Теперь с тобою вместе я(с)

Глава 22

Поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж, Вера только сейчас до конца осознала, в какие две подряд нелепые и страшные истории, угодила и, слава ещё господи, что вышла из них без физических травм, не считая морального ущерба.

Нет, надо, определённо, отсюда делать ноги или не выбираться на улицу, по крайней мере, одной в вечерние часы.

Лампочки в подъезде горели не на каждом этаже, и Вера вся съёжилась от страха, особенно, когда услышала, как в чьей-то квартире хлопнула входная дверь.

Девушка инстинктивно вся напряглась, нашарила в кармане шариковую ручку и на всякий случай, стиснула её в ладони.

— Вера?

Это был родной голос папы, и девушка облегчённо с шумом выдохнула воздух.

— Папочка, да, это я, уже поднимаюсь.

Вера буквально взлетела по выщербленным ступенькам на пятый этаж.

На лестничной площадке в своих растоптанных тапочках и в синем спортивном костюме, с белой надписью на груди «Динамо», стоял отец и внимательно смотрел на явно испуганную дочь.

— Верунечка, что-нибудь случилось, на тебе лица нет и вином пахнет?

— Папочка, я зашла в подъезд и так напугалась, на втором и третьем этаже вообще лампочки не горят…

— Верунь, не надо тебе больше вечерами никуда ходить, не спокойно у нас, много всякого лихого люда появилось, молодёжь пьёт без меры и к наркотикам начинает приобщаться…

Девушка подумала — папа, папочка, со мной беда чуть не случилась, и угроза исходила не от пьяниц и наркоманов, а от очень даже на вид приличных людей, находящихся при власти или приближённые к ней.

— Верунь, я уже с девяти вечера тебя караулю, мама всю плешь мне проела — иди в то кафе, да, иди.

А, кто меня туда пустит?! Я подошёл, покрутился и отправился домой восвояси, там же крутая молодёжь тусуется.

Так вроде бы сейчас выражаются?

— Папуля, а почему ты меня держишь на площадке, может в дом зайдём?

— Зайдём, зайдём, но хочу тебя предупредить, что мама рвёт и мечет, будь, пожалуйста, с ней сдержана.

— Хорошо папа, мне кажется, что я начинаю к ней приноравливаться.

Разуваясь в прихожей, Вера почувствовала какой-то дискомфорт и заглянула под кардиган — её кофточка, любимая нежно розовая кофточка, купленная за двести пятьдесят шекелей, была разорвана от плеча до груди, настолько, что виден был бюстгальтер.

Вот скотина, как можно по внешнему виду человека так ошибиться, а какой оказался дрянью! Тогда в пылу не заметила, а сейчас чувствовала на руке около плеча боль, наверное, и синяк там остался не хилый.

Мама восседала в кресле с маской агрессии на лице.

— Верка, ты наглая врунья, я знала, что от тебя только жди неприятностей и не ошиблась.

Ни с какой подругой ты не ходила в кафе, а была там с каким-то важным пижоном.

Кстати, где твои шикарные цветы, которые он тебе вручил возле своей крутой иномарки?

Что хлопаешь ресницами?

Вас видела наша соседка Никитична, помнишь такую?

— Помню, помню, она всегда всё видит и всё обо всех знает.

Мама, можно я переоденусь, а после всё тебе честно расскажу.

Мне кажется, что я поменяю билет и уеду раньше от вас.

— Ладно, не будем принимать решения сгоряча, переоденься, я жду тебя, нам надо серьёзно поговорить.

Похоже, заявление дочери остудило гнев матери.

В своей комнате Вера посмотрелась в зеркало — ну, и пугало, лицо бледное, белки глаз покрасневшие, не то, от выпитого вина, не то, от пережитого страха, а может быть, от того и другого.

Волосы растрёпанные, губы побелели и дрожат.

Так, нужно срочно взять себя в руки, если до сих пор родители ещё не догадались о произошедшем с ней, то смогут это сделать через несколько минут.

Повесила кардиган в шкаф и сорвала с себя рваную кофточку, скомкав бросила на стул, надо выбросить, ремонту не подлежит. На руке пестрел огромный синяк в виде двух пальцев… и опять злость закипела в груди — каков всё же подонок, а, как красиво говорит и не дурак, нет, далеко не дурак, хоть и сыночек этого косноязычного дядьки, рвущегося к власти или уже при ней, надо проверить, хотя, какая ей разница.

Ладно, хватит тут себя разглядывать, надо идти на ковёр к маме и во всём перед ней повиниться… может тогда и самой на душе станет легче и не потребуется что-либо скрывать, а то буду жить рядом с близкими людьми и таиться, как девятиклассница, а она, как не хочешь, а уже студентка первого курса университета имени Бен-Гуриона.

Вера в своём из прежних времён байковом тёплом домашнем костюме, уселась в кресло напротив матери и постаралась без особых эмоций описать весь дикий по накалу и произошедшим событиям вечер.

Мама, то снимала, то обратно надевала очки, открывала рот, но сдерживала себя и ничего не говорила, вся подавшись в своём кресле навстречу дочери.

Папа вовсе не находил себе места, непрестанно, шагая взад и вперёд по комнате, заложив руки за спину, опустив голову вниз, будто стараясь отыскать на полу соринки.

Завершив свой тяжёлый рассказ, Вера почувствовала себя намного лучше оттого, что поделилась этим с родителями и вновь обрела душевное равновесие.

Только сейчас, когда она открыла близким свои пережитые страхи, Вера осознала в полной мере, насколько ей повезло, что гадкая история закончилось без особых последствий, не считая сильного стресса.

Вдруг Вера увидела, как лицо матери налилось не здоровой краской, и она сжала руками виски.

— Боже мой, боже мой, чем это всё могло закончиться!

— Беллочка, милая, не надо так брать всё к сердцу, у тебя же давление, ведь ничего страшного не произошло, правда, катастрофы не случилось может для нашей девочки это послужит наукой. Успокойся Беллочка, я тебе сейчас таблеточку дам и водички, может сердечных капелек накапать…

— Коля, что ты кудахчешь надо мной, как наседка, неси свою таблетку и воду.

Ладно, накапай и капли, не переборщи только, сорок хватит.

Мама принимала лекарства и было видно, что она обдумывает во время этого свою речь для дочери.

— Вера, я не буду тебе ничего выговаривать, потому что, ты сама всё поняла и только что пережила такое, что просто мне в голову не укладывается.

Ты должна, как можно быстрей забыть эти страшные события, лучше думай о своём израильском парне и о будущей учёбе.

Мне трудно теперь однозначно ответить, где моим дочерям лучше жить, там, где автобусы с мирными людьми подрывают или здесь, где подонки в форме или папенькины сынки чуть ли не в центре города готовы совершить насилие над молоденькой девушкой.

— Мама, о каких автобусах ты говоришь?

— Звонила Любочка, у вас в Тель-Авиве произошёл страшный теракт, в центре города.

Террорист-смертник подорвал себя в автобусе, есть убитые и много раненных.

— Мне говорил Галь, что существует большая угроза подобного и вот, случилось.

Вера выпрямилась в кресле.

— Мама, и всё равно, там лучше, там спокойней, там есть будущее у молодых и настоящее у стариков и детей…

— Как ты там назвала имя своего воздыхателя, Галь кажется, так вот, Люба сказала, что он ей звонил и просил передать, чтобы ты на него не злилась и не обижалась, что он многое осознал и ждёт, не дождётся вашей встречи.

Он велел передать тебе, что его сейчас куда-то отправляют на долгий срок чтобы ты не волновалась, обычное задание.

Напоследок заявил Любе, чтобы обязательно довела до твоего сведенья, что его квартира всегда в твоём распоряжении и надеется, что ты его встретишь в ней, когда он появится дома.

Радостная улыбка осветила лицо девушки.

— Мама! Я дура, я влюблённая дура!

Мама, я, дура-а-а!

Вера выпрыгнула из кресла и закружилась по залу.

— Боже мой, какая я дура!

Поцеловав на ночь расстроенных и шокированных таким её поведением родителей, понимая, что все успокоительные и утешительные слова напрасны, Вера ушла в свою спальню, расстелила постель, но спать не хотелось.

Столько стрессов на неё сегодня свалилось, что хватило бы не для одного вечера, а лучше бы вообще их не было.

К чёрту Виктора, к чёрту того мента поганого! Главное, что её любимый мент позвонил Любе и больше не злится на неё.

Вера усмехнулась — наверное, он всё же её любит, а может быть, и не меньше, чем она его.

Если бы не предупреждение сестры, что её милый на месяц уехал на какое-то важное задание, то, скорей всего, она всё же поменяла бы билет на более близкий срок, а так… надо подумать и поговорить с родителями на эту тему.

Увидела на подоконнике свою заветную общую тетрадь и машинально открыла её на чистой странице.

Упершись лбом о холодное стекло окна, глубоко задумалась и вскоре строки сами собой стали формироваться в стихи, а память усердно подыскивала рифмы.

Она не заметила убежавшего времени, но уже в два часа ночи читала чистовой вариант нового своего стихотворения:

Вера многое хотела попросить, только не знала у кого хотя свято верила, что какая-то высшая сила существует.

Молиться, как и большинство советских школьников, не была приучена с детства.

Да, и какому богу молиться?!

Хотя в её понятии бог един для всех, но было ещё сомнение, а существует ли он вообще.

На завтра Вера проснулась поздно.

Это она поняла почти сразу, потому что на её лицо упали лучи солнца.

Последних два дня были пасмурными и появившееся с утра светило обрадовало девушку.

То ли от, разбудившего её солнца, то ли оттого, что вчера до неё дошла радостная весть от любимого человека, настроение у Веры было на мажорной ноте, хотелось петь и танцевать.

Мрачной тенью вдруг всплыли в мыслях события прошлого вечера.

Вера мотнула головой, разбросав по плечам, спутанные за ночь пушистые локоны — к чёрту, а то от этого негатива можно впасть в депрессию, а ей это не к чему.

Девушка улыбнулась, по-настоящему она ведь и не знает, что такое депрессия, просто про это стало модно говорить и разыгрывать из себя жертву этого состояния.

В выстывшей за ночь ванной привела себя в порядок, а когда вышла, услышала голоса мамы и папы, её родители что-то бурно обсуждали на кухне, стараясь говорить на сдержанных тонах.

Вера шутливо постучала в закрытую дверь.

— Не помешаю?

Родители наперебой откликнулись из-за запертой двери.

— Входи, конечно, входи… Доченька, мы с мамой тебя давно поджидаем, всё друг у друга спрашиваем, когда она, наконец, выспится.

Зайдя на кухню, Вера поцеловала по очереди в щёку маму с папой, и уселась за стол.

— Умираю, хочу кушать, жутко за ночь проголодалась.

— Верунечка, твоя мама напекла таких вкусных блинчиков, пальчики оближешь.

Девушка макала в черничное варенье пухлые дрожжевые ладушки и от восторга закатывала глаза.

— Еда моего детства, вкуснотища.

— Папа насобирал ягоду, а я наварила варенье.

Там, в Израиле, такой ягоды нет, как и малины, крыжовника, чёрной смороды…

Вера перебила:

— Мамочка, там любого варенья можно купить в магазине и возиться не надо…

— Верунчик, но не такого, как мама варит и не по такой цене?

Девушка рассмеялась.

— Если честно, мне некогда было обращать внимание на продукты и никогда об этом не задумывалась, где дешевле, что вкусней, и что полезней.

Люба пыталась мне что-то такое втолковать, но я не успела её уроки воплотить в жизнь.

Мама покачала головой.

— Видишь Коля, что творится, совсем наша дочь потеряла чувство реальности, вся плавает в облаках…

— Беллочка, может так и лучше, чем прозябать, как мы с тобой в последнее время.

— Николай, ты опять за своё?

Мы же с тобой этот вопрос уже обсудили и приняли решение.

— Но, Белла, я не об этом, нам же надо поговорить о ближайшем будущем Верунечки — не сидеть ведь ей целыми днями рядом с нами и одну выпускать из дому страшно.

— Коля, мы же с тобой это уже обсуждали — днём она смело может выйти, погулять по городу, встретиться и в самом деле со своими одноклассницами, но вечерами у нас стало очень опасно, поэтому…

Вера, наконец, встряла в разговор родителей:

— Я полностью с вами согласна, тем более, мне осталось гостить у вас чуть больше двух недель, а я ещё не была на кладбище у бабушки и ты, папа, обещал меня свозить в грибы, смотрите, какое солнышко на улице.

Обе стороны остались довольными друг другом — у Веры не было особого выбора, потому что в Израиле надо было или ехать пожить к сестре, или сидеть одинёшенькой в квартире у Галя.

Родителей обрадовало то, что не пришлось давить на дочь, она сама предложила приемлемые для всех сторон ориентиры на ближайшее будущее.

Как ни странно, две недели не оказались для Веры утомительными и скучными.

Она, действительно, посетила кладбище, возложила на могилу бабушки цветы.

Постояла над надгробием, вспоминая многое хорошее, что связывала её в детстве с любимой бабулей и на сердце стало легче, потому что на нём тяжёлым грузом всё время пребывания в Израиле лежала вина перед покинутым больным любимым человеком.

Выдалось несколько солнечных деньков, и они с папой с самого утра отправлялись в лес и буквально набивали папин утлый запорожец грибами — после нескольких дней дождя и холодов, при первом же тепле пошли бурно расти опята.

Вера всей грудью вдыхала одурманивающий запах осеннего леса, пахнущего прелью павших листьев, очищающим дыхание можжевельником, елью и сосной.

Подсыхая на солнце, земля и растения дарили не передаваемый благовонный коктейль, признанным называться грибным духом.

Мама стонала, но скорей для вида, от огромного количества грибов и работы, свалившейся на её руки.

Она припахала всю семью, не обращая внимания на то, что отец с дочерью уставали в лесу косить с пеньков, с деревьев и прямо с земли упругие шляпки грибов, которые станут на зиму хорошим подспорьем.

Погода вновь испортилась, грибная пора быстро отошла и Вера, наконец, решила встретиться со своей лучшей школьной подругой Светкой.

Дома ту не застала, а её мать сообщила, что Светочка работает на очень престижной работе в центре города, на Партизанском проспекте в ювелирном магазине «Изумруд».

Вера зашла в чересчур огромное для подобного ассортимента помещение с красиво подсвеченными витринами, под стеклом которых блестели и сверкали разнообразные золотые и серебряные украшения с большим количеством нолей на ценниках.

Кроме неё в магазине не было ни одного посетителя.

Четыре девушки сбившись в кучку, что-то увлечённо обсуждали, даже не взглянув на возможного потенциального покупателя.

Вера ещё раз глянула на нули и подумала — а бывают ли здесь вообще покупатели?

Она приблизилась к девушкам, среди которых сразу приметила свою подругу.

— Здравствуйте, здесь что-нибудь продаётся или только можно посмотреть?

Одна из девушек резко обернулась и уже, скорей всего, хотела нахамить, но Света узнала подругу и восторженно завизжала.

— Верунчик, Верка!

Девушка буквально вылетела из-за прилавка и повисла на шее подруги.

— Каким ветром к нам?

Хотя, если честно, Петька мне говорил, что парочку раз тебя встречал и даже при каких-то не очень благоприятных для тебя ситуациях…

— Светик, так почему ты мне не позвонила, я ведь после тех мерзавцев из дому боялась выглянуть самостоятельно?

— Прости подруга, мы с Петрухой решили, что ты сбежала, как он выражается, в жидовию…

— Света, а, как ты выражаешься?

Девушка оглянулась на других продавщиц и те кивнули, что она может отойти в сторонку с подружкой и поболтать всласть.

Света, взяв Веру под руку, отвела её в дальний конец магазина, где стояли кресла и журнальные столики.

Они присели рядом, и девушка доверчиво заговорила.

— Верунчик, ты же знаешь, что для меня никогда не было никакого различия, кто еврей, а кто грузин.

Я же с раннего детства бывала у вас дома и любила еврейские блюда, которые готовила твоя мама.

Ах, что, я будто оправдываюсь, ну, прости, что повторила за этим придурком дурацкое слово.

— Светик, а с чего ты взяла, что я обиделась, так спросила, чтобы разговор с чего-то начать, а то чувствую, между нами будто пропасть.

— Это точно, год не виделись, а как будто вечность.

Как ты там прижилась, всё же другая страна, другие люди и язык?

— Светочка, люди везде остаются людьми, если они не сволочи, а там тоже всяких хватает, но такого беспредела, как здесь, не замечала.

Языком уже овладела вполне на приличном уровне, заодно и английский подтянула, а самое главное, я поступила в университет и через месяц начну уже обучение…

— Верка, как здорово, а парень у тебя есть?

Девушка неожиданно покраснела.

— Есть, есть, по твоей рожице вижу и, наверное, ты уже с ним спишь вовсю, там же с этим делом просто…

Хотя, у нас тоже, а может и ещё проще.

И понизив голос:

— Верунчик, если бы ты только знала, сколько наших хороших знакомых девушек уехало в Европу и стали там проститутками.

Говорят, и в ваш Израиль тоже уезжают, жуть…

— Светочка, ты закидала меня вопросами, но я ничего об этом не знаю.

Конечно, слышала, что в Израиле существуют, так называемые, массажные кабинеты, но я, честное слово, далека от этого.

— Ты, мне так и не ответила, парень у тебя есть и какие у вас с ним отношения?

Вера улыбнулась.

— Света, ты меня удивляешь, раньше ты не была такой любопытной.

— Ну, и не надо, подруга называется.

Вера склонилась поближе к уху Светы.

— Светик, есть и какой замечательный — местный парень, он офицер полиции, ловит наркоманов, а точнее мафию, которая доставляет в страну и распространяет наркотики.

— Верка, это хорошо, но меня больше интересует — он красивый, высокий, сексапильный и вы с ним уже пересекли период ухаживания и живёте взрослой жизнью?

Видишь, как я культурно у тебя спрашиваю, учитывая твою колхозную забитость, ты ведь, на сколько я знаю, в Израиль уехала не целованная.

Вера быстро зашептала:

— Светик, я уже не только целованная, а точнее, обцелованная во все места, какие ты только можешь представить, но уже через полтора месяца мы стали с ним любовниками, и то, так много времени прошло после нашего знакомства до этого события, потому что он был ранен во время серьёзной полицейской операции…

— Верчик, и, что, его сильно ранили?

— Нет, в этот раз не очень, но у него на руке есть шрам даже от пули автомата.

— Ух, ты, так он у тебя герой.

— Светочка, он очень хороший, красивый и, главное, любит меня.

У него есть своя четырёхкомнатная квартира в центре страны, и я приезжаю в неё на выходные дни полноценной хозяйкой…

— Ого, так он у тебя богатенький.

— Светик, я не знаю, наверное, не бедненький, у нас ведь другие ориентиры.

— Ну, куда там нам, вон, как заговорила… у нас… давно ли вместе с нами щи ложкой хлебала, а уже… у нааас…

— Свет, чего ты злишься, я ведь уже, действительно, израильтянка.

— Ну, ладно, израильтянка, мне надо работать, а то, расселась тут с тобой.

Света поднялась на ноги, на лице не было и тени от прежней доброжелательности.

— Вот, что я тебе скажу — повезло смыться, так не выпендривайся, тем более, перед старыми подружками.

Тут к нам бывает заходят шикарные иностранцы, подвернётся подходящий, зевать не буду, свой шанс не упущу и поеду ни в какой-то задрипанный Израиль, а куда-нибудь в Германию, а то и в Штаты.

По возвращении домой, после встречи с подружкой, на память к Вере вдруг неожиданно пришли слова песни Олега Фрейдмана: