Только для девочек

Глава первая

Теперь очень много пишут и говорят о моде. В школе на уроках литературы. И по телевизору. И в газетах, и в журналах пишут о модах. И каждый раз сообщают, что моды в этом сезоне элегантнее, чем в прошлом году. Таким образом, получается, что современные женщины самые элегантные существа за всю историю человечества. Чтоб подтвердить это наглядно, проводятся открытые показы мод. И даже доктор философских наук профессор Крестовоздвиженский написал толстую книгу «Моды и их роль в становлении общественных отношений».

Сначала я думала, что все они просто притворяются. Что они нарочно говорят неправду. Ну, в педагогических целях.

Но нет. Они, оказывается, в самом деле не понимают, для чего нам, девчонкам, нужна мода. Как-то так странно устроена у них память, что они не помнят, какими они сами были в детстве и юности. Как этот профессор Крестовоздвиженский. Я читала его книгу. Не всю, но до половины. Дальше у меня не хватило терпения. Там все доказывается, что дело не в моде, а в нравственной красоте, а также в том физическом совершенстве, которое достигается систематическими занятиями спортом.

Но если бы этот профессор вспомнил своих одноклассниц из восьмого, из девятого или десятого класса, то написал бы совсем другую книжку. Он бы вспомнил, что красота фактически не имела большого значения. Девочке, прежде всего, важно обратить на себя внимание. Но обращать на себя внимание можно только в пределах моды. Выходить за эти пределы недопустимо. Нельзя вдеть в нос серьгу. Нельзя выкрасить зубы в черный цвет, как делают это женщины где-то в Африке или в Южной Америке, сейчас не помню. Но если сережки модны, то очень хорошо надеть их в уши, а зубы… Я теперь знаю, что нужно делать с зубами. И как сделать, чтоб глаза казались большими и мечтательными, я тоже теперь знаю.

Когда мы в июне получили новую роскошную двухкомнатную квартиру улучшенного типа на одиннадцатом этаже шестнадцатиэтажного дома, в новом районе, куда, по словам папы, еще не ступала нога цивилизованного человека, потому что прямо перед домом был дремучий лес с охраняемыми законом муравейниками, папа строго спросил у меня и у мамы:

— Вы знаете, чем отличается эпоха НТР?

Мы не знали.

— Тем, — сказал папа, — что она окончательно уничтожила тяжелые последствия матриархата, когда мужчины загорали на солнце, а женщины ими любовались и делали всю тяжелую работу. Теперь, в соответствии с требованиями эпохи, пусть на солнце загорают женщины. Я сам перевезу мебель, посуду и книги и оборудую стеллажи. А вы поезжайте в Сочи. Для вас есть путевки в пансионат.

Сначала мы немножко посопротивлялись, а потом поехали.

Море и небо в Сочи были той сказочной, той неестественной синевы, которая кажется такой неправдоподобной на заграничных открытках и такой прекрасной в действительности, и темная зелень пальмовых листьев над стволами, словно обмотанными коричневым войлоком, и сияющий утренний туман, поднимавшийся над морем под ослепительным солнцем, — все было прекрасно.

Пансионат назывался «Волна». Он ничем особенно не отличался от дома отдыха «Волна» в Ялте, в котором мы с мамой были прошлым летом. Так же, как в ялтинской «Волне», здесь непрерывно передавали через собственный радиоузел магнитофонные записи Эдит Пиаф.

Правда тут, в Сочи, в отличие от Ялты, в столовой можно было заранее заказывать одно из двух или трех блюд, которые перечислялись в меню.

В Сочи очень тесно. Повсюду. На улицах, в магазинах, на пляже, в кино на открытой площадке. И особенно тесно было в пансионате «Волна» Нам дали комнату на четырех. И жили в ней мы с мамой и еще совсем молодая, красивая, очень модно одетая женщина по имени Валя и по фамилии Костенко, и пожилая тетя с голубой сединой, возможно, такая, что если бы сложить возраст моей мамы и Вали Костенко, то вышел бы возраст этой Антонины Николаевны.

Валя, как это я вскоре поняла, была замечательным человеком, хорошо разбиравшимся в модах, а Антонина Николаевна… Вот благодаря Антонине Николаевне я по-настоящему поняла, почему воспитанные люди при незнакомых стараются побольше держать язык за зубами и предпочитают отвечать, а не спрашивать. К Антонине Николаевне пришел какой-то коротенький, толстый парень в белом костюме и красной рубашке, чтобы повести ее в кино. Я подумала, что это ее сын, и даже хотела сказать, что он почему-то на нее совсем не похож, а потом, когда Антонина Николаевна ушла с этим парнем, Валя сообщила нам с мамой, что это совсем не сын, а жених Антонины Николаевны, и что это теперь модно.

У Вали было с собой много платьев, и все необыкновенно модные и очень хорошо сшитые, и много всяких украшений, которые она на французский манер называла «бижутери». В первый же день нашего знакомства она спросила у мамы, почему мама не пользуется косметикой. Мама в самом деле не пользуется косметикой, даже губы не подкрашивает, может быть, потому, что не любит этого, а может быть, потому, что хочет подать мне хороший пример.

Но Валя сказала, что грим маме совершенно не нужен, что у мамы превосходный цвет кожи, что она, Валя, и сама не любит грима, но вот достаточно обжечь спичкой пробку, эту обожженную пробку пальцем втереть под глаза и в веки, и глаза сразу станут глубже, выразительнее, больше. К тому же пробка эта даже не смывается.

И губы не нужно подкрашивать. Но если осторожно провести по передним зубам ваткой, смоченной йодной настойкой, то зубы станут сияюще-белыми, а губы покажутся намного ярче.

— Нет, — довольно холодно сказала мама, — я все-таки предпочитаю то, что есть, тому что кажется.

Но я тут же решила, что непременно все это попробую.

Когда мы все поближе познакомились, как же я удивилась, узнав, что эта Валя — такая красивая, такая женственная, — что она артистка театра юного зрителя и постоянно выступает в ролях травести, то есть изображает мальчишек и разговаривает со сцены не своим женским, а мальчишеским голосом.

Очевидно, это удивило и маму. Она спросила:

— Как же удается вам так перевоплощаться?

Валя улыбнулась весело и задорно.

— Это мне сейчас приходится перевоплощаться, — ответила она совершенно мальчишечьим голосом. Ну, закрой глаза — и тебе покажется, что это Женька из нашего двора. — В женщину. В узкой юбке. С семенящей походкой. С плавными жестами. А на самом деле мне хотелось бы заложить пальцы в рот и…

Она вдруг вложила в рот четыре пальца обеих рук и засвистела так пронзительно, что мы с мамой испуганно поглядели на дверь. И не напрасно. Тотчас же появилась Галина Ивановна, дежурная по этажу, посмотрела на нас очень удивленно и сказала, что в нашей комнате свистел хулиган.

— Ну откуда же в совершенно женской комнате мог появиться хулиган? — наивно и беспомощно ответила Валя.

Мне здорово повезло, что я попала в одну комнату с Валей. Мы сразу подружились. Я еще ни разу в жизни не встречала таких удивительных, таких веселых и добрых людей, как Валя. И маме она тоже понравилась. Вале быстро наскучила роль нарядной, модной женщины, она надела мальчиковые босоножки, вельветовые коричневые штаны, затянула грудь широким бинтом, сверху надела матросскую тельняшку, в два счета уничтожила свою короткую модную прическу, и в пансионате «Волна» вместо задумчивой, красивой женщины появился обыкновенный задиристый мальчишка. Стало казаться, что даже нос у Вали торчит как-то иначе, чем прежде, немножко кверху.

Теперь мы с ней гуляли по набережной так, как будто она мой младший братик. И все вокруг в это верили, и никто даже не сомневался.

А курортный город Сочи, особенно его пляжи, были в это время наполнены удивительными слухами. Все передавали друг другу сведения о каком-то необыкновенном человеке, который приехал сюда будто бы отдыхать, а в действительности занят этот человек неслыханным и очень прибыльным делом.

Ныряет он будто бы под воду, и есть у него какой-то электронный аппарат, с помощью которого он находит золотые кольца. Этих колец за время существования курорта трудящиеся потеряли многие тысячи. И добычливый дяденька носит на шее огромную вязку этих колец, а кто ему очень понравится, тому он дарит кольца. Денег за них не берет, и продавать найденные кольца отказывается.

Фантастические слухи? Совершенно фантастические! Как о летающих тарелках или о посетивших землю инопланетянах.

Так вот, мы с Валей познакомились с этим человеком. И никакая это не фантастика, а правда. Ну, только с очень небольшими поправками. Не было никакого электронного прибора, а просто обыкновенная маска для плавания под водой и трубка с загубником. И не было тысяч колец. Но тридцать два кольца были в самом деле. Они висели у этого человека на шее под рубашкой.

Не знаю, как другим, а мне этот дяденька, его звали Валентин Павлович, кольцо подарил. Тоненькое, серебряное, как будто обвитое ниточкой из самого настоящего золота. И с круглым выпуклым камешком немыслимой красоты. С бирюзой очень глубокого голубого цвета. Как будто это даже не камешек, а кусочек маминой пластмассовой мыльницы. И по размеру это колечко мне почти подошло. Только не на безымянный, как полагается, а на средний палец.

— Ты знаешь, почему в кольца вставляют камешки? — спросил у меня Валентин Павлович.

— Ну, наверное, для красоты.

— Для красоты можно было бы прикреплять и стеклышки или кусочки зеркальца. Я считаю, что это делают в память о Прометее.

— Почему?

— Ты слышала о том, кто расковал Прометея?

— Геракл. Геркулес.

— Как он его расковал, ты не запомнила?

— Ударил палицей по скале, к которой Гефест приковал Прометея.

— Молодец, — похвалил меня Валентин Павлович. — Правильно. Но оковы остались у Прометея в руках, и на оковах — куски камня, которые Геракл отбил от скалы. Вот, наверное, в память о Прометее, о том, что он дал людям огонь и свет, и стали вставлять в кольца камни.

Я не решилась спросить у Валентина Павловича, сам ли он придумал такую теорию или где-то читал о ней. Я видела у нас в Киеве, в Лавре, в музее ужасно древние кольца из археологических раскопок. Люди, которые их делали, по-моему, ни про какого Прометея даже слышать не могли. И все-таки в кольцах были разные цветные камни. И в египетских кольцах, ну еще при фараонах, видимо, тоже уже были камни. Но все равно теория Валентина Павловича мне понравилась, и кольцо мне тоже очень понравилось.

Взять у мамы деньги за подаренное мне кольцо Валентин Павлович категорически отказался. Он бы, наверное, подарил кольцо и Вале, потому что мы очень подружились, но он ведь не знал, что она тоже женщина, он считал ее моим младшим братиком и даже находил между нами сходство.

Я знаю, на какое кольцо Валя поглядывала с большим интересом и восторгом. На золотое с рубином, светившимся, как задний фонарик в автомашине.

Валентин Павлович сказал, что об этом кольце он написал письмо в Америку. Это было американское кольцо. На его внутренней стороне был выгравирован номер 89, стояла дата — 1973 и надпись Вест-Пойнт. Валентин Павлович рассказал нам, что такие кольца с определенным номером дают всем выпускникам американской военной академии в Вест-Пойнте, что по такому кольцу в США сразу узнают, что человек закончил военную академию, как у нас по белому эмалевому ромбику, и что совершенно невозможно понять, почему такое кольцо оказалось в море, на пляже в Сочи.

Валентин Павлович пригласил меня с Валей принять участие в его поисках колеи. Валя, конечно, не могла. Плавать в тельняшке было бы странно. А без тельняшки было бы не только странно, но еще и неприлично. Кроме того, она сразу бы саморазоблачилась.

А я плавала вдоль берега рядом с Валентином Павловичем с ластами и в маске, которые мы взяли в бюро проката. Я всматривалась в песок, иногда даже разгребала его руками. Это невозможно азартное занятие. Но я не нашла ни одного кольца, только ржавую английскую булавку. Валентин Павлович в этот раз даже булавки не нашел. Он сказал, что кольца попадаются не так уж часто и что, по его расчетам, должны были попадаться и сережки, но вот ему найти хоть одну серьгу еще не случалось.

Но самое интересное в Валентине Павловиче были не эти поиски колец, а его настоящая профессия. Он работал в цирке. Фокусником. И чтоб не отставать от своего прямого дела, он постоянно тренировался.

Подойдет на пляже к какой-нибудь девочке лет пяти-шести, рукава рубашки у него закатаны, в руках ничего нет, покажет на чайку, прицелится в нее пальцем, скажет «пиф», и тут же из чайки выпадает «Тузик», завернутый в фантик, прямо на песок возле девочки. Валентин Павлович с таким цирковым поклоном даст конфету девочке, — подарок от чайки, так что никто не отказывался.

Или подойдет к трехлетнему голопузому пацану, осторожно шлепнет его по животу и вытащит у него из пупка яблоко, обмоет в море и потребует, чтобы пацан съел яблоко, снова отправил его назад, в живот.

При этом он не улыбался, только глаза у него щурились, как от сильного света. И когда какой-нибудь крохотный человечек говорил «спасибо», Валентин Павлович как-то неловко, ну как-то смущенно водил рукой по своим коротко подстриженным, ежиком, серым волосам. Волосы его казались серыми, наверное, потому, что среди черных волос было очень много, может быть, половина, седых.

А мы с Валей радовались и восхищались этими фокусами, и Валя потом призналась мне, что еще больше, чем артисткой, хотела бы стать фокусницей, как Валентин Павлович.

Так бы это все у нас и продолжалось, когда б не одно неожиданное происшествие.

На пляже стояла на четвереньках такая зеленая будка, такая избушка с прилавком наружу. Тут продавали мороженое. А продавщицей была женщина, похожая на картинку из «Алисы в стране чудес», — с такими же непропорционально короткими ногами, приземистым туловищем и мелкими кудряшками.

У продавщицы был сын-акселерат лет двенадцати, оболтус с оловянными глазами, который постоянно ныл басом за дверью этой будки: «Мам, дай руль…»

По временам продавщица мороженого приоткрывала дверь, совала своему сынку металлический рубль, тот хватал монету, исчезал, но спустя некоторое время появлялся снова: «Мам, дай рупь…»

Что он делал с этими рублями? Складывал их на покупку автомашины? Или покупал чебуреки? А может, он бегал в настоящее кафе и заказывал себе там пять порций шоколадного мороженого в металлических вазочках, шариками?

Мы с Валей проходили мимо будки. Валя босиком, мальчишеские босоножки сильно натерли ей ноги, и штаны она носила теперь другие, такие джинсы из тоненькой ткани, закатанные до колен. Вдруг Валя заныла басом, неотличимым от голоса сына продавщицы мороженого: «Мам, дай рупь… Мам, дай руль…» Двери приоткрылась. Из будки выглянула эта тетка-продавщица с металлическим рублем в руке. Она увидела нас, выскочила наружу и визгливо закричала на Валю:

— Это ты у меня на стенке каждый день мелом гадости пишешь?! — На боковой стенке, в самом деле, было написано очень плохое слово. — Я каждый день стираю!

Валя с немыслимым проворством пустилась наутек. Я за ней. Тетка — за нами. А людей вокруг сто миллионов, и бежать между ними совершенно невозможно. Валя за что-то зацепилась ногой, упала и громко и ужасно закричала от боли. Я бросилась к ней — помочь, но мороженщица нас догнала, схватила Валю за тельняшку, приподняла с песка и потребовала:

— Выверни карманы! Где мел?

Тельняшка задралась, стала видна забинтованная Валина грудь. Я хотела снова натянуть тельняшку, Валя ступила на ногу, совсем побледнела, со стоном упала на песок и замерла.

Вокруг толпились люди, мороженщица в испуге закричала: «Это не мальчик! Это переодетая бандитка!» Но столпившихся людей раздвинул Валентин Павлович:

— Отойдите, — сказал он. — Я — хирург. — Он быстро ощупал Валину ногу. — Это не перелом, — успокаивающе сказал он мне. — Вывих. Сейчас мы его вправим. Но, прежде всего, приведем его — или ее? — в сознание. Принеси воды.

— Где ее взять?

— У тебя за спиной море. Набери в шапочку, сколько поместится. А остальное — оставь.