Тень предателя

Глава 17

Мазер прибыл в аэропорт О’Хэйр, когда не было еще десяти утра по чикагскому времени. Взяв напрокат автомобиль, он отправился на северо-восток по сети совершенно незнакомых ему дорог. Известные ему в юности магистрали давно были забыты и заброшены. Только небо осталось прежним и широкие просторы прерий. Он вернулся домой. Это была его родная деревня Вэйстленд. Клочок земли, который был ему особенно дорог. Он был там, где покоилась его бабушка. Располагая машиной, он надеялся, что позднее сможет побывать на ее могиле… Там недалеко есть еще две могилы тех, кого он никогда не знал: его отца и матери, погибших в катастрофе, когда ему было всего два года. Взглянув на часы, он представил, как в эти минуты в Нью-Йорке служат поминальную мессу по Питеру Бредли. Слезы, надгробные речи…

«Мистер Мазер, вы не прочтете нам вслух Адонаи»? Какую беспощадно точную оценку дали ему его студенты, попытавшись лестью отвлечь его от его обязанностей педагога, и вместе с ними рыдать у вымышленного поэтом гроба. Мазер старался ни о чем не думать и смотреть только на дорогу: прочь воспоминания об унижениях. Но, не ведая того, он ехал навстречу самому унизительному из них.

Альбион очень изменился. На месте деревушки, получившей свое название от подготовительной школы для мальчиков, построенной в пустыне, здесь теперь вырос город. На прежней площади в самом ее центре возвышалось гигантской высоты здание почтамта. Кафе, бывшее прибежищем изголодавшихся по сластям подростков, не получавшим вдоволь ни еды, ни родительской ласки, превратилось теперь в таверну. Перед ней Мазер и остановил машину. Как часто, бывало, он водил сюда мальчишек: человек по шесть не более и, загнав их в отдельную кабину, усмотрел, как они уплетают еду за обе свои веснушчатые щеки, а потом пересчитывают гроши, чтобы расплатиться, и с завистью и священным ужасом смотрят, как их учитель дает щедрые чаевые официанту.

В этом кафе, переполненном и шумном, он впервые увидел мальчика. Он помнил его огромные глаза, говорившие ему так много, когда, заикаясь, он рассказывал печальную историю одинокого ребенка, немого свидетеля пьяного веселья на свадьбе своей матери. Но в этот день в кафе он не был одинок, ибо привлек всеобщее внимание своим красочным описанием свадебного пиршества, как он сам пил шампанское, а потом друг его матери загнал его в угол в ее спальне… Перед глазами Мазера было лицо этого мальчишки и синяя пульсирующая жилка на его чистом лбу. Мальчишки приумолкли, жадно слушая подробности о сексе, а потом с откровенным презрением смотрели на мальчишку, когда он вдруг, закрыв лицо руками, расплакался.

Ладони Мазера вспотели от волнения, они оставили туманные отпечатки на хромированных частях рулевого колеса, а он следил за тем, как они, выветриваясь, исчезают.

Он зашел в таверну и заказал спиртное. В ожидании, когда принесут напиток, он решил позвонить и направился в телефонную кабину. Для него было очень важно ничем не нарушить последовательность своих действий. Он позвонил в школу и попросил директора.

Ему повезло, у телефона был сам директор:

— Росситер слушает, — в четком с английским акцентом голосе все еще звучали олимпийские нотки.

— Клэм, это я — Эрик Мазер. — Он поймал себя на том, что даже сейчас следит за своей речью, подражая выговору своего учителя. — Я проездом здесь. Могу ли я заглянуть к вам на полчасика?

— Конечно, Эрик. Я отложу все дела. Где ты?

Мазер хотел было соврать, что звонит из Чикаго, но не стал и сказал правду: — Я в деревне.

— Тогда приходи, я сейчас закажу ленч.

Росситер был его другом. Правда, он тогда спасал себя и школу от скандала, но при всем при том он дал ему положительные рекомендации. И если, давая их, он надеялся больше никогда не слышать имя Мазера, то в его голосе сейчас и намека на это не было. Голос у него был вежлив и сердечен, как всегда, когда он беседовал с теми, у кого нет сыновей или желания отправить их в его школу.

Росситер встретил его на ступенях школьного крыльца. Он изменился так же мало, как серые стены Альбиона. Немного грузен, хорошо одет. Волосы сохранили прежний песочный цвет, медленно протянутая ладонь была столь же влажной и мягкой на ощупь, как общипанное тельце голубя.

Они пошли по усыпанной гравием дорожке мимо окон школьной столовой, откуда доносился громкий гул детских голосов.

— Мальчишки не меняются, — заметил Мазер, — что то поколение, что это.

— Как, боюсь, не меняется в школьной столовой меню. Тебе оно никогда не нравилось. Сейчас ты, наверное, стал гурманом, хотя, глядя на тебя, такого не скажешь.

Мазер особенно ощущал свою худобу рядом с учителем. Они подошли к боковой двери, ведущей в кабинет Росситера. Тот проделал свой обычный ритуал поиска нужного ключа из связки на цепочке, одним концом уходящей в карманчик для часов.

В кабинете по-прежнему сладко пахло табаком и лосьоном «Олд Спайс».

— У меня через полчаса совещание с наставниками. В нашем распоряжении не так много времени. В университете нет таких нелепостей как наставники, не так ли? Тебе нравится там, Эрик?

Да, нравится. — Он опустился на предложенный ему Росситером стул с кожаной спинкой, стоявший у окна, и стал следить за тем, как учитель, придвинув к себе кресло-качалку, снимает с полки бинокль. Росситер был любителем-орнитологом, но Мазер помнил, как мальчишки упорно считали, что это самый удобный для него способ шпионить за ними.

— В таком случае, зачем ты пожаловал сюда?

Мазер поймал на себе взгляд его небольших серых глаз. Росситер первым отвел взор.

— Потому, что мне кажется, что мой проступок в Альбионе сейчас дает о себе знать.

— О, черт побери, — пробормотал Росситер и стал возиться с биноклем.

Странным образом, вспоминал Мазер, в его бытность в Альбионе он только в обществе Росситера чувствовал себя настоящим мужчиной. Тогда как, должно быть, Росситер и сейчас был женат. Это, как догадывался Мазер, произошло, как только он стал директором школы. Его жена жила в замке — так называли мальчишки дом в самом конце школьных угодий, на отвесном берегу над озером Мичиган.

Росситер, который в течение своего трудового дня был для всех в школе если не столпом, то хотя бы башенкой авторитетности, под вечер шел домой, обремененный книгами и небольшим коричневой кожи саквояжем. В нем он держал смену постельного белья. Меряя шагами тропу, он был похож на коробейника, продающего товар, который ему самому не нравится.

— Я должен знать все, что произошло потом, — сказал Мазер, — и еще, кому, кроме нас, это известно.

— Возможных источников слухов было не так много, — сказал Росснтер, продолжая возиться с биноклем. — В этом году сюда прилетала иволга. Видишь эту лиственницу, вторую от клена? Иволги вешают на ее ветвях гнезда, похожие на дамские сумочки. Птичка нашла кусочек рождественских блестков и вплела его тоже. — Он поднял бинокль к глазам. — Полагаю, ты сам был тоже осторожен? Никаких психоанализов и прочих сеансов откровения?

— Я люблю одну женщину, Клэм, — вдруг признался Мазер, хотя не собирался этого делать. В своих мыслях он уходил от правды, которую искал. Джанет заслуживала большего уважения, чем он ей оказывал в его положении. — Но это не имеет отношения к тому, о чем мы заговорили.

Росситер посмотрел на него.

— Думаю, что это может иметь отношение. Да, может.

— Я хочу точно знать, кому это было известно?

— В то время? — Росситер отложил бинокль. — Если она хочет, чтобы я наблюдал за ней, пусть лучше сделает окошко в своем гнезде, — сказал он, имея в виду, разумеется, иволгу. — Ну, например, знал я, знали мальчик и его отец, — к счастью, не было матери, — и еще знал адвокат. Кстати, он все еще наш адвокат, Вэс Грэхем. Хороший друг нашей школы, но своих сыновей он в нее не послал! — Росситер не пытался скрыть свою обиду. — Не думаю, что возможна утечка из этого источника. И, разумеется, не от мальчика. Все очень хотят это забыть. Я имею в виду двух главных участников. Сейчас, оглянувшись назад, ты ведь не станешь утверждать, что мальчишка ни в чем не виноват, не так ли?

— Не стану, — тихо согласился Мазер.

— Да, не станешь, — сухо сказал Росситер. — Помню, что в то время именно высказанное мною предположение относительно вины мальчишки, заставило отца замолчать.

— В то время… Ты уже говорил это минуту назад. А после кто говорил об этом? Ты сам говорил, Клэм?

— Мне не нравится, Эрик, что ты словно сомневаешься во мне. Где ты найдешь такого понимающего друга, как я. Я практически лжесвидетельствовал, давая тебе без каких-либо оговорок рекомендацию в монастырскую школу Св. Моники, женскую школу на востоке страны.

— Я никогда не был неблагодарен, Клэм, и не давал тебе повода сожалеть о чем-либо.

— Но ты кое-что нарушил, Эрик, вольно или невольно. Недавно ты вступил в организацию, — стал ее членом или просто проявил активность, — на что не решился бы ни один осторожный человек, зная о себе то, что ты знаешь.

Мазер почувствовал, как его бьет дрожь. Он испугался, что не сможет вымолвить ни слова.

— Почему ты это мне говоришь?

— Потому что тобой интересовалось ФБР.

Мазер облизнул пересохшие губы.

— Я этого не знал.

— А теперь, когда я тебе это сказал, ты можешь объяснить мне причину?

Охвативший Мазера страх не был похож на тот, что он испытал, увидев перед своим домом полицейскую машину, — страх перед неизвестностью; теперь же был страх соучастия в том, что привело к гибели Питера, и этот страх другие понимали лучше, чем он сам. До сих пор он думал, что у него есть еще время, есть шанс взять себя в руки и в конце концов подумать о том, что будет с ним. Погруженный в эти мысли, он даже не понял вопроса Росситера.

— Причина чего?

Росситер раздраженно махнул рукой.

— Почему ФБР интересуется определенным аспектом твоей карьеры?

— Когда они к тебе приезжали?

— В начале февраля. Во время экзаменов.

— И они конкретно сказали, что им нужно?

— Да, так прямо и сказали, — ответил Росситер. — Эти парни не ходят вокруг да около. Они спросили, не было ли в твоей служебной карьере извращенных действий.

Мазер вздрогнул от этого слова. Но поскольку оно было произнесено, ему следовало призадуматься над этим, перестать уходить в себя, а оглянуться вокруг. В начале февраля, значит, они были здесь до того, как Джерри остановил его в парке. Почему именно тогда ФБР начало собирать на него информацию?

— Разве они не сказали, почему я их интересую, не назвали причину?

— Мой дорогой Мазер, они никогда этого не делают. Они задают свои вопросы и полностью игнорируют твои, если тебе вздумается их задать.

— Ты сказал им правду?

Росситер развел своими пухлыми руками.

— Мне пришлось. Они дали мне понять, что знают о более свежем случае.

— Это неправда! — не выдержал уязвленный Мазер, но вдруг вспомнил кое-что, чему в свое время не придал особого значения. Он верил, что тогда он своевременно и быстро отверг всяческие домогания. — О, Господи! — с тоской воскликнул он.

— Сам видишь, — почти бесцеремонно сказал Росситер, — «Большие братья» не спускают с нас глаз.

— Но ничего не было, Клэм! Один из моих студентов… но я ударил его.

— О, достойное проявление мужественности! В общественном месте, не так ли?

— Нет, говорю тебе, там ничего не было. Все произошло мгновенно. Он извинился, и на этом все кончилось.

— Очевидно, — заметил Росситер, — это произошло в аудитории?

— В парке, — ответил Мазер и представил себе «Большого брата», о котором сказал Росситер, как реальность. Это было в парке, после его встречи с Джерри.

— Университетский парк в Нью-Йорке этим славится, не так ли? С твоим прошлым я бы на пушечный выстрел не приближался к нему.

— Черт с ним с моим прошлым! — крикнул Мазер в каком-то бессильном гневе. Он понял, что привычка Росситера провоцировать не изменила ему за эти годы. Хотя он должен быть благодарен ему. Какой-то негодяй позволил себе попытку в отношении него, и это могли видеть. И должны были видеть.

Мазер встал и прошелся по комнате. На полках застекленного шкафа стояли часы, их было множество, разных стилей и форм, и они показывали время в разных концах света. Росситер любил небрежно ронять: — «А в Париже сейчас…» Все часы тикали негромко, в разном ритме, но время показывали точно. Мазер, на мгновение отвлекшись от своих давних проблем, вспомнил мгновение тишины в доме Бредли, когда Джанет перевернула страницу своей книги. Это был момент, на который он не имел права, но когда он смог бы начать жить. Или умереть?

Росситер повернулся на своем вращающемся кресле так, чтобы лучше видеть гостя, и сложил пухлые руки на животе.

— Ты остался все таким же чертовски красивым ублюдком, Эрик, — изрек он.

Мазер резко повернулся и уставился на него. Он едва разобрал слова, которые произнес Росситер, и еще меньше догадался об их смысле, пока тот с насмешливой улыбкой на мягких розовых губах не добавил: — Если я встану, ты тоже ударишь меня?

Мазеру хотелось рассмеяться: он разгадал мистификацию учителя. Пожав плечами, он отступил к стулу с кожаной спинкой и встал рядом. Он смотрел, как Росситер вместе с креслом повернулся к окну. Мазер в эту минуту испытывал к нему ту же жалость и презрение, которые так часто испытывал к себе. Все, что произошло, прогнало страх. Росситер снова потянулся за биноклем. С ним ли или без него он всегда был извращенцем, подглядывающим в замочную скважину.

— Эти агенты из ФБР, Клэм… Что ты помнишь о них? Что они говорили? Можешь не утруждать себя подбором деликатных слов. Я просто хочу знать. Как они выглядели?

— Как выглядели? Один из них был высокого роста, блондин и молчалив. Истый американец. Другой — я запомнил его имя и фамилию: Эдвард Н. Флеминг. Но если убрать имя Эдвард, а оставить одни инициалы, то что мы имеем? Э. Н. Флеминг. В жизни, как в литературе, или как бы сказали мои мальчики: «Во куда его занесло!»

Мазер почувствовал, как учащенно забилось сердце.

— Как выглядел этот тип, назвавшийся Флемингом?

— Грузный, одутловатый, брови как сапожные щетки…

Мазер перебил его:

— Они, конечно, показали свои удостоверения?

— Удостоверения? — Росситер уставился на него. — Думаешь, они просто выдали себя за агентов ФБР?

— Да, именно так. Как нам это узнать? Есть же способ проверить их, есть ли агент под такой фамилией?

Росситер встал.

— Думаю, нам поможет Вэс Грехэм, если он у себя в офисе. Я бы не хотел звонить прямо в ФБР. Но, Эрик, это просто фантастика!

— Прошу, позвони Грехэму, — взмолился Мазер. Росситер ничего не знал о Томе и Джерри. Но, встретив этих хамелеонов, он поверил им. Он никогда в себе не сомневался. Они же сразу поняли, с кем имеют дело, и воспользовались таким отличным источником нужной им информации.

Росситер наконец дозвонился адвокату, и хотя был настроен явно скептически, однако изложил ему просьбу:

— Ничего особенного, Вэс, но хотелось бы проверить. Они интересовались одним из наших бывших учителей. Имя и фамилия одного из агентов звучит странно: Флеминг, Э. Н. Флеминг… — Он умолк, слушая, что отвечает адвокат, а потом сказал: — Это точно?

— Вэс говорит, что знает агента по имени Спилейн.[10] Вот как! Бард сказал: «Что в имени твоем?» Хочешь, я закажу ленч? Адвокат перезвонит через час.

Они заканчивали десерт, к которому Мазер в иных обстоятельствах и не притронулся бы, когда позвонил адвокат. Он сообщил, что в местном отделении ФБР агент под такой фамилией последние пять лет в списках не значился. Росситер говорил по телефону с адвокатом нарочито шутливо и небрежно:

— Возможно, я перепутал фамилии. Во всяком случае, в делах моего бывшего коллеги нет ничего предосудительного. — Он легко умел врать. — Спасибо, Вэс. При первой же возможности приезжай, поиграем в гольф, что ты на это скажешь? Площадки, как никогда, отличные.

Предосудительного, подумал Мазер. Господи, ты видишь?

— Ну вот и выяснили, Эрик. Что скажешь на это? Я не мог такого предполагать.

— Конечно, не мог. Виноват во всем я. Но мне надо было это знать.

Росситер соскреб с тарелки остатки десерта и запил кофе.

— Эрик, тебя шантажируют? Если это так, прими старый, но верный совет — сообщи в полицию. Ты сможешь поймать этих негодяев. Выдавать себя за кого-то другого на государственной службе — это преступление и карается законом. И, Эрик… если что, я готов дать любые показания.

— Спасибо, Клэм, но я найду иной выход.