Тонкая грань затишья

Глава 8

Капитан Сосновский лежал на нарах в той самой камере, где когда-то ждал своей участи полицай Клинько. Страха у Михаила не было, хотя он прекрасно понимал, что его ожидает. Была досада на Вальзера, который не заметил слежку от самой Германии, но больше на себя. Ведь он провел в поселке два дня, а в сельскохозяйственный кооператив и не подумал заехать или отправить туда Кирюху. Наличие эсэсовцев в бывшем колхозе тот сразу определил бы.

«Но я не сделал этого, недооценил службу безопасности, Зигеля. Теперь Вальзер мертв, я в камере, а Шелестов понятия не имеет, где тайник, – думал Михаил. – Гитлеровцы все перевернут на подворье, в котором жил инженер. Смогут ли они найти копию? Вряд ли, очень уж хитроумный тайник придумал Вальзер, но и ребятам из группы будет сложно отыскать его. Передать информацию на волю я уже не смогу. Сколько меня будут держать в Копино? Сутки? Меньше? Вряд ли агента вражеской разведки станут разрабатывать здесь. Перевезут в Харьков и там все жилы вытянут».

Капитан понимал, что его жизнь закончена, осталось достойно вынести пытки и умереть. Обидно будет, если зря, если Макс с Рябининым не найдут тайник.

За зарешеченным окном начало светать. Михаил так и не уснул в эту ночь. Слишком сильно бились в голове разные мысли. Вспоминалось прошлое, учеба в Ленинградском университете, первая любовь, белые ночи, прогулки по набережной Невы.

Начало службы в органах безопасности, присвоение первого звания, работа в посольствах Германии, Франции. Арест в Вене. Усталые и безжалостные глаза следователей, боль от ударов их помощников, бессонные ночи в камерах, где невозможно было лечь, приходилось сидеть, поджав к себе колени. Пытки водой, сводившие с ума. Чудесное избавление, особая группа, секретная дача, почти шикарные условия проживания. Подготовка к решению боевых задач и вот этот провал.

Сосновский с трудом встал и начал делать приседания, чтобы оторваться от беспокоящих мыслей и поддержать физическую форму. Глядишь, она и пригодится. Даже в самых сложных и, казалось бы, безысходных ситуациях присутствует шанс на спасение. Мизерный, один из тысячи, но он есть. Другое дело, что далеко не все его находят и могут воспользоваться им.

Время шло незаметно. За окном уже светло, значит, где-то около семи утра. Когда к нему придут? Или за ним? Через минуту? Час? Или продержат в неведении весь день, который превратится в вечность? Этого он знать не мог.

Где-то через час Михаил услышал шаги в коридоре. К решетке, служащей дверью, подошли два полицая. По одному заметно, что дежурил ночью, второй свежий, помоложе первого.

– А ну на нары, сука! Подъем еще не объявлен, – заявил молодой.

Сосновский не стал перечить, лег на нары.

– Вот так лучше. Жрать принесут, тогда и встанешь.

– А как насчет туалета?

– Можешь дойти до параши. Только давай сейчас, чтобы я видел.

Уставший полицейский сказал:

– Ты, Митроха, возись с арестантом сколько душе угодно, но сначала смени меня.

– Распишись в журнале и ступай домой.

– Ага!.. Сейчас приказано докладывать о приеме-сдаче поста самому начальнику лейтенанту Ленцу.

– Ладно. Эй ты, сволочь! – крикнул молодой полицай Сосновскому. – Пулей на парашу, полминуты тебе, людям надо делом заниматься.

Михаил сходил в туалет, лег на топчан. Полицаи ушли, заскрипел замок двери коридора.

Но тишина длилась недолго. Вновь раздался тот же скрежет. Появились уже трое полицаев, один из них – тот самый Митроха, который заступил на пост.

– Встать! К стене мордой! – крикнул он.

Сосновский подчинился.

Открылась решетка, что-то стукнулось о бетон.

– Жри, падла!

Михаил повернулся. На полу стояла миска с чем-то серым, напоминавшим клейстер, и куском хлеба, рядом кружка воды.

Он взял хлеб, проглотил его, запил водой.

Митроха усмехнулся:

– Что, каша не нравится? Да, это тебе не в ресторане хавать.

– Брось эту кашу собакам, – ответил Сосновский и сел на нары.

– Стоять! Сидеть до отбоя запрещено. За нарушение накажу! – Он ударил плеткой по решетке. – К стене!

Полицаи забрали миску, кружку и ушли.

Митроха проверил запор и проговорил:

– Ты смотри у меня! Не погляжу, что важная птица, так плеткой уделаю, что доктора зашивать будут.

Сосновский взглянул на него и спокойно сказал:

– И Зигель пристрелит тебя, придурка. А вообще надоел ты мне. Свали отсюда, смотреть противно.

Полицай едва не захлебнулся от возмущения.

– Ах ты, козел! – Он вновь хлестнул по решетке.

На большее права не имел.

Михаил же посоветовал ему:

– Ты башкой лучше об стену долбанись, может, единственная извилина начнет работать.

– Ну, падла! – Полицай заткнулся, резко отошел в сторону и, видимо, сел на стул в коридоре.

Дверь за ним не закрылась.

Накануне в 19.20 оберштурмбаннфюрер Руммер на «Опеле» Зигеля заехал на территорию административной зоны.

Старший полицейский тут же бросился к нему.

– Господин оберштурмбаннфюрер, старший полицейский Молчанов. Разрешите узнать, кто вы и какова цель вашего визита?

Немец хорошо говорил по-русски, но не ответил, сунул в физиономию полицая удостоверение и сам задал вопрос:

– Где комендант?

– В комендатуре, у себя в кабинете. Там же его заместитель обер-лейтенант Вирт и начальник полиции лейтенант Ленц. Они собирались на ужин в ресторан, но еще не выходили.

– Хорошо. Занимайся службой.

Офицер СС направился к управе, но оттуда уже выбежал комендант со свитой.

– Герр оберштурмбаннфюрер, комендант района гауптман Баур. Это обер-лейтенант Вирт и лейтенант Ленц. Разрешите взглянуть на ваши документы?

– Пожалуйста. – Руммер предъявил удостоверение.

Комендант выбросил руку:

– Хайль Гитлер!

– Хайль, – ответил оберштурмбаннфюрер. – А цель моего визита состоит в том, чтобы нейтрализовать вражескую агентуру, которая действовала у вас под носом, господин комендант.

– Что? Вражеская агентура? Кого вы имеете в виду?

– Поговорим отдельно и не здесь. – Он кивнул в сторону начальника полиции. – Лейтенант Ленц, если не ошибаюсь?

– Так точно!

– Скоро Зигель доставит сюда арестованного, известного вам как гауптштурмфюрер СС Манфред Бидерлинг. – Он заметил ошеломленные взгляды офицеров, поднял руку и заявил: – Никаких вопросов. Все узнаете позже. Так вот, лейтенант, унтерштурмфюрер Зигель доставит арестованного. Приказываю поместить его в камеру подвала вашего отделения, установить индивидуальную охрану. Вы лично отвечаете за это. Готовьте все, свободны!

Ленц бросился к полицейскому отделению, крича на бегу:

– Общий сбор! Отправить посыльных, время двадцать минут! Молчанов!

– Я, господин лейтенант!

– Работай быстро!

– Слушаюсь!

Комендант же повел Руммера в свой кабинет. За ними пошел Вирт.

Оба руководителя оккупационной администрации были изрядно испуганы. Арестован гауптштурмфюрер Бидерлинг, имеющий предписание самого рейхсфюрера. Каковы же полномочия этого сотрудника СС? Чьи указания он выполняет? Не фюрера же?

В коридоре комендант остановился.

– Герр оберштурмбаннфюрер, вы, наверное, голодны. Да и мы тоже. Может, для начала поужинаем?

Руммер взглянул на коменданта так, что тот покрылся мурашками.

– Не потому ли, гауптман, у вас спокойно работает вражеская разведка, что вы тщательно следите за своим питанием?

– Нет, извините. Я хотел…

Руммер прервал гауптмана:

– Знаю, что вы хотели. Можете заказать ужин в комендатуру.

– Да, конечно. Как же я сам об этом не подумал? Так и сделаю.

– Но после того, как мы решим все вопросы по вражеским агентам.

– Да, разумеется.

Они зашли в кабинет. Комендант тут же поручил заместителю заняться ужином и проконтролировать действия начальника полиции. Вирт козырнул и ушел.

Эсэсовец сел на место коменданта. Тот устроился напротив.

– Я понимаю, вы ошеломлены развитием событий, – проговорил Руммер.

– Это мягко сказано, герр оберштурмбаннфюрер.

– Прошу не перебивать. Вопросы задавать разрешаю, но по существу.

– Да, герр оберштурмбаннфюрер.

– И, пожалуйста, гауптман, не трещите, как попугай. Называйте меня по фамилии.

– Слушаюсь, герр Руммер!

Эсэсовец кивнул:

– Я удовлетворю ваше любопытство, но сперва свяжусь с управлением в Харькове. У вас есть закрытый канал?

– Вот черный телефон, наберите три-четырнадцать и попросите соединить вас с нужным человеком.

– Попросить? – Руммер усмехнулся. – Знаете, Баур, я как-то не привык это делать.

Он указал коменданту на дверь, снял трубку, набрал номер и услышал мягкий женский голос:

– Узел связи, шарфюрер Штейн.

– Здесь оберштурмбаннфюрер Руммер. Соедините меня с бригаденфюрером Тенфельдом. Это срочно!

– Но, герр оберштурмбаннфюрер, бригаденфюрера нет на месте.

– Соединяйте с квартирой. Это крайне важно!

– Слушаюсь!

Начальник СС и полиции Харькова ответил незамедлительно.

– Нам удалось пресечь передачу секретных материалов, – доложил Руммер.

– Отлично! Взяли Вальзера и русского агента?

– К сожалению, инженера взять живым не удалось. Агента задержали.

– Почему не арестовали Вальзера?

– Он неожиданно оказал сопротивление. Погибли мои солдаты. Пришлось действовать в жестком режиме. Иначе Вальзер и агент перебили бы нас всех и ушли.

– Это плохо.

– Но русского агента мы взяли.

– Хоть так. Документы при вас?

– Так точно! Они в безопасности.

– Кто оказался агентом?

– Как и предполагал унтерштурмфюрер Зигель, это Бидерлинг, выдававший себя за порученца рейхсфюрера. До начала операции по захвату предателя и агента русской разведки я получил донесение от своих людей в Киеве. Там арестован начальник отдела продовольствия генерального округа, некий Митрофан Бонич. Он признался в работе на русскую разведку, сказал, что передал «Мерседес» пособнику агента.

– Я понял. Но за Вальзера нас по голове не погладят.

– Можно представить его гибель как самоубийство, а ответственность за смерть моих подчиненных возложить на русского агента.

– Так и надо сделать.

– Я все документально оформлю. У меня вопрос, герр бригаденфюрер.

– Спрашивайте.

– Когда и каким образом доставить русского агента в Харьков?

– Мне нужны документы. За ними прибудет курьер с охраной. А агент?.. Если мы договорились представить гибель Вальзера как самоубийство, то вам придется работать с ним в Копино. В Харькове слишком много ушей и глаз, обладатели которых заинтересуются этим делом. Так что какое-то время придется держать агента в райцентре. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Так точно, герр бригаденфюрер! Я должен расколоть агента, получить от него всю информацию, которой он владеет, и только после этого отправить его в Харьков.

– Именно так. Вы должны также составить отчет о самоубийстве инженера с подписями коменданта, Зигеля и местного врача. А для доставки русского агента в Харьков я вышлю конвой. Но не ранее, скажем, следующей субботы. Надеюсь, недели вам хватит на то, чтобы сделать работу чисто?

– Так точно, герр бригаденфюрер!

– Работайте! При необходимости связывайтесь со мной, используя данный канал. Удачи вам! – Тенфельд отключился.

Положил трубку и Руммер.

– Гауптман! – выкрикнул он.

В кабинет вернулся Баур.

– Ну а теперь я готов сообщить, что инженер Вальзер выбрал ваш район не для того, чтобы найти место для проведения полевых испытаний новых танков. Он забрал с собой из бюро документацию по изделию «Т-6», сумел заполучить проект «Т-5,» в Копино должен был передать все их агенту советской разведки. Это тот самый человек, который представлялся здесь гауптштурмфюрером Манфредом Бидерлингом.

– Но у Бидерлинга, или как его на самом деле, было предписание, подписанное рейхсфюрером Гиммлером! Бруно Зигель заверил меня в том, что подпись настоящая. Или унтерштурмфюрер и со мной вел игру?

– Нет. Подпись действительно принадлежит рейхсфюреру Гиммлеру, как и печать, заверяющая ее. Так что ни с вами, ни с другими офицерами Зигель не вел игры. Вскрыть намечающееся государственное преступление удалось в Касселе. Не без удовольствия признаюсь, что я сыграл в этом решающую роль. Но ведь мы служим не за чины и награды. – Оберштурмбаннфюрер замолчал, достал сигарету, прикурил.

– И что дальше, герр Руммер?

– Дальше? – переспросил эсэсовец. – Пока все, Баур. Будем работать с русским агентом.

– Когда вы отправите его в Харьков?

– Как только выполню приказ, переданный мне сверху.

– Не понимаю.

– Всему свое время. Нам предстоит поработать вместе по некоторым вопросам. Так что я задержусь у вас по крайней мере на ближайшую неделю.

Комендант находился в растерянности. Он не понимал, что может от него потребоваться оберштурмбаннфюреру СС. А тот так и не раскрылся.

Видимо, этому помешал приход заместителя, который доложил, что арестованный Бидерлинг доставлен в отделение полиции и передан лейтенанту Ленцу. Вот-вот должен подойти унтерштурмфюрер Зигель. Заказан ужин на пять персон.

– Почему на пять? – спросил Руммер.

– На вас, коменданта, извините, на меня, господина Зигеля и начальника полиции.

Руммер кивнул:

– Хорошо, пусть будет так.

– Один вопрос, герр оберштурмбаннфюрер, – сказал Вирт.

– Да?

– Как насчет спиртного?

Руммер задал встречный вопрос:

– А как насчет жилья для меня? Возвращаться в кооператив у меня нет никакого желания.

– С этим не будет проблем. У нас есть вполне благоустроенный номер.

– Это по соседству с тем, в котором проживал советский агент?

– Так точно! Но если вас не устраивает…

Руммер оборвал заместителя коменданта:

– Меня устраивает. Насчет спиртного. Закажите пару бутылок хорошего коньяка, если, конечно, таковой есть в ресторане.

– В ресторане нет, но я найду, – ответил комендант.

– Хорошо. Покажите мне номер, обер-лейтенант.

– Прошу за мной, герр оберштурмбаннфюрер.

В коридоре Руммер встретил Зигеля.

– Что, Брунс?

– Все в порядке, герр Руммер.

– Мне надо будет с тобой серьезно поговорить.

– Я всегда готов.

– После ужина.

– Вы пойдете в ресторан?

– Нет, ужин заказан сюда. Я посмотрю номер и вернусь в кабинет коменданта. Ты следуй туда же, если нет каких-то личных дел.

– Какие могут быть личные дела? Я на службе.

– Достойный ответ. Тогда к коменданту.

– Да, герр Руммер.

На следующий день, в субботу 16 мая, Руммер и Зигель спустились в подвал отделения полиции. Там их встретил лейтенант Ленц.

– Что вы делаете здесь? – спросил Руммер.

– Проверял охрану русского шпиона, герр оберштурмбаннфюрер.

– Похвально. А откуда взялся запах перегара?

– В свободное от службы время никто не запрещает мне выпить.

– Выпить, да, но вы, по-моему, напились до чертиков.

– Никак нет, выпил больше обычного, не отказываюсь, но ведь есть повод. Раскрыто такое серьезное преступление.

Зигель усмехнулся и заявил:

– Ты, Георг, не принимал в этом никакого участия.

– У нас общие победы, как и поражения.

– Ладно, – сказал Руммер. – Раз уж вы здесь, то откройте камеру с агентом советской разведки.

– Прикажете подготовить допросную?

– Не сейчас. После обеда она, возможно, и понадобится, а пока… впрочем, я не обязан отчитываться перед вами.

– Так точно, герр оберштурмбаннфюрер!

Начальник полиции приказал охране открыть дверь камеры Сосновского, при этом привести оружие в полную готовность.

– Вы боитесь даже безоружного противника? – спросил Руммер.

– Я не знаю, на что он способен. Страховка не помешает.

– Вам, лейтенант, после войны самое место в страховой компании.

Молодой полицай притащил в камеру два табурета. Руммер и Зигель сели напротив нар. Сосновский приподнялся, тоже присел.

– Назовите свои настоящие имя, фамилию, звание, должность в органах советской разведки, – заявил оберштурмбаннфюрер.

– Мое имя Манфред. Фамилия Бидерлинг. Вы совершили преступную глупость, уничтожив инженера Вальзера. Гиммлер не простит вам этого.

Зигель побагровел от возмущения.

– Ты что, русская свинья, лепечешь?

– Напрасно вы так, Зигель, – спокойно сказал Сосновский.

Утром он выработал тактику поведения, которая, по его мнению, могла затянуть проведение следствия. Михаил надеялся на то, что Шелестов не оставит его в беде.

– Так-так-так, – проговорил Руммер. – Вы неплохо держитесь. Пусть пока будет Манфред. Но это глупо. Вы же не будете отрицать, что инженер Вальзер передал вам документацию по новым танкам?

– Конечно, не буду. Это так же глупо. Но данное деяние входило в мою задачу, полученную в Берлине, на Принц-Альбрехтштрассе.

– Вы хотите сказать, что в ваше задание входила проверка Вальзера?

– Именно.

– В Копино?

– Да.

Оберштурмбаннфюрер усмехнулся и заявил:

– Прекратите ломать комедию! Я пробил гауптштурмфюрера Манфреда Бидерлинга. Такой офицер действительно служит у группенфюрера Мюллера и является порученцем Гиммлера. Но он сейчас находится в Берлине. Ваше руководство в Москве недооценило службу безопасности рейха. Мы прекрасно знали, что Вальзер заполучил документацию по разработкам в бюро Эрвина Адерса. Нам известно, кто передал ему сведения о танке «Т-5». Это конструктор бюро при заводе в Нюрнберге Хаген Корф. Его арестовали сразу после того, как Вальзер вылетел в Ровно. Корф во всем признался. Я даже могу сказать вам, почему Вальзер пошел на сотрудничество с советской разведкой. На него, видите ли, так сильно повлияла судьба еврейской семьи, с которой он был в дружеских отношениях.

Сосновский напряженно думал. То, что говорил эсэсовец, сильно походило на правду. Такого он придумать не мог.

– Что скажете на это, господин, вернее сказать, товарищ Манфред?

– Может быть, вы объясните, откуда у меня предписание, подписанное самим рейхсфюрером?

– Нет, этого я объяснить пока не могу.

– Неужели истинный Бидерлинг не рассказал вам, как это могло произойти? Может быть, вы разговаривали и с группенфюрером Мюллером по данному поводу? Если да, то интересно, что сказал он. Но хватит болтовни. Я тот, за кого себя выдаю. Вы очень пожалеете о том, что убили Вальзера и сорвали мне задание.

Зигель выдохнул и заявил:

– Ты смотри, какой наглец! Герр оберштурмбаннфюрер, позвольте мне привести его в чувство. Он находится в иной реальности.

– Нет, Зигель. Помолчите. – Руммер покачал головой, взглянул на пленника и сказал: – Да, держитесь вы выше всяких похвал. Не уверен, что наш провалившийся агент вел бы себя так в НКВД. А как вы объясните наличие у вас автомобиля «Мерседес»? Где вы его взяли?

Врать не имело смысла. Если немцы пасли Вальзера и подозревали его, то наверняка взяли Бонича.

– Все просто. Этот автомобиль отдал мне начальник продовольственного отдела генерального округа «Киев» Митрофан Бонич. Только я заставил его сделать это. Мне была нужна машина, официально запросить ее я не мог, должен был соблюдать режим секретности, поэтому вынужден был обратиться к человеку со стороны.

– Вы лично забирали автомобиль у Бонича?

– Нет, это сделал другой человек.

– Кто именно?

– Один из тех, с кем я мог контактировать при выполнении задания рейхсфюрера. Он отогнал машину в лес, передал мне и вернулся в Киев. Я же поехал сюда, зная, что в конце концов инженер Вальзер прибудет в Копино. Вы арестовали и Бонича?

Руммер усмехнулся и ответил:

– Само собой. Он говорит о другом, но мы это не обсуждаем. Значит, вы настаиваете на том, что являетесь Манфредом Бидерлингом, гауптштурмфюрером СС, сотрудником Четвертого управления РСХА, офицером по особым поручениям рейхсфюрера Гиммлера?

– Так точно!

– Вы имели задание проверить инженера Вальзера?

– О задании я вам ничего не скажу. Спрашивайте у Гиммлера. А сейчас я требую, чтобы меня выпустили отсюда. Тогда я помогу вам выпутаться из той ситуации, в которую вы загнали себя убийством Вальзера.

Зигеля чуть ли не перекосило.

– Нет, герр Руммер, подобной наглости я еще не встречал.

– А что вы хотели, Зигель? – спросил тот. – На такие задания посылают опытных и умных разведчиков. Тщательно готовится легенда, отрабатываются все возможные ситуации, включая провал. Вырабатывается линия защита. Такие агенты не признаются на допросах.

– И что мы будем делать? – растерянно произнес Зигель.

– Работать, унтерштурмфюрер.

– Как?

– Вы хотите это обсудить при арестованном?

– Нет, но…

Руммер поднялся, встал и Зигель.

Оберштурмбаннфюрер посмотрел на Сосновского и проговорил:

– Беседа закончена, товарищ. Вечером приступим к официальному допросу. Вы прекрасно знаете, что это означает. Поэтому даю вам время подумать. Чистосердечное признание, как ни банально это звучит, облегчит ваше положение. Я даже не исключаю, что вам будет предложена работа в тех самых органах, которые вы якобы представляете. Нам нужны умные, бесстрашные люди. Подумайте, стоит ли умирать в ранние годы из-за каких-то идей, когда страна, провозгласившая их, стоит на грани разгрома. Ведь жизнь так прекрасна. Не прощаюсь.

Руммер кивнул Зигелю, и они вышли из камеры. Захлопнулась решетка двери.

Сосновский прилег на нары и задумался.

«Понимаю, что ход я сделал наивный, чего уж тут говорить. Эсэсовцы не идиоты, они все перепроверят и в конце концов выведут меня на чистую воду, даже если сейчас и блефовали. Руммер придумает, как связаться и с Мюллером, и с Гиммлером. Это не армейский подполковник, командир батальона или полка. Если на него были возложены обязанности контроля за конструкторским бюро, то это означает, что связи и поддержка в Берлине у него имеются.

Единственное, что получаю я, так это время. Но опять-таки небольшое. Руммер назначил официальный допрос на вечер. Вряд ли он будет с пристрастием, с пытками. Оберштурмбаннфюреру необходимо соблюсти все официальные, бюрократические формальности. Хотя кто знает, он может пойти напролом. Так что мне следует готовиться к худшему варианту.

Шелестов уже наверняка знает о моем провале. Сегодняшний день у него уйдет на поиск документов. Как ни печально это осознавать, для Москвы важны не я, не Шелестов, не диверсионная группа Рябинина, а именно эти бумаги. В первую очередь Макс должен добыть их. Только потом он возьмется за освобождение товарища.

Немцы сразу не вывезли меня в Харьков. Это значит, что у Руммера есть время на мою отработку здесь, в Копино. Это тоже объяснимо. В поселке эсэсовец может работать спокойно, без спешки, не имея над собой гнета начальства. Значит, у Шелестова будет возможность заняться спасением товарища. Ребята мне помогут.

Посему главное – как можно дольше тянуть время. Иначе Руммер может сделать из меня инвалида, которого вытаскивать будет гораздо сложнее.

Разболелась голова, но обращаться за помощью к полицаям из охраны бесполезно. Они не то что аспирина, воды лишней не дадут. Их не волнует моя головная боль.

Мысли бьются в голове, но уже немного упорядоченные. Я знаю, чего следует добиваться, умею кружить противника.

Другое дело, какого именно. Мне неизвестны способности Руммера. Зигель не в счет, тот, кроме пыток, никаких методов допроса не знает, хотя отчетливо представляет цель, которую надо достичь. Каким окажется Руммер, станет ясно уже вечером.

Пока его действия вполне понятны. Он беспощаден, страдания других его не волнуют. Этот тип способен без всякого зазрения совести расстрелять и стариков, и женщин, и детей. Но он сначала думает, а потом начинает что-то делать.

Коснутся ли эти вот моменты меня? По логике должны, а там видно будет.

Голова болит все сильнее. Наверное, сказалась бессонная ночь, занятая мыслями.

Надо отработать легенду до последнего. Все же пока я еще гауптштурмфюрер Бидерлинг».

Он подошел к решетке, ударил по ней ногой.

– Эй, охрана!

Объявился щуплый, прыщавый мужичок.

– Чего надо?

– Ты не забывайся! У меня болит голова, нужны таблетки. Передай мое требование доставить их своему начальнику, лейтенанту Ленцу.

Полицай рассмеялся и спросил:

– А может, тебе еще и девиц из ресторана привести, чтобы не скучно было?

– Слушай сюда, ублюдок! Я не виновен. Скоро меня выпустят. Если ты сейчас же не принесешь мне таблетки и воду, то выйду на свободу и сразу же посажу тебя в эту камеру. Дальше ты повторишь судьбу Клинько. Хотя нет, я лично пристрелю тебя, но не сразу, дам помучиться. – Михаил резко повысил голос: – Ты понял меня, червь навозный?

Полицай не ожидал такого, испугался, шарахнулся в сторону. Послышались удары в дверь.

Через двадцать минут к решетке подошел доктор. Он выслушал жалобу Сосновского, дал ему пилюлю и кружку с водой. Это был хороший знак. Но только на какое-то время.

В 6.00 той же субботы, 16 мая, в поселок по улице Фабричной зашли офицеры особой группы в обычной штатской одежде. У переправы через Копинку остался боец группы «Удар-15» Евгений Лесин.

На улицах офицеры смешались с народом, спешившим на работу. Рабочий день при новом режиме начинался рано, заканчивался поздно. Немцы выжимали из местных жителей все что можно.

Фабричную они прошли спокойно, у поворота на Второй Речной переулок разделились. Шелестов двинулся по нему. Буторин и Коган шагали по Купеческой.

Максим шел по переулку, пытался разглядеть Кирюху и заметил его. Голубятня была скрыта со стороны переулка тополями, но пацана он все-таки увидел.

На голубятне висела белая тряпка. Кирюха махнул рукой. Значит, все спокойно.

Шелестов достал папиросу, прикурил. Это был сигнал Буторину и Когану.

Они зашли в переулок. Максим первым оказался на подворье, которое снимал Вальзер, осмотрелся во дворе, заглянул в сад. Нигде никого.

– В дом! – приказал Шелестов подчиненным, подошедшим к нему, достал пистолет и передернул затвор.

То же самое сделали два капитана.

После этого все они прошли в дом. Благо входная дверь была выбита, висела на одной петле.

Офицеры разошлись по комнатам, и тут же послышались доклады:

– Кухня, чисто!

– Спальня, чисто!

Коридоры и гостиную проверял сам Шелестов.

– Ко мне! – приказал он.

Странно, но обыск внутри дома проводился немцами поверхностно. Были выдвинуты ящики комода, открыт секретер, перевернута постель, отодвинут диван, разбросано белье, побита посуда, но ни печь, ни стены, ни полы комнат не вскрыты. Чердак гитлеровцы осмотрели, там заметны были следы, но и только. Следовательно, немцы знали о документации, но понятия не имели о ее копии. Это давало надежду.

– Витя, осмотри сени, малую спальню, – распорядился Шелестов.

Буторин кивнул и вышел в сени.

– Боря, на тебе кухня.

– Принял, – ответил Коган.

– Я обследую гостиную. Тайник может быть где угодно. Скорее всего, немцы простучали стены, но следует повторить. Особое внимание мебели, подоконникам, но не светясь в окнах. В общем, вы все знаете, пошли.

Два часа поисков ничего не дали. Офицеры собрались в гостиной отдохнуть. Курить Шелестов запретил. Все трое сели на диван.

– Не догадались наши в управлении разведки обязать Вальзера сделать тайник в каком-нибудь определенном месте, – произнес Буторин.

– Платов не мог дать такую команду Вальзеру, поскольку не знал заранее, где тот остановится. Наверняка брался в расчет тотальный обыск жилища гитлеровцами, возможно, с собаками, – сказал Максим.

– Значит, надо искать там, где не взяли бы след собаки.

Коган вздохнул и проговорил:

– Их натренированные псы взяли бы след где угодно.

– Время идет, а у нас пусто, – заявил майор. – На чердаке делать тайник глупо. В подвале или погребе тоже. Эти места проверяются в первую очередь, как и полы с плинтусами. Не исключено, что Вальзер сделал тайник вне дома. Стало быть, нам придется ждать темноты, чтобы спокойно работать в саду.

– Это сколько же земли перекопать надо! – Буторин покачал головой.

Коган согласно кивнул и задумчиво проговорил:

– У Миши было время до захвата оставить знак, указывающий на тайник. Надо его искать.

Шелестов поднялся, поставил на место опрокинутый стол и сказал:

– За ним сидели Миша и инженер, когда сюда ворвались гитлеровцы и наставили на них автоматы. Сосновский и Вальзер поднялись. Стояли они где-то здесь. – Максим шагнул почти на середину комнаты. – Объявилось начальство. Что эсэсовские офицеры обычно делают с теми, кого захватывают?

– Бьют! – тут же ответил Коган.

– Верно. Михаил и инженер упали и воспользовались оружием. Смотрите, гильзы от дверей и до стола. Значит, кто-то из них захватил автомат. Судя по тому, что Вальзера убили, это был он. Да и не нужен был Сосновскому автомат. Он имел «вальтер». Ага, а вот и гильзы от него. Калибр семь шестьдесят пять. Тут и засохшая кровь. – Шелестов опустился на корточки. – А это еще что?

– Где? – спросил Буторин.

– Сюда смотри. Тут что-то в спешке нацарапано.

– «Нора», – прочитал глазастый Коган.

– Да, это самое слово, – сказал Шелестов. – А в стороне гвоздь. Это, ребята, знак. Сумел-таки Миша оставить его.

– Знать бы еще, что за нору он имел в виду, – проговорил Буторин.

– При осмотре дома кто-нибудь видел норы? – спросил Максим. – Здесь должны быть мыши, значит, и норы, особенно на кухне.

Офицеры ответили, что никаких нор вроде бы не было.

– Придется все опять осматривать, отодвигать мебель от стен, искать их, – произнес майор.

– А почему ты считаешь, что Миша имел в виду мышиную нору? – спросил Коган.

– А какую, тараканью? Тех не видно, да и пролезут они через любую щель. А мышиная нора как раз подходит для того, чтобы вставить в нее сверток. Это же всего несколько листов, свернутых в трубочку. Повторный осмотр, цель – норы!

Но и повторный осмотр ничего не дал. Офицеры особой группы не нашли ни одной норы и вновь собрались в гостиной. Часы уже показывали 12.30. Ожил гудок на деревообрабатывающей фабрике. Обед.

– Ну и что, командир? – спросил Буторин.

– У меня такое чувство, что цель где-то рядом, в доме. А ну-ка, давайте думайте, где сами устроили бы тайник.

Буторин посмотрел на Шелестова и сказал:

– Макс, мы осмотрели все, кроме прихожей. А ведь это место, которое довольно часто остается без внимания при не самом тщательном обыске.

– А ну туда!

Офицеры прошли в прихожую, отделенную от сеней дверью.

– Здесь нет следов обыска, – заявил Коган.

Шелестов взглянул на подставку для обуви, резко нагнулся, отодвинул ее от стены и прохрипел:

– Вот она!

Внизу чернела старая мышиная нора.

Майор опустился на колени, засунул в нору палец, повернулся к подчиненным.

– Нужна проволока.

– Я на чердаке, по-моему, видел, – сказал Буторин.

– Так вперед, на чердак!

Вскоре капитан принес кусок проволоки толщиной миллиметра четыре, длиной в полметра.

– Только это.

Шелестов кивнул.

– Пойдет.

Максим сделал крючок, вставил конец проволоки в нору, начал медленно продвигать.

– Есть!

– Нора может иметь разветвления, – проговорил Коган.

– Это не грунт. Проволока воткнулась во что-то мягкое, я же чувствую. Теперь не затолкать бы сверток дальше. Кажется, зацепил. – Максим начал медленно вытаскивать проволоку.

Лоб его покрыла испарина.

Вскоре из норы показался конец скрученной бумаги.

Шелестов вытащил ее, развернул.

– Это то, что надо. Чертежи, пояснительные записки. Все в уменьшенном виде, где-то коды, цифры, но шифровальщики в центре разберутся. – Он взглянул на подчиненных. – Нашли, мужики!

Буторин с Коганом улыбнулись.

Шелестов свернул документы, положил во внутренний карман изрядно поношенного пиджака и заявил:

– Теперь быстро убираем следы и уходим.

Спустя полчаса офицеры вышли во двор. Отсюда голубятня была видна лучше, чем с улицы.

Кирюха бдительно нес службу. Появилась его вихрастая голова. Он махнул рукой.

– Пацан передает, что в переулке все спокойно, – сказал майор. – Уходим по одному, первым Буторин, за ним я, последним Коган. Идем по Фабричной улице к броду. В случае возникновения внештатной ситуации прикрывать друг друга. Бить гитлеровцев и их прихвостней полицаев на поражение. Вопросы есть? Вопросов нет. Витя, пошел!

Особая группа вместе с красноармейцем Лесиным вышла к болоту в 19.10.

На сторожевом посту их встретил Рябинин.

– Ну что, Макс?

– Порядок, нашли. Документация у нас.

– Ну и славненько.

Майор вздохнул.

– Было бы славненько, если бы Миша не погорел. А он у немцев. Они вряд ли угостят его пивом или водкой.

– Это да. Эти суки мастера уродовать людей.

– На базу!

Люди миновали гать и остров Белый, зашли на Глухой. Там их ждали все бойцы диверсионной группы.

– Ну и что собрались? Все нормально. Разойдись! – прикрикнул на них Рябинин.

– Да надоело уже сидеть в подземелье. Особенно сейчас, когда один наш попал к немцам!

– Вас это не касается.

Бойцы заволновались.

– Как это не касается? Мы своих не бросаем. Дай приказ, пойдем на поселок.

– Я уже приказал находиться в укрытиях или рядом с ними и прекратить ненужные разговоры.

Пока Рябинин успокаивал подчиненных, Шелестов прошел в штабной блиндаж и спросил у связиста:

– Станция включена?

– Так точно! В режиме ожидания.

– Приводи в активный, настраивай на нужную частоту и покури на улице.

– Есть!

Не прошло и пяти минут, как в Москву ушла шифрограмма:

«Макс Центру. Документация у меня. Еще раз убедительно прошу разрешить акцию по освобождению Михаила, пока его держат в поселке. В противном случае вынужден буду принимать решения самостоятельно. Готов понести за это любое наказание. Прошу проинформировать о просьбе товарища Берию».

Спустя полчаса последовал ответ:

«Центр Максу. Благодарю за выполнение задания, ожидайте окончательного решения по вашей просьбе».

– Хоть рассмотрят просьбу, – пробурчал Шелестов.

Рябинин, как раз заглянувший в блиндаж, спросил:

– Ты это о чем?

– Об акции по освобождению Сосновского.

– Да, это, конечно, надо. Своих бросать нельзя.

– Вот только какой будет ответ?

– Если откажут?

– Тогда документы придется передавать в Москву тебе, капитан. Я в любом случае поведу группу вытаскивать товарища.

– Даже если за самоуправство потом поставят к стенке? Ведь вы не мы, у вас в начальниках сам Берия. А с ним шутки плохи.

– На самом деле, Серега, мало кто знает характер Берии. Еще меньше людей знают о том, сколько народу он вытащил из лагерей, не дал посадить. Это потом оценят, после войны. Если, конечно, не исказят реальность.

Рябинин как-то невесело усмехнулся и спросил:

– Хочешь сказать, что Берия не причастен к массовым репрессиям?

– А кто из руководства партии и правительства не причастен? Но не будем об этом.

– Знаешь, Макс, я бы на твоем месте, если пригрозят, не спешил бы возвращаться. Поработали бы вместе, а там, глядишь, и пронесло бы.

– Я никогда не уходил от ответственности, Серега. Отвечу за свои решения, прятаться не буду.

– Дело твое, конечно. Знай, если что, моя группа поддержит вас.

– Спасибо, Серега.

– Выпьем по сто граммов?

– Давай. Но только по стопке.

– Добро. Сержант!

В блиндаж вошел связист Жуков.

– Принеси нам с кухни хлеба, немного сальца и лука. Но скрытно.

Связист улыбнулся:

– Понял, сделаю.

– Вот и делай, а не лыбься. Тебе все одно не достанется.

– Да не особо и хочется.

– Расскажи кому другому. И Воблина предупреди, чтобы не распространялся насчет того, что командир закуску просил.

– Конечно. Да и какая это закуска. Товарищу майору поесть надо, он же не обедал.

– Правильно мыслишь. Давай быстрее. Шифрограмма может прийти в любую минуту. Так что одна нога здесь, другая там.

– Успею.

Связист принес закуску, Рябинин разлил спирт по кружкам и сказал:

– Ну, давай, Макс, за выполнение задания и за то, чтобы твой парень сумел продержаться под пытками до освобождения.

– За него! – заявил Шелестов.

Офицеры выпили, закусили.

Тут заработала радиостанция. Связист надел головные телефоны, принялся писать, передал радиограмму командиру особой группы.

Шелестов расшифровал ее и прочитал:

«Центр Максу. По разведданным, поступившим в управление, Сосновский будет содержаться в Копино до 23 мая. У вас есть время подготовить план акции. Материалы по объектам держите на базе».

Шелестов сам отправил ответ:

«Макс Центру. Информацию принял, план подготовлю, документация у меня, на время акции прошу разрешения передать ее капитану Рябинину».

Через пару минут пришла шифрограмма из Москвы с одним-единственным словом:

«Разрешаю».

Связист перевел радиостанцию в режим ожидания.

Шелестов поднялся:

– Пойду к своим. Начнем планирование. Парни извелись уже.

– Понимаю. Давай, Максим. Буду нужен, найдешь.

Шелестов улыбнулся.

– Куда же ты с острова денешься?

– Удачи!