Том 5

XVI. Отделение духа Реи

Жрец Реи бежал от врат Смерти, охраняемых духами умерших героев, от святилища, двери которого раскрывались только перед людьми, обреченными на смерть. Тяжело было на сердце у старика: он любил Скитальца. Среди темнокожих сынов Кемета старик не знал ни одного, который равнялся бы этому ахейцу, ни одного столь красивого, столь сильного и могучего, столь ловкого и искусного в боях! Потом Реи вспомнилось, как он спас жизнь той, которую он любил больше всех женщин в мире, — Мериамон, дочери светлого месяца, прекраснейшей из цариц, когда-либо восседавших на троне Египта, красивейшей и ученейшей после Тэйе. Вспомнилась Реи красота чужеземца, когда тот стоял в зале дворца, в то время как длинные копья летели в него; вспомнилось видение Мериамон. И чем больше он думал, тем сильнейшее смущение овладевало им. В одном только он был уверен — в том, что все сны и видения насмеялись над Мериамон и что человек, явившийся ей в этих видениях, никогда не будет ее супругом, так как он на его глазах пошел на смерть в храм Погибели.

Спотыкаясь, спешил Реи во дворец и, минуя великолепные залы, хотел пройти в свое помещение, но у дверей, ведущих в собственные покои царицы, стояла сама Мериамон во всей своей величественной красоте, точно изваянная из драгоценного мрамора, в царственном одеянии, увенчанная убором из золотых змей на черных, как смоль, волосах, ниспадавших широкой волной, точно мантия, вдоль стройной спины и горделивого стана. Как-то загадочно-странно смотрели ее большие черные глаза из-под густых ресниц и точно проведенных кистью художника бровей, оттеняющих матовую белизну ее высокого, гладкого, как слоновая кость, лба.

Низко склонившись перед ней, Реи хотел пройти мимо, но она остановила его.

— Куда ты идешь, Реи, и почему так печально лицо твое? — спросила она.

— Я иду по своему делу, царица. А лицо мое печально потому, что от фараона нет никаких вестей и никто не знает, что сталось с ним и с сонмом апура, которых он пустился преследовать!

— Быть может, ты говоришь правду, Реи, но не всю правду! Зайди ко мне, я желаю поговорить с тобой! — сказала царица, и старик послушно последовал за нею в ее покои, где по приказанию ее сел в то самое кресло, в котором сидел Скиталец. Вдруг царица Мериамон опустилась перед ним на колени, слезы стояли у нее в глазах, грудь ее порывисто вздымалась от подавленных рыданий.

— Что с тобой, царица, приемная дочь моя? — спросил старик.

— Слушай меня, старый друг, единственный друг мой! — отвечала Мериамон. — Помнишь тот день, или, вернее, ту ночь, когда я прокралась к тебе? То было в ночь, следующую за той ужасной ночью, когда я стала женой фараона и рассказала тебе тот страшный сон, который не давал мне покоя!

— Я хорошо помню то странное видение, о котором ты говорила мне тогда, только разъяснить его не в силах мой слабый ум!

— Помнишь, что видение то было блестящим воином в золотых доспехах, которого мне суждено любить, в золотом шлеме, в который вонзился бронзовый наконечник копья?

— Да, помню!

— А знаешь, как зовут этого человека? — уже шепотом спросила она, глядя на старика широко раскрытыми глазами. — Не зовут ли его Эперитом, Скитальцем? Не он ли явился сюда с наконечником копья в шлеме? Я полюбила его в тот самый миг, когда впервые увидела во всей славе и во всей красе! Теперь я узнала его настоящее имя: это Одиссей, сын Лаэрта, Одиссей из Итаки. Я узнала это своим колдовством, вырвав истину у хитрейшего из людей. Хотя мне казалось, что он отстраняется от меня, все же мне удалось выпытать у него, что он странствовал долго и далеко, чтобы отыскать меня, богами назначенную и обещанную ему супругу!

При последних словах ее старый жрец вскочил со своего кресла.

— Госпожа! — воскликнул он. — Опомнись! Ты забываешь, что ты царица Кемета и супруга фараона! Кроме того, я должен сообщить тебе, что твой избранник навсегда потерян для тебя и для всего мира!

При этих словах Мериамон вскочила со своего ложа и, как львица, встала над старым жрецом с лицом прекрасным, но искаженным от бешенства и страха.

— Он умер… — прошипела она сквозь зубы над самым ухом Реи. — Умер… и я об этом не знала. Так ты убил его! Смотри же, как я отомщу за это! — И она выхватила из-за пояса тот кинжал, которым некогда нанесла удар Менепте, брату своему, когда тот вздумал поцеловать ее, и занесла его высоко над головой Реи.

— Нет! — воскликнула она, опуская кинжал. — Ты умрешь другой, более медленной смертью!

— Царица, — взмолился жрец, — выслушай меня. Не я убил его. Напротив, я старался удержать его, но он пошел в храм Погибели, чтобы видеть чудесную Хатхор, а ты знаешь, что всякий, кто видел ее, должен сражаться с невидимыми духами и потом отправиться в преисподнюю!

Теперь лицо Мериамон стало бледно, как лик луны, как алебастр стен ее покоя, она громко вскрикнула и упала на ложе, сжимая голову своими тонкими пальцами.

— Как мне спасти его?… Как вырвать его из когтей этой проклятой чародейки? Увы! Теперь уже слишком поздно… — стонала она. — Но я хочу знать его конец, хочу слышать о красоте той, которая виновата в его смерти. Реи! — прошептала она молящим голосом и не на языке Кемета, а на том древнем, мертвом языке мертвого народа. — Не гневайся на меня, а сжалься над моей слабостью, над моим безумием. Ведь ты знаешь тайну отделения духа, ты же сам обучил меня этому. О, Реи, позволь мне послать твой дух в храм ложной Хатхор и узнать, что там делается!

— Это недоброе дело, Мериамон, и страшное дело, — отвечал жрец, — там мой дух повстречается со стражами-охранителями. Кто знает, что из этого выйдет, когда бестелесный, но имеющий еще земную жизнь, сойдется с бестелесными, уже давно не имеющими ее!

— Да, но ты все же сделаешь это из любви ко мне. Ты один можешь сделать это! — молила Мериамон.

— Никогда я ни в чем не отказывал тебе, Мериамон, — сказал старый жрец, — и теперь не откажу. Прошу только об одном: если мой дух не возвратится оттуда, прикажи схоронить меня в той гробнице, которую я приготовил себе близ Фив, и, если возможно, постарайся силой своего колдовства вырвать дух мой из власти этих страшных стражей-охранителей врат святилища. Ну, теперь я готов. Заклинание ты знаешь, произноси его!

Он откинулся на резную спинку кресла и стал смотреть вверх, а Мериамон подошла к нему близко-близко и уставилась в его глаза упорным, настойчивым взглядом, нашептывая какие-то таинственные слова на мертвом языке. По мере того как она шептала, лицо Реи становилось точно лицо умирающего, тогда она отступила назад и произнесла громко и повелительно:

— Отделился ли ты, дух Реи, от тела его?

И губы Реи медленно произнесли ей в ответ:

— Я отделился от плоти. Куда прикажешь идти?

— Во двор храма Хатхор перед святилищем ее!

— Я там, где ты приказала!

— Говори: что ты видишь?

— Вижу человека в золотых доспехах, а перед ним, преграждая ему путь, столпились тени умерших героев, хотя он не может видеть их своими телесными очами. Из святилища доносится женский голос, поющий странную, красивую песнь.

— Повтори, что ты слышишь!

И отделившийся дух Реи-жреца повторил царице Мериамон все слова песни златокудрой Елены. Из нее она узнала, что в святилище Хатхор восседает Елена-аргивянка. Сердце царицы упало, колени ее подломились, она едва не лишилась чувств, только желание узнать больше поддержало ее.

— Говори, что видишь теперь! — приказала она отделившемуся от плоти духу Реи, и тот послушно передал ей, как Скиталец сражался с невидимыми стражами-охранителями красоты Елены, и все, что с ним было дальше. Мериамон громко вскрикнула от радости, узнав, что чужестранец прошел невредимым в самое святилище. Затем дух постепенно передал ей все, о чем говорили между собой там Одиссей и Прекрасная Елена.

— Скажи мне, какое лицо у этой женщины! — приказала царица Мериамон. — Какою ты видишь ее?

— Лицо ее той красоты, какая, точно маска, легла на черты умершей Натаски, на черты Ба и на лицо Ка, когда ты беседовала с духом той, которую убила!

Мериамон громко застонала, поняв, что приговор над нею свершился.

Затем дух Реи рассказал о любви Одиссея и Елены-аргивянки, ее бессмертной соперницы, об их поцелуе, обручении и свадьбе, назначенной на следующую ночь. На все это царица Мериамон не промолвила ни слова, но, когда Скиталец покинул святилище, она принялась снова нашептывать какие-то заклинания в ухо жреца Реи, затем призвала дух его в тело, и тогда он проснулся, как человек, спавший крепким сном и ничего не знающий о том, что с ним в это время было.

Реи раскрыл глаза и увидел перед собой царицу, сидевшую на ложе с лицом бледным, как у мертвеца, черные круги легли вокруг ее больших, глубоких, темных глаз.

— Что такое ужасное слышала ты, Мериамон? — тревожно спросил старик, взглянув на нее.

— Слышала я многое, чего не следует повторять! — ответила она. — Но тебе скажу: тот, о ком мы говорили, прошел невредим мимо духов героев и увидел ложную Хатхор, эту проклятую женщину; теперь он, так же невредим, возвращается сюда. Ну, а теперь иди, Реи! Я должна быть одна!