Том 10

К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС УКРЕПЛЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ. — ДАТСКИЙ НЕЙТРАЛИТЕТ. — СОСТАВ АНГЛИЙСКОГО ПАРЛАМЕНТА. — НЕУРОЖАЙ В ЕВРОПЕ

Лондон, пятница, 27 января 1854 г.

Укрепление Константинополя, как я уже указывал в одной из последних статей, было бы важнейшим из всех мероприятий, которые турки могли бы провести. Будь Константинополь укреплен, а форты на Босфоре и в Дарданеллах соответственно усилены, Турция, как и любая другая держава, владеющая этой столицей, не нуждалась бы ни в каких иностранных гарантиях своей независимости. Нет города, который было бы легче укрепить, чем Константинополь. Только одна сторона треугольника, а именно та, которая обращена к суше, нуждается в создании непрерывного вала; вторая, обращенная к Мраморному морю, и третья, обращенная к Золотому Рогу, могут обойтись без укреплений. Линия отдельных фортов, расположенных в надлежащем расстоянии от крепостной стены и выдвинутых на восток для защиты Перы, Галаты и северо-восточного берега Золотого Рога, послужила бы одновременно для усиления крепостной стены и для того, чтобы помешать неприятелю обойти ее и возвести осадные укрепления на холмах, лежащих за Перой и Галатой и господствующих над городом.

Такая крепость была бы почти неприступна. Ее коммуникационные линии могли бы быть перерезаны лишь в случае занятия Дарданелл или Босфора; в этом случае город был бы сразу же потерян. Но два таких узких пролива могут быть легко укреплены настолько сильно, что никакой вражеский флот не сможет прорваться через них. Русская армия, подошедшая с суши, была бы вынуждена пользоваться для связи с Севастополем и Одессой опасным морским путем и вряд ли была бы в состоянии продержаться достаточно долго, чтобы взять город; непрерывно уменьшаясь в численности, она не смогла бы выдерживать удары со стороны гарнизона города и подкреплений, прибывающих из Азии.

Ответ России на датское заявление о нейтралитете[37] прибыл в Копенгаген 20 января. Россия якобы отказывается признать нейтралитет и требует от Дании присоединения к той или другой стороне. Сразу же после этого сообщения французский, английский и русский послы [Дотезак, Бьюкенен и барон Унгерн-Штернберг. Ред.] будто бы имели совещание с датскими министрами. Но из весьма достоверного источника я узнал, — хотя, конечно, все же не могу ручаться за точность информации, — что протест с. — петербургского кабинета является лишь маневром, рассчитанным на то, чтобы побудить другие державы к скорейшему формальному признанию условий, на которых предлагается датский нейтралитет. Мне сообщили, что недавно между Данией, с одной стороны, и Францией и Англией, — с другой, имели место переговоры, согласно которым в случае войны Англия должна занять Зунд своими военными кораблями, а Франция — оккупировать герцогство Шлезвиг армейским корпусом. Для срыва этой комбинации, о которой министр Эрстед осведомил графа Нессельроде, Россия будто бы и потребовала от копенгагенского кабинета, чтобы он сделал заявление о нейтралитете, против которого она сейчас притворно возражает; если Франция и Англия признают датский нейтралитет, то этим не только будут разрушены их первоначальные планы, но также будут изъяты из-под действия военных законов грузы, перевозимые на нейтральных судах, что обеспечит экспорт русских товаров через Балтийское море.

Протест царя против приобретения Пруссией ольденбургского порта на Северном море является протестом bona fide [вполне искренним. Ред.], как бы ни была удивлена берлинская публика этим новым проявлением вездесущего вмешательства преемника Тимура-Тамерлана.

Состоявшийся большой «митинг сторонников реформы в Манчестере» оказался великолепным образчиком чепухи, как верно замечает газета «Englishman». Восхваление политики Абердина, оскорбление Турции, прославление России и отрицание всякого вмешательства в дела иностранных государств — таковы немногие темы, которые, поскольку речь идет об иностранной политике, составляют основной капитал манчестерской школы[38]; они снова пережевывались гг. Кобденом, Брайтом и другими «простыми и скромными людьми», которые хотят иметь в главном штабе английской армии «сторонника мира» и объявить локаут палате лордов для того, чтобы продавать английский народ, а другие — распродавать по дешевке.

Речь г-на Кобдена была не более, как повторением, притом беззастенчивым, речи, произнесенной им при закрытии парламентской сессии. Единственной роскошью, которую он позволил себе в смысле новизны, были два выпада — один против Франции, другой против Америки. Весьма подозрительно, что тот самый человек, который сыграл такую выдающуюся роль в заключении союза с Францией в те времена, когда подвиги «декабрьских деятелей» вызывали в Англии вопль негодования, — теперь разрушает дело своих рук, высмеивая этот союз и объявляя его «необдуманным» и «несвоевременным».

В отношении Америки Кобден заявил, что именно развитие ее торговли и промышленности, а вовсе не воинственная политика России, может угрожать величию экономического и национального процветания Англии. Как это согласуется с его профессиональными фритредерскими ханжескими рассуждениями, согласно которым торговое процветание одного народа зависит от развития торговли и промышленности всех других народов, а идея опасного соперничества между двумя промышленными народами объявляется ошибкой «знахарей» протекционизма? Как согласуется это с положением, что

«Англия волшебным действием своего машинного производства соединила навсегда узами мира два обособленных полушария, поставив Европу и Америку в полную и нерасторжимую зависимость друг от друга»?

Не в первый раз пытается Кобден отвести от России подозрения и враждебность английского народа, стремясь направить их против Соединенных Штатов Америки. Когда в 1836 г. захват одного английского судна русским военным кораблем у черкесского побережья, финансовые мероприятия с. — петербургского кабинета в отношении судоходства по Дунаю[39], а также разоблачения, опубликованные в «Portfolio»[40], вызвали гнев английского народа и, главным образом, коммерсантов против России, г-н Кобден — в то время еще «дитя в литературе и непривычный к публичным выступлениям»[41] — опубликовал маленький анонимный памфлет, озаглавленный: «Россия; лекарство против русофобии. Написано манчестерским фабрикантом»[42]. В этом памфлете доказывается, что «менее чем через двадцать лет эти взгляды (а именно, боязнь роста американского процветания, а вовсе не русской экспансии) будет разделять весь английский народ, и правительство страны будет вынуждено их признать». В этом же памфлете Кобден пишет:

«Исследуя различные мотивы, руководствуясь которыми обсуждающие этот вопрос занимают враждебную позицию по отношению к русской нации, мы обнаружили с бесконечным удивлением и глубоким убеждением своей правоты, что столетие аристократического правления в Англии заразило все классы общества высокомерным и надменным духом их правителей» (по отношению к кроткой России). «Если бы с. — петербургское правительство было перенесено на берега Босфора, то на месте хижин, образующих сейчас турецкую столицу, менее чем через 20 лет вырос бы блестящим и богатый европейский город; здесь выросли бы великолепные здания, возникли бы ученые общества, процветали бы изящные искусства. Если бы русское правительство действительно достигло такой силы, оно прекратило бы войну с мечом в руках и начало бы борьбу против варварства, сооружая железные дороги, строя мосты, способствуя накоплению капиталов, росту городов и успехам цивилизации и свободы… Рабство, оскверняющее Константинополь, немедленно исчезло бы, а торговля и законы, защищающие жизнь и имущество» (например, как это делается теперь в Молдавии и Валахии), «заняли бы свое место».

В доказательство русской цивилизованности и, следовательно, права России на захват Турции г-н Кобден сообщил своим изумленным читателям, что русский купец, владеющий 10000—15000 рублей, не только участвует во внешней торговле, но «освобожден от телесных наказаний и имеет право ездить в пароконном экипаже». Можно ли после этого удивляться, если русский император недавно выразил убеждение, что «Англия с ее буржуазным парламентом не может со славой вести войну»? В 1836 г. г-н Кобден был так глубоко проникнут сознанием «недобропорядочности публицистов и ораторов», осмеливающихся порицать самодержца всея Руси, что одним из выводов его памфлета является вопрос:

«Кто же эти писатели и ораторы, и что они собою представляют? Долго ли еще будет позволено политическим шарлатанам безнаказанно разжигать страсти и смущать умы целой нации?»

Мы полагаем, что это — те «официальные публицисты и ораторы», которые владеют 10000—15000 рублей, могут ездить в пароконном экипаже и, по крайней мере, освобождены от «телесного наказания». До сих пор некоторые считали русофильскую манию г-на Кобдена одной из свойственных ему многочисленных причуд, другие видели в ней необходимый вывод из его доктрины о мире. Недавно, однако, некто [А. Сомервилл. Ред.], по праву называющий себя «литературной клячей или, если хотите, литературным ослом» покойной Лиги против хлебных законов[43], поведал публике, что г-н Кобден, прежде чем написать свою первую брошюру, «небезуспешно съездил в Россию в 1834 и 1835 гг. по торговым делам», что «его сердце и ситец в 1836 г. были в России», а его гнев против «английских публицистов, ораторов, авторов и журналистов» был вызван их критикой по адресу его нового клиента, Николая всероссийского.

В связи с предстоящим через несколько дней возобновлением заседаний палаты общин нам представляется уместным дать хотя бы в сжатой форме статистику английского представительства.

Ирландскими пэрами в палате общин[44]являются: виконт Пальмерстон от округа Тивертон; виконт Баррингтон — от Беркшира; граф Ансли — от Гримсби; виконт Монк — от Портсмута; виконт Голуэй — от Ретворда; наконец, лорд Хатем — от Восточного Йоркшира. Деятели литературы и науки: Бенджамин Дизраэли — от Бакингемшира; историк Томас Маколей — от Эдинбурга; торговый статистик Мак-Грегор — от Глазго; автор «Летописей испанских художников» и пр. Уильям Стерлинг — от Пертшира; автор «Государства и церкви» и других трудов Уильям Гладстон — от Оксфордского университета; автор книги «Развалины Ниневии» и др. д-р Остин Г. Лейард — от Эйлсбери; редактор журнала «Economist»[45] Джемс Уилсон — от Уэстбери; редактор произведений Гоббса и др. сэр Уильям Молсуорт — от Саутуарка; поэт, драматург и новеллист сэр Э. Л. Булвер-Литтон — от Хартфордшира; писатель Лиги против хлебных законов Уильям Джонсон Фокс — от Олдема; автор (весьма жалкой) «Истории цивилизации» и др. У. А. Макиннон — от Рая; автор «Путевых впечатлений» и др. Р. Монктон Милнс и автор «Поездки на Восток» Бенджамин Оливейра — оба от Понтефракта; автор богословских и политических работ Эдуард Майалл — от Рочдейла; автор «Истории греческой литературы» Уильям Мьюр — от Ренфрушира, в Шотландии; автор книги «Жизнь Франческо Сфорца» У. П. Уркарт — от Уэстмитского графства, в Ирландии; знаменитый железнодорожный инженер Роберт Стефенсон — от Уитби; врач Уильям Майкл — от Бодмина; хирург Джон Брейди — от Литрима. Можно ли внести в рубрику литераторов также лорда Джона Рассела, судить не берусь.

Не менее 100 мест занимают люди, формально избранные в своих избирательных округах, а фактически назначенные герцогами, графами, маркизами, знатными дамами и другими лицами, извлекающими из своего влияния на местах политическую выгоду. Так, например, маркиз Вестминстер располагает двумя местами в Честере — городе, насчитывающем 2524 избирателя; герцог Норфолк располагает одним местом в Аренделе; герцог Сатерленд — двумя в Ньюкаслеандер-Лайн; маркиз Ленсдаун — одним в Калне; граф Фицуильям — двумя в Молтоне; герцог Ричмонд — двумя в Чичестере; мисс Пирс — одним в Норталлертоне и т. д.

О несоответствии между числом избирателей, с одной стороны, числом избранных депутатов — с другой, и общим числом населения можно судить по следующим нескольким примерам.

В Беркшире численность населения составляет 170065 человек, а число избирателей — 7980. Этот округ избирает в палату общин все девять представителей, тогда как Лестершир с населением в 230308 человек и 13081 избирателем располагает всего шестью местами; Линкольншир с населением в 407222 человека и 24782 избирателями располагает тринадцатью депутатскими местами в палате, тогда как Мидлсекс с населением в 1886576 человек и 113490 избирателями выбирает в палату всего четырнадцать депутатов. Ланкашир при населении в 2031236 человек насчитывает лишь 81786 избирателей и располагает в палате общин только двадцатью шестью местами, тогда как Бакингемшир с населением в 163723 человека и 8125 избирателями представлен одиннадцатью депутатами. Суссекс с населением в 336844 человека и 18054 избирателями избирает восемнадцать депутатов, тогда как Стаффордшир с населением в 608716 человек и 29607 избирателями избирает их лишь семнадцать.

Соотношение между количеством избирателей и численностью населения таково:

В Англии каждый избиратель в сельской местности представляет 20,7 жителя графства.

В Уэльсе каждый избиратель в сельской местности представляет 20 жителей.

В Шотландии каждый избиратель в сельской местности представляет 34,4 жителя.

В Англии каждый городской избиратель представляет 18 жителей города.

В Уэльсе каждый городской избиратель представляет 24,4 жителя города.

В Шотландии каждый городской избиратель представляет 23,3 жителя города.

Относительно Ирландии нет столь полных данных, как относительно Англии и Шотландии. Все же следующие цифры дают близкую к истине картину для периода 1851–1852 годов:

В сельской местности каждый избиратель представляет 36 жителей.

В ирландских городах каждый избиратель представляет 23 жителя города.

Общие затруднения на европейских хлебных рынках представляются в следующем виде. Во Франции нехватка зерна составляет не десять миллионов гектолитров, как утверждает «Moniteur»[46], чтобы рассеять панику, а значительно больше двадцати миллионов, т. е. свыше восьми миллионов английских квартеров; нехватка картофеля достигает не менее одной четверти среднего сбора за последние пять лет, а нехватка вина, растительного масла и каштанов еще больше. В Бельгии и Голландии дефицит в хлебной продукции составляет около четырех миллионов гектолитров; в Рейнских провинциях, Пруссии и Швейцарии он, по скромным подсчетам, составляет свыше десяти миллионов гектолитров. Об Италии известно лишь, что там весьма значительный недород, хотя очень трудно определить его даже приблизительно. Однако даже минимальная цифра достигает десяти миллионов гектолитров зерна; следовательно, нехватка зерна в крупных хлебных районах Западной Европы составляет не менее сорока четырех миллионов гектолитров (семнадцати миллионов квартеров). О недороде в Англии известно, что он превышает пять миллионов квартеров, а судя по некоторым заслуживающим серьезного внимания подсчетам эта цифра относится к одной лишь пшенице. Таким образом, в одной Западной Европе роковой прошлогодний неурожай дал нехватку по меньшей мере в двадцать два миллиона квартеров; если к этому прибавить весьма низкое качество и недород других злаков, а также повсеместное распространение болезни картофеля, то это составит недостачу — в переводе на пшеницу — минимум в пять миллионов квартеров, и мы получим в общем итоге дефицит в двадцать семь миллионов квартеров зерна.

Что касается расчетов на ввоз хлеба с внешних рынков, то, по сведениям из весьма авторитетного в вопросах торговли источника, положение рисуется в следующем виде.

«В Польше хлеба собрано весьма мало. В России — недород: об этом свидетельствуют высокие цены на зерно в балтийских портах, причем цены поднялись еще до того, как стало известно, что нам не хватает хлеба. В Дунайских княжествах неурожая, правда, не было, но запасы там значительно сократились, — так же, как и в Одессе, — вследствие огромного экспорта хлеба в прилегающие к Средиземному морю страны и во Францию. Америка же не может дать и двух миллионов квартеров. Между тем даже всех судов мира недостаточно для перевозки хотя бы половины или около половины того хлеба, которого, как уже известно по всей Англии, нам не хватает».

Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом. 26–27 января 1854 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4004, 16 февраля 1854 г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского