его лицо своей шляпкой. Какая чушь, все там будем.

Она приблизилась, бледная, с каким-то остервенением свивая и развивая ленту. Скверный праздник у девочки вышел, жаль.

— Я не сержусь, за Шепана не сержусь, — сказала она, попеременно глядя то на него, то на Леяру, на секунду её взгляд коснулся и мальчика, но тут же отдёрнулся, — Для него всё кончилось в бою и быстро, я бы тоже так хотела.

В её словах была правда, а в испуганном и бледном лице — сходство с матерью.

— Что сейчас будет? — тихо спросил король, повысить голос ещё раз было бы невыносимо.

— Что бывает, когда вода уходит до самого горизонта? — Вместо прямого ответа на вопрос дочь пожала плечами.

Скер поморщился. Чёртова головная боль не давала думать. Он уже ничего не желал — лишь бы шум кончился. А эта чёртова девка даже сейчас мотала жилы — не могла нормально ответить. Ему захотелось взять её за причёску и один раз тряхнуть.

Разом, в один миг, завыли все городские собаки. С пронзительными криками сорвались в тёмное небо и унеслись прочь птицы, — король проводил их взглядом.

— Если бы я знал, я не стал бы спрашивать, — поражаясь своему самообладанию, терпеливо пояснил он. — На моей памяти такого не было и в книгах не написано. Луна пришла, вода ушла, что дальше?

— А дальше вся вода, которая ушла, вернётся огромной ударной волной, всё сметающей на своём пути. Это называется цунами.

Скер прищурился в попытке представить, о чём она говорит, но ничего не вышло. И вдруг он понял, что дикая головная боль и нервный приступ, и весь его тяжёлый дискомфорт — всё это — предчувствие грядущей катастрофы. Стихии посылали знак, а он не мог понять.

— Насколько велика будет волна?

— Не знаю, — дочь покачала головой, — не могу представить.

— Все идём наверх, — приказал король, трогаясь с места, — во дворец. Он на холме.

— Я так понимаю, это бессмысленно, — дочь пожала плечами и осталась стоять.

Ему пришлось вернуться, взять её за предплечье и повести за собой.

— Либо ты сама пойдёшь, — сказал он, — либо я возьму тебя подмышку и понесу.

— Я пойду сама, — сердито ответила дочь, отбирая руку. — Дурацкое платье и обувь! Я не могу в этом бежать!

Она сняла и отбросила туфли, осталась босая, как уличная девка. Плевать.

Постепенно явился новый звук, сперва незаметный из-за боли в голове и криков толпы. Король остановился, прислушиваясь, вычленяя из терзающих его шумов пока ещё далёкий, утробный и низкий рёв, словно издаваемый сотней звериных глоток, будто армия чудовищ мчалась на город. Чем громче он звучал, заглушая все иные звуки — тем легче становилось больной его голове. Только ужас остался, прилип, словно грязь.

И король побежал вперёд.

Он врезáлся в хаотично мечущихся людей и люди врезались в него. Он кого-то отталкивал, швырял в сторону, эгоистично расчищая себе путь, и если бы кто-то преградил ему дорогу с оружием, Скер не раздумывая взялся бы за секиру. Иногда лишь оглядывался, убедиться, что дочь и Леяра с принцем не отстали, а чёрная Луна с бугристой поверхностью, с кратерами, горами и мёртвыми долинами, будто морщинами изрезанная скалистыми урочищами и сухими руслами рек, ползла над его головой, двигаясь вместе с ним. Наконец, из-за дальнего края корявой Луны-убийцы, сверкнуло солнце. «Соберись, ты король, что ты как тряпка!» Он оглянулся и замер на месте.

Вода возвращалась. Блестела в скупых ещё солнечных лучах пена на гребне гигантского, чудовищного вала, высотой до Луны, будто огромная невидимая рука разгневанного божества собрала всю воду Либра в исполинскую секиру, и теперь несла её, чтоб одним ударом смыть с лица мира погань, что назвалась людьми, с их ничтожным владыкой, вознамерившимся поставить человека над высшими существами.

Множество пенистых волн окружали этот вал, таких маленьких и кудрявых издали, но Скер знал, что каждая из них вблизи окажется больше его дворца, до которого он почти добрался — они стояли у подножья забитой людом лестницы — все бросились наверх.

Волну заметили. Проклятья, стоны, крики и молитвы зазвучали с новой силой, но уже ничто не могло заглушить чудовищного рокота приближавшегося вала.

— Я же говорила, бессмысленно! — задыхаясь, крикнула дочь.

Король повернулся к ней и открыл рот, чтоб сказать, что был неправ, что он ошибся, что в своей самоуверенности был преступен и ему нет оправдания, но слова так и не покинули его рта. Потому что извинения больше не имели значения. Ничто не имело значения перед лицом разгневанной стихии. Мальчишка снова повис на руке.

— Ваше величество, мы умрём?! — всхлипнул он. — Мне бы так не хотелось!

Скер хотел сказать, что воин не должен бояться смерти, и снова осёкся — поучения не имели значения тоже. Тогда он произнёс правду:

— Закрой глаза, это будет быстро.

Слова потонули в рёве воды. Пахло вином и потом — от толпы, духами — от прижавшихся к нему женщин. Порыв ветра ударил с такой силой, что чуть не сбил с ног принцессу в её пышном платье, швырнул на короля. Он инстинктивно сгрёб в охапку и дочь, и Леяру. Зажжённые вместе с лампами факелы отбросили долгие языки огня. В лицо ударило тяжёлой вонью потревоженного морского дна. «Сейчас вода раскрошит мой флот в жалкие щепки», — мелькнуло в мыслях.

Кто-то ещё пытался бежать, но многие, как и король, замерли, зачарованные ужасной и фантастической картиной приближавшегося вала. Что-то крохотное сверкало белыми парусами на самом его гребне. Это волна, играючи, несла на горбу огромный корабль, оторванный от мелких судёнышек плавучего острова северян, размолотого в безжалостных жерновах.

На мгновенье король будто оглох. Во внутренней тишине, такой желанной ранее, он смотрел, как вершится судьба.

Рокочущий вал неотвратимо приблизился, исполненный ярости мрачной и беспощадной, разрушающей острова. На мгновенье завис над кораблями, лежащими у берега на сухом морском дне. Над пристанью. Над торговой площадью. Над королём, его домашними женщинами и всей обречённой толпой. Накатился, всем многотонным своим весом рухнул вниз, и разбился о невидимую твердь.

С грохотом и плеском рассыпался по сторонам и потёк дальше.

Земля дрогнула под королём и накренилась, мраморная плита у него под ногами треснула и стала дыбом, он едва успел отскочить, чтоб не упасть, а люди на площади повалились, словно кегли. Над их головами ревел поток воды, заглушая вопли ужаса и стоны боли. Бурлящая вода струилась по окружности, словно весь Трейнт оказался в огромном пузыре, над которым пролетела чудовищная волна в своей погоне за притянувшей её мёртвой Луной. Едва дыша и содрогаясь, король стоял и смотрел, как безжалостный поток швыряет в невидимую стену все принесённые с собой подарки: разбитые, размолотые чужие корабли, доски, палки, щепки, тряпки, огромные куски человеческих жилищ, белокаменную колону староземского дворца с барельефом из чаек, мёртвую и живую рыбу, изувеченные тела людей, обрывки парусов, оторванные руки и всё порожденье человеческих рук, по которому прошлась Луна.

Король оглянулся посмотреть, велика ли накрывшая их сфера. Он стоял у самого её края, а вокруг, сколько видел глаз, простиралось бурлящее водяное небо. Сердце забилось, король сглотнул. Кажется, смерть снова прошла стороной, только краешком плаща задела.

Чёрная тень Луны медленно уползала всё дальше, становилось всё светлее. Люди вставали, потрясённо оглядываясь. Трейнт, как в стеклянной игрушке, лежал на дне адского аквариума.

Какой-то подросток, оборванец и смельчак, по мокрому песку подбежал к самому краю преграды между их обжитым миром и безжалостной стихией, тыкал пальцем в вертикальную стену воды, и подпрыгивал, показывая вверх. К невидимой преграде потоком прижало погибшего кита. Над головой, будто в воздухе, проплыла акула, за нею — другая. Поток утих, огромные хищные рыбы свободно кружили в водном небе.

Вот одна приблизилась к туше, открыла острозубую пасть и изящно откусила. Туша шевельнулась, как живая. И ещё раз шевельнулась — вторая акула тоже оторвала кусок вожделенной плоти. Питаясь, они легко касались кита, быстро и страстно целовали, как целуют изголодавшиеся по ласке женщины, и тёмная кровь клубами вырывалась в воду в местах их поцелуев.

Вдруг акулы исчезли, словно их и не было, и только разорванная туша слабо шевелилась в струе течения. Длинная вытянутая тень стремительно приблизилась и превратилась в гигантское рыбовидное чудовище, иссиня-чёрное, с огромной головой на короткой шее, вытянутым носом и могучими ластами на коротких конечностях. Распахнулась чудовищных размеров пасть, полная острейших зубов, и китовая туша исчезла, лишь пузыри остались, да кровавая дымка. Вся площадь ахнула, отважный оборванец присел и сжался в комок. Могучий длинный хвост хлестнул по невидимой стене, и монстр уплыл в темноту.

— Дьявол, — пробормотал король, — это дьявол.

Скер слыхал легенды о дьяволах, пожирающих корабли, даже видел дьявольские кости, которые иногда выносило штормами, но не думал, что увидит их вживую, но могучий поток принёс из морских глубин и этих гигантов, и других. Он оглянулся — Леяра с принцем зачарованно смотрели, как за преградой у самого дна размеренно плавают огромные тупоголовые рыбы, покрытые костяными пластинами вместо чешуи, с ластами на лапах вместо плавников, словно созданные для того, чтоб ползти по суше. Дочери рядом с ними не было, но бело-розовое пышное платье мелькнуло сверху, на террасе.

Следовало закончить начатое, сделать то, что он хотел сделать, но не успел. Скер был последователен, он всегда заканчивал. Он по-бычьи дёрнул головой вбок и пошёл наверх, за дочерью.

Посреди террасы, прямо на каменных плитах пола, сидел зверь в теле человека, в той странной позе, в которой иногда садился его лис — подогнув под себя ноги, как мальчишка, которого в наказанье поставили в угол, на песок, на колени, а он устал и присел на пятки. Глаза его были закрыты, опущенную голову покрывал костяной, кажется, шлем самой странной формы; руки согнуты в локтях, большие пальцы упирались в лоб, будто он задумался.

Дочь стояла рядом и задумчиво грызла ноготь. Повернулась, увидела Скера и покраснела, как вареный лобстер. На память король пока не жаловался, он сразу вспомнил тот день, когда эти двое заявились продавать масло.

— Даже так! — негромко произнёс он. — Выполнил работу и уехал, ты говорила?

Скер не удивился — ему доводилось слыхать такие истории, хоть он и думал, что они вымышлены. Впрочем, в то, что дьяволы вымерли, он тоже до сегодняшнего дня верил. Но тут дочь снова ухитрилась удивить. Сделала несколько шагов и закрыла зверя собой. Стала, расставив ноги, у него на пути и прерывающимся голосом заявила:

— Хочешь убить его — сначала убей меня!

— Что я, зв… — с досадой начал король и запнулся. — Я пока с ума не сошёл.

Дочь ещё что-то говорила, мешала ему руками, но он оттёр её в сторону и подошёл к последнему зверю. Двумя пальцами взял его за подбородок и приподнял, рассматривая симпатичное, в принципе, лицо, с прямым носом и широкими бровями. И снова поразился разительному контрасту между человеческим и животным обликом, как у лиса. Подумал, что он таким и останется, этот зверь, даже когда внуки короля умрут и правнуки, если девчонка сама его не убьёт, как он убил своего.

Зверь словно без сознания был, лишь глаза под веками шевелились, как у спящего, который смотрит быстрый сон.

— Живи, — сказал Скер, отпуская эту голову. — Заслужил.

Только тогда дочь прекратила лопотать и дёргаться.

— Хотел сказать, — медленно произнёс он, поворачиваясь к ней, — твой зверь убедителен. Он доказал, что я ошибался. Он полезен. Пусть живёт.

Он отвесил лёгкий щелбан в макушку шлема — бдыщ, и подошёл к перилам.

Люди понемногу приходили в себя. Многие вернулись на пристань и пошли к краю пузыря, рассматривать удивительных, невиданных доселе рыб, но и на площади под дворцом до сих пор толпились. Тонкоголосый звонкий мужичонка кричал в толпе неразборчиво. Сперва король подумал — у кого-то припадок, а затем разобрал:

— Вот он! Вон стоит кровопийца, во всём виноватый!

Толпа зароптала, а крикун продолжал:

— Он убил всех священных зверей, волна пришла из-за него! Моего староземья больше нет — из-за него! Моего дома — нет!

— Мои родные погибли! — закричал другой.

Ропот и гомон внизу усилились. Король угрюмо смотрел вниз, пока не раздался новый крик:

— Убийца!

И тут же был подхвачен хором голосов:

— Смерть убийце зверей! Виселица — вешателю!!!

Только сегодня утром он показывал им дочь под восхищённый свист и рукоплескания, вся эта вопящая толпа целый день слушала сладкую музыку и поглощала сладкие вина за его счёт, а теперь им хватило одного крикуна, чтобы обратиться против своего владыки.

— Авелин на престол! — раздался новый, теперь женский, зычный и уверенный крик. — Её зверь всех спас! Смерть тирану!

И всё потонуло в многоголосом вое, свисте, криках толпы.

Король с ухмылкой повернулся к настороженной, натянутой как струна дочери, с её сновидящим зверем и потянулся за секирой.

— Я, быть может, и безумец, но не дурак, — сказал он, стараясь, чтоб она расслышала. — Я знал, что это произойдёт, едва понял, что люди выжили. Пусть так меня берут.

Рукоять секиры удобно легла в ладонь. Но дочь мотнула головой в бок, совсем как он, и улыбнулась. Королю подумалось, что девушка в пышном, как пирожное, белом с розовым платье не должна так улыбаться, даже если её босые ноги в грязи.

— Взять его! — спокойно произнесла она.

И что-то ужалило его в шею, как раз между бородой и верхом кожаного доспеха. Король ударил рукой, прогоняя кусачую тварь, и выдернул тонкую иглу дротика.

Он сделал целых пять шагов в её со зверем сторону, пока каменные плиты террасы не приблизились и чёрное одеяло не укрыло его с головой.