Теперь с тобою вместе я(с)

Глава 4

Прошло две недели с тех пор, как Вера благополучно прибыла в Израиль. Нельзя сказать, что она уже во всём разобралась и сделала для себя определённые выводы насчёт всех аспектов сложной жизни в новой, не похожей на родную Беларусь, стране, но потихоньку вкатывалась.

Обязанности по дому, наложенные на неё сестрой, её мало обременяли. По дороге в ульпан, она заводила племяшку в детский садик, затем два часа с увлечением занималась ивритом вместе с другими репатриантами всех мастей, вновь прибывшими со всего необъятного бывшего Советского Союза.

Вере повезло, только что закончились осенние еврейские праздники, и поэтому она попала сразу в ульпан, ей не пришлось долго ожидать начала нового курса. Вокруг неё за учебными столами сидели люди разных возрастов, профессий и семейного положения, но в основном здесь были ученики значительно старше Веры.

Благодаря общению с соседями по партам, она уже скоро стала вникать во всё происходящее вокруг, ведь сестра только нагнетала обстановку всевозможными ужастями, призывая её на всём экономить, начиная с транспорта и до элементарной бутылочки воды или сока, купленной в лавке.

Вера сжала зубы и больше не противилась натиску Любы, внесла свою долю за проживание в счёт оплаты на месяц пресловутой машканты — ипотечной ссуды, а также деньги на питание, и замкнулась в себе.

Вечерами Люба хотела вызвать младшую сестру на откровенные разговоры, но Вера, ссылаясь на уроки, корпела над ивритом, сидя в своей комнате, и со слезами читала тексты песен барда Олега Фрейдмана, надиктованные им для неё в самолёте и в аэропорту.

Боже мой, встретит ли она ещё когда-нибудь в жизни этих замечательных людей, которые почему-то тёплым лучиком света проникли в её душу… До сих пор они так и не позвонили, кто его знает, какая у них получилась эта гадкая абсорбция:

Как точно, как справедливо и как больно, а ведь эти слова Олег Фрейдман написал ещё до приезда в Израиль.

Несмотря на то, что уже наступил ноябрь, в Израиле по-прежнему была комфортная погода. В очередной выходной Люба решила несколько поднять настроение загрустившей сестре, и они всей семьёй отправились на машине к морю.

Девушке не верилось — в ноябре месяце она скинула с себя верхнюю одежду и подставила своё тело с белоснежной кожей под лучи ласкового солнышка. В этом году она ещё не принимала загара.

— Любка, я сейчас умру от счастья, боже мой, как хорошо!

— Ты только не лезь особо в воду. Видишь, как кипит море, оно здесь коварное, часто затягивает, и уже было немало случаев, когда не успевали спасти человека.

— Люб, я только зайду по грудь. Наверное, водичка холодная.

Нет, море встретило Веру хлёсткой, но тёплой волной, которая сразу же окатила её с ног до головы, и она вспомнила, что в их Беларуси такая температура воды в озере бывает крайне редко, только в самые жаркие дни в конце июля.

Выйдя на песчаный берег и греясь под приветливыми лучами солнца, Вера непроизвольно стала ловить на себе похотливые взгляды мужчин разного возраста, которые буквально глазами сдирали с неё полоски купальника. Фигурка у Веры, как говорится, была хороша, всё у неё было на месте — среднего роста, где-то 164 сантиметра, ни капельки жира, стройные длинные ножки и очень аппетитная высокая грудь третьего размера. А если к этому присовокупить вьющиеся крупными локонами светло-пепельные волосы, спускающиеся ниже лопаток, и широко распахнутые серые с голубым отливом глаза, то картина для многочисленных сластолюбцев, находящихся на пляже, была умопомрачительной.

— Похоже, сестра, мне уже надо тебя уводить, эти кобели скоро зрачки себе сломают о твои сиськи… Ты что, не могла прикупить себе более закрытый купальник? Выголилась, а здесь ведь мужской народ южного темперамента, посмотри на того волосатого, как горилла, мужика с лысиной, он сейчас от хотимчиков слюной захлебнётся.

— Люб, а что? Бывает, пристают?

— О случаях насилия я немного слышала, но то, что, не стесняясь, предлагают за определённые услуги деньги, так это точно. И, знаешь, многие наши русские бабы на это зарятся, поэтому эти кобели думают, что для них все русские смазливые курочки доступны.

— Люба, я сейчас ещё один разочек искупаюсь, чуть обсохнем и пойдём домой, если ты на этом настаиваешь.

— Дуй, а я пока Лёвку с Русланом отыщу. Муж мой любит подремать на солнышке, а сынок поиграть с лопаткой и ведёрком в песочке, а бывает, сдёрнет от папочки, и тогда ищи-свищи его среди этой толпы народа.

Вера вошла в кипящее море и с наслаждением стала вместе с другими отчаянными купальщиками прыгать на волны, смеясь от счастья. Неожиданно рядом возник тот мужчина, похожий на гориллу, и схватил её за руку, когда она очередной раз была опрокинута на спину шальной волной:

— Дэвушка тэазари, буд осторожной, я тэба буду лешмор. Как это по-русски?.. — охранат.

Вера вырвала руку и стала выбираться на берег. Услужливый помощник попёрся следом, всячески стараясь до неё дотронуться и без конца что-то наговаривая на смеси русских и ивритских слов.

— Послушай, отвали от меня, будешь приставать, сейчас врежу в рожу.

— Слюшяй, что ты крычыш, ми сэчас одэнэмся и пойдом в бейткафэ. Я тэбэ куплу вкусный охоль, много вкусный еда, а потом куплу тэбэ кофточку… — и, выбравшись на берег, гориллоподобный мужик снова попытался взять её за руку.

Вера вырвалась и побежала в сторону подходящей к берегу сестре, её мужу и ребёнку.

Люба, увидевшая всю эту неприглядную картину с приставанием к Вере отвратительного мужчины, встала напротив него руки в боки и открыла такой рот, что младшая сестра от этих грубых слов невольно зажмурилась.

Оказывается, её старшая сестра уже хорошо выучила иврит. По крайней мере, ругалась она весьма гладко, не подбирая слов и выражений, потому что среди них присутствовали и весьма популярные русские выражения, от которых прибывшие из бывшего Советского Союза отдыхающие на пляже, разразились хохотом.

Люба, продвигаясь к душу на выходе с пляжа, долго не могла успокоиться и продолжала бурчать:

— Грузинская скотина, мразь приставучая, увидел беленькую девочку и слез с катушек.

А ты чего Лёва стоял, как телёнок, не мог ему сказать парочку ласковых?

— Любочка, так твоих хватило за глаза, весь пляж довела до хохота.

Люба повернулась к сестре:

— Верка, тебе срочно надо завести парня, а то эти подонки не дадут тебе прохода, будут в открытую бабки предлагать и звать в ресторан или проехаться с ними на машине в Тель-Авив. Я уже встречала таких среди наших, которые на это повелись.

— Люб ты же не думаешь…

— А я думать не хочу, а просто тебя предостерегаю.

Ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать куда это ведёт, вникнуть в эту обстановку и в нравы местного мужичья.

— Люба, а почему ты его называла грузином?

— А, кто он, если не грузин, попробуй их отличи от настоящих. Представляешь, они называют себя евреями выходцами из Грузии.

Инцидент на пляже был только прелюдией к будущим приставаниям к ней местных мужчин, потому что Вера всё чаще выходила из дому, самостоятельно посещая магазины, встречаясь с новыми знакомыми по ульпану, да, и просто иногда сбегала, куда глаза глядят, чтобы не слушать вечные ворчания и поучения сестры.

Через два месяца девушка поняла, что денег от пособия, получаемых ею в рамках корзины абсорбции, начинает катастрофически не хватать, потому что она прикупила себе немного приглянувшихся вещичек — две пары джинсов, несколько кофточек, симпатичное платье и осенние туфельки, и в кошельке образовалась дыра.

Надо же, в один из ближайших вечеров, Люба зашла к ней в комнату с какими-то бумажками и объявила, что пришли хешбоны (счета) за воду, газ и электричество и, что с Веры причитается сумма в размере двести пятьдесят шекелей.

— Любочка, а у меня осталось только чуть больше сотни, подожди недельку, пока я получу корзину.

Старшая сестра буквально задохнулась от злости.

— Ты, моя красавица, что думаешь, мы шекелёчки куём или нам с Лёвочкой они легко достаются?!

Я уже скоро, как два года буду в Израиле, а не купила себе ни одной такой шмотки, как позволила себе ты.

Бог с тобой, мы переживём и без этих твоих денежек, но на будущее закрепи в своих не путёвых мозгах, что за всё в этой жизни надо платить и не велика барышня, могла бы по вечерам где-нибудь и подработать.

— Люба, а где?

Я бы с удовольствием, а то болтаюсь большую часть дня, как неприкаянная.

— Ага, ты думаешь, что здесь работа под ногами валяется, что не видишь, сколько нашего люда наехало и все хотят подзаработать, а где, на всех взять этой подработки?!

— Люб, может быть куда-нибудь в магазин устроиться, я ведь была в Минске продавцом?

— Не смеши, тут на одно такое место десять просится, а у тебя ещё и языка толком нет.

Вот, что моя миленькая, если найдёшь никаён (уборка) или мыть посуду в ресторане, в каком-нибудь кафе, то это будет твоё счастье.

— Люба, я ведь могу убирать, ты ведь знаешь, что я не белоручка, только где найти такое место, где воспользуются моими услугами?

Помоги, если можешь…

— Я тебе плохой в этом деле помощник, но спрошу у наших баб, может, кто-нибудь наведёт на никаён, ведь без протекции и на такую чёрную пахоту здесь не устроишься.

Действительно, через парочку дней, вернувшаяся с работы Люба сообщила сестре радостную новость, что её бухгалтеру нужна никаёнщица (уборщица), правда, та волнуется, а вдруг молодая девушка не справится, с работой на большой вилле, всё же два этажа, шесть комнат и куча подсобок.

— Верка, не подведи меня, чёрт его знает, что она ещё придумает на твои руки.

— Любочка, но ведь этой работы мне хватит на целый день.

— А ты, что хотела, конечно, пропустишь когда-нибудь ульпан, в общении с ивритоговорящими быстрей наблатыкаешься в языке, чем за партой.

Мой Лёвочка даже двух недель не посещал ульпан, а вон, говорит, и неважно, что с ошибками и многое не понимает, но главное, его понимают, и тебя поймут, когда им будет надо.

— Хорошо, я согласна.

— Ещё бы, не согласиться, я чуть уговорила нашу Ронитку, ты не представляешь, как она крутила носом, узнав, что тебе всего восемнадцать лет.

В назначенный день, за Верой заехала на своей машине работодательница — бухгалтер Любы и отвезла к себе на виллу.

Девушка, глянув на дом, впала в панику — это же, сколько надо времени, чтобы убрать такую домищу…

Ронит, так звали хозяйку, провела её по комнатам, подсказала, где брать моющие средства, показала откуда начинать уборку и где заканчивать и уехала на работу, заявив, что в середине дня, она покажется, чтобы проконтролировать работу.

Хозяйка уехала, а Веру охватила уже настоящая паника.

Несколько минут девушка смотрела ошалевшими глазами на огромное помещение, на лестницу на второй этаж, мебель, кухню… и ужас накатывал на сердце, заставляя вспотеть, не приступая ещё к работе, но она взяла себя в руки, отогнав все посторонние мысли, и начала уборку со второго этажа, где располагались спальни четырёх детей.

Зайдя в первую, ужаснулась — на разобранной кровати и полу валялись кучей одежда вперемешку с обувью.

На письменном столе и на книжных полках были разбросаны магнитофонные кассеты, бумажки от жвачек и конфет и прочий мусор, а может быть и нужные вещи.

Вера решила для себя не задумываться ни о чём, а приступить к работе, а там будет видно.

Переодевшись в спортивные штаны и майку, она собрала с кровати и пола одежду и сложила в стопку, застелила кровать, навела порядок на письменном столе и полках, сложила всю разбросанную мелочь, выкинула мусор, вытерла пыль и посмотрела на часы… провозилась больше часа, никуда такое не годится, никто её не будет держать такую медлительную и платить семь шекелей в час. О сумме почасовой оплаты ей сообщила хозяйка перед тем, как уехать.

В следующих спальнях Вера уже не разглядывала бедлам, а сразу же бралась его искоренять и дело пошло гораздо быстрей.

Когда она уже мыла полы в убранных четырёх спальнях, появилась хозяйка.

Женщина пробежалась по комнатам, придирчиво всё осмотрела и было видно, что осталась довольной, но пожурила девушку за то, что она убирает очень медленно, думала застать её уже на нижнем этаже.

Вера домыла полы и лестницу и пошла сменить в ведре воду, но её остановила неожиданным вопросом Ронит:

— Ты что-нибудь кушала, пила?

Вера отрицательно замотала головой.

— Нет, так не годится, мой руки и садись к столу, отдыхай, а я пока тебе сварю макароны и разогрею в микрогале (микроволновке) шницеля.

Девушка попыталась возражать на своём корявом иврите, и от этого, страшно смущаясь, но хозяйка и слышать не хотела, совершенно, не обращая внимания на её произношение и постановку слов на иврите.

— Если ты не покушаешь и не отдохнёшь, то скоро упадёшь, а мне надо, чтобы ты закончила уборку, развесила постиранное бельё и немого поутюжила, там собралось несколько рубашек мужа.

От этой перспективы у Веры разболелась голова, уже сейчас от тяжёлой физической работы ломило с непривычки всё тело, а здесь заданий хватит до четырёх часов, если не больше.

Вера покушала макароны в томатном соусе с куриными шницелями, попила вместе с хозяйкой кофе и ей страшно захотелось упасть на диван и не шевелиться, но не тут-то было.

Ронит уехала, а Вера, превозмогая усталость, сонливость и ломоту в костях, схватилась за швабру и тряпку, не представляя, как она сможет со всей оставшейся работой справиться.

Хозяйская спальня, находящаяся на первом этаже, не доставила ей много хлопот, всё же Ронит и её муж не были такими «засранцами», как их дети.

Вера поразилась количеству бутылочек и баночек, стоящих на тумбочке и комоде.

Она даже позволила себе понюхать большинство из них и опьянела от приятного запаха французских духов и кремов.

К трём часам дня Вера, наконец, дошла до кухни, до этого тщательно вымыв ванную, душевую и три туалета.

Спина разваливалась на части, ноги дрожали, а руки выкручивала такая боль, что в пору было бежать в поликлинику, но она, сжав зубы, продолжала уборку.

Вскоре, один за другим стали возвращаться со школы дети — старшему мальчику было уже лет шестнадцать, а младшей девочке около десяти.

Ребята с интересом разглядывали Веру, не стесняясь, задавали ей вопросы и нисколько не потешались над её корявым ивритом, помогая в разговоре подбирать нужные слова.

Каждый из детей сам себе набирал кушанья по своему выбору и садился за стол, во время еды без конца болтая, махая руками и смеясь.

Вера поняла, что уборки на кухне сейчас никакой уже не получится и взялась развешивать, выстиранное к этому времени в машинке бельё, а, затем, разложив гладильную доску, начала утюжить рубашки, которых оказалось не меньше полтора десятка.

Девушка уже не обращала внимания на усталость, на боль в пояснице, ногах и руках, а машинально гладила и гладила.

К своему ужасу вдруг вспомнила, что её ещё ждёт наполовину убранная кухня и ей от этой мысли стало плохо.

Сложив рубахи в шкаф, попила соку и приступила к самой тяжёлой работе на исходе своих последних сил.

Время для неё потеряло счёт, когда появилась на кухне хозяйка, она только взялась за посуду:

— Ты, что не нормальная, а посудомоечная машина для чего, что у вас в Русии (России) нет таких?

Вера, как могла объяснила, что может быть и есть, но она никогда ими не пользовалась.

Ронит быстро переоделась и начала помогать Вере убираться на кухне, без конца болтая, шутя и задавая бесконечные вопросы.

В полшестого, Ронит выдала Вере семьдесят шекелей, поблагодарила за хорошую работу и отвезла её домой, заявив, что сообщит сестре, когда ей в следующий раз прийти на никаён.

Увидев, вошедшую в дом девушку, Люба от её ужасного вида чуть не обомлела:

— Верка, что с тобой сделали, ты сама на себя не похожа, разве можно так вкалывать, лучше лишнюю тряпку не купить, но не пахать так, чтобы доводить себя до такого состояния.

Вера через силу улыбнулась.

— Любочка, я просто не привычная к такой тяжёлой работе, ничего, втянусь.