Том 5

XVII. Пробуждение спящего

Реи удалился с тяжелым сердцем, а царица Мериамон прошла в свою опочивальню и, приказав евнухам никого не пускать, заперла дверь и, кинувшись на свое ложе, зарыла лицо в подушки. Долго лежала она неподвижно, точно мертвая: сердце в ее груди нестерпимо горело; жгучие слезы залили лицо. Теперь она знала, что смутное предчувствие, временами пугавшее, временами манившее и дразнившее ее, должно было теперь сбыться. Она знала, кто ее соперница.

Мериамон была хороша, так хороша, что равной ей по красоте не было женщины в целом Кемете, но после златокудрой Елены красота ее меркла, как меркнет яркий огонь перед солнечным светом. Скиталец искал Елену и ради нее объездил моря и земли, а она, Мериамон, думала, что он стремится к ней. Нет, думала мстительная царица, если он не может принадлежать ей, то и Елене не будет принадлежать, лучше она увидит его мертвым!

Завтра Одиссей и Елена должны встретиться за час до полуночи. Значит, завтра он должен умереть. Но как? Курри-сидонец может подать ему чашу с ядом, а после этого она убьет Курри, сказав, что он отравил Скитальца из-за ненависти к нему. Но нет, если она убьет Скитальца, то как будет жить без него? И она тоже должна тогда искать своего счастья в царстве, управляемом Осирисом, но там она не могла рассчитывать на блаженство. Что же ей делать? Ответа на этот вопрос не было.

Вдруг Мериамон вспомнилось, что есть некто, кто должен ей ответить и помочь. Она встала с постели и ощупью, впотьмах, так как уже совершенно стемнело, добрела до резного сундука с инкрустацией из слоновой кости и, достав из-за пояса ключ, раскрыла его. Здесь хранились разные драгоценности, зеркала, запястья, уборы, редкие алебастровые сосуды и смертельные яды, но их она не тронула, а, запустив руку глубоко, на самое дно сундука, достала оттуда темный ларец из Тифоновой кости (как называли египтяне сталь), считавшийся народом «нечистым». Нажав секретную пружину, Мериамон раскрыла крышку и вынула из этого ларца маленькую шкатулку, которую поднесла к своим губам и стала над нею шептать какие-то слова на языке мертвого народа. После этого крышка этой шкатулки сама собой медленно приподнялась, и луч света узкой полосой вырвался из-под крышки, тонкой змейкой заиграв во мраке комнаты.

Тогда Мериамон заглянула в шкатулку и содрогнулась, но тем не менее запустила в нее руку и, прошептав: «Выйди, выйди, Первородное Зло!» — вынула что-то на ладонь вытянутой руки. Вдруг это нечто загорелось, точно красный уголек в серой золе очага. Потом из красного оно стало зеленым, затем белым и мертвенно синеватым, с виду предмет этот походил на свившуюся клубком змею, сделанную из опала и изумруда.

Некоторое время Мериамон смотрела на нее как бы в нерешительности.

— Спи лучше, гадина… Дважды уже я смотрела на тебя и рада бы никогда более не смотреть!… Нет, я все же решусь!… Ты — дар древней премудрости, замерзший огонь, спящий грех, живая смерть, в тебе одной обитает премудрость!

Порывисто обнажив свою белоснежную грудь, Мериамон положила сверкающую безделушку, казавшуюся змейкой из драгоценных камней, себе на грудь, но при холодном прикосновении ее невольно содрогнулась: эта крошечная змея была холоднее смерти. Обхватив обеими руками одну из колонн комнаты, царица стояла, превозмогая нестерпимую боль, которую она молча выносила некоторое время, пока то, что было холодно, как лед, не стало горячо, как огонь, и не засветилось ярко, ослепительно блеском сквозь шелковую ткань ее одежды. Так она стояла около часа, затем проворно сбросила с себя всю одежду и распустила свои шелковистые черные волосы, ниспадавшие до пола. Нагая, склонив голову на грудь, она стала дышать на Первородное Зло, так как оно может ожить только под дыханием человека. Трижды она дохнула на него и трижды прошептала: «Проснись! Проснись! Проснись!»

Когда она дохнула в первый раз, драгоценная безделушка шевельнулась и засверкала. Во второй раз она распустила свои блестящие кольца и вытянула голову почти на уровень головы Мериамон. На третий раз она скользнула на пол и, обвившись вокруг ног царицы, медленно стала расти, как под магическим взглядом факира.

Все больше и больше становилась змея, светясь подобно факелу в маленьком склепе; обвиваясь вокруг тела Мериамон, опутывая его своими кольцами, она наконец подняла свою голову на уровень ее головы, и глаза ее глянули прямо в глаза Мериамон, точно пламя сверкнуло в них, и в этот момент лицо змеи стало лицом прекрасной женщины, лицом Мериамон.

Теперь эти два лица смотрели в глаза друг другу. Царица Мериамон стояла, бледная и неподвижная, подобно каменному изваянию богини, вокруг всего ее тела и в ее густых черных волосах светились тяжелые кольца сверкающей змеи. Вдруг змея заговорила голосом Мериамон на мертвом языке мертвого народа:

— Скажи мне, как меня зовут?

— Грех — твое имя, прародительский грех и Первородное Зло! — отвечала царица.

— Откуда я происхожу?

— От зла, которое лежит во мне!

— А куда пойду?

— Туда, куда пойду я, ведь я отогрела тебя у себя на груди и ты обвилась вокруг моего сердца!

Тогда змея подняла свою человеческую голову и страшно расхохоталась.

— Ты хорошо все это знаешь! Я люблю тебя так же, как ты любишь меня! — И, склонившись к царице, она поцеловала ее в самые губы. — Да, я Первородное Зло, я — грех и преступление, я та смерть, которая живет в живой жизни! Из жизни в жизнь — ты всегда находила меня готовой к твоим услугам то в том, то в ином образе. Я научила тебя колдовству и чародейству, научила, как добыть престол. Ну, а теперь чего ты хочешь?

— Приложи твое ухо к моим губам и губы к моему уху, — сказала царица Мериамон, — и я скажу тебе, чего хочу от тебя, Первородное Зло!

И они стали шептаться друг с другом во мраке темной комнаты.

Наконец змея высоко подняла свою женскую голову и снова громко рассмеялась.

— Он ищет добра и найдет зло; ищет света и будет бродить во мраке! Хочет любви и найдет себе погибель! Желает овладеть златокудрой Еленой, но прежде найдет тебя, Мериамон, а через тебя — смерть! Далеко странствовал он, но еще дальше придется ему странствовать, так как твой грех станет и его грехом. Мрак примет образ света. Зло будет сиять подобно добродетели! Я отдам его тебе, Мериамон, и он будет твой, но вот мой уговор: я не должна более лежать холодной и мертвой во мраке, в то время когда ты ходишь под лучами яркого солнца. Нет, я должна постоянно обвиваться вокруг твоего тела, но не бойся, я буду казаться всем не более как простым украшением твоего наряда, искусной работы поясом вокруг твоего стройного и гибкого царственного стана. Отныне я всегда буду с тобой и, когда ты умрешь, умру с тобой! Согласна ли ты?

— Согласна! — отвечала царица.

— Так уже однажды отдавалась ты мне! — продолжало Зло. — То было давным-давно, под золотистым небом другой благословенной страны, где ты была счастлива с избранником твоего сердца. Но я впилась в твое сердце и обвилась своими кольцами вокруг него, и из двоих нас стало трое. Тогда были порождены все зло, скорбь и горе, какие существуют. Что ты, женщина, посеяла, то и пожнешь! Ты — та, из которой произошли все скорби и в ком исполнилась вся любовь! Слушай! Завтра ночью ты возьмешь меня, обовьешь вокруг своего стана и на время примешь образ Елены Прекрасной; в образе Елены ты обольстишь Скитальца, и он хоть на один этот раз станет твоим мужем. Что будет дальше, я не могу сказать, я ведь только советник. Может быть, из этого произойдут несчастья, войны и смерть. Но что из этого, если желание твое исполнится, и он согрешит, поклявшись тебе змеем, он, который должен был бы клясться звездой! И тогда он будет связан с тобой неразрывными узами! Решай же, Мериамон!

— Я решила, — произнесла царица. — Я согласна принять образ Елены и быть хоть раз супругой того, кого я люблю, а там пусть все гибнет! А теперь засни, Первородное Зло, засни, я не могу больше видеть твоего лица, хотя оно мое собственное лицо!

Змея снова высоко подняла свою женскую голову и засмеялась злым, торжествующим смехом, затем, медленно распуская свои блестящие кольца, скользнула на пол и стала съеживаться, пока наконец не приняла вновь вида драгоценного украшения из опалов, изумрудов и аметистов.

Между тем Скиталец, выйдя из святилища Хатхор, не встретил более стражей-охранителей врат, так как боги отдали Одиссею красоту Елены-аргивянки, как это было предсказано заранее. А за завесой жрецы приветствовали его низкими поклонами, с удивлением смотря на этого героя, именуемого Эперитом, который стоял теперь перед ними жив и невредим, и страх объял их.

— Не бойтесь! — сказал Скиталец. — Побеждает тот, кому боги даруют победу: я сразился со стражами-хранителями и остался жив и в полном рассудке. А теперь дайте мне есть, так как я устал и силы мои нуждаются в подкреплении.

Жрецы провели его в свою трапезную, предложив все, что у них было лучшего из пищи и питья. Утолив свой голод и жажду, Скиталец простился со служителями храма Хатхор и вернулся в свое помещение во дворце фараона. Но здесь у его дверей стоял жрец Реи и, увидев его, еще издали поспешил к нему навстречу и заключил в свои объятия, так как он был рад, что Скиталец остался жив.

— Не надеялся я, Эперит, увидеть тебя живым! — произнес старик. — Если бы не это желание царицы… — и вдруг он спохватился и прервал свою речь на полуслове.

— Что ты говоришь о царице?…

— Ничего, Эперит, ничего, я хотел только сказать, что она была очень огорчена, узнав, что ты пошел в храм Хатхор. Я не знаю, бог ты или человек, но клятва одинаково связывает и богов, и людей, а ты клялся фараону охранять царицу до его возвращения. Скажи мне, намерен ли ты сдержать эту клятву? Намерен оберегать честь царицы, жены фараона, честь, которая дороже даже самой ее жизни?

— Да, Реи, я намерен сдержать клятву, данную мной фараону! Тогда старик продолжал как-то загадочно:

— Думается мне, какой-то недуг овладел царицей Мериамон, и она страстно желает, чтобы ты уврачевал ее. Все, как видишь, складывается теперь так, как предсказывало видение царицы, о котором я говорил тебе, и потому я говорю, Эперит, будь ты бог или человек, если ты нарушишь клятву, будешь клятвопреступником и негодяем!

— Разве я уже не сказал тебе, что не имею даже в мыслях нарушить эту клятву. Но ты как будто не доверяешь моим словам… Выслушай же меня, Реи, я имею сказать тебе нечто! Ты, если захочешь, можешь помочь мне и тем самым — себе и фараону, которому я давал клятву, и той, чьей честью ты так дорожишь. Но если ты выдашь меня, Реи, то клянусь, ни твой преклонный возраст, ни твое высокое положение, ни даже та дружба, которую ты постоянно выказывал ко мне, не спасут тебя от моего меча.

— Говори, Одиссей, сын Лаэрта, Одиссей из Итаки, жизнью своей ручаюсь тебе, что не выдам твоей тайны, если только она не во вред тем, кому я служу и кого люблю!

— Нет, прежде скажи мне, откуда знаешь ты это имя? — воскликнул Скиталец, наступая на Реи.

— Я знаю это имя и нарочно сказал тебе его, чтобы заранее убедить тебя, что твоя хитрость со мной ни к чему не приведет и что тайна твоя сохранена будет у меня, как и это имя!

— Быть может, оно мое, быть может, не мое. Но это все равно. Знай только, что я боюсь твоей царицы и если пришел сюда искать себе по сердцу женщину, то не ее. Там, в святилище Хатхор, я нашел ту, которую искал по свету. Завтра ночью я пойду к портику храма и у его ворот встречу ее. Я приведу ее сюда, и мы повенчаемся с ней. Если ты хочешь помочь мне, Реи, то приготовь для нас судно и людей, чтобы мы с первыми же лучами рассвета могли бежать из этой страны. Правда, я клялся фараону охранять царицу в его отсутствие до самого его возвращения, но, как ты сам знаешь, мудрый Реи, я всего лучше сберегу ее моим бегством, а если фараон усомнится во мне, то, видно, уж так суждено!

Реи несколько призадумался, затем отвечал:

— Признаюсь, я страшусь увидеть эту богиню, но ради тебя решусь. Скажи мне, по какой примете я смогу узнать ее завтра у ворот храма?

— Ты узнаешь ее по багрово-красной звезде, горящей у нее на груди. Не бойся: я буду с ней. Скажи же, обещаешь ли ты приготовить нам судно и людей?

— И судно, и люди — все будет готово завтра к ночи, Эперит! Горячо любя тебя, я от души желаю, чтобы ты теперь уже мчался по волнам морей, омывающих берега Кемета, а с тобой вместе и та, которая называется Хатхор, та богиня, которой ты желаешь обладать, та, которую все люди на земле называют Мечтой Мира!