Todo negro

Человек из Ботани-Бэй

Соавтор — Антон Мокин

Джеремайя Смит никогда не бывал в Новом Орлеане. Родную Новую Англию он вообще прежде не покидал.

Отец, проповедник старой пуританской закалки, даже на учёбу в соседний штат отпустил его неохотно. Старик не скрывал радости, когда обучение завершилось прежде срока: юриста из Джеремайи не вышло. Мол, теперь-то сын продолжит семейное дело! Понесёт слово Господне людям сурового края, которые так нуждаются в помощи.

И хотя юный Джеремайя нашёл в Бостоне работу, не связанную с делами церкви, о путешествиях на Юг оставалось лишь мечтать. В год одна тысяча восемьсот шестьдесят первый от Рождества Христова началась война. Одни надели синие мундиры, другие — серые, и брат пошёл на брата.

Больше года назад война наконец завершилась. С тех пор изменилось многое — в том числе для «Компании Уильяма Дадли».

Красивый белый корабль нёс Джеремайю по волнам великой реки Миссисипи. Мистер Уильям Дадли, взявший лишь двоих спутников, не очень-то любил морские путешествия. Настоящий американец, коим Джеремайя себя считал, должен был счесть это необычным для англичанина. Мистер Дадли пояснял: за долгие годы в Британской Ост-Индской компании хватило с него морей и океанов.

Потому до Сент-Луиса добирались сушей, а там сели на речной пароход.

Возможно, путешествие по реке у Дадли не вызывало отторжения — ведь река-то не море. Он выглядел угрюмым, но улыбку на суровом лице Дадли вообще редко доводилось увидеть. Лишь один человек на свете умел вызвать её. Потому нельзя было исключить, что Миссисипи мистеру Дадли всё-таки по нраву.

Хотя скорее дело состояло в ином: владелец компании желал лично взглянуть на будущие торговые пути. Раз война закончилась и Соединённые Штаты Америки остались единой страной — теперь время деловых людей. Окно возможностей распахнулось, а Дадли был из тех, кто без стеснений лезет в окна.

Тем более в такие привлекательные. Новый Орлеан — морские ворота в Миссисипи. Сент-Луис — дверь на Запад, пока ещё так слабо освоенный. Соедини все двери хорошими коридорами — и…

— Папа! Ну оторвись от несчастной газеты. Посмотри: какая красота!..

Красоту и Джеремайя видел. Великую красоту, да вовсе не за окном: прямо рядом с собой.

— Элис, солнышко, мне не до глупостей. Я работаю.

— Мы ведь ещё не приехали…

— Я изучаю место, в которое мы едем. Это тоже работа.

Элис насупила брови, забавно сморщила носик. Она вечно дулась на отца вот так, в шутку — не бывало повода обижаться по-настоящему. Мистеру Дадли вовсе не нравилось, что дочь увязалась за ним в деловую поездку. Однако старый делец ни в чём не умел отказать единственному на свете близкому человеку.

— Смит, ради всего святого: развлеки Элис, раз сам бездельничаешь. Уже жалею, что взял тебя с собой, чёрт побери! Это так ты, стервец, «будешь полезен» в Новом Орлеане? Сидеть и лыбиться?

Рядом с Элис у Джеремайи и правда в основном получалось лишь глупо улыбаться. Именно ради неё юноша напросился в поездку.

Быть может, другого шанса провести много времени с дочерью босса не представится. Джеремайя Смит, конечно, страдал некоторой робостью. Он отнюдь не являлся красавчиком, был полноват, носил очки — словом, не лихой кавалерист. Однако суровое воспитание в доме проповедника дало некоторые плоды.

Джеремайя умел сделать шаг навстречу мечте — а иначе и работу в компании Дадли не получил бы. Однако единственного шага не всегда достаточно. Бывает мало даже двух. В какой-то момент что-то шло не так…

Вот и сейчас. Убедить Уильяма Дадли в своей полезности вышло — на работе Джеремайю Смита ценили. Но как ему сблизиться с Элис? Да ещё под носом у сурового папеньки?

— Ох, Джерри! — она всегда называла Джеремайю так. — Ты знаешь, в Новом Орлеане…

И понеслось щебетание. Про красивые дома, про красивую музыку, про утончённых людей, что говорят на обожаемом Элис французском языке. Уильям-то был холоден к искусству, а уж чего точно не терпел — так это французов и прочих католиков. До мозга костей протестант: одна из причин, по которым приметил некогда юного сына проповедника.

Джеремайя кивал, улыбался и время от времени пытался вставить два слова, но перебить Элис ему было нелегко. Оставалось надеяться, что так начальник и видит задачу «развлекать» — чтобы девушка докучала не ему.

Но в какой-то момент мистер Дадли всё же оторвался от газеты и заговорил.

— Французский! Генерал Батлер и французиков, и всех прочих в Новом Орлеане прижал как следует. Жаль только, что недолго пробыл на должности… Но ты, Элис, поумерь пыл. Боюсь, город твоей мечты остался в довоенном прошлом. Сейчас в Новом Орлеане многое поменялось.

— Но ты ведь сам говорил, что новый мэр…

— Да, новый старый мэр. Монро вернулся, но не обольщайся: я думаю, из старого уклада Юга возродит он лишь худшее. Смит, ты же читал про резню 30 июля?

Джеремайя кивнул. Месяца не прошло со дня, когда сторонники почившей Конфедерации убили на улицах Нового Орлеана две сотни чёрных активистов. Поговаривали, будто сам «новый старый» мэр, управлявший Новым Орлеаном до войны, причастен к этому. И он, и генерал-северянин Батлер — оба строили совсем не тот город-праздник, о котором Элис была начитана и наслышана.

— Читал. Я…

— Вот и расскажи ей.

Джеремайе не хотелось расстраивать Элис, так что заговорил он о другом: Дадли всё равно не слушал. Опять уткнулся в газету.

Да: город-праздник нынче был неспокоен. Окончание войны, большую часть которой Новый Орлеан пробыл в руках северян, тишины не принесло — ситуация лишь пуще накалилась. Очень возможно, но сейчас Элис там совсем не место. Мало желанной романтики, много опасностей.

Но ничего. Уильям Дадли не только выглядел сурово и здоров был настолько, что половину каюты занимал: бока его пиджака оттопыривали револьверы, которыми бизнесмен прекрасно умел пользоваться. Британская Ост-Индская компания — не бизнес в Бостоне: в молодости, ещё до переезда на американскую землю, Уильяму Дадли довелось сражаться против воинственных сикхов. Любимую дочь он в обиду не даст, без сомнений.

И Джеремайя тоже был полон решимости защитить любимую при случае. Может, так Элис и узнает о его любви?

***

Спустя несколько дней Джеремайя Смит мог уверенно сказать: мрачные ожидания мистера Дадли насчёт поездки в Новый Орлеан ни в чём не оправдались.

Во-первых, вполне успешно прошли деловые переговоры — в некоторой степени, пусть весьма скромной, сие было и заслугой юного Смита. Он полагал, что мистер Дадли отметил это. Во-вторых, город оказался прекрасен — будто не случилось тут недавно никакой бойни, будто местное общество не раскололось из-за множества острых вопросов. От французского языка до избирательных прав чёрных. Впечатление обманчивое, поверхностное — но отчётливое.

А главное, кабы то «главное» предложили выбрать самому Джеремайе — прекрасное время, проведённое с Элис.

Уильям Дадли достаточно доверял клерку, чтобы возложить на него задачу присматривать за дочкой — под твёрдое обещание не посещать в Новом Орлеане опасных районов. Джеремайя воспользовался этим доверием с огромным удовольствием. Элис гарцевала по очаровательным колониальным улочкам, заглядываясь на всё вокруг — а он видел только Элис. Девушка без умолку болтала об истории Луизианы, музыке и всём французском, а Джеремайя только слушал её голос.

Кажется, они стали чуть ближе друг к другу. Или Джеремайя просто очень хотел в то верить.

Уезжать планировали на днях, но прежде новые деловые партнёры «Компании Уильяма Дадли» пригласили бостонского гостя отметить заключённые сделки. Джеремайя думал, что речь идёт об ужине в богатом городском доме или на плантации в окрестностях, но нет.

Дадли пригласили в знаменитое, похоже, среди горожан заведение — под названием El Baron.

Это обещало юному Смиту чудесный вечер с Элис: ясно, что мистер Дадли должен был оставить дочь на него. Однако события быстро приняли неожиданный поворот. Элис прознала, что El Baron знаменит выступающими там музыкантами — самыми искусными и необычными не только в Луизиане, но и на всём благословенном Юге.

Дальше вышло ровно так же, как при планировании всей поездки: Элис, чуть покуксившись, легко вынудила отца взять её с собой. А раз так — за девушкой кто-то должен присмотреть. Кто бы это мог быть?

Заведение стояло в самом центре города, почти на берегу Миссисипи. Оно было двухэтажным: верхний занимала публика довольно солидная и всё там происходило чинно, а внизу веселились люди попроще. El Baron Джеремайя нашёл чудным местом. Ничего подобного в Бостоне он не видел. Вроде и далеко не джентльменский клуб — на и не кабак для простого люда. Бар являл собой нечто удивительным образом среднее, пристойное для любой публики.

Он был подобен самому Новому Орлеану: одновременно американскому, французскому и даже немного испанскому.

И музыка действительно играла чудесная. Пока мистер Дадли поднимал с деловыми партнёрами тосты наверху, Элис не сводила глаз со сцены. Пожилой мексиканец поистине виртуозно играл на гитаре — хоть инструмент, конечно, не из высоких. Молодой негр не менее искусно управлялся с клавишами пианино. Звучало даже кое-что струнное. А как пели! Джеремайя не был большим ценителем музыки — но видел, в какой восторг происходящее приводит Элис. Девушка буквально светилась.

Потому и сам юный Смит был счастлив.

Последние полчаса он безуспешно пытался подвигнуть себя на простую, казалось бы, вещь: пригласить Элис потанцевать. Простую, как же!.. В очередной раз: шаг, другой, но на третьем решительность Джеремайи иссякала. Юноша стоял столбом, глядя на любимую, и чувствовал себя идиотом.

Тут и раздался хриплый голос:

— Эй, чико! Да-да, кабальеро в изящных очках. Я знаю, что тебе нужно.

Это сказал человек за барной стойкой. Плотный смуглый старик с лысиной и пышными усами, одетый весьма непрезентабельно.

— Мне?

— Тебе, ми амиго. Теперь нужно выпить. Причём выпить рома, и не того, что я наливаю каждому гостю. Иначе не пригласишь свою красотку сплясать прежде, чем спустится её душный папаша.

Джеремайя позволил себе вслух подивиться тому, как бармен прочитал ситуацию.

— О, амиго! Дядюшка Чичо пожил да повидал. Он знает жизнь!

— Меня зовут Джеремайя. Джеремайя Смит.

— А её?

— Элис.

— Славно. Что же, Джеремайя Смит: выпей за счёт Дядюшки Чичо. Не смотри так, не обеднею. Я не просто бармен: я хозяин El Baron. Уж сорок четыре года как!

— Богатая история у вашего заведения.

— О! Ты бы знал, насколько богатая!

— Я сразу догадался, что хозяин — мексиканец. В Новом Орлеане и французского уже не так много… Не говоря об испанском.

Чичо слегка обиделся.

— Ке ва! Я разве похож на грязного мексикашку? Я испанец! Ты сам, зуб даю, из северян. Нью-Йорк? Нет: думаю, Бостон. А твой патрон — англичанин, угадал? Не люблю англичан, но гости есть гости.

Беседа с Чичо завязалась на удивление легко, а ром приятно расслабил. Джеремайя сам не заметил, как оказался перед сценой, держа Элис за руку. Словно и не приглашал на танец, а вышло всё само собой.

Мастером танцевать он не был, в отличие от Элис: не в доме проповедника и не в колледже тому учиться. Но это не имело значения. Даже прекрасная музыка ничего не значила. Важны были лишь горящие глаза Элис, тепло её руки в ладони Джеремайи и запахов духов.

Всё это было так прекрасно, что появление мистера Дадли юноша тоже заметил не сразу.

— Смит!.. — кажется, босс весьма был недоволен и хотел выругаться, но смягчился, увидев восторг дочери. — Элис, нам пора.

— Ну папа…

— Элис, не капризничай. Смит, ты начал дурно на неё влиять!

— Сэр, я…

Неловкую ситуацию опять разрешил голос со стороны.

— Мистер Дадли! — перед троицей предстал негр с откровенно бандитской рожей, однако одетый куда лучше Джеремайи. — Уже собрались уходить? Позвольте предложить вам немного задержаться. Мой патрон наслышан о вашей амбициозной деловой кампании в Новом Орлеане. И, будучи здесь одним из самых влиятельных людей, очень желает обсудить насколько вопросов, если это уместно. В ином случае — просто угостить вас. Если вы и ваша прекрасная дочь почтите его стол даже недолгим присутствием, это будет великой честью для моего патрона.

Одеть с иголочки можно любого громилу. Однако то, как этот чернокожий говорил, удивляло по-настоящему.

— И кто же твой босс?

— Он предпочитает, чтобы его называли Бароном.

Интересно. Дядюшка Чичо назвался хозяином заведения — но совпадение вывески с тем, как желал быть представленным «один из самых влиятельных людей» Нового Орлеана, показалось Джеремайе не случайным. Мистер Дадли про Чичо, конечно, ничего не знал — и потому уж точно связал El Baron с самим Бароном.

Барон восседал за лучшим столом перед самой сценой — однако здесь, внизу, что любопытно. И он оказался негром.

Влиятельные цветные в Новом Орлеане — вещь, не бывшая удивительной даже до войны. Но то «цветные» — потомки французских колонистов и чёрных рабынь, прекрасные плоды весьма сомнительной практики пласажа. Барон же был самым настоящим негром: чёрным, как сама ночь. Конечно, одет он оказался чрезвычайно броско и дорого, а в зубах держал сигару совершенно неприличного размера.

Мистера Дадли всё это явно заинтриговало. Будучи нетерпимым к католикам и франкофонам, коим Барон определённо являлся, владелец «Компании Уильяма Дадли» на удивление тепло относился к чёрным: даже по меркам ярых янки.

Вскоре Дадли, Элис и Джеремайя уже расположились напротив Барона. Но их появление за столом обрадовало не всех.

Подле Барона сидела женщина: вдвое старше Джеремайи, однако очень красивая. Настолько, что на какой-то миг почти затмила Элис, хоть юноша себя за подобную слабость мысленно выругал.

— Мистер Дадли! Позвольте представить Бриджит, мою супругу.

Прекрасное бледное лицо Бриджит скривилось. Она раздражённо встряхнула головой: рыжая прядь выпала из сложной причёски.

— Не представляй меня ему, будь добр!

Джеремайя догадался, в чём дело. И внешность, и акцент выдавали в этой изысканной даме ирландку: вероятно, по причинам политическим ей претило делить стол с англичанином.

Барон, перекатив в белоснежных зубах сигару, добродушно рассмеялся.

— Прошу простить мою дражайшую супругу! У неё дерзкие манеры, но я никогда не мог ничего с тем поделать. Женщины!..

Не похоже, чтобы Дадли обиделся. Возможно, он не догадался о причинах поведения Бриджит. А может, его просто слишком изумил тот факт, что негр женат на белой — пускай даже ирландке. В стране нынче изменилось многое, конечно, но…

Бриджит поднялась из-за стола, попытавшись и взглядом, и каждым движением выразить такое презрение к Дадли, какое только было возможно.

— Ну что же: деловая беседа вполне может обойтись без Бриджит, если начистоту. Мистер Дадли, до меня дошли на редкость интригующие слухи насчёт деятельности вашей уважаемой компании. Убеждён, что вам будет очень интересно выслушать некоторые вещи, касающиеся коммерции Нового Орлеана, которые вам едва ли сообщили прежде. Дело в том, что…

Сейчас Джеремайе полагалось внимательно слушать, однако выпитый ром и волнение от танца сбили с мысли. Тем более что Элис сидела так близко!..

Минуту спустя мистер Дадли уже весьма оживлённо беседовал с Бароном, а затем они даже подняли тост. Джеремайя совсем потерял нить разговора, бесстыдно любуясь тем, как Элис с присущей ей светской сдержанностью пробует закуски. Отвлекло лишь очередное неожиданное событие: музыка вдруг стихла, зато вновь послышался голос Бриджит.

— Дорогие гости El Baron! Надеюсь, я не очень расстроила вас, прервав всеобщего любимца Хулио Браво и его друзей. Я немного спою, если вы не против.

Никто не возражал: напротив, Бриджит на сцене встретили аплодисментами и восторженным гулом. Больше всех, пожалуй, обрадовалась Элис — которую деловые беседы отца не интересовали совсем. Бриджит, понизив голос, обратилась к сидящим за столом перед ней.

— Позвольте принести извинения за грубость. Я рада всем, кому рад дражайший супруг — и особенно рада прекрасной юной леди, искренне увлечённой обычаями старой Луизианы. Я знаю одну песню… почти ровесницу El Baron.

— Конечно, душа моя, спой!

Бриджит уже отобрала у мексиканца гитару и взяла первый аккорд.

— Глядя в зал судья сказал: проказничать не сметь…

Играла она, конечно, гораздо хуже — это заметил даже Джеремайя, зато хрипловатый голос с сильным акцентом звучал чудесно.

— …на той земле, не то в петле найдёшь ты свою смерть; и будет деревом жильё последнее твоё — птенцам своим твой прах, Джим Джонс, растащит вороньё…

Что и говорить: выбор песни тоже оказался неожиданным. Однако Джеремайя слушал с большим удовольствием — и весь El Baron затих, следя за ирландкой. Прекрасные глаза Элис, кажется, стали ещё больше. Барон улыбался, откинувшись на спинку стула и не сводя взгляда с супруги.

Во всем El Baron песня не понравилась лишь одному человек. Мистер Дадли словно лимон съел.

— Поверь, я правду говорю и нет её верней: там выбьют прочь всю блажь твою, в заливе Ботани-Бэй… Гнал ветер волны во всю прыть, и бриг наш трясся весь — но лучше в воду, рыб кормить, чем в Новый Южный Уэльс…

Сколь бы Джеремайя ни был поглощён и песней, и свой возлюбленной — он заметил, что Дадли уже не просто кривится. Босс заёрзал и сжал стакан так, что вот-вот рисковал порезаться его осколками.

С каждым куплетом он нервничал всё сильнее, и Джеремайя всерьёз обеспокоился — потому что не мог понять причину. Заметил реакцию Дадли и Барон: но его это, похоже, весьма позабавило.

— Но всё ж однажды — в час, когда все спят во тьме ночной, зарежу всех до одного и перебью конвой… Хороший будет им урок: зачем командой всей везли Джим Джонса в кандалах на берег Ботани-Бэй?

Возможно, у каторжной песни были и ещё куплеты, но Джеремайе с Элис не довелось услышать их. С очередным упоминанием австралийской колонии и некого каторжанина Дадли буквально вскипел.

— Мы уходим! — рявкнул он, грубо подхватив спутников под руки.

Напрасно в этот раз Элис возмущалась. Напрасно Джеремайя пытался хотя бы учтиво попрощаться с Бароном и Бриджит. Уильям Дадли поволок клерка и дочь к выходу, не слушая ничего.

Они покинули El Baron так быстро, будто в нём начался пожар.

***

Возвращались молча.

Ради дочери Уильям Дадли плюнул на извечную франкофобию и снял дом в самом Vieux Carré, Французском Квартале — впрочем, ещё до войны креолы стали здесь меньшинством. Остался скорее флёр колониального прошлого.

Сейчас ощущалась тревога. Казалось бы, ничего с утра не изменилось — но шум многолюдной Бурбон-стрит казался Джеремайе неестественным. В голосах, в звуках шагов слышался мотив той самой песни.

По дороге мистер Дадли окликнул чёрного мальчишку, что-то прошептал ему и сунул в руку монетку. Паренёк кивнул и убежал.

Временная резиденция Дадли находилась неподалёку. На первый взгляд жилье показалось Джеремайе скромным, хоть то и был двухэтажный дом. Узкий фасад — футов в двенадцать, жмущиеся к входной двери длинные окна и переходящие одна в другую комнаты создавали впечатление, будто арендатор решил сэкономить. Совсем не похоже на бостонский особняк Дадли, куда Джеремайю несколько раз приглашали на ужин.

Однако Элис принялась воодушевлённо шебетать про новоорлеанскую архитектуру. Оказалось, что мода на такие дома, называемые «ружьями», пришла с Эспаньолы недавно: теперь они становились визитной карточкой города. За улыбку любимой Джеремайя простил «ружью» все недостатки. Но это было утром.

После произошедшего в El Baron дом почему-то казался враждебным и неуютным. Мода острова Эспаньола, значит? Загадочный Барон ведь тоже наверняка был гаитянцем. Такому человеку в Новом Орлеане взяться больше неоткуда. Лишь в той стране самый настоящий негр может стать таким богатым и жениться на белой.

Заперев дверь, Дадли сразу велел готовить вещи к отъезду. Никаких объяснений. Элис изобразила невозмутимость, словно город успел ей наскучить, и принялась собираться.

— Смит! Будь ты проклят, какого чёрта застыл?

Джеремайя хотел расспросить начальника о причинах, но по взгляду понял — не стоит.

Он успел собрать свой немногочисленный багаж, когда в дверь постучали. Джеремайя посмотрел в щель ставни. Мужчина на крыльце явно был ветераном. Это в прямом смысле читалось по лицу: сабельный шрам тянулся ото лба к подбородку. Чуть поодаль стояло ещё двое джентльменов не менее серьезного вида. Джеремайя достал из кармана перочинный нож: сам не понял, зачем.

— Ты этим пёрышком и котёнка не прирежешь. Но за бдительность хвалю. Свои.

Уильям Дадли распахнул дверь.

— Гарри Мак. Вы, значит, мистер Дадли? Приятно познакомиться. А это мои парни… надёжные парни, не сомневайтесь. Один ходил в ту самую атаку с генералом Пикеттом, второй её отбивал. О цене сговоримся.

Род занятий джентльменов больше вопросов не вызывал.

То, что ветераны-янки столковались с бывшими конфедератами, Джеремайю не сильно удивило. А вот то, что Уильям Дадли решил нанять охрану, стало неожиданностью. Весьма неприятной: значит, опасность юноше не почудилась. И она более чем серьёзная.

К своему удивлению, Джеремайя перестал ощущать страх. Даже немного расслабился. Не потому, что рядом появились опытные вооруженные люди: просто неосязаемая ранее угроза стала приобретать конкретные очертания. И Джеремайя Смит её встретит достойно!

С невозмутимым видом молодой человек представился «надёжным парням» и завязал разговор. Мужчины были не из разговорчивых, но оказались куда учтивее, чем можно было ожидать.

— Эй, Смит! — окликнул его Уильям Дадли. — Поди-ка со мной. Разговор есть.

Однако начинать разговор босс не спешил. Он долго сверлил Джеремайю тяжелым взглядом, барабаня пальцами по письменному столу в кабинете. Молодой человек ждал от начальника если не объяснений, то хотя бы команды сматывать удочки. Однако Дадли неожиданно завел разговор о делах, причем делано будничным тоном.

— Сэр… Я думал, мы уезжаем.

— Назначенные на завтра встречи слишком важны. Особенно с Хаммерманом. И ты мне там очень пригодишься. Этот старый плут — большой буквоед и законник. Так что ты вспоминай, чему в колледже пытался учиться. И помни: тут законы почти французские. А у этих католиков всё не как у людей: сводят в какие-то кодексы, чёрт ногу сломит… И вот еще. Нижний этаж я оставлю парням Гарри. Перетащи свои манатки в мою комнату. Я посижу в кабинете… Поработаю.

При этих словах Уильям Дадли коснулся рукояти револьвера на поясе. Кажется, неосознанно.

***

Тучи сгущались над Новым Орлеаном не только метафорически: ночью зарядил ливень. В шуме дождя Джеремайе чудились зловещие шорохи, словно кто-то крался за окном. Еще больше нервировало то, что если там действительно скрывается враг — звуки грозы помогают ему остаться незамеченным.

Неудивительно, что уснуть не получилось. Джеремайя не особо и пытался. Сидел с прикрытыми глазами в кресле, не раздевшись.

От раската грома Джеремайя вздрогнул. В голову закралась дурацкая мысль: этот звук мог скрыть выстрел. Охранников всего трое. Гарри сидит у лестницы. Двое других держат двери. Причем янки — парадную северную, а конфедерат — заднюю южную. Символично.

Новый раскат грома. Джеремайю потянуло вниз: убедиться, что всё в порядке, никто не умер. И посмеяться над собственной паранойей. Он уже поднялся с кресла, когда дверь кабинета отворилась.

Мистер Дадли, выходит, тоже почувствовал неладное. Он махнул левой рукой — мол, сиди, Смит. Затем указал на дверь комнаты дочери. В правой руке мистер Дадли держал револьвер.

Джеремайя понимал: в бою от безоружного толку нет. Самое полезное, что он мог при случае сделать — позвать на помощь, если таинственный враг проберется к Элис. Залезет по фасаду в окно, например… Но понимать и делать — разные вещи. Поколебавшись, юноша направился вниз — туда, где уже скрылся в темноте мистер Дадли.

Гарри Мак лежал под лестницей. Лежал так, что сразу ясно: мёртв.

Губы Джеремайи сами собой зашептали молитву, но рука уверенно потянулась к торчащему из глаза наёмника ножу. «Аминь!» — с трудом Джеремайя извлек клинок из раны. Не то чтобы он всерьез рассчитывал справится там, где погиб матёрый ветеран. Но Господь не станет помогать тому, кто сам себе не помогает: так учил Джеремайю отец.

Со стороны парадных дверей раздались выстрелы. Ни о чём не успев подумать, юноша бросился туда.

Охранник-янки тоже был мёртв. Кровь, кажущаяся во мраке чёрной, залила всю грудь и растеклась под телом лужей, напоминающей паука.

Джеремайя сам удивился тому, как бодро начал анализировать ситуацию. Если нападавший — один, то он проник в дом через задние двери. Прирезал южанина, потом метнул нож в Гарри. Бросившегося на помощь северянина застрелил — выходит, гром и правда скрыл выстрел. Не почудилось!

Но наверх враг не пошёл. Понял, что мистер Дадли готов к встрече? Решил выманить? Тут уж юноша затруднялся судить, но ноги несли его к парадному входу.

Выстрел. Ещё. И ещё. И снова.

Уильям Дадли стрелял с крыльца: лихо палил из двух револьверов. Пусть военные подвиги остались в прошлом, начальник Джеремайи слыл одним из лучших стрелков Бостона. По крайней мере — среди гражданских. Юноша понадеялся, что мистер Дадли уже прикончил мерзавца.

Увы. Улица была пуста: нападавший скрылся. Джеремайя будто видел на земле кровь, но тут не поймёшь: может, просто размытая дождем грязь.

Дадли с досады пнул кованые перила и чрезвычайно грязно выругался. Он никогда не был образцом манер, что и говорить, однако таких выражений юный Смит от босса прежде не слыхал. Чуть успокоившись, мистер Дадли обернулся к Джеремайе. Он был бледен и нервно покусывал губу.

— Смит, я тебе что сказал?! Где сидеть? Кого стеречь?!

— Сэр, я…

— Ай… Ладно. Слушай-ка меня очень внимательно. Завтра в Сент-Луис отходит корабль. Возьмёшь Элис и уплывёшь с ней. По-тихому. Без вещей. Так, чтобы никто не заметил. Уведи её сейчас же: в порту есть охрана. Там безопасно.

— А…

— А у меня остались дела в Новом Орлеане. И это не Хаммерман — тут уж ты мне не помощник.

Похоже, только теперь мистер Дадли заметил блеск клинка в руке Джеремайи.

— А это у тебя что?

— Это нож.

— Господь всемилостивый… нож! Ростбиф резать собрался?

Уильям Дадли протянул Джеремайе один из своих револьверов. Как ни странно, юноша знал, что это за оружие: армейский «Кольт» модели 1860 года, настоящая легенда недавней войны. Эту легенду Джеремайя, конечно, впервые держал в руках.

Чем-то происходящее напоминало крещение. Только Джеремайя принимал теперь не Христа в свое сердце — а ответственность за любимую.

Всё-таки Элис была восхитительной девушкой и истиной Дадли — ни истерики, ни криков. В ответ на новость о срочном отъезде сказала лишь одно:

— А отец?

— Мне кажется, с ним мы… ты в опасности. Мистеру Дадли проще справиться одному. Он знает, что делать.

Джеремайя понятия не имел, сказал он правду или ободряющую ложь — однако Элис поверила, а это главное. Она не привыкла сомневаться в отце. И была гораздо смелее, чем можно подумать по этому ангельскому личику.

Девушка даже не закричала при виде тел: лишь почти беззвучно ахнула. И только обнимая отца, возможно — в последний раз, позволила себе немного слёз.

***

Улицы были пустыми — удивительно пустыми для, казалось бы, никогда не затихающего города. И мрачными. В каждой тени чудилась угроза. Несколько раз они меняли маршрут, едва завидев вдалеке людей. Как знать, есть ли у таинственного врага сообщники?

Элис послушно следовала за Джеремайей, крепко сжав его руку. При других обстоятельствах юноша был бы тому счастлив, однако…

Порт был уже близко. Из-за угла послышались пьяные крики и песни: похоже на загулявших моряков, но Джеремайя снова решил свернуть. Перестраховаться. Да и потом — пьяная компания могла представлять угрозу. Пусть меньшую, чем ночной убийца, но всё же.

Джеремайя сразу понял, что переулок выбрал неудачно. Уж лучше пьяные моряки! Тёмные фигуры, что преградили дорогу, явно оказались здесь не случайно. Джеремайя метнулся, увлекая Элис за собой, однако путь к отступлению тоже был закрыт. И оттуда к паре приближали люди, не кажущиеся дружелюбными.

Стучать в двери ближайших домов Джеремайя счёл пустой тратой времени. Город ныне — что твоя пороховая бочка, совсем недавно на улицах Нового Орлеана погибли сотни людей. Никто не полезет не в своё дело.

Поэтому Джеремайя достал револьвер.

— Элис, я попробую их задержать, а ты…

— Мистер Смит! Мистер Смит! Разве мы похожи на врагов?

Вообще-то да: были похожи, даже очень. Что делать? Стрелять в них первым? Или для начала — в воздух? Это значит — минус патрон, останется всего пять. А эти незнакомцы — их сколько? Пятеро ли? Кажется, больше… и придётся ещё стрелять без промаха, что Джеремайе едва ли под силу.

Вот тьме вспыхнул огонёк сигары.

— Мистер Смит! Настоятельно просим вас последовать с нами в El Baron.

Перед юношей и девушкой не стоял сам Барон, однако по говору было ясно: негр.

— Поверьте, мистер Смит: если Барон намерен причинить зло человеку, он делает это куда более изящно. И собственными руками. Вам нечего бояться!

Джеремайя ещё колебался, но тут вмешалась Элис.

— Не надо, Джерри. Пожалуйста! Мне кажется, они правда друзья…

Джеремайя сдался — и быстро понял, что это было мудрое решение. Негры в старых, но когда-то очень дорогих и красивых костюмах, сопроводили его с Элис в бар вежливо. Хотя и настойчиво.

El Baron оказался на удивление немноголюден — как и улицы Нового Орлеана. Музыка играла негромко и почти сонно. За стойкой на первом этаже сидела сама Бриджит: неспешно беседовала с Дядюшкой Чичо и потягивала ром. Сразу было видно — стакан далеко не первый, однако к гостям ирландка направилась вполне уверенной походкой.

— Бедная моя девочка!.. — Бриджит обняла Элис и даже поцеловала в щёку. — Тяжёлый вечер, и ты совсем продрогла. Немного крепкого чая тебе не помешает!

— Чай сейчас не поможет, мадам. Лучше виски.

Такого и Джеремайя услышать от Элис не ожидал. Он опешил, а Бриджит звонко рассмеялась.

— Ого! Я не ошиблась в тебе, Элис! Дело-то не только в любви к французскому, в любви к этому прекрасному городу. Оказывается, есть в тебе много ирландского! И мало английского. Уж прости, но вот англичан мне любить совершенно не за что. Чичо! Виски для юной мадемуазель! Не бойся, дорогая. Здесь тебя никто не тронет.

— Кроме ваших людей, мадам?

Элис всегда была доброй и милой — по крайней мере, на глазах у Джеремайи. Он теперь говорила она твёрдо, с вызовом: давая понять, что не боится. Хотя наверняка боялась. Бриджит это явно понравилось — как и юноше.

— Девочка, я тебе не враг. Поверь: на пароходе бы вы не спаслись. А твой отец справится сам. Или не справится, это уж как выйдет. Однако тебя уберегу в любом случае: ты мне сразу приглянулась. Ты этого достойна. И достойна этого милого мальчика! Или ты уже мужчина, Джерри? О, как напрягся… Конечно мужчина. Без сомнений. Поверь, Джерри…

Наверняка Бриджит и без каблуков была выше Джеремайи, а сейчас — тем более. Она наклонилась к лицу юноши гораздо ближе, чем можно было бы счесть приличным.

— …я кое-что в мужчинах понимаю. А мужчине, если он не на корабле, ром лучше пить чистым. Чичо, налей нашему гостю! Мы с Элис пока немножко посплетничаем наверху… о нашем, о женском. Ты ведь не против, Элис? Славненько! А ты, Чичо… Уверена, ты знаешь одну историю. Историю, которая будет очень-очень интересна юному гостю. Расскажи.

Стакан скользнул по барной стойке к Джеремайе. Чичо пригладил усы.

— Выпивка за счёт дамы, амиго. Присядь-ка и послушай старика. Моя история тебе понравится, хотя это дерьмовая история. Дело было в Ирландии…

***

С чего там я начал? Да: дело было в Ирландии. Давненько было, ещё до твоего рождения.

В Дублин пришёл корабль из Индии. На нём приехали четверо, да только один был ирландцем. Остальные, ты уже догадался — англичане. Никто не любит англичан, тем более в Дублине, но те крепко дружили с ирландцем. Едва ли не братьями звали друг друга. Все четверо работали на Ост-Индскую компанию: уверен, слыхал ты об этой славной конторе. Много плохого о ней говорят? Э нет, амиго. Плохого об Ост-Индской компании говорят куда меньше, чем она заслуживает.

Да, четверо их было. И объединяло всех четверых многое, очень многое. Серьёзное дело навеки связало друзей: попусту о подобном болтать не станешь. Дело, о котором властям лучше не знать. Нет, не подумай совсем дурного. Они не были убийцами, например — хотя убивали. Но на войне. История о другом.

Видишь ли, амиго, всем четверым от рождения не очень улыбалась удача. Не свезло иметь титул или богатого дядюшку со слабым здоровьем. Или хоть невесту с большим приданым. Но парни были лихие. Они вернулись из Индии богачами.

Они привезли камни. Очень красивые камешки.

Дураки, конечно, блестяшки те просто продали бы. А потом промотали бы всё до последнего пенни. Кабы успели, конечно: нечестно нажитое редко приносит счастье. За такие камешки могут прирезать. А могут арестовать прежде, чем всё пропьёшь: на какие шиши красиво зажил? Но три англичанина и ирландец не были дураками.

Потому они и поехали в Дублин. Там меньше власти. Там всё проще. Камни пустили в дело. Вполне законное и очень доходное.

Слишком доходное. О да, друзья по Индии разбогатели в Дублине на славу. Но быстро решили, что поделено нажитое неправильно. Ты ведь помнишь, кто они? Три англичанина. И только один ирландец. К чему англичанам делиться с ирландцем? Не подумай: они не сразу решились на по-настоящему подлое дело.

Но потом у властей всё-таки возникли неудобные вопросики. Власти на то и власти: умеют так спросить, что и не ответишь, и не отвертишься.

И тогда англичане свалили вину на ирландца. Не просто оговорили: хорошо всё подстроили. Ох как красиво! Лучшая швея так ладно не сошьёт. Дельце-то с теми камнями в Индии было не шибко законным, конечно. Но и не смердело по-настоящему. Небольшая вольность, каковые всякая война списывает. Но на суде всё представили иначе. О да! Вылили на ирландца настоящую грязь. Чтобы не отмыться уже. Никак не оправдаться.

Совесть англичан не мучила. Они не считали себя виновными ни перед короной, ни перед Господом: за те камни собственную кровь лили. Съели за них пуд соли и по два пуда дерьма каждый. А раз судьба так несправедлива, то пусть она лишь с ирландцем жестоко обойдётся, верно?

Удивительное дело, но ирландца не казнили. Судья был добр. Может, чресла у него возбудились в тот день впервые за двадцать лет. А может, дочку лорд замуж позвал — уж не знаю. Но Джима Джонса он, скажем так, пожалел немного. Беднягу сослали каторжанином в Австралию, на берег Ботани-Бэй. Для старушки Англии это — всё равно что казнить: немногие возвращаются.

Бедолагу-ирландца звали Джим Джонс. Друзей-англичан, что его предали и погубили, звали Бёрк, Кларк и Дадли. Знакомая фамилия? То-то же. Только это не конец истории, амиго. Это лишь начало.

Немногие возвращаются из Ботани-Бэй, но Джим Джонс сумел это сделать. И куда раньше срока. Уж не знаю, как он исхитрился сбежать — верно, хитёр да отчаян был неимоверно. Никем не узнанный, с надеждой на отмщение в сердце и оружием в руках, Джим Джонс вернулся на британские берега.

Думаешь, тут и конец сказке? Справедливая месть, счастливый финал? Хотел бы я, чико, поведать тебе такую историю. Но не могу. Всё сложилось иначе.

Мстителя из Джима Джонса не вышло, удача покинула его. Бёрк, Кларк и Дадли убили ирландца. Избавились от тела, помянули и снова забыли о нём.

Да ты смышлёный малый! Угадал: и это тоже не конец истории. Со смертью для Джима Джонса всё только началось.

Видишь ли: прибыл тогда в Ирландию ещё один корабль. Тоже издалека, да не из Индии. Как раз с другой стороны, с благословенного острова Эспаньола. Это где страна под названием Гаити, страна свободных чёрных: слыхал о такой? И приехал оттуда чёрный. Знатный чёрный. Богатый и влиятельный. Чёрный, что был женат на ирландке — слыхал, как англичане ирландцев ссылали на Карибы?

Только это был не обычный негр. И совсем не обычная ирландка.

То были сами Барон Самди и Мама Бриджит: вот уж хочешь — верь, а не хочешь — не верь. Лоа, духи. Полубоги, а может — и боги. Те, кому поклоняются гаитянцы. Те, кого и в штате Луизиана многие почитают, чтобы ты знал. Во всей Луизиане… и в Новом Орлеане особенно. Захотела Мама тогда показать Барону родину.

Мама Бриджит всегда была сострадательной: на то она и Мама всем, кто верует в вуду. Ей стало жалко беднягу Джима Джонса. Как же так, сказала Бриджит: опять англичане ирландца сгубили! И она попросила мужа о чуде воскрешения. Чтобы Джин Джонс мог завершить свою месть.

Барон Самди всегда был шутником. Он любил жену и потакал её капризам, но возможности посмеяться не упустил. Да, он воскресил Джима Джонса. Он ведь повелитель самой смерти, чего ему это стоит? Мало того! Барон даровал ирландцу умение раз за разом воскресать: чтобы Бёрк, Кларк и Дадли уже никогда не знали покоя. Сколько Джима Джонса ни убивай — он опять вернётся.

В чём подвох, спрашиваешь? А вот в чём: воскресает Джим Джонс всегда в Австралии. На берегу Ботани-Бэй, на своей проклятой каторге. Ха! Джим Джонс-то настоящий ирландец — а ирландцы, что ни говори, упорные ребята. Раз за разом этот стервец умудряется выбраться из Австралии. И своих обидчиков находит: думаю, помогают ему в том гаитянские лоа.

Славно смеётся над этой историей Барон Самди. Мама Бриджит, думаю, желала иного — но уж как вышло, так вышло. Вот такая, амиго, история. Про трёх подлых англичан. Про бессмертного ирландца, который ангелом не был — но и такой жестокой судьбы не заслужил. Про добрую ирландскую богиню и славную шутку чёрного бога. Про Дадли.

Я же говорил: дерьмовая история, но тебе понравится.

***

Джеремайя кипел от ярости. Уильям Дадли был суровым, зачастую — грубым человеком, однако всегда казался честным. Выходит, Джеремайя Смит все эти годы работал на мерзавца! А что будет с Элис, когда она узнает?

Ни для больше он не проработает на подлеца: это Джеремайя решил сразу же, твёрдо. Но просто так он не уйдёт! Сначала выскажет Дадли всё, что о нём думает. Этой же ночью, прямо в лицо. Пусть Дадли платит за свои грехи, но дочь не впутывает!

Оставлять любимую в El Baron было тяжело. Однако Смита на эту тему никто особо не спрашивал, да и El Baron действительно казался безопасным местом. Точно безопаснее порта, не говоря уж о съёмном доме: судя по словам Чичо, там Джим Джонс точно не причинит Элис вреда.

Мама Бриджит позаботится о ней.

Джеремайя аж встал посреди улицы, как вкопанный, когда впервые мысленно произнёс это имя. «Мама Бриджит». Имя языческой сущности. Полубожества из осквернённой версии христианства, мракобесного культа чёрных карибских рабов — который белые ирландские невольники обогатили частью своих древних легенд.

Да как Джеремайя смеет воспринимать подобное серьёзно? Что сказал бы отец? Почему вообще сын проповедника так легко поверил в безумную историю бармена?

Ответ пришёл неожиданно быстро и легко. Он оказался странным, однако исчерпывающим.

Джеремайе не нужны были доказательства. Он просто понимал: всё, что сказал Чичо — правда. Словно было ему в новоорлеанском баре откровение свыше… или снизу, как знать. Но уж точно — откровение. Мама Бриджит. Барон Самди. Необязательно им поклоняться. Джеремайя и не думал начинать.

Но не верить в них — глупо. Ещё глупее — не верить им.

Джеремайя изо всех сил застучал во входную дверь. Потом дернул на себя — не заперто.

— Будь ты проклят, Смит! Едва в тебя пулю не всадил!

Уильям Дадли сидел в кресле за перевёрнутым дубовым столом. Позицию босс (бывший!) выбрал с умом — чтобы отлично видеть вход и не дать подобраться к себе с тыла. Хотя стол, даже такой массивный, пулю едва ли остановит…

— Вам это не впервой. Я все знаю, сэр! — слово «сэр» Джеремайя буквально выплюнул, как оскорбление. — Бог вам судья, раз уж земное правосудие оказалось продажным. Но Элис за ваши грехи платить не должна! Джим Джонс будет преследовать вас вечно, пока не заплатить за своё преступление. Значит…

Джеремайя на миг осёкся. Всё-таки потребовалось чуть набраться смелости.

— …значит, дочь вы больше не увидите! Я смогу её защитить! Я…

Глубокий вдох. Скажи это, будь мужчиной. Не разочаровывай Маму Бриджит.

— …я люблю её!

Джеремайя ждал чего угодно — даже выстрела, но только не смеха. Злого, громогласного смеха. Юноша захотел отвесить наглецу пощечину: преступник смеет потешаться над его чувствами?

Но Дадли смеялся совсем над другим.

— А у тебя есть стержень, Смит. Настоящий англосаксонский протестант: суровый, как Ветхий Завет. Не вшивый папист какой… На таких людях поднялась Британия! И Америка поднялась на таких же, что бы вонючие франкофоны там себе ни думали. Только вот одна маленькая деталь, сущая мелочь… Твои новые друзья часом не поведали, когда Джим Джонс отбыл в Австралию? В который именно год?

Джеремайю вопрос поставил в тупик. «Давно, до твоего рождения…» — кажется, так сказал Чичо?

— Не сказал. А какая разница?!

— Большая, Смит. То был год одна тысяч семьсот девяностый от Рождества Христова.

— Что?..

— Ты слышал. Одна тысяча. Семьсот. Девяностый.

Джеремайя достаточно хорошо считал в уме. Семьдесят шесть лет назад, получается?..

— Всё так, парень. Этот поганый ирландец попал на каторгу по злой воле Дадли. Ричарда Дадли, моего деда. Неправый суд велел заковать Джима Джонса в кандалы за двадцать лет до моего рождения.

Смит не знал, что сказать. Не знал даже, что думать. Тем временем Дадли продолжал.

— И не подумай! Джим Джонс отомстил Ричарду Дадли. Не с первого раза. Джонсу потребовалось четыре попытки! Три раза дедуля мой, славный офицер Британской Ост-Индской компании, его грохнул. А до этого Бёрк — один раз. Только Кларк оказался слабаком… Из Ричарда Дадли уже песок сыпался, когда Джонс его достал. Дед, упокой Господь его душу, это заслужил: признаю, он поступил с ирландцем подло. Но Джим Джонс вошёл во вкус. Род Кларка и Бёрка он пресек. Они ему задачу ещё при жизни упростили: решили, что Генри Бёрк и Элизабет Кларк станут отличной парой, ха! Насколько счастливо они жили — не знаю, но умерли в один день. А вот мой отец держался долго. Он родился-то, когда Джонс уже гнил в Ботани-Бэй. Но было ли Джонсу до того дело? Нет, парень. Ему было плевать. Он решил истребить род обидчиков до последнего колена.

«До последнего». Выходит… Элис. Джеремайя почувствовал, как задрожали руки. Скрутило что-то в животе.

— Дадли, Кларк и Бёрк погубили Джима Джонса в тысяча семьсот девяностом, это верно. Они за это расплатились жизнями — а души пусть судит Господь. Но я ничего Джиму Джонсу не должен. Как и мой отец. Как и Элис. Джима Джонса я не боюсь… что делать, если тебя преследует оживший мертвец? Убей его ещё раз, всего делов. Убей столько раз, сколько потребуется. Боюсь я только за Элис! А что касается тебя… Пригнись!

Первая пуля разбила окно и прошила столешницу. Джеремайя упал на пол. Джим Джонс и Уильям Дадли обменивались выстрелами через окна. Да, «ружьё» — подходящее название для дома.

Расстреляв барабан, Дадли выхватил второй револьвер: наверняка принадлежавший кому-то из мёртвых телохранителей.

— Никак не уймешься Джим? Хоть бы подождал, пока Смит уйдет! Парень-то даже не Дадли!

— Не уймусь, Вилли! Не уймусь, сукин ты сын, до Страшного Суда! Но парня надо отпустить, тут уж твоя правда. Он не виноват. Эй, шкет! Проваливай! Стрелять не буду, обещаю.

Джеремайя поднялся, но уходить не спешил.

— А в чём виноват мистер Уильям? В чём? Его тогда и на свете не было! Не было на свете даже его отца!

Джонс, сокрытый во мраке, рассмеялся.

— Да у тебя есть яйца, парень! Ну так съезди в Австралию. Знаешь, дурень, что такое Австралия? Ни хера ты не знаешь! Проклятая земля, которая то горит, то затоплена. Злобные змеи, огромные крокодилы. Пауки размером с обеденное блюдо. Но знаешь, что в Австралии паршивее всего?

— Что?..

— Англичане! Англичане там стократ хуже, чем в Англии! Каторжане для них — словно скот, а уж ирландцы и того хуже. Это Ад на земле, мальчик. Настоящий Ад. Я видел кошмар, который ты себе и представить не можешь! Я увидел лицо ужаса, я смотрел в него каждый проклятый божий день. Да, парень: я буду мстить до Страшного Суда, раз имею такую возможность.

Джеремайя сам не знал, откуда взялись слова в ответ — но нашлись они быстро, в карман не полез.

— Коли ждёте Страшного Суда, мистер Джонс — то подумайте, что вашей душе на нём уготовано! Вы нарушаете заповедь «не убий», но хуже того: вы погрязли во смертном грехе гнева. Безумная месть лишает вас надежды на спасение! Вы убиваете невиновных и тем губите сами себя!

— О-хо-хо, мальчик! Какие слова! Ты священник, что ли?

— Я сын проповедника.

— Ну тогда послушай, сын проповедника, да рассуди по-христиански. Я говорю: все Дадли — такие же подонки, как Ричард, коего давненько сам Дьявол дрючит в Аду! Сынишка его, папенька твоего друга, как-то раз отрезал мне руки по локоть и ноги по колено. И удумал держать в подвале! Только я себе язык откусил и вернулся из Ботани-Бэй снова!

— Смит! Вали отсюда! — закричал Дадли и снова выстелил.

— Нет, мистер Дадли! Вот мои руки, смотрите: они пусты. Если Джим Джонс не считает себя мерзавцем, то не станет убивать невиновного и безоружного. А если убьёт, то…Ты же знаешь, Джим, где я только что был? И с кем я говорил? Я сам стану мстить тебе! Не за Ричарда Дадли и не за Уильяма, но ради Элис и ради Господа! И тогда ты станешь молить о Страшном Суде. А Мама Бриджит с Бароном Самди будут пить ром и смеяться!

— Сомневаюсь, что ты так понравился Маме Бриджит, шкет. Ты, небось, поганый протестант? Хотя… Знаешь, твоя взяла. Ты так сказал всю эту хрень про спасение души, что я уже не могу просто взять и порешить Вилли. Вместе с этой его… Элис. Вилли! Я сейчас зайду с поднятыми руками. Клянусь, что не стану убивать ни мальца, ни тебя. Мы просто обсудим, как всё это закончить. Так, чтобы твоя доченька жила. Хорошее предложение?

Джим Джонс появился на пороге. Выглядел он довольно нелепо. Сапоги со шпорами, кожаные штаны, клетчатая рубашка и широкополая шляпа — пастушеская одежда в Новом Орлеане была совершенно не к месту. Густая рыжая борода, рябая рожа и безумный взгляд — совсем не образ благородного мстителя. Джеремайя заметил повязку на левой руке: выходит, Дадли всё-таки ранил Джонса при первой встрече в этом доме.

Заговорил Джонс спокойно.

— Вот что: здесь недалеко есть площадь с часами. Я буду ждать тебя там на рассвете. Устроим дуэль! Твоя дочь будет жить, и ты тоже. Если победишь, конечно. Мы встанем в дюжине шагов друг от друга. Когда пробьёт семь, с первым ударом — достанем револьверы. Один окажется быстрее, второй умрет. И это будешь ты!

Теперь громко смеялся уже мистер Дадли.

— Что за фарс, Джонс? Отродясь не слышал о такой дуэли! Я англичанин, родом из страны джентльменов. Мы в Америке: это тоже страна джентльменов. Джентльмены не устраивают из дуэли цирк! Может, в твоей сраной Австралии или у поганых ирландских католиков…

— Цирк или нет, но раз уж мальчик-проповедник меня чуть разжалобил… хочу развлечение! Выбирай: или будет так, как сказал я — или продолжится так, как раньше. До твоей смерти. До смерти твоей дочери. До смерти её детей, если сучка успеет вытолкнуть из себя пару-тройку новых отродий Дадли!

— Чёрт с тобой, нечестивец! В семь. У часов. Имей в виду: я стреляю не хуже старика Ричарда.

Джим Джонс вышел молча.

— Джерри… — он впервые обратился к Смиту по имени. — Если… если что, тебе придётся позаботиться об Элис вместо меня. Я прожил довольно много лет, и годы вышли не из простых. Кое-что понимаю в людях. Уверен: всё, что ты сказал здесь, было правдой. Или хотя бы сказано от чистого сердца. Так что я готов доверить тебе Элис. Впрочем… больше-то доверить и некому.

Уильям крепко пожал Джеремайе руку.

***

По дороге в порт Джеремайя не сдержался и рассказал Элис о случившемся. Влюбленные всегда поступают глупо — и всегда жалеют об этом. Бросать отца девушка не собиралась. Джеремайя попытался остановить её, ухватил за локоть.

— Пусти!.. — в голосе Элис, всегда таком нежном, прорезался отцовский металл.

— Там опасно! Я обещал…

— Если Джим Джонс соврал, то опасно везде. Если нет, я хочу увидеть отца. И уж точно не хочу провести остаток жизни, трусливо прячась… Даже с тобой!

Последние слова прозвучали как-то… нежно? Элис прижалась к Джеремайе. Их глаза встретились, но потом девушка вырвалась и побежала.

Конечно же, Джеремайя её догнал. Конечно же, она заплакала. И конечно же, юноша не смог её удержать.

— Хорошо, Элис. Но ты будешь смотреть издалека. Я не доверяю Джонсу. Если он победит — беги в El Baron, а я попытаюсь…

— Он не победит, Джерри. Ты плохо знаешь отца.

***

Уильям Дадли и Джим Джонс стояли друг против друга, расставив руки на уровне пояса. Если бы не разделявшее их расстояние, можно было бы решить, что мужчины собрались бороться, а не стреляться.

Элис видела отца только со спины, хотела подойти ближе — Джеремайя остановил. В этот раз она послушалась. А минутная стрелка башенных часов приближалась к двенадцати.

Все произошло быстро. Первый удар часов — дуэлянты рванули револьверы, два выстрела почти слились в один. Джеремайе показалось, что Дадли был быстрее.

Второй удар. Джим Джонс стоял прямо, а Уильям Дадли согнулся и выронил револьвер. Смех Джонса, крик Элис, третий удар — всё это прозвучало одновременно. Девушка бросилась к отцу, а Джонс выстрелил снова.

Джеремайя боялся, что он метит в Элис, но нет: Джонс лишь уложил Дадли наповал. Четвёртый удар, за ним пятый. Юноша догнал Элис, когда та уже почти упала на колени подле отца. Шестой удар — или это у Джеремайи так колотилось сердце? Джим Джонс снова поднял оружие.

Джеремайя ожидал, что ирландец обманет его. Ожидал, но очень надеялся, что этого не случится.

— Ты обещал!

— Мне тоже многое обещали. Бёрк. Кларк. Дадли.

Ствол револьвера двинулся в сторону Элис. Выстрел совпал с последним ударом часов.

Лишь когда Джим Джонс рухнул навзничь, Джеремайя понял: стрелял не ирландец, а он. «Кольт» будто сам прыгнул в руку. Юноша не заметил, как взвёл курок и нажал на спуск. Может быть, это сделал не совсем он?

Джонс ещё дёргался, царапая шпорами землю. Джеремайя заглянул ему в глаза. Впервые он убил человека. «Впервые»… Так странно звучит — будто готов был сделать это ещё не раз. Хотя почему «будто»?

Ради Элис он был готов на всё. Сейчас это стало абсолютно ясно.

А сочтёт ли Господь убийством смерть того, кто сразу же воскреснет? Имеет ли Господь силу в Новом Орлеане, где столь вольготно чувствуют себя гаитянские лоа? Имеет ли он силу в Ирландии, том несчастном краю?

Имеет ли всё случившееся отношение к промыслу Господа?

— Ничего, шкет. Я вернусь за ней. В следующий раз. Надеюсь, у вас будут дети…

Джеремайя мог выстрелить снова, но дорога в Австралию должна быть трудной. Он спокойно смотрел, как враг испускает дух.

Элис обняла его.

Сейчас было не время для слов о любви. Тем более — для поцелуя. Но Джеремайя Смит понял, что его любят. А ещё — что даже если Мама Бриджит выписала ему аванс, теперь-то он точно стал мужчиной. Не потому, что убил, конечно.

Потому, что принял ответственность за дорогого человека и мог его защитить.

На палубе парохода Джеремайя глядел в сторону Сент-Луиса, но думал об Австралии. С каждым годом туда ссылали всё меньше преступников. Скоро эта жестокая земля сделается обыкновенной колонией. А значит, Джиму Джонсу станет гораздо проще возвращаться.

Но юношу это не пугало. Левой рукой он приобнял любимую, а правую положил на рукоять револьвера.