Тэсса на краю земли

Глава 7

Фрэнк проснулся как от рывка, испугавшись, что слишком крепко заснул.

И тут же понял, что его разбудило.

Невозможная пугающая тишина, от которой он так отвык.

Окно было чуть приоткрыто, и за ним слышались редкий дождь и немного моря.

И больше ничего.

В тюрьме, даже в изоляторе, никогда не было такой тишины.

Где-то всегда кто-то вздыхал, стонал, ругался, трахался, дрался, кололся, играл в карты. Кто-то кого-то насиловал, и кто-то кого-то убивал.

Перевернувшись на удобной кровати, Фрэнк уставился на сизое унылое небо, за которым не было видно солнца. Он любил такую погоду — пасмурную и безрадостную.

Номер в пансионате казался чужим и ненадежным — словно Фрэнка вот-вот выгонят отсюда на улицу. Тэсса Тарлтон просто сорвала с доски ключ и кинула его Фрэнку. Про оплату она ничего не сказала.

Денег у него было немного.

После того как тяжелые серые двери тюрьмы с грохотом захлопнулись за спиной, Фрэнк некоторое время так и стоял на голом асфальтовом участке без всякой растительности. Воздух показался ему разреженным, как на большой высоте, и, как на большой высоте, у Фрэнка закружилась голова. Позади остались лабиринты бараков из красного кирпича, пять покушений на его жизнь и три попытки ослепления. Фрэнку пытались вырезать глаза, выколоть их и плеснуть в них кислотой.

Но на мгновение, на короткое невыносимое мгновение захотелось заколотить руками по серым бронированным дверям и попроситься обратно. В ад, где количество самоубийств и убийств втрое превышало британскую статистику. Где персонал не выдерживал, сходил с ума и устраивал забастовки. Кроме забастовок, надзиратели срывались и на своих подопечных — били озлобленно, по-звериному и без всякого повода. Фрэнку еще и мешок на голову надевали, чтобы не встречаться с ним взглядом.

И все же это привычное бессмысленное насилие пугало в ту минуту Фрэнка меньше, чем огромный и недружелюбный мир, наедине с которым он оказался.

Взяв себя в руки, он решительно зашагал к желтым автоматическим турникетам, полностью уверенный в том, что сейчас охранники засмеются и вернут его обратно в камеру.

Но железяки лязгнули и открылись.

До ближайшей автобусной остановки было четыре минуты пешего хода, и Фрэнк поймал себя на том, что плетется нога за ногу.

Потом он тридцать минут трясся в автобусе, уставившись в окно, но все равно напрягался каждый раз, когда к нему кто-то приближался.

Старенький мамин дом, узкий и тесный, за прошедшие годы совсем облупился.

Прежде, когда Фрэнк был еще маленьким, у них был уютный особняк с лужайкой и видом на реку Эйвон. Все закончилось в тот день, когда он взглянул в смеющееся лицо отца, а тот возьми да и выложи, что у него давно роман с соседкой и что он уже почти решил уйти от мамы, да только она очень не вовремя залетела.

И они с мамой переехали в эту лачугу, а потом родился Алан, и денег совсем не стало.

Фрэнку было пять, и тогда он еще не понимал, почему мама все время злится на него, почему отворачивается и велит ему смотреть в пол. Зато он запомнил первую оплеуху — в тот раз, когда не послушался и упорно поднимал лицо, ища материнского взгляда.

С тех пор таких оплеух от разных людей было много, но он так и не научился прятать глаза. Только Алан всегда смотрел на него открыто и прямо, но Алана больше не было. Разбился на дороге.

Встреча с матерью вышла отвратительной. Она постарела и выглядела усталой, несчастной и испуганной. Смотрела в стену или разглядывала свои ноги. Ни о чем не спрашивала и ничего не рассказывала. Только дала адрес кладбища, где похоронила Алана. И Фрэнк понял, что никогда больше к ней не вернется.

Он вывел из гаража проржавевший пикап и отправился прямиком в Нью-Ньюлин.

У Фрэнка не было какого-то особенного плана, и он понятия не имел, что это за место.

Просто ехал и ехал, пока не приехал к морю.

В Нью-Ньюлине было мало домов, но все они казались крепкими и основательными. Как будто сюда переезжали насовсем, до самой старости, а не просто провести какое-то время.

Буйная зелень и гранитные скалы.

Цветы на клумбах и пыльная неасфальтированная дорога.

Здесь вольготно разгуливал ветер и оглушительно стрекотали птицы.

Не было круглосуточного гула города, шума машин, человеческой разноголосицы.

И здесь была Тэсса Тарлтон.

Фрэнк не сразу, но достаточно быстро это увидел: от нее исходила ненавязчивая мощная сила, фоновая, ровная, неиссякаемая.

Невысокая, тощая, самая обыкновенная, она ловко притворялась просто человеком, но, разумеется, давно не была им.

Великий инквизитор Тэсса Тарлтон.

Единственная за всю историю ордена, кто смог проработать более пяти лет — втрое дольше. За это время мрак должен был полностью поглотить ее, и он поглотил — безумие, накрывшее Лондон, — но Тэсса выглядела нормальной. Валяла дурака, величала себя мэром и шерифом и позволяла непуганым местным спорить с ней и писать про себя какие-то гадости в газетах. Возилась с курицами и зомби, сажала цветы на кладбище и разгуливала по деревне в пижаме.

Фрэнку так хотелось прикоснуться к ее силе, что он затеял совершенно дурацкую драку, прекрасно понимая, каким будет исход.

Он и забыл тот азарт, который получаешь от боя, если на кону не стоит твоя жизнь. Когда не надо сражаться отчаянно, как в последний раз, а можно просто получать удовольствие.

Это было похоже на те времена, когда Фрэнк только входил в бои без правил.

И вот — он лежит на мягкой кровати, и постельное белье пахнет морем и цитрусовым кондиционером, и за окном дождь с морем смешались в одно молочное марево, и совершенно непонятно, что делать дальше.

Остаться в Нью-Ньюлине и впустить в свою жизнь всех этих людей? И белокурого мальчика, добровольно вставшего под взгляд Фрэнка, и двух толстячков с мохнатыми ушами, и ту стерву, которая демонстративно не открывала глаз, и кудрявую пекаршу с ее веселым любопытством.

Этого сумасшедшего художника, которого вчера вырвало на кухне Тэссы, и похожую на ацтекского божка девушку в ярких гольфах на кривых ногах, и черт знает кого еще.

Уехать и драться за свою жизнь до тех пор, пока он наконец не проиграет? Прятать глаза, переезжать с места на место, привыкать к вечному одиночеству и к ненависти, которая обвивала Фрэнка с раннего детства?

Если родная мать не могла выносить его, то кто же сможет?

Ответ прозвучал сразу.

— Фрэнк, — раздалось из коридора, — это Тэсса Тарлтон. Открывай поживее, у нас полно дел!

Он посмотрел на часы — шесть утра.

Самое время для частных визитов.

Встав с постели, Фрэнк распахнул дверь.

Тэсса в серой футболке и удобных джинсах протянула ему стаканчик кофе — она выглядела разбитой и усталой. Как и вчера утром, кстати. Кажется, она была из тех людей, кто оживает только к обеду.

— Пятнадцать минут на сборы, — объявила Тэсса. — Я жду тебя внизу.

Фрэнк уложился в десять.

— Твою мать, — с чувством сказал Фрэнк, когда они вышли из пансионата.

На стоянке рядом с его облезлым дряхлым пикапом стоял роскошный черный катафалк. Линкольн, чтоб его.

Тэсса раскрыла зонтик над их головами.

— Вперед, — легко воскликнула она и подтолкнула его в спину.

Он помнил — вчера она сказала, что поведет сама, поэтому двинулся к пассажирскому сиденью. Тэсса заботливо держала зонтик над его головой, для чего ей приходилось высоко тянуть руку вверх. Фрэнку хотелось сказать, что это лишнее, но он решил не выпендриваться.

Убедившись, что он устроился в шикарном салоне, Тэсса обошла блестящий нос линкольна и плюхнулась на свое место.

Первое время они ехали молча. Фрэнк ни о чем не спрашивал, а Тэсса ничего не говорила. Она спокойно управляла этим чудовищем, легко проскочила проселочные, чавкающие грязью дороги и уверенно вывернула на шоссе А30.

— Все равно опять мыть придется, — пробормотала Тэсса. — Хорошо, что через несколько миль дождь закончится.

— Откуда ты знаешь? — удивился Фрэнк.

— Потому что у Одри не самый большой радиус поражения.

Этого он не понял, но не стал больше ничего уточнять. Фрэнк так и не решил, хочет ли он знать про жителей деревни лишние подробности или все-таки уберется из Нью-Ньюлина восвояси.

Откинувшись на спинку сиденья, он повернулся к окну, глядя на ровные поля с редкими деревьями и холмами, время от времени мимо пролетали черно-белые вальяжные коровы, тяжелый линкольн резво обгонял на узкой двухполоске фермерские грузовики и запыленные легковушки.

Тэсса относилась к правилам движения равнодушно, и это тоже восхитило Фрэнка.

— Как там этот… твой нервный? — откашлявшись, спросил он. Фрэнк редко испытывал желание поговорить, но вся эта пастораль вокруг настраивала на сентиментальный лад.

Странно, что по пути сюда он этого не замечал. Просто пялился на дорожное полотно, а не по сторонам.

— Холли Лонгли? Поломался, — ответила она равнодушно. — Жаль.

Это удивило Фрэнка. Ему-то казалось, что Тэссу давно должна перестать задевать чужая неприязнь. Инквизиторов никто не любил — они считались падальщиками. Полезными, но мерзкими.

— Ты расстроилась? — уточнил он недоверчиво. — Из-за этого?..

— Расстроилась, — согласилась Тэсса. — Придется выпустить его на волю.

— Эй, ты же посадила его под арест на три месяца!

— И ты первым возбухнул, что это незаконно… Однако в таком состоянии он совершенно бесполезен и даже вреден. Боюсь представить, что будет излучать его картина, нарисуй он ее сейчас. Нет уж, — Тэсса поморщилась, — мне и собственных кошмаров хватает. Не будем усугублять.

Про кошмары Фрэнк знал все.

— Как тебя, такую мелкую, вообще занесло в инквизиторы? — поинтересовался он.

— Как всех, — пожала плечами Тэсса, — на профориентации в старших классах. Потом специализированный колледж, и понеслось. Семья тут же отказалась от меня, только бабушка еще несколько раз приезжала. Дочь-инквизитор в семье школьных учителей. Позорище!

— Несправедливо, — оценил Фрэнк. — Ты же не могла отказаться, не было у тебя такой возможности.

— Не было, — задумчиво отозвалась она, — но я и не собиралась отказываться. В пятнадцать мне казалось это таким героическим — спасать мир от разных тварей, защищать людей. А тут еще и родители против. Словом, — Тэсса хмыкнула, — я считала себя очень крутой девицей.

— А теперь?

— А теперь я еще круче, целый шериф!

Фрэнк усмехнулся.

Они проехали стоявшую возле самой дороги ферму. На солнце плескались развешанные во дворе простыни, и Фрэнк вдруг от души зевнул, подумав о том, что тысячу лет ему не было так хорошо.

Так безопасно.

Проснулся он от громкого автомобильного гудка.

Вздрогнул.

Поспешно огляделся.

Длинный линкольн пытался втиснуться в узкий переулок, со всех сторон нависали серые двухэтажные домики, так тесно прилипшие друг к другу, что казались единой стеной.

— Где мы? — хрипло спросил Фрэнк.

— В Ньюлине, — Тэсса еще раз яростно просигналила, сгоняя с дороги автомобиль с надписью «Самая свежая рыба».

Фрэнку помнилось, что собирались они в Эксетер, а Ньюлин находился чуть в стороне. Но он снова не стал задавать никаких вопросов — ему было, в общем, все равно, куда ехать.

Пробравшись сквозь переулок, они вдруг выехали к морю, и Тэсса набрала скорость, заставляя катафалк резво нестись по набережной. Возле рынка она резко притормозила, они синхронно качнулись вперед, а потом Тэсса вышла из машины, и Фрэнк поспешил за ней.

— Тэсса Тарлтон, — прогрохотал громкий голос, и огромный мужчина, подбоченившись, выпрямился над лотками с рыбой. — Ты бы еще на вертолете прилетела. Что это, мать твою, за катафалк?

— Это и есть катафалк, — крикнула она в ответ, открыла вместительный багажник, и Фрэнк испугался, что сейчас он увидит гроб. Но дела обстояли еще хуже: в машине стояли прозрачные контейнеры с обложенной льдом рыбой, ящики с овощами, какая-то зелень и деревянные подносы с кексами.

Тэсса подхватила несколько ящиков и легко потащила к лоткам.

Фрэнк знал, что не надо ей помогать и что она сильнее его, но едва не рванул, чтобы забрать у нее эти ящики.

Вместо этого он взял корзину ровной, крупной и удивительно аппетитной моркови.

— Как там малыш Сэмми? — весело спросил здоровяк, принимая товар.

— Сэммуэль Вуттон, — сказала Тэсса для Фрэнка. — Однажды он психанул, уехал из Ньюлина и основал Нью-Ньюлин. Дедушка нашей Мэри Лу, это которая вчера кормила тебя тыквенным пирогом, Сэму семьдесят восемь лет, и он собирается открыть в деревне устричную ферму.

— Да ладно, — восхитился здоровяк.

— Камила Фрост, как ты понимаешь, против. Она вообще против всего.

Камила — эта та неприятная дамочка из газеты, которая наговорила гадостей про Фанни, сообразил Фрэнк.

— Божечки, — здоровяк с таким восторгом уставился на морковь, будто готов был перецеловать каждую. — Только у Бренды растут такие идеальные овощи!

Бренда — это чокнутая старуха с зомби-курицами.

Нет, Фрэнк не выживет среди этих сумасшедших.

На всю деревню ни одного нормального человека.

От запаха выпечки у него даже голова закружилась — таким голодным он себя ощутил.

— Терпи, — не глядя на него, сказала Тэсса. Она сосредоточенно считала выручку. — Скоро позавтракаем.

— Кто это? — вдруг заинтересовался здоровяк. — Новый житель вашей психушки?

Тэсса подняла голову от пачки купюр и дала ему щелбан.

Глаза у здоровяка стали круглыми и жалобными.

— Как мэр деревни Нью-Ньюлин я осуждаю подобные высказывания, — рявкнула она.

— Ты совсем обалдела? — возмутился здоровяк, потирая лоб, и Фрэнк опять поразился тому, что люди не ощущают исходящей от Тэссы опасности. — Звезданулась из-за того, что вас настоящая звезда навестила?

— Кто? — рассеянно переспросила она, пряча деньги в бумажник.

— Холли Лонгли! Самый модный художник десятилетия!

— Ты что, Барти, любитель искусств? — прищурилась Тэсса.

Здоровяк стал еще крупнее, поскольку раздулся от гордости.

— Холли — кумир нашего города, — провозгласил он, — ведь он внук того самого Уолтера Лонгли, который прославил Ньюлин на весь мир. Постимпрессионизм, понимать надо.

Лицо у Тэссы стало таким изумленным, как будто одна из рыбин начала читать сонеты Шекспира:

— Подожди, ты-то откуда знаешь, что Холли Лонгли в Нью-Ньюлине?

— Так Фанни у себя в соцсетях сто фотографий уже выложила, — и здоровяк с готовностью сунул ей под нос телефон. Внимательно следя, чтобы не столкнуться с ним взглядами, Фрэнк подошел ближе и тоже уставился на экран.

— Вот, — сказал здоровяк, — ваша Фанни, правильно? Она всегда приезжает с Кевином. Стало быть, Холли в Нью-Ньюлине. Логика!

На фото действительно была Фанни в обнимку с немного напуганным художником.

На другом снимке совершенно свежий и жизнерадостный Холли Лонгли смеялся под дождем на каменистом берегу. Волны взмывали выше его головы, и белая пена грозилась вот-вот поглотить его. Надпись гласила: «И сказал Холли Лонгли, что вчера он встретил чудовище, и оно заворожило его. Если он погрузится во зло, то сможет ли понять добро?»

— Мудак, — неожиданно для себя выплюнул Фрэнк.

— Гений! — сурово поправил его здоровяк и обидчиво отнял телефон.

Вырулив с рынка, Тэсса едва не снесла столб, проскочила по встречке и рванула по дороге, которая пролегала вдоль моря. Фрэнка ослепила сияющая водная гладь, мерцающая под пылающим солнцем.

Желудок сводило от голода: за вчерашний день он раздобыл только кусок тыквенного пирога, а вместо ужина у них была драма с блевотиной.

— Тайская, итальянская, китайская или индийская? — спросила Тэсса.

— Любая, — быстро сказал Фрэнк. — Которая ближе.

Она неожиданно мягко рассмеялась.

— Да они все тут близко. Мы же в туристическом аду.

— Я бы съел обычной рыбы, — признался Фрэнк неловко. — А то третий день на море таращусь, а все без толку.

И спустя каких-то двадцать минут они уже оказались в небольшом ресторанчике на берегу, и Фрэнку понадобилось все его самообладание, чтобы не наброситься с урчанием на ньюлинскую треску в кляре с жареной картошкой, горошком и домашним соусом тартар.

— Основная проблема с устричной фермой, — рассуждала Тэсса, лениво ковыряясь в мидиях, — что один Сэм не справится, а местные жители вовсе не стремятся к тяжелому труду. Бюджет Нью-Ньюлина в основном пополняется за счет кладбища, а на эти деньги асфальт не постелить и пляж не благоустроить.

Фрэнк слушал ее вполуха, пытаясь осмыслить тот простой факт, что еще несколько дней назад он находился в вонючей камере на шесть человек, а сейчас сидел в ресторане на берегу моря и ел вкуснейшую рыбу, а напротив него Тэсса Тарлтон что-то говорила об устричных фермах и ей можно было прямо и открыто смотреть в глаза — сколько угодно.

И впереди еще тридцать часов дороги в блестящем черном катафалке и столько же обратно — вероятно, с гробом в багажнике.

— Я мог бы помочь этому вашему Сэму с фермой, — словно со стороны услышал Фрэнк свой собственный голос, — в свободное от сантехнических дел время.

Тэсса широко улыбнулась ему:

— А хочешь королевских креветок в имбирном соусе? За счет деревни Нью-Ньюлин.