Теперь с тобою вместе я(с)

Глава 19

Вера решила не рисковать и на следующий день прямо с утра пошла в ближайшее отделение милиции прописаться на время пребывания в Минске, как было приписано законом и о чём предупредили её в аэропорту.

Возле нужного ей кабинета ждала огромная очередь и девушка поняла, что если она высидит её полностью, то первый день пребывания в Беларуси пойдёт насмарку.

Через полчаса она поняла, что может и не один день, потому что из разговоров мающихся в очереди людей, выяснила, что некоторые из них приходят сюда уже не первый раз.

Через час бесплодного ожидания, настроение сошло на нет, и Вера выглянула на улицу подышать свежим воздухом.

В дверях неожиданно столкнулась с молодым милиционером, в котором без труда узнала своего давнего воздыхателя Петьку.

— Привет, Петрунь, вот так встреча, ты, что уже демобилизовался?

— Верка, вот так да, и, правда, какая встреча!

Ещё два месяца назад, вот поступил на работу в милицию, сразу младшего сержанта получил, я ведь в армии тоже отбывал службу в охранных частях.

А ты, я же слышал от девчонок со двора, в жидовию смылась, а смотри, вот она…

— Я, действительно, уже год отжила в Израиле, а вчера прилетела на парочку неделек проведать маму с папой.

— Петрова, а с какого бока ты попала в Израиль, никогда не мог подумать, что ты еврейка?

— У меня мама еврейка и я этого никогда не скрывала.

Петь, а чего у тебя к евреям такое, я бы сказала, не самое лучшее отношение, что ты так въелся на евреев?

Парень ковырнул асфальт новеньким сапогом.

— Не то, что плохое, просто они мне всегда были как-то противны.

Вера рассмеялась.

— Петька, а ты помнишь, как перед уходом в армию, ты пытался даже меня поцеловать, сейчас, наверное, тебе гадко об этом вспоминать, ну, колись?

— Верка, я, наверное, не правильно выразился, эти евреи не то, что мне противны, просто рядом с ними я всегда себя чувствовал человеком второго сорта.

Они все со скрипочками, чистенькие такие, сплошные шахматисты-пианисты.

Начни с ними говорить, так общего языка вечно не найти, всё знают, всё понимают, начинаешь чувствовать себя каким-то ущербным.

— Петька, ты просто мне глаза открываешь на жизнь и людей.

Ну, встречала я таких противных и не только евреев, но ведь редко, а в Израиле ещё ни одного такого не видела.

— Не заливай, там, что одни Моше Даяны?

Хотя, чего я спрашиваю, разве шахматисты и пианисты могли бы победить арабов во всех войнах.

— Ну, Петька, ты показываешь чудеса осведомлённости во всех областях знаний.

— А ты, Верка, не ехидничай, политграмоту в армии проходил и перед поступлением в милицию месяц на курсах повышения политической грамотности отсидел.

Веру вдруг осенило.

— Петенька, не в службу, а в дружбу, помоги прописаться без очереди, а то жалко дней отпуска.

— Петрова, ты думаешь, это легко?

Так я тебе доложу, совсем нет, да, и не по моей это части.

Пойми, сегодня на просто так ни к кому не подъедешь…

— Петь, не мямли, сколько?

— Двадцать баксов, но учти, это не мне, я бы с тебя и копеечки не взял.

— Держи Петя, я и не сомневаюсь, мы ведь с тобой были друзья.

— Хорош Верка, трындеть, давай свои документы и не суйся в отделение, посиди в том скверике с пол часика, не замёрзнешь, вон как солнышко пригрело.

Вера отошла от отделения милиции буквально на двести метров и попала в осеннюю сказку — лёгкие порывы ветра срывали с деревьев листочки, которые плавно кружась падали к ней под ноги, кокетливо сверкая на солнце пока ещё глянцевым покрытием.

По обе стороны асфальтовой дорожки пожухлую траву накрывали ярким пледом падающие с деревьев всех оттенков желтизны и багрянца кленовые, ясеневые, липовые и тополиные листья.

Вера была счастлива очутиться в этом нарядном по сезону сквере.

Она присела на ближайшую лавочку и подставила лицо ласковому солнцу.

Накануне, уезжая из Израиля, она даже представить не могла, что так будет наслаждаться этим необыкновенным даром природы таким волшебным теплом, ведь перед отъездом за бортом было тридцать пять градусов сумасшедшего пекла.

Девушка смотрела восхищённо на медленно кружащиеся падающие листья и в голове назойливо завертелась строка, не то стихотворения, не то, песни — палые листья, палые листья…

Она вдруг достала из сумочки заветный блокнот с текстами песен Олега Фрейдмана, отыскала чистую страницу и написала свою навязчивую строку:

А дальше… а дальше она полностью ушла в музыку слов и рифм.

Когда-то Вера уже пыталась сочинять стихи, но из этого мало, что получилось, и она скоро забросила это увлечение, а сейчас строчила и зачёркивала, и вновь писала…

Затем выписала начисто много раз правленые строки и вчиталась:

Вера шёпотом повторила — палые листья зима скроет скоро.

— Петрова, ты, что молишься?

Ну, не стоит оно того, держи свои документы, всё в порядке.

Вера поднялась с лавочки посмотрела внимательно на самодовольное лицо парня с белесыми бровями и ресницами, с таким же пушком небритой щетины на щеках, с плутоватыми светло-голубыми глазами. Из форменной милицейской фуражки выглядывали коротко стриженные светлые волосы, в глаза также бросилась его лопоухость, не скрываемая даже головным убором — смешно вспоминать, когда-то этому парню она ни о чём не задумываясь, подставила свои губы для поцелуя.

— Петенька, ты золото, спас меня от такой противной рутины, часами околачиваться в беспросветной очереди. Я твоя должница…

— А чего там, должок можешь сразу же и отдать, вон какая пышная девка в некоторых местах, у вас там на западе с этим делом говорят просто.

— Конечно, Петя, просто, но надо быть или проституткой, или хотя бы любить человека, а я ни то, ни другое, так, что, извини.

Парень усмехнулся.

— Языкатая ты, но не злая, надо будет что-нибудь от меня, заходи, всегда с радостью поможем друзьям.

Вера шутливо ударила парня кулаком по груди.

А знаешь Петюня, у меня в Израиле уже есть любимый парень, и представляешь, он мент!

Девушка развернулась на каблуках и махнув на прощание рукой заспешила к дому.

К ожидающим её родителям, Вера вернулась уже под обед.

Папа не находил себе места от волнения за дочь.

— Верушка, где ты столько времени пропадала, мы с мамой уже не знали, что и думать…

— Это папочка твой не знал, а я ещё как догадывалась, наверное, хахаля какого-то встретила или подцепила.

— Мам, представляешь, а ты, правда, угадала — встретила Петьку из соседнего двора, может помните, я к нему на проводы в армию ходила?

Так, вот, его я и встретила, он сейчас служит в милиции и помог мне прописаться, а иначе могла бы и за три дня не управиться.

Мама выглянула из кухни.

— Мойте руки и давайте к столу, у меня уже всё готово.

Вера, я твои любимые зразы стушила, наверное, там тебе никто этого блюда ни разу не приготовил.

— Конечно, нет, в последние месяцы, пока училась на курсах и жила в общежитии, так вообще почти на одних макаронах и кашах сидела.

— А Люба пишет, что ты у своего хахаля жила в квартире. А там не могла нормальную еду ему и себе готовить, что зря я учила своих дочерей кулинарить?

— Там я готовила нормальную еду, но это было только в субботу и только один последний перед приездом сюда месяц, а чаще всего, меня Галь водил обедать в ресторан.

Мамочка тебе не обязательно собирать сплетни у моей сестрички, она мало, что знает, я с ней ничем не делюсь, а если хочешь знать правду о своей младшей дочери, то спроси, ведь тебе хорошо известно, что я никогда не обманываю, скажи папа.

Отец нежно привлёк к себе любимую дочь.

— Верунечка, а у тебя с этим парнем достаточно всё серьёзно, а то, Люба такого понаписала…

— Папочка, честное слово, она ничего не знает, а только строит догадки.

И Вера расплакалась.

— Пап, ну почему она такая, неужели ей плохо, когда кому-нибудь хорошо, а если у кого-то не ладится, то вовсе желчью исходит…

— Верка, прекрати на сестру напраслину наводить, она, между прочим, почти год тебя содержала и не голую на учёбу отправила, а ты её здесь поносишь, можно подумать, я тебе и поверила.

С мамой было спорить бесполезно, она за свою любимицу могла любого в грязь втоптать.

— Ой, мама, какие вкусные зразы, только мне мяса попалось маловато.

Родители переглянулись, и Вера поняла, что сморозила несусветную глупость.

Она резко поменяла тему:

— Кстати, а когда вас ждать в Израиль, надеюсь, к весне приедете, зимой не советую, очень уж у нас в это время года неуютно.

И вновь родители встретились друг с другом о чём-то говорящими глазами.

— Понимаешь доченька, Люба пишет, что нам лучше пока не дёргаться, а сидеть на месте.

Всё же у нас есть своя обставленная квартира, мой завод ещё окончательно не закрылся, кой-какую зарплату домой приношу.

У мамы сейчас, после смерти твоей бабушки, развязались руки, может скоро подыщет себе что-нибудь подходящее из работы.

А, что там, ни кола, ни двора, ни работы, ни языка…

— Папочка, миллион приехал из бывшего Союза, и все как-то устраиваются, и фонари у нас горят, и асфальт хороший, и заводы работают, а строек столько, что рабочих завозят из Румынии, Турции и даже Китая….

— Доченька, ты предлагаешь нам, в нашем возрасте и с нашими специальностями, мне идти на стройку, а маме убирать квартиры богатым израильтянам?

— А почему и нет, по крайней мере, в зразы будете класть мяса, сколько душе угодно и покупать себе из продуктов, что только захочется, хоть икру красную, хоть сёмгу, да, что я перечисляю, всякую еду, какую вы только в жизни слышали…

— А Люба пишет, что люди даже на транспорте экономят, ходят пешком по пять километров в обе стороны.

— Мамочка, люди и на воде экономят, сцаки по целым дням не смывают, всякие есть, почему Любка вам только о плохом и плохих пишет?

— Вера, откуда и что ты можешь знать, приехав на всё готовое, что ты думала, чем семью накормить, что на задницу натянуть и, чем оплатить коммунальные услуги?

Что ты, как Любочка, начиная с ноля, купила квартиру, машину и прочее, замечу, всё это за два года, а ты тут нам пытаешься свою концепцию навязать, не понюхав, как следует той жизни, живя на всём готовом, вначале у Любочки, а потом на содержании у израильского хахаля.

Вера проглотила горькую пилюлю, подкинутою мамой, глядя на расстроенное лицо папы.

— Мам, а вам, кто мешает, приехать и купить за два года квартиру, машину и прочее?

Замечу, тебе моя дорогая, вам осуществить это ещё легче, у вас ребёнка на руках не будет.

Мама была полностью обескуражена чёткими аргументами младшей дочери, а папа широко улыбался, исподтишка подмигивая Вере.

— Доченька, мы ещё подумаем, не торопи нас, до весны есть время, а зимой ты не советуешь нам приезжать.

Отец с дочерью рассмеялись, улыбалась шутке мужа и мама.

До самого вечера они обсуждали вопрос репатриации, во многом Вера их убедила, но главный вопрос остался открытым — если приехать, то куда и к кому?

Вера в этот вечер рано забралась в постель, на неё, вместе с переживаниями и хлопотами последних дней, навалилась жуткая усталость, и она, укрывшись тёплым ватным одеялом, вскорости согревшись, без помех мыслями встретилась с Галем.

— Где ты, мой любимый, чем занимаешься в это время, о чём думаешь, вспоминаешь ли обо мне?… Я о тебе ни на минуточку не забываю…

От горячих мыслей о любимом, о том, как он, начиная с губ по всему телу бежит поцелуями, как его шаловливые пальцы проникают в самые потаённые местечки, и они достигают пик в наслаждениях в бурном соитии — кипящая волна забурлила внизу живота и хлынула в святилище любовных утех.

Вера непроизвольно заёрзала, перебирая ногами, закусив нижнюю губу — вот дурочка, бешеная кошка, от одних только воспоминаний на небеса взлетаю, а если бы он сейчас оказался в этой постели, снял с неё тёплую мамину ночную сорочку, тесно привлёк к своей мускулистой, покрытой мохеровой растительностью, груди, пробежал по её разгорячённому телу своими нежными и умелыми губами и руками, а затем… — девушка невольно застонала, сотрясаясь в приступе нового ещё более бурного оргазма.

Наконец, она отпустила край подушки, который ухватила зубами, чтобы своим стоном не привлечь к себе родителей и слёзы быстрыми ручейками побежали по щекам.

Всё, пора взять себя в руки, если каждый вечер, который она должна провести здесь, будет так доводить себя любовными фантазиями, то просто свихнётся.

Нет его сейчас рядом и не надо его звать, а, когда она вернётся… тогда и будет думать, и что-то решать, а может быть за неё распорядится жизнь, время и Галь.

Девушка вылезла из-под тёплого одеяла, достала свой блокнотик с ручкой и застрочила, исправляя и чёркая, а рифмы текли и текли сладкой патокой по страницам блокнота:

Вера перечитывала и перечитывала…неужели это она написала?!

Вот, чёрт, никому ведь и не покажешь — Галь не понимает, Любка засмеёт, родителям стыдно, если только Наташке… да, Наташке можно, она такую эротическую лирику оценит, а вот палые листья, вряд ли.