Тимка-новосёл

Глава третья. Собирались недолго

Кончилась зима. Снег таял и шумливыми ручейками бежал по канаве. Бабушка говорит, что весной снег убегает в моря-океаны. Тимке жалко снега, ведь так хорошо по нему скользить на лыжах; можно с разбегу ухнуться в сугроб и не ушибиться. Правда, снег тоже бывает вредным, особенно когда его поешь: он застревает в горле, и от этого становится больно голове и очень жарко. Боль в голове и жар во всём теле мама называет ангиной. Она сердится на то, что Тимка не послушался её и наглотался снега. Юлька тоже ела снег, но ангиной не заболела.

— Мама, почему Юлька не заболела ангиной? — спрашивает Тимка.

— Юлия — закалённая девочка, а ты у меня хлюпик. Понимаешь? Хлюпик!

Опять новое и непонятное слово — «хлюпик»!

— Если бы не болел, — говорит мама, — давно бы уехал к отцу. Не вздумай наглотаться ещё чего-нибудь.

Поехать очень хочется. Отец не станет ругать за какой-то маленький комочек снега, он и сам ел снег и даже хвалился, что может глотать его сколько угодно и не заболеет. Здорово! Другое дело — мама: она никогда не ела снега, она даже не сосала сосулек. Вон они повисли с крыши сарая и, словно стеклянные, поблёскивают на солнце. Вкус их хорошо знаком Тимке — они твёрдые, как сахар, но не очень сладкие.

Тимка сидит на кровати и смотрит в окно. С улицы слышны знакомые голоса. Громче всех кричит Юлька. Она, наверное, опять гоняется за голубями.

Юлькиного занятия — гоняться за голубями — Тимка не одобрял. Незадолго до болезни он даже поссорился с ней. Девочка подобрала на заднем дворе кем-то выброшенную клетку и задумала посадить в неё голубя. Доверчивее всех оказался тёмный голубь с белым хвостом: он смело подошёл к девочке, рассчитывая, что та хочет покормить его, и совсем не ожидал, что окажется в руках. Уговорить Юльку отпустить голубя Тимке не удалось. Птицу пришлось отнять силой. Девочка разревелась и нажаловалась своей маме. Та не разобралась, кто поймал голубя, и назвала Тимку безжалостным мальчишкой. Тимка обиделся и не стал объяснять, что птицу поймал не он, а Юлька, и безжалостной нужно было назвать её.

После истории с голубем Тимка решил не играть с Юлькой. Потом он заболел ангиной и к нему никого из ребят не пускали. Но сегодня мама сказала, что Юлька может прийти.

Девочку привела бабушка. Юлька, увидев Тимку на кровати, сморщила веснушчатый нос и нараспев сказала:

— Ох и худой же ты, Тимка! У тебя, наверно, совсем не осталось силы?

Тимка и сам знал, что он похудел; это он видел по рукам: они стали тоньше и белые-пребелые. Но чтобы у него не осталось силы?! Как бы не так! Силы у него много, и если Юлька хочет, он может показать ей свою силу.

— Давай сожму руку! — предлагает Тимка. — Сразу заплачешь!

— Ну уж и заплакала! — храбрится Юлька, но руку дать не решается.

— Струсила? Да, струсила?

— А вот и не струсила! А руки до боли тебе не сжать! У тебя силы не хватит.

В разгар спора вошла бабушка и сказала, что Тимке надо мыться в ванной.

— Он совсем выздоровел? — спросила Юлька и участливо посмотрела на Тимку.

— Выздороветь-то выздоровел, да силёнками подорвался, — ответила бабушка.

— Ну, что я говорила! — торжествовала Юлька.

— Я сильный! — вскочил на ноги Тимка и, обхватив бабушку, попытался повалить её на подушку.

— Ишь ты сильный какой… Шею-то не жми! — начала уговаривать бабушка. — Пошли мыться. Вот грех-то какой!..

Начались приготовления к отъезду. Мама отбирала вещи и складывала их в чемодан.

— Разреши мне помогать! — пристал Тимка. — Ну, разреши! Я помогать хочу!

— Тимочка, сядь в сторонку! — попросила мама.

Опять — «сядь в сторонку»… Оседлав стул, Тимка неодобрительно рассматривал вещи. Ему казалось, что мама отбирает совсем не то, что нужно. Зачем-то уложены длинные, в полоску штаны. На них просто не хочется смотреть. Или вот куртка с мешком вместо воротника. Мама говорит, что без этой куртки в степи не обойтись. Но она же знает, как он ненавидит эту куртку! Куртку купили осенью. Стоило ему появиться в ней на дворе, ребята принялись смеяться. Юлька назвала куртку балахоном, а Тимку балахонщиком. И вот эту куртку хотят взять с собой! Пусть мама сколько угодно уговаривает, он ни за что не наденет эту балахонистую куртку. У него есть матросская тужурка; не беда, что она короткая и жмёт под мышками, но он любит её и в степи будет ходить только в ней.

Сидеть на стуле и смотреть, как в чемодан укладывают вещи, скучно, тем более, что у Тимки есть свои вещи, которые тоже надо уложить. Интересно, позволит ли мама взять папин походный мешок? Он большой, в него можно уложить всё-всё!

Отобранные мамой вещи не уместились в чемодан, и она принесла походный мешок с кожаными скрипучими ремнями и большими пряжками. Тимка понял: надежда заполучить папин мешок рухнула. Как же с игрушками, беспокоится Тимка. Ведь их немало: кинескоп, старые ходики, праща, мечи. Да разве всё перечислишь!

— Вот как будто и всё! — радуется мама.

— Игрушки! — напомнил Тимка.

— Их, Тимочка, отправим товарным поездом, — ответила мама. — Багажа и так много, а игрушек у тебя полный ящик.

Товарным поездом? Когда же он их привезёт на целину? Нет, так нельзя!

Мама уходит на кухню. Надо скорее уложить игрушки! Тимка поспешно отбирает из ящика то, что, по его мнению, нужнее всего. Но вот отбор закончен.

— Ох, ты! — восклицает Тимка и кидается к книжному шкафу. Он достаёт из него букварь, коробку с цветными карандашами, тетрадку и резинку, хватает первые попавшиеся книжки и возвращается к походному мешку. Расстегнуть ремни — дело нехитрое. В мешок легко уместились батарейки от карманного фонаря, молоток. Труднее было втиснуть кинескоп, а ходики и клещи пришлось отложить в сторону. Из нужных книг удалось засунуть только две: букварь и «Дядя Стёпа милиционер».

Затянуть ремни оказалось нелегко. Но вот мешок завязан, и вовремя: в комнату вошла мама. Ничего не подозревая, она садится за проверку тетрадей. Тимка знает, что это надолго и ему надо заняться каким-нибудь делом. Неплохо бы сейчас выстругать лодку-подводку, но мама не любит, когда сорят в комнате, а на кухню выходить запрещено: там газовая плита. Была бы дома бабушка, можно было бы попросить её почитать книжку.

Тимка достаёт из шкафа толстую книгу сказок. Перелистывать и смотреть картинки одному неинтересно, а мама занята.

Комната погружается в сумерки. Мама включает свет и снова читает тетради. Приходит бабушка. Тимка помогает ей раздеться. Бабушка была в бане; лицо у неё красное, а руки мягкие и пахнут берёзовым веником.

— Бабушка, — просит Тимка, — почитай книжку! Ну, почитай!

— Мать сейчас уйдет, сложим вещи, тогда почитаю, — пообещала бабушка.

Мама ушла. Бабушка, повздыхав, внесла в комнату корзину. Тимка помнит эту корзину — прошлой весной её брали с собой в деревню. В неё тогда укладывали кастрюли, тарелки, ложки, а сейчас бабушка укладывает кофты, одеяло и подушки.

Тимка наблюдает, как бабушка бережно складывает огромный шерстяной платок; мальчику хочется подсказать ей, куда положить платок, чтобы он не помялся. Но пусть уже она делает так, как ей нравится, а то, чего доброго, рассердится и прогонит спать.

— Тимоша, куда же ты свои игрушки-то положишь? — спрашивает бабушка. — Может, в мою корзину?

— Ой, бабушка! — срывается с места Тимка и, обхватив старушку за шею, задыхаясь от радости, шепчет: — Ты у меня, бабушка, самая хорошенькая! Самая… самая…

— Какая же я хорошенькая? За шестой десяток годков перевалило… Я уже старая-престарая! Неси-ка игрушки-то!

В корзину все игрушки не уместились. Тимке было жаль оставлять длинный широкий меч, о котором отец говорил, что такой меч мог быть только у Александра Невского. Меч и ещё много чего пришлось оставить.

Вокзал. В вагоне мама, одной рукой прижимая к себе Тимку, а другой приглаживая на его голове непокорный вихор, долго наказывает бабушке, чтобы та хорошенько присматривала за внуком.

Тимка понимает, что если бабушка вздумает строго выполнять мамины наказы, то ему нельзя будет ни бегать, ни стоять под дождём, ни прокатиться на машине. Но, возможно, бабушка всё же разрешит побегать наперегонки с ребятами, поваляться на траве и пострелять из рогатки.

Поезд отошёл. Тимка вспомнил, что он забыл спросить у мамы, когда она приедет к нему. Хорошо, если она подольше будет в городе, тогда можно будет успеть осмотреться на новом месте, придумать интересную игру. Но всё-таки жалко, что все из дому уехали, а мама осталась одна…

В купе вошла проводница. Она была в очках, громко разговаривала и Тимке показалась очень строгой.

Закончив проверку билетов, проводница принялась ворчать на то, что маленького и хилого мальчишку тащат куда-то в неведомую даль.

Маленького и хилого! Тимка не сдержался и крикнул:

— Я не маленький! Я скоро в школу пойду! Я сам еду к папе и нисколько не боюсь, что целина только степь, холодина и мало людей!

— «Я, я»! — передразнила Тимку проводница. — Ишь заякал! То-то, не маленький! От горшка два вершка! Школ для вас там ещё не настроили. Не настроили, говорю!

— Там будет школа! Мне папа говорил, что я учиться буду. Вот!

Усатый сосед-пассажир, потрепав Тимку по щеке, сказал:

— Молодчина, парень! Здорово ты ей отрезал! Быть тебе настоящим новосёлом-целинником!

Поезд идёт быстро. Вагон покачивается.

— Дядя, — обращается Тимка к усатому соседу-пассажиру, — мы будем ехать долго-долго?

— Путь, парень, не близкий, — разглаживая усы, ответил сосед-пассажир. — Каждое утро загибай по одному пальцу; когда на одной руке загнёшь все, а на другой только один палец, считай — приехали.

Тимка готов каждое утро загибать сразу два пальца, так хочется увидеть степь и отца.

Скорее бы!