Только герцогу это под силу

Глава 18

Спустя два вечера после сорвавшейся брачной ночи, Саймон вошёл в столовую, и изрёк проклятье, увидев пустой стул на другом конце стола. До сих пор дуется, да?

— Где моя жена, — спросил он у лакея.

— Она просила, чтобы поднос принесли в её комнату. Я его уже доставил.

Значит, он даже не мог отобрать поднос, чтобы попытаться её увидеть.

Боже правый, он опять размышлял, как одурманенный болван. Вот до чего довела его собственная жена, чёрт её побери.

И, бы побрал и короля тоже, и всю проклятую семейку. Он, должно быть, выжил из ума, раз снова с ними связался. Луиза была изменчивой, её папаша — идиотом, а братец, в лучшем случае — занудой. Ему следовало умыть руки, учитывая всё это.

Но герцог не мог. Теперь он женат на ней, помоги ему Господи.

Застонав, он сел за стол на свое обычное место. Его последняя стратегия не работала. Поостыв, он подумал, что даст ей время успокоиться, и тогда, может быть, они смогли бы здраво побеседовать.

Чёртова упрямица. В её словаре не было слова «здраво».

Конечно, его ультиматум не помог. Но, будь он проклят, если отменит свой приказ. Луизе не удастся обвести его вокруг пальца. Он был главой этого дома, чёрт подери, и она бы научилась мириться с этим, займи это хоть вечность.

Вздох слетел с его губ. Ну ладно. Как будто он мог выдержать вечность в такой неопределённости. Саймон не мог есть, не мог спать. Днём он почти не обращал внимания на то, о чём говорили в Палате лордов, а ночью, роясь в дедовых письмах, ему приходилось большинство из них прочитывать по два раза.

Однако, что, чёрт возьми, она делала весь день? Она не гуляла — он снарядил лакея сопровождать её, отправься она куда-нибудь. Когда бы он ни был дома, слышал её передвижения по комнате, смежной с его, и находил оставленные за её дверью подносы. Видимо, в столовой она ела, когда он был на заседаниях в парламенте.

Лакей поставил перед ним тарелку чего-то белого, и Саймон напрягся от иного, более осязаемого её присутствия.

— Что это? — рявкнул он.

— Суп из копчёной рыбы, сэр.

С молоком, несомненно. Его тошнило от молочных супов и соусов, всегда так было. Его повар об этом не знал, потому как был нанят, с остальными слугами, после возвращения Саймона. Значит они, видимо, соглашались со всем, что ни заяви Луиза о его вкусах.

И где же, однако, она узнала какие они?

У него появилась весьма неплохая мысль.

— Моя сестра приходила сегодня с визитом, не так ли?

— Да, ваша светлость. Как вы узнали?

— Случайная догадка.

Он сомневался, что Луиза рассказала об их схватке сестре, иначе Дрейкер колотил бы в дверь, чтобы придушить его за нанесенный её чувствам вред. Его женушка-шалунья, бесспорно, под видом желания быть хорошей женой, просила поведать ей о его предпочтениях.

Он мог бы догадаться, на что она способна, когда его бренди начал значительно утрачивать крепость, а огню в его комнате частенько позволяли затухать. Но прошлым вечером, когда слуга рассказал ему, что избавиться от его сигарет, было идеей его жены, так как она могла купить лучшего качества, Саймон, наконец, понял, что происходит.

Луиза применила к нему свою тактику «домашней войны». И она, как ни странно, работала. Он за всю жизнь никогда не чувствовал себя так неуютно в своем собственном доме. Проклятая хитрюга.

«Женщины, как лошади», — раздался голос деда в его голове. — «Дай им волю, и они растопчут тебя. Их надо приучить к узде, если они нужны тебе для настоящей скачки».

— Да, и ты в этом так преуспел, старик, — отрезал Саймон. — Поэтому моя бабка съеживалась всякий раз, когда ты входил в комнату.

— Ваша светлость? — произнёс лакей.

— Э… ничего. Лишь мысли вслух, — боже, теперь он разговаривал сам с собой. Вот что с ним сделала Луиза.

Саймон отпихнул суп в сторону.

— Унесите это, хорошо?

Лакей, без замечания исполнил, но когда он принёс следующее блюдо — кусок говядины испорченный толстым слоем сливочного соуса — у Саймона лопнуло терпение.

Довольно ерунды. С рук ей это не сойдет — он не позволит. У Луизы была уйма времени прийти в себя от его сговора с её отцом. И это время заканчивалось прямо сейчас.

Выскочив из-за стола, Саймон покинул столовую и направился к лестнице. Он был на полпути наверх, когда увидел, как горничная Луизы выскользнула из комнаты с уже ненужной ей одеждой. Хорошо. Луиза только что переоделась ко сну, значит, вероятно, дверь не заперта, и он застанет её одну. Чёрт подери, должно быть помешает другое — она закроет перед ним дверь.

Саймон резко распахнул дверь, с его губ готовы были сорваться несколько супружеских замечаний, которые так и остались невысказанными, когда он увидел её.

Жена сидела возле камина, но не видела его — голова была опущена и она расчесывала волосы длинными, неторопливыми взмахами. Он сделал глубокий вдох от вида Луизы: длинные черные локоны ниспадали на пол, а свет от камина сиял сквозь её прозрачную ночную рубашку, вырисовывая каждый плавный, обольстительный изгиб. Словно в трансе, Саймон вошёл в комнату и направился к ней с единственным только желанием: притянуть её в объятия и прямо-таки выцеловать из неё упрямство.

Затем его остановил звук. Плач. Она, расчесываясь, плакала, рыдания раздирали её стройное тело. Слышать их было словно лезвием ножа по животу.

Он застыл, отчасти злясь на себя за то, что взволновался от её слёз, а отчасти от безрассудного желания утешить Луизу, обнять и уверить, что всё, непременно, будет хорошо.

Это именно то, что она хотела, не так ли? Заставить его встать на колени. Смягчить его, пока он не позволит ей делать то, что ей по душе — водя компанию с радикалами, уничтожая всякую его надежду стать премьер министром.

Чёрт подери, он бы не позволил ей это!

Саймон стоял там ещё минуту, в сомнении. Но, в конце концов, гордость взяла верх, и он удалился в кабинет, изо всех сил желая прогнать из головы её печальные всхлипы.

Но пребывание в кабинете лишь напомнило о её сокрушённом виде, когда Луиза поняла, что он сговорился с отцом. Он ранил её очень сильно. И не один раз, а дважды. Мог ли он, в самом деле, осуждать её за желание нанести ответный удар?

После часа таких мучительных размышлений Саймон отправился в кровать, лишь для того, чтобы они и там его изводили. Но спать был ещё хуже — он видел жену в своих снах, в прозрачной ночной рубашке в их брачную ночь, на губах её трепетала многообещающая улыбка. Пока не вошёл её отец, и улыбка не обернулась потрясением.

Когда он проснулся на рассвете, тревожный, с каменным сердцем, Луиза еще спала. И как в прошлые два утра, несмотря на то, что он мешкал, вынужден был, в конце концов, ехать в Вестминстерский дворец [38], не услышав даже шороха в соседней комнате.

«Ещё несколько дней», — говорил он себе. — «Дай ей время».

Но сколько ещё таких дней он мог вынести, когда часы перетекали друг в друга, превращаясь в одну длинную изнурительную пытку?

Не помогало даже присутствие в Вестминстере. В отсутствие сейчас важных дел на повестке дня, лорды мало интересовались парламентской работой и речи были тупыми, как ржавый перочинный нож. Прошла половина утра, Саймон подумывал поехать домой, когда возле него прошипел голос:

— Какого чёрта вы тут делаете?

Он обернулся и увидел лорда Трасбата, с волнением взирающего на него.

— Почему я не должен быть здесь?

— Вы говорили, что будете вместе с дамами посещать Ньюгейт. Я рассчитывал на это, когда отправил свою жену вместе с вашей. — Верно, Трасбат ошибся. Луиза не бросила бы ему вызов так открыто. Не после того, как он пригрозил. — Они… э… отправились сегодня утром?

— Да, как и планировали, — прошептал Трасбат. — Ваша жена сказала нам за день до вашей свадьбы, что бракосочетание не повлияет на сегодняшнюю поездку в Ньюгейт, и я только час назад доставил Лилиан в ваш дом.

Два человека по соседству неодобрительно посмотрели на них, поэтому Саймон жестом пригласил Тарсбата выйти с ним в холл. Там же он резко спросил:

— Вы уверены, что они отправились в тюрьму? — он отдал ясный приказ кучеру, чтобы она нигде не брала никаких карет без разрешения Саймона.

Трасбат смотрел на него, как на сумасшедшего.

— Ну конечно. Ваша жена спросила, собираюсь ли я присоединиться к ним, и я сказал ей, что отправляюсь в клуб. Когда я спросил, могу ли увидеть вас, она объяснила, что вы поедете отсюда и присоединитесь к ним в Ньюгейте. Поэтому она попросила, чтобы я подвёз её с Лиллиан к дому леди Дрейкер — чтобы вам не пришлось оставлять возле тюрьмы два экипажа. Я был рад оказать услугу — это было по пути в клуб. Но потом я вспомнил, что хотел поговорить с Пилом, поэтому приехал найти его. А вместо этого нашел вас.

— Да, — мрачно произнёс Саймон. Здесь в парламенте. Пока его жена спешит поступить так, как ей нравится. Домашняя война — это одно дело, но явный вызов был недопустим.

Он не был окончательным болваном, чтобы признаться Трасбату в несостоятельности контролировать собственную жену.

— Простите, старина, — кратко произнес он, — я совсем забыл о поездке в Ньюгейт. А так как я уехал до того, как встала герцогиня, у неё не было возможности напомнить мне. — Саймон направился к двери. — Я сейчас же еду.

И приберу к рукам свою жену, черт возьми.

— Я отправляюсь с вами, — сказал Трасбат. — Как вижу, Пила здесь нет.

Через несколько минут они были в экипаже Саймона, тихо следуя в Ньюгейт. Хвала господу, Трасбат не был болтлив, потому как Саймон сомневался, что смог бы сейчас поддерживать вежливый разговор.

Когда они добрались до тюрьмы, стражник провёл их через несколько сырых, мрачных коридоров. Они шли со скоростью улитки, учитывая больную ногу лорда Трасбата, поэтому пока они достигли женских тюремных камер, гнев Саймона дошел до наивысшей точки.

Но, когда стражник ввёл их внутрь, гнев угас от открывшегося им вида. Более двух сотен женщин сидели на каменном полу маленькими, аккуратными группками, усердно разрисовывая резные фигурки. Миссис Фрай, миссис Харрис, и Регина перемещались между ними, предлагая помощь. Одежда на женщинах была бедной, но чистой и опрятной и, по большей части, приличной.

Взрыв смеха из угла заставил трудящихся женщин поднять взгляды, затем снисходительно улыбнуться группе сновавших повсюду детишек, хлопавших какому-то зрелищу, которое не доступно было его с Трасбатом виду. И которое, несомненно, было организовано женой Саймона, вместе с леди Трасбат.

Саймон махнул Трасбату и они стали медленно обходить толпу. Как только они подошли к своим женам, Саймон за жужжанием женских разговоров услышал птичью трель. Потом он заметил взгромоздившуюся на стуле канарейку леди Трасбат, и рядом с ней Раджи, танцующим со своим обычным весельем.

Саймон задержал дыхание. Ему следовало рассердиться, что Луиза без спросу взяла сюда его любимца, но как он мог, когда детишки смотрели с восторгом, их маленькие личики оживились от радости?

Леди Трасбат первая заметила их. Увидев мужа, она так широко улыбнулась, что годы стёрлись с её стареющего лица. Саймону не было нужды смотреть на Трасбата, чтобы знать, что тот, должно быть, так же широко, как и его жена, улыбнулся в ответ. Как заботливый муж.

Он вздрогнул.

Луиза еще не увидела его, но она тоже улыбалась, наблюдая, как дети наслаждаются ужимками Раджи и канарейкой леди Тарсбат. Более того, на её лице было такое истинное удовольствие, что от этого вида к горлу герцога подступил комок.

И внезапно её вызов ему стал не таким уж важным. Важно было лишь понять, как сохранить это выражение на её лице.

И когда жена мельком взглянула на него и её улыбка увяла, Саймон проклял себя за то, что вообще сговорился с её отцом. Если бы он просто ухаживал за ней как настоящий джентльмен, прежде чем жениться, отдалились ли бы они теперь? Не слишком поздно, чтобы поправить положение?

Он надеялся, что нет. Так как в этот момент, он и по разбитому стеклу прополз бы, заставь это Луизу снова улыбнуться.