Тень последней луны

Глава 14. Бегом по кругу

Учиться плавать Фип, к великому изумлению Вели, не захотел.

— Я, конечно, могу, если ваше высочество желает, — уныло сказал он, — но я бы лучше пострелял, право слово, а то идёмте кидать топорик! Вот как я вас научу, будем вместе кидать!

— Ты пойми, чудак-человек, — Веля пыталась заманить его на тёмную сторону силы, — ничего нет лучше, чем поплыть в горизонт. Ты плывёшь, свободный, как рыба. Потом, все мышцы работают. У нас в сборной такие парни были — глаз не оторвать. А какой ты станешь красавец!

— Я и так красавец, — чуть подумав, ответил принц. — Его величество, когда я хорошо кину, всегда говорит, что я красавец.

Кидал он и в самом деле славно, даром, что малыш. Веля тоже попробовала и ничего не вышло, к огромному удовольствию Шепана, сочившегося ядом позади. Чтобы он ей показал?! Ещё чего, он не за это получает деньги.

— Вы вашего папеньку попросите, — с жалостью глядя на неё, сказал васарский принц, — Он меня в два счёта научил, и вас научит!

Ага, конечно. Сейчас Веля пойдёт его просить, а он скажет — дочка, где твой зверь? Зверь был, грубо говоря, и в борще, и в каше. Даже Фип, осторожно на Велю поглядывая, сказал однажды, что не особо за вороном и скучает, и что его величество уверен, что звери не нужны, и что Фип без зверя сам всего добьётся, когда вырастет, а уж ей, Веле, вообще ничего добиваться уже не надо, у неё теперь всё есть, потому что его величество — самый великий король в мире, Фип хочет быть как он.

В общем, борьбу за ученика одной левой выиграл человек, считавший себя её отцом. Ну что ж, зато Веля могла после завтрака и перед ужином в своё удовольствие поплавать с маленькой пристани прямо под дворцом и поглумиться над Шепаном, который провожал её туда и обратно. Глумиться оказалось неожиданно приятно, зря она раньше считала это недостойным занятием. Она была сердита, разочарована и чувствовала острый внутренний голод, особенный, сердечный голод, когда тебя рвёт на части, и надо одновременно всё на свете и ничто не имеет ценности, который попыталась утолить при помощи маленького принца, но ничего не вышло. Тогда ей захотелось, чтобы плохо было не только ей, и если не всем вокруг, то хоть кому-нибудь. Как сделать Шепану плохо Веля не знала, поэтому просто дразнилась, показывая разные части своего организма и говорила о сексе, заведомо зная, что ничего ей за это не будет, но впечатление оказано. А раз ничего не будет — можно продолжать…

Первое же полученное «содержание» она в лодке отослала на Гану для поддержки перегонного завода и всего остального её устройства, вместе с письмом Дебасику, в котором вкратце рассказывала о себе, просила подробно ей сообщать, что происходит на острове и сколько земляного масла добыто и очищено, и все ли здоровы из её домочадцев, и что Веля на него, Дебасика, рассчитывает. В ответ, с тою же лодкой пришло три бочки керосину, три мазута и чрезвычайно длинное и пространное письмо, чернила на котором местами расплылись, будто на них брызгали водой, что, впрочем, вполне могло быть правдой, так как в тот день было ветрено и волны высоки. Дебасик писал о том, что масло исправно копится, поскольку девать его особо некуда, корабли приходят, но берут в основном, по мелочи, к тому же разошёлся слух, что Гана тоже отходит к Трейнту и что продавать масло станет король. Он благодарил за деньги, которые обещал расходовать с умом и поздравлял её высочество с новым статусом, который, несомненно, ей гораздо более подходит чем всё то, что мог предложить один небольшой остров и бесполезный старик-советник, очень скучающий, как и все остальные ганцы, за своей владычицей, однако находящий в себе душевные силы радоваться за неё. Он всегда предполагал, что Веля ненадолго у них задержится, уж слишком хороша, умна и великодушна она была для одного маленького острова. Он спрашивал, не надо ли прислать её высочеству что-нибудь из старых вещей, быть может, её шляпу и книгу с легендами на память? Шляпу они нашли в заповеднике, а другой хозяйки кроме её высочества острову не надо. А с харчевней и гостевым домом, пусть она не переживает, всё обстоит благополучно и даже есть постояльцы, потому как за маслом понемногу, но приезжают, и королевских солдат полно нынче, и по вечерам они в таверне пьют вино и в кости играют, да только это Дебасика больше не радует… В этом месте было особенно размыто.

Веля сама чуть не заплакала. Она, конечно, хотела назад, на волю, но даже не представляла, насколько. Теперь каждую минуту её жизни рядом с ней кто-нибудь находился. Больше всего Велю бесил бульдозер в жёлтом форменном платье — Белиса.

Очевидно, она отсыпалась днём, потому что ночью сидела в кресле без занятий и бесконечно, будто робот, жевала рес — молотую пряность с приторным запахом, которую здесь ели, чтоб не спать, а иногда заваривали вместо чаю или кофе. Невозможно было повернуться, чтоб Белиса не заглянула под полог её кровати, чего Веля ворочается. Нельзя было выйти в туалетную комнату, чтоб она не встала со своего кресла и не стала в дверях, пока Веля делала свои дела, а её челюсти совершали бесконечные движения, как у жвачного животного. На вопрос — какого чёрта происходит, последовал ответ, что в темноте что угодно случиться может, может кто-нибудь прийти, и что лучше бы отдать его величеству зверя, тогда Белиса из её жизни уберётся.

Веля чуть не задохнулась от злости, к счастью, удалось взять себя в руки. В конце концов, не бульдозер был истинным виновником бед, а король, и теперь Веля старательно работала над тем, чтобы позабыть, как впечатлила её первая встреча с человеком, который считал себя её отцом, как он ей понравился и как был интересен. И даже потом был интересен, когда король уже убивал зверей, впрочем, чужих. Пока его качества, такие любопытные для наблюдения со стороны, не коснулись её личного пространства. Все мы, как винные пятна с одежды, стираем из памяти неприятные моменты, поступки и чувства, за которые неловко или совестно.

Жизнь стала больше, чем когда-либо, подчиняться слову «надо». Утром надо было рано вставать, потому что человек, считавший себя её отцом, поднимался ни свет, ни заря, и усаживал с собою завтракать всех своих пленников, как добровольных, так и принудительных.

— Начинайте трапезу, — говорил король и ел.

— Трапеза окончена, — сообщал он, насытившись, тогда все клали ножи и вставали, а доел или нет — твоя забота, не его.

Обедал каждый сам по себе, иногда Веля собирала у себя дам, иногда сама ходила к ним, а вечером все снова сползались на ужин в малом гостевом зале. Если Веля успевала перед ужином поплавать, тоже лопала будь здоров, уминала пряную дичь, которой их чаще всего кормили, не хуже, чем человек, считавшийся её отцом. Тогда у него в лице, чаще всего угрюмом и малоподвижном, мелькала какая-то эмоция, или воспоминание о чём-то, или фантазия, и складка между бровями разглаживалась. Впрочем, эмоция быстро пропадала. Король открывал рот и спрашивал, где её зверь, и Веля, которая уже не раз и не два была готова эмоционально раскрыться, снова пряталась в коробочку. К тому же она и сама не знала, где её прелестный милый Пол. Иногда ей начинало казаться, что его и нет больше на свете и никогда не будет, тогда становилось до отчаяния пусто, и злость брала на староземскую тёзку, которая с такой лёгкостью оплакала и забыла уже чайку, как будто это посторонний зверь, и с азартом подбирала крошки королевского внимания. При чём какой-то любви со стороны короля по отношению к ней Веля не наблюдала.

Впрочем, у неё была надежда, что, возможно, тёзка поймает звезду за хвост и забеременеет, а потом и родит королю сына, тогда король от Вели отстанет. Она даже поделилась этой мыслью с обеими дамами, когда они после обеда пили холодное разбавленное вино с лимоном на террасе и смотрели, как Фип валяет дурака с сыном начальника дворцовой стражи и молодым адъютантом короля, который повадился тереться неподалёку от дам. Они бросали монету на щелбаны. Тогда она впервые услышала, как васарка произносит целую фразу.

— Вы серьёзно думаете, что отец оставит вас в покое? — снисходительно глядя на Велю, спросила вдовая королева. — Даже если у него будет сын, наследник, которого он признает, принцесса всегда остаётся разменной монетой.

— И на что же меняют принцесс? — угрюмо полюбопытствовала Веля.

— На укрепление связей и преданность союзников, — васарка пожала плечами. — Вас отдадут замуж за какого-то владыку, который будет достаточно полезен вашему отцу. Вам повезёт, если он хоть немного заинтересуется вами как женщиной. Но, есть и плюс: пока ваш муж будет нуждаться в вашем отце, он будет относиться к вам уважительно.

Она замолчала, и Веля поняла, что васарка говорила о себе. Ей захотелось спросить, почему она до сих пор носит траур по своему мужу, если не любила его, но пришёл лакей. Велю звал человек, считавший себя её отцом.

По нечётным дням король вёл приём своих и приезжих граждан, рассматривал всевозможные жалобы, тяжбы, апелляции, прошения и решал множество управленческих вопросов. Теперь он потребовал, чтобы Веля присутствовала на его приёмах, даже если не может вникнуть. Это было именно то, что она всей душой ненавидела ещё на Гане, только в гораздо больших масштабах.

— Грамоту нашу знаешь, — утвердительно сказал он.

Ещё бы, его вездесущие шпики, конечно, сказали, что она на Гану пишет и получает письма оттуда, а возможно даже всё перечитали и пересказали королю.

— Да… — осторожно подтвердила Веля.

— Почерк хорош?

«Будто ты мои письма не вскрывал и не читал», — подумала Веля, а вслух произнесла:

— Не могу судить…

— Покажи.

Веля взяла перо и написала на куске пергамента: «Оскорбился День и сказал Ночи — ты делаешь, что хочешь, живи же сама на суше и в воде, а я сам буду жить в воде и на суше».

— Разборчиво. Будешь помогать советнику и писцу.

— А почему я?! — возмутилась Веля.

— У тебя что, какие-то другие дела? — осведомился король, глядя в пол.

И Веля поняла, что следует ответить «нет, никаких» и «да, хорошо».

— Когда ты празднуешь именины? — вдруг спросил король.

Пришлось объяснять, что тут она здесь, на Либре ничего не праздновала, так как до сих пор не может перевести земной календарь на их течения. Затем сдуру добавила, что вот был инженер, тот умел.

— Это тот, который с тобой являлся в прошлый раз, — кивнул король. — Ну и где он сейчас?

— Выполнил работу и отправился дальше, — сказала Веля с самым честным своим видом и даже улыбнулась.

Но этот ужасный человек, который считал себя её родственником, буравил её взглядом, пока она не расплакалась.

— Что вы от меня хотите? — сквозь слёзы спросила Веля. — Зачем вы меня постоянно ковыряете, как дерьмо палкой?

— Я не понимаю, почему ты плачешь, — удивился король, — я ведь даже ни разу не крикнул.

«Если ты крикнешь, мне придётся идти мыться», — подумала Веля.

— Мне надо закончить моё дело, — терпеливо пояснил король. — Ты должна понять, что зверям на Либре больше места нет. Человек должен рассчитывать только на себя, и тогда мир прогнётся под человека. Заметь, я готов жертвовать ради тебя высшей целью и тратить своё время, чтобы втолковать тебе правильные мысли, вместо того, чтобы начать вешать по одному этих дорогих твоему сердцу ганцев. Я считаюсь с твоими чувствами, а значит — я хороший отец. И как хороший отец я подожду два течения, мне кажется, этого будет вполне довольно, чтобы принять правильное решение. Если этого не произойдёт — я помогу тебе его принять.

Веля вытерла лицо рукавом и мотнула головой.

— У меня нет никакого зверя, — сказала она.

— Лжёшь ты плохо, — пожал плечами король. — У тебя не было зверя, способного научить как следует лгать. Хотя он тебе полагался. Вернёмся к именинам. Я не могу не дать приёма по случаю твоего возвращения. Следует приурочить его к твоим именинам. Также следует устроить народные гуляния по всем тридцати островам, соревнования по фехтованию, стрельбе из лука и метанию ножей. А здесь, в столице, проведём символический захват моста, это всегда смешно, тебе понравится, как они будут в воду падать. Мясо, вино и пиво за счёт короны, помилование тех преступников, кого можно помиловать и публичные казни тех, кого нельзя.

— А казни-то зачем?! — не удержалась Веля, хотя уже сто раз зарекалась молчать.

— Как это зачем? — не понял король. — Все любят смотреть лицедейства и казни. Это должен быть большой праздник, чтоб меня не обвинили в скупости или же в том, что ты подставная дочь, неужели не ясно?

— А если упразднить? — глядя в сторону, спросила Веля.

— Что именно?

— Казни. Заменить чем-нибудь ещё? Состязаниями?

— На праздник или вообще?

— Можно и вообще, — внимательно изучая угол, произнесла Веля.

Король помолчал.

— А ведь хороша идея, — сказал он, наконец. — В честь возвращения принцессы Авелин, на рудниках объявим помилование в три этапа, а казни заменим рудниками и каменоломнями, народ тебя сразу назовёт Авелин Милосердная. В дальнейшем казни заменим поркой, хорошая порка — по сути та же казнь, только смерть оттянутая, но букву закона соблюдём. По сути, в случае твоего упрямства, если ганцев нельзя будет вешать, то можно запороть. Плюс, эшафоты не строить, вот тебе на платье экономия. Молодец, дочка. Хвалю.

Вот так самые благие намерения превращаются в брусчатку на той самой дороге, и ты по ней движешься прямиком в то самое место, куда она проложена, каблуками: цок-цок…

— Чего это ваше высочество нос повесило? Вы что, ревёте?!

— Ах, Шепан, оставьте…

— Что, и задницу мне сегодня не покажете?

— Нет.

— Свою мелкую и тощую задницу?

— Прекратите, очень тупо.

— Да что такое?!

— А вы уверены, что король мой отец? Как вы считаете?

— Да мне, в принципе, плевать, всё что ты мне задолжала он выплатил. Может и впрямь отец.

— А вы тогда с ним в ссоре уже были?

— Тогда ещё — нет. Но, детка, что ты от меня хочешь, я же не ясновидящий! В самом деле у Мирры родился мёртвый ребёнок, девочка. Её похоронили, как полагается, больше я ничего не знаю.

— А королева очень страдала? Я бы с ума сошла после смерти ребёнка.

— Да дети ж вечно мрут, всегда так. Чего сходить с ума? Просто надо родить ещё. Впрочем, не знаю, мы тогда всё время в походах были.

— А кто может знать?

— Твой зверь и может. Я так понимаю, Мирра ему тебя отдала и сказала вынести в другое место, которое не будет уничтожено. Но по каким-то соображениям он вернул тебя назад.

Веля подумала.

— Я, конечно, не семи пядей ума, — сказала она, — но объясните мне, как небольшой зверь, не дельфин и не кит, может унести новорожденного ребёнка?

— Детка, ну ты даёшь. Дети Ночи меняют тела.

— Перерождаются? Это я знаю. Но я думала, все перерождаются?

— Дело не в перерождении, двое могут превращаться в человека. Ты что, не знала? Лис нашего величества, или вашего рода, перекидывался в странного такого… с бородой и вечной улыбочкой. Мы нередко его видели. Жрец — не жрец, что-то по типу невоенного советника, не понять…

— Да что вы говори-ите, Шепан, — протянула Веля, вставая.

Пабам! Хоть один пазл, наконец, занял своё место. Зато другой стал поперёк головы и явственно угрожал снова забить канализацию. Нужно было срочно переключиться.

— А вы поплавать не хотите? — она принялась раздеваться. — Пообжиматься в воде, а?

— Благодарю, ваше высочество, вы уж как-нибудь сами поплавайте, а обожмусь я с кем-нибудь ещё…

Портниха нашила ей белья из плотного васарского шелка, так что Веля могла сколько угодно раздеваться и плавать.

Она прыгнула с маленькой пристани, погрузилась в холодную воду, сердце на секунду замерло и забилось с новой силой, когда она быстро поплыла вперёд. В воде она не была беспомощной. Тут можно было забыть о том, как растёт злость и углубляется отчаяние.

А отчаявшись, можно пойти на многое из того, что раньше считалось неприемлемым.

***

Дресс-кода король не требовал, поэтому Веля снова носила удобную одежду. Тёплый свитер без горла из козьей шерсти, почти такой, как погиб в бою с квартовцами, только меньше, тоньше, новее и наряднее, длинная, широкая и лёгкая юбка, сапожки. Для прогулок и сидения на приёме с человеком, который считался отцом, она сшила узкий пиджак, который надевала поверх блузки. Она дважды вышла так в городской сад с дамами и Фипом, не считая вездесущего Шепана и адъютанта короля, который, увязавшись за ними, постоянно нёс невероятно-тупую и жизнерадостную чушь, чем очень всех смешил, а уже на третий раз, когда собрались на торговую пристань, встречать судно с керосином и мазутом, ей попалось сразу трое девушек, одетых подобным образом. Вскоре староземская тёзка сдалась и тоже сшила себе приталенный розовый пиджак, весь в блёстках, в котором, кстати, прелестно выглядела. И личным Велиным триумфом стал день, когда васарская королева Леяра явилась на ужин в простом и премилом бордовом. Все были шокированы, даже король поднял брови. В общем, постепенно стали появляться и приятные моменты. Человек — такое животное, и в аду тенёк найдёт. В аду можно многое найти.

***

— Опять не в ту стопку свиток положил! — пилил-выговаривал старый советник короля своему писцу. — Вечно всё перепутаешь, не найти!

Веле поставили отдельный стол рядом с ними, теперь у подножья лестницы в тронном зале стояло два стола. Весь первый день она крутила волосы на палец и рисовала на куске пергамента женские головки в профиль и анфас с причёсками, которые можно было себе сделать, и силуэты в платьях, которые можно было бы надеть в нормальном мире. До этого она пыталась сложить кораблик, но складывалось скверно. Её стол был невинен и чист, а стол советника и писца с горой завален пергаментами, которые постоянно путались. Однако, глаза Вели были на месте и она ими смотрела.

Когда человек, считавший себя её отцом, закончил приём целой армии оскорблённых, кающихся, льстящих, ищущих выгоду поданных короны, она подошла к старику и, глядя в сторону, сказала, что если бумаги систематизировать, управляться с ними будет гораздо проще.

Советник совсем не рад был помощи в Велином лице, он до сих пор не мог опомниться от шока, вызванного тем, что это дочь, что с нею необходимо считаться, но он много лет прожил на свете и лучше всех понимал, что в жизни существует неминуемое зло, которое следует принять, как болезни, которые стихии посылают на старости, и с которыми просто приходится мириться, потому что совсем без зла жизнь не бывает. Если его владыке угодно, чтоб принцесса помогала им с парнем, то пускай. Он даже дал ей переписать приказ, чтоб убедиться, что она грамотна, и вот она уже его поучает…

— Что ваше высочество имеет в виду? — с надлежащим смирением и достоинством спросил он.

— Поймите меня правильно, я ни в коем случае не навязываю свою точку зрения, — всё также спокойно сказала Веля, — но если вы будете нумеровать входящие прошения и исходящие распоряжения и записывать в отдельных книгах номера, названия, и кому переданы свитки, ничего теряться не будет.

— Если вашему высочеству угодно, можете вести подобные книги… — равнодушно ответил старик.

Через несколько дней, когда возникла следующая путаница, советник, задумчиво поглаживая бороду, спросил у Вели, кому был передан приказ о упразднении служб в храмах зверя рода и прекращении финансирования жрецов. Веля потратила около двадцати секунд, чтобы всё ему найти. Их отношения сразу вышли на новый уровень. Злорадствуя, Веля завела отдельные книги на приказы по армии, на приказы по торговле, на приказы по назначению королевских чиновников и дворцовых служащих, каждая из которых была обозначена собственной буквой, на входящие и исходящие. В скором времени на её столе высилось с десяток книг, иногда открытых одновременно, и царил безумный кавардак, а сама она, тыкая испачканным чернилами пальцем, бойко отдавала приказы задёрганному писцу, у которого было имя — Фрад. Пару раз ей даже достались одобрительные кивки и скупые улыбки человека, считавшегося отцом.

— Следующий! — неприятным голосом сказал советник. Веля уже знала, что это специальный рабочий голос, рассчитанный на посетителей, и ничего общего с настроением советника не имеет.

Фрад открыл двери. В зал вошла делегация чужого острова и Веля сразу уткнулась носом в книгу, покашливая в ладонь, чтобы скрыть нервный смех.

Это были стриженные наголо мужиковатые мрачные бабы, уже виденные ею на Старых Землях, в кожаных шортах до колен и безрукавках, только теперь без оружия, украшенные яркими шерстяными накидками и нарядными бусиками на лысых черепушках, чтоб понравиться королю и произвести максимально приятное впечатление. Ишь, разоделись. Их было трое. Двое молодых и одна постарше. Книксена бабы-пидоры не сделали, а поклонились по-мужски.

Владычица Дара, с острова Шефлес, шлёт поклон вашему величеству, — сказала баба постарше низким голосом. — И уверяет в своём почтении.

И вашей владычице от меня поклон, — ответил король.

Писец Фрад открыл рот и неприлично таращился, из-за спинки трона высунул нос отцовский полезный человек и смотрел тоже. Даже старый советник поглядывал на яркую троицу с любопытством. Одна Веля старательно изучала нумерацию приказов о торговле, да король делал такое лицо, будто амазонки каждый день к нему приходили и он давно обзавёлся привычкой к ним, как к тараканам. Впрочем, его величеству не нужно было особо стараться, лицо у него практически всегда носило угрюмое выражение и казалось безэмоциональным.

Все помолчали.

— Владычица Дара желает приобрести у вашего величества земляного масла, — сказала старшая амазонка, похожая на оживший внедорожник.

— Говорите с моей дочерью, — ответил король, рукой указывая на Велину макушку, видневшуюся над книгой.

Внедорожник повернулся радиатором к столам у подножья лестницы и оглядел советника, писца и Велю, очевидно, пытаясь определить, кто здесь дочь. Видимо, не получилось, или сцепление дало сбой.

— По чём вы продадите очищенное и сырое масло владычице Даре? — вновь спросила у короля амазонка, старательно улыбаясь во всю решётку.

— Спрашивайте у дочери, — король снова указал на Велю. — Это её остров и её масло.

Пришлось поднять голову.

— Привет, Мадора, — сказала Веля, — как дела?

Квадратное лицо стало таким, будто внедорожник врезался в стену.

— Тем более, что вы знакомы, как я вижу, — добавил король.

— Ваше величество, может, мы выйдем, чтобы не мешать? — спросила Веля, вставая. —

— Поди сюда, — сказал человек, который считал себя её отцом с тем едва уловимым оттенком в голосе, который означал удовольствие.

Веля поспешно поднялась к трону, чмокнула протянутую ей руку и побежала вниз, и лысая голова с распахнутой радиаторной решёткой поворачивалась вслед за нею.

— Идёмте, Мадора, девочки, — сказала Веля, устремляясь к боковому выходу. Нарядная троица, переглядываясь, пошла за нею.

На террасе, где Веля полюбила сидеть, им подали холодное вино с лимоном и горячий напиток из реса с сахаром. Мадора молчала, старательно и фальшиво улыбаясь. Веля налила ей вина и усадила рядом с собой на скамейку. Девицы её сопровождения, с грубыми и глупыми, но очень внимательными личиками сидели чуть поодаль, на другой. Они видели: что-то пошло не по плану, но не могли понять, что именно.

— Ну, Мадора, — сказала Веля, — наверное, ты живой из Трейнта выбраться хочешь?

— Да, — ответила амазонка, внимательно глядя на Велю.

— Наверное, и масла домой привести? — продолжала та

— Что тебе надо? — коротко спросила баба-джип.

Веля улыбнулась.

Тем же вечером делегация воительниц отбыла на Гану с заключённым договором, письмом к Дебасику и разрешением на погрузку земляного масла. Вместе с ними, в трюме, отбыла Белиса, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту. В этот день Веля легла спать в темноте и одиночестве.

Она проваливалась в сон, мягкие пальцы первых сновидений уже ласково касались её сознания, создавая первые странные образы, когда Пол свалился откуда-то сверху, как падал на неё со шкафа в общежитии швейной фабрики. Сна как ни бывало.

— Пол! Милый! — горячо зашептала Веля, сжимая опоссума в объятиях. — Где ты был так долго? Со мной столько всего стряслось, ты и представить…

Опоссум был худ и взъерошен.

— Нет, это почему ты так долго избавлялась от этой бабы? — сердито перебил он. — Я не мог прийти при ней, неужели не ясно?

— Я всё сделала, как только смогла, — оправдывалась Веля.

— Лучше нужно было думать, всегда можно найти способ избавиться…

Он тяжело дышал, губа презрительно топорщилась.

— Тебе плохо? — спросила Веля встревожено.

— Мне необходимо подношение, — коротко ответил он.

— У меня ничего нет, — с отчаянием сказала Веля. — Ни фруктов, ни живой рыбы с креветками.

— Есть. У тебя есть кровь, — сказал зверь, обвивая её хвостом.

— Как скажешь.

На секунду сердце ёкнуло, когда Веля прижала его к себе, а он укусил за плечо у самой шеи резко, будто с ненавистью, и тут же принялся жадно слизывать солёные капли, пока Веля гладила его по спинке, животику, милым ножкам с отдельными пальцами, ощущая странное чувство, сродни сексуальному возбуждению. Будто лампочка в голове зажглась.

Наконец, зверь получил своё подношение. Он насытился и теперь просто тёрся мордой. Боль в плече утихла.

— Ты уведёшь меня отсюда? — спросила Веля.

— Нет. Неужели ты думаешь, что попала бы в это место без особой нужды? Ты должна кое-что сделать.

— Что же?

— У твоего отца осталась шкура братца. Её необходимо украсть и сжечь. Пепел собрать. Братец поглотил столько силы, что пепел его шкуры сможет то, что при жизни не смогли бы сделать все Дети, соберись мы вместе — открыть гробницу первозверя.

— Кого?!

— Первозверя. Она здесь. В катакомбах. Ты обязана её найти и открыть, до третьей луны осталось очень мало времени.

— Пол, — с отчаянием сказала Веля. — Меня так стерегут!

— Лги, — коротко сказало Дитя Ночи. — Хитри. Ты же баба. Вотрись в доверие к отцу и к этому ничтожеству, приставленному для охраны.

— Как?!

— Придумай, какой-то мозг у тебя имеется.

Слова Пола были жестоки, но он тут же нежно лизнул её в шею, щёку и в губы. Сердце у Вели забилось быстрее.

— Мне пора, пусти, — приказал зверь.

Стоило ей разжать руки, как он спрыгнул с кровати и растаял в темноте.