Тонкая грань затишья

Глава 9

Шелестов зашел в свой отсек. Две пары глаз напряженно смотрели на него.

– Что скажешь, командир? – спросил Буторин.

Максим улыбнулся:

– Москва дала разрешение на акцию по освобождению Сосновского.

Офицеры оживились.

– Это дело. Вот за это спасибо товарищу Платову.

– Мыслю, без вмешательства Берии тут не обошлось, – проговорил Коган.

– Как бы то ни было, у нас, парни, есть почти неделя на то, чтобы освободить Мишу.

– Почему неделя? – осведомился Буторин.

– У Центра имеется информация о том, что из Харькова оберштурмбаннфюреру Руммеру поступило указание работать с Мишей до следующей субботы. С чем это связано, не знаю, но время на подготовку и проведение акции у нас есть. Однако не будем тянуть резину. Разрабатываем план действий.

Офицеры обсуждали различные варианты до самой ночи, но ничего толкового придумать не смогли. Им требовалась дополнительная информация из поселка, но она была недоступна для Киселя, человека Рябинина.

Шелестов протер уставшие глаза, отложил в сторону схему райцентра, исчерченную разными знаками.

– Все, на сегодня достаточно. Отдыхаем, – заявил он.

И тут Коган неожиданно произнес:

– Бургомистр!

Шелестов и Буторин повернулись к нему.

– Что бургомистр? – спросил командир.

– Хотя нет. Не он сам, а его заместитель. Вот слабое звено немцев. Через него можно получить информацию, нужную нам, и установить связь с Мишей.

Шелестов погладил подбородок и проговорил:

– Заместитель бургомистра, Бугров Степан Степанович, в прошлом мастер деревообрабатывающей фабрики. В партии не состоял, в армии не служил ввиду инвалидности с детства. Он хромает на правую ногу. Согласился сотрудничать с гитлеровцами, возможно, потому, что его родной брат Евдоким в тридцать седьмом году был арестован и осужден на пятнадцать лет по пятьдесят восьмой статье. Он заведовал магазином в Харькове. Арестовали и его жену. С тех пор от них не было никаких известий. Вполне вероятна ненависть к советской власти. Однако я думаю, что это все ерунда. Степан Бугров практически не общался с братом, как только выпорхнул из родительского гнезда. Скорее всего, он решил просто пробиться на большую должность, не иметь проблем с оккупационным режимом, поладить с ним.

– А где он проживает, нам известно? – спросил Буторин.

– Да, – ответил Максим. – Кирюха сообщил. На углу Второго Речного переулка и улицы Фабричной.

Все посмотрели на карту, и Коган поинтересовался:

– С какой стороны? От бывшей школы, ныне казармы охранной роты, или ближе к магазину?

– Ближе к магазину. – Шелестов поставил знак на карте.

– Это уже лучше. По его семье у нас данные есть?

– Нет. Но Кирюха наверняка что-то знает о ней. А он после отдыха должен быть где? Верно, на речке, ловить рыбу в установленном месте. Там с ним контактировал Сосновский.

– Значит, мы опять задействуем пацана?

– Да, – ответил Максим. – Этим займемся завтра утром. А сейчас отбой.

В воскресенье, 17 мая, Михаила разбудил окрик полицая:

– Встать!

«За окном еще темно. До завтрака, если кружку воды и кусок хлеба можно считать таковым, остается около часа. Что же полицай так орет? – подумал арестант. – Может, эсэсовцы получили приказ доставить меня в Харьков? Это будет конец. Но вроде как Руммер вчера говорил, чтобы я подумал».

Сосновский поднялся и спросил:

– Чего орешь, как свинья недорезанная?

– С тобой говорить будут.

– И кому это не терпится?

– Узнаешь.

Рядом с полицаем возник Зигель.

– Унтерштурмфюрер? Не спится? Ночка бурная с проституткой выдалась?

– Где приветствие, герр гауптштурмфюрер, ведь вы же Манфред Бидерлинг, офицер, верный Третьему рейху?

– Заметь, я старший по званию, так что приветствовать меня должен был ты.

– Хватит! – выкрикнул Зигель. – Господин Руммер проявил совершенно ненужную мягкость, предложив тебе поразмыслить. Он же просил меня с утра узнать, что надумал.

– Никакого признания вы не получите. А вот отсутствия неприятностей я вам не обещаю.

– Да, как вести себя при провале, вас, русских, учат хорошо. Но я посмотрю, как ты запоешь, когда я лично начну ломать тебе кости.

– Не надо пугать меня, Зигель. Я уже пуганый. И вообще, пошел ты к черту вместе со своим оберштурмбаннфюрером!

Полицай стоял с открытым ртом. В углах его губ скопился белый налет.

Зигель взглянул на него и гаркнул:

– Чего рот раскрыл? К двери!

Полицай исчез.

После этого унтерштурмфюрер сказал Сосновскому:

– Не советую завтракать, только хуже себе сделаешь. Допрос с пристрастием начнется в девять. Если господин Руммер не продолжит миндальничать с тобой.

– Он умнее тебя, Зигель, и лучше понимает, что произойдет, если окажется, что ты ошибся насчет меня. – Михаил присел на нары.

– Встать! – скомандовал Зигель.

– С чего это?

– С подъема и до отбоя лежать запрещено.

– А ты заставь меня встать. Зайди в камеру и займись этим.

Зигель резко развернулся и пошел по коридору.

Сосновский услышал ругань и звук удара. Эсэсовец, скорее всего, сорвал всю свою злость на охраннике.

Ровно в 9 утра в подвал зашла толпа полицаев.

Лейтенант Ленц открыл камеру, приказал Михаилу завести руки за спину, надел на них браслеты и гаркнул:

– На выход!

Сосновский заставил себя усмехнуться и спросил:

– Вешать будете или стрелять?

– Вперед, в допросную!

– Как же я забыл? Уже девять часов.

– Я сказал, вперед.

В допросной полицаи усадили Михаила в специальное кресло, сняли браслеты, приковали руки и ноги к креслу. Ленц увел своих людей. Дверь осталась открытой.

В нее вошел молодой полицейский, поставил перед столом стул, рядом табурет, осмотрел все и покинул помещение.

Сосновский тоже огляделся. Инструмент, лежавший на столике, не радовал его.

Раздался хруст хромовых сапог. Руммер вошел в допросную, присел на стул, вытащил листы бумаги из папки, включил лампу, направил свет в лицо Сосновского.

– Зигель мне передал, что вы отказались от сотрудничества, – сказал он.

– Я не могу сотрудничать с теми людьми, с которыми имею несчастье служить в одном ведомстве.

– А вот это вы напрасно, товарищ. Я вчера связался с начальником СС и полиции Харькова бригаденфюрером Тенфельдом, он – с Берлином. Разговаривал лично с группенфюрером Мюллером. Мы получили из Четвертого управления РСХА фотографию настоящего гауптштурмфюрера Бидерлинга. Желаете взглянуть?

– Покажите. Интересно, кто в вашей игре подменяет меня.

Руммер выложил фото на стол. На нем был офицер СС, очень похожий на Сосновского.

– Это гауптштурмфюрер Манфред Бидерлинг.

– Да? Фото вы получили непосредственно из Берлина, от группенфюрера Мюллера?

Оберштурмбаннфюрер сжал губы, и без того тонкие, как нити, и проговорил:

– Знаете, товарищ, я уважаю вас за стойкость и выдержку, которые вы проявляете, оказавшись в смертельной опасности, но всему есть предел. Нами достоверно установлено, что вы не Манфред Бидерлинг.

– У вас есть связь с Берлином? – осведомился Сосновский.

Руммер внимательно посмотрел на него и ответил:

– Допустим.

– Предлагаю следующее. Мы вместе звоним в Четвертое управление, я добиваюсь разговора с группенфюрером, вы его слушаете. Может быть, тогда вам придется прекратить свои дешевые трюки?

Руммер обманывал своего пленника. На самом деле бригаденфюрер Тенфельд благоразумно отказался звонить Мюллеру, заявил, что неприятности ему не нужны, указал, что разработка агента советской разведки полностью лежит на нем, Руммере, и посоветовал не терять времени даром. Однако оберштурмбаннфюрер тоже не желал оставаться крайним. Уж слишком уверенно вел себя Сосновский.

Для продолжения работы Руммер решился сам связаться с Четвертым управлением РСХА.

– Я лично переговорю с господином Мюллером, но потом, товарищ, вам не позавидует никто! – заявил он и услышал:

– Зависть – очень плохое чувство. Прикажите отвести меня в камеру.

– Нет, – резко ответил Руммер. – Сидите здесь, привыкайте. Уверен, совсем скоро эта допросная станет основным местом вашего обитания. Признаюсь, я бы не хотел оказаться здесь. Но вы сами сделали свой выбор.

Руммер убрал бумаги в папку, выключил лампу, поднялся и ушел.

Дверь закрылась на задвижку. Сосновский подумал, не переигрывает ли он. Ведь при желании Руммер раскроет его. Дальше за работу возьмется Зигель и оторвется по полной программе. Но нет, все верно, хоть и предельно наивно, на волоске. Главное – выиграть время.

Кирюха сидел на берегу Копинки и удачно подсек довольно крупную плотву.

Довольный пацан менял червя, глядел на рыбу, брыкающуюся в молодой траве, когда услышал позади себя голос:

– Кирюха, не оборачивайся, это свои.

Он не послушался, повернул голову и увидел того самого офицера, который выходил вместе с Рябининым на сторожевой пост и устраивал ему допрос.

– Я же сказал, не оборачивайся.

– А откуда я узнаю, что говорит человек с болота?

Шелестов улыбнулся:

– Логично. Ты рыбачь, не отвлекайся.

Парень закинул леску.

– Что ты знаешь о заместителе бургомистра? – спросил майор.

– Я же уже говорил, он такой…

Максим прервал его:

– Это понятно. У него есть семья?

– Да, жена, тощая и плоская, как доска, Анастасия Егоровна, ей под сорок. Дочь Полина такая же красавица, ей где-то лет семнадцать. Сын есть, зовут Илюха. Этот толстый, в отца пошел. Того тоже распирает так, что костюмы меняет каждый год. Дерьмовый пацан. Ни с кем дружбы не водит, на подворье матери и сестре помогает. У Бугрова сейчас приличное хозяйство, совсем не то, что раньше было. Да оно и понятно, упаковался, сволочь, когда евреев грабили.

– Значит, жена, сын и дочь практически постоянно дома?

– Не совсем постоянно. Выходят в магазин, иногда еще куда-нибудь. Жена с Бугровым в ресторан шастает, когда там немцы празднества устраивают. Но в основном дома, на подворье. У них две коровы, пяток свиней, две или три козы, птицы много. Грех не держать, если корм дармовой из кооператива.

– Почему дармовой? За какие такие заслуги?

– Так Бугров корешуется с председателем кооператива Игнатом Бенько, а у того в приятелях эсэсовец, который при комендатуре служит.

– Когда именно Бугров приходит домой?

– Это по-разному бывает. Но старается не задерживаться в управе. Я его много раз видел во Втором Речном переулке, который рядом, еще до начала комендантского часа.

– А что он представляет собой как человек?

– Да черт его знает. Он особо не выделяется. Про него вам дядя Кисель много чего рассказал бы, он его давно знает.

Максим прикурил сигарету и сказал:

– Как бы еще встретиться с товарищем Киселем.

Парень неожиданно предложил:

– Могу позвать его. Сегодня же выходной, народу по поселку полно слоняется. Идти можно будет без опаски.

– А как думаешь, у брода народ сейчас есть?

– Вы проходили через него, сами видели.

– Когда проходили, там никого не было. Ладно, ты беги к Киселю, передай, чтобы вышел к броду. Я буду его ждать там.

– А дядя Богдан вас в лицо знает? – спросил парнишка.

– Там недалеко боец группы диверсантов.

– Ну, тех он знает. Ну что, побежал я?

– Не торопись, возьми плотву и иди спокойно. Не нарвись на полицаев. И гляди, чтобы хвост за дядькой Киселем не увязался.

– Угу, не беспокойтесь. Не впервой.

– Давай.

Шелестов пошел по Фабричной в сторону деревообрабатывающей фабрики. У ближнего переулка к нему присоединился Коган, на выходе – Буторин.

У брода их дожидался боец группы «Удар-15» младший сержант Кротов.

Он увидел офицеров, вышел из кустов.

– Ну что у вас, товарищ майор?

– Послали Кирюху за Киселем, должен подойти. Ты рядом будь. Он нас не знает. Кстати, а ты с ним знаком?

– Пересекались.

– Тогда держись поблизости, а то отпугнем Киселя.

– Так давайте я с ним встречусь и к вам в кусты его приведу.

– Договорились, – произнес Шелестов и приказал подчиненным: – Марш в кусты! Смотреть за обстановкой на обоих берегах!

Офицеры скрылись в кустарнике.

Немолодой уже мужчина вышел к броду вместе с Кирюхой через сорок минут.

– И где твой человек? – спросил Кисель пацана.

– Богдан Григорьевич, тут я. – Кротов вышел к нему.

– Ага, Слава. Что хотел?

– Да не я, другой человек. Называй его майором.

Появился Шелестов и сказал:

– Здравствуйте, Богдан Григорьевич.

Кисель взглянул на Кротова:

– Вашего полку прибыло?

– Можно сказать и так. Вы к реке пройдите, чтобы из поселка видно не было.

Они спустились к броду, отошли левее, за небольшую излучину.

– Слушаю вас, товарищ майор, – сказал Кисель.

– У меня к вам вопросы по заместителю бургомистра. Ведь вы же знали его до войны?

– Знавал, да и не только его. Раньше тут все друг друга знали, гуляли вместе в клубе, хоронили всей улицей. Сейчас не то. Каждый сам за себя. А Бугров?.. – Кисель пожал плечами. – Он до войны незаметным был и трусливым. Помню, рядом с фабрикой пивная стояла. Как-то зашли мы туда. Там же и Бугров. Рядом с ним два парня лет по двадцать из блатных. Они при всех обчистили его. Продавец успел милицию вызвать. Парней задержали, а Бугров заявил, что его никто не грабил. Мол, это мои друзья. Те изгаляться начали, а милиция сделать ничего не могла и уехала. А парни после этого еще и пиджак с Бугрова сняли да в морду ему дали. Это все при мне было. При немцах он сразу в услужение к ним пошел. Бургомистр нынешний заведовал райпотребкооперацией, а до того мастером на деревообрабатывающей фабрике работал. Позвал в заместители Бугрова. Тот и рад. Когда дома евреев, партийцев и советского руководства грабили, он один из первых там был. Живность у него не своя, приведенная со дворов тех людей, кого порешили или в лагеря отправили. Но он и сейчас особо не выделяется. Странно то, что частенько к Зигелю, это к унтерштурмфюреру, который тут вроде смотрящего трется, наведывается. Как домой. Думаю, стучит он на своих же козлов.

– Он может узнать, что происходит в комендатуре и полиции?

– Зигель же в комендатуре сидит, а среди полицаев у него знакомцев много.

– Дом его охраняется?

– Кому он нужен? Охраны нет. Телефон проведен, но его обрубить можно за пару минут. Оборвал провод, и нету связи. А вы, я смотрю, собрались наведаться к Бугрову.

– Я этого не говорил.

– Собираетесь. Совет дам. Если хотите заставить Бугрова работать на вас, то напомните ему случай, когда он при разграблении еврейского магазина немецкого солдата застрелил.

– Бугров, подонок и трус, застрелил солдата?

– Немец хотел у него чемодан с барахлом забрать. Бугров уперся, солдат пистолет достал, да поскользнулся, выронил. Бугров поднял и нажал на спуск. Он сказал, что случайно все вышло. Кстати, Зигель тогда ему поверил, заступился за него. Но свидетели есть. Бугров о них не знает, считает, что их схватку за чемодан никто не видел. Значит, узнать о ней может только человек, видевший это.

Шелестов кивнул:

– Понял. Спасибо за совет. А как его семья?

– Семью лучше не трогать и говорить с Бугровым не в хате. Он, как любой трусливый мужик, весь свой страх срывает на жене, бьет ее, короче. Анастасия вполне может сдать своего муженька, тем более что толку в хозяйстве от него нету. И дети его боятся. В общем, жалеть не будут.

– Ясно. Еще вопрос, если позволите.

– Да, спрашивайте.

– Когда Бугрова лучше всего застать врасплох и вне дома? Вариант со встречей на улице отпадает.

– Само собой. Вы зайдите часов в шесть вечера в его сад. Он рядом с рекой. Если что, Кирюха покажет. Ждите там. К вечеру Бугров выпьет, разберется со своим семейством. В сортир он непременно выйдет. Вы его увидите, в сад затащите и поговорите по душам. Припугнуть этого гада следует так, чтобы он обделался. Пригрозить, например, сдать его как убийцу солдата. Но куда страшнее для него будет, если что-то случится с дочерью Полиной. Она единственная в семье, к которой он испытывает какие-то чувства. Может быть, оттого, что хочет отдать выгодно замуж. Или просто любит. Хотя думаю, что один ваш вид заставит его работать на вас. Повторяю, он трус.

– Спасибо, Богдан Григорьевич.

– Не за что. Будет нужда, обращайтесь через Кирюху. Помогу, чем могу. Я этот новый порядок ненавижу всей душой. Пришли, суки, хозяйничать. И без них обойдемся.

– Конечно, обойдемся. Недолго фашистам топтать нашу землю. Мы еще над рейхстагом наше знамя поднимем и всю эту мразь, что бесчинствовала на земле нашей, к стенке поставим.

– Верно. Если не нужен, то пойду я.

– Да, Богдан Григорьевич, идите и берегите себя. Вы очень нужны Родине.

– Я всегда осторожен. До свидания. – Кисель пошел к ближнему переулку.

– Ступай, лови рыбу, – сказал Шелестов Кирюхе.

– А вы?

– А мы?.. Это тебя, извини, дружок, не касается.

– Зачем обижаете? Я же с вами на все готов.

– Кирюха, ты ведь сам понимаешь, что за дела у нас.

Проводив малолетнего связного, Шелестов подозвал офицеров, довел до них то, что узнал от Киселя, и спросил:

– У кого какие предложения?

– Предлагаю отдохнуть здесь до вечера, потом навестить заместителя бургомистра, – сказал Буторин.

– Сегодня же воскресенье. Он наверняка нажрется, да так, что можно всю ночь прождать, пока этот гад сподобится податься в сортир. А объявится утром, мы ничего сделать не сможем.

Буторин посмотрел на товарища и заявил:

– Но не завтрашнего же вечера ждать.

– Да, – проговорил Максим. – Желательно, конечно, отработать уже сегодня, но делать это днем слишком рискованно. А ночью – тут Борис прав – можно и не дождаться Бугрова. В дом же заходить нельзя.

Буторин вздохнул и произнес:

– Перспектива сутки просидеть у реки не особо привлекательная. Тем более что у нас и сухпайка нет.

Шелохнулись кусты. Офицеры выхватили пистолеты, передернули затворы.

– Эй, вы что? Это я, Кирюха.

– Твою мать! Вот егоза! – заявил Шелестов и сплюнул на песок. – Выходи.

– Вы пушки-то свои уберите.

– Да кто в тебя стрелять будет?

Парнишка вышел.

– Извиняюсь. Я не подслушивал, только кисет тут выронил. Пошел к реке, хотел закурить, пока никто не видит, а его нет. У реки все осмотрел, пусто. Вернулся и услышал ваши голоса. Вам надо бы подальше от дороги, к броду отойти.

– И чего ты услышал?

– То, что вы говорили.

– Понятно, и все же?

– Ну, как вы прикидывали навестить Бугрова.

– Все слышал?

– Все. Понял, что жратвы у вас нету и торчать тут до завтра желания мало.

– У тебя есть что предложить, Кирюха? – спросил Буторин.

– Есть, конечно.

Шелестов кивнул и сказал:

– Предлагай.

Кирюха высморкался и произнес:

– Короче, мужики, напротив того места, где я рыбачу, стоит дом деда Трофима.

– Кто такой? – тут же спросил Шелестов.

– Да нормальный дед, всю жизнь на железной дороге отпахал. Баба его повариха была, где-то пропала при эвакуации. Один живет. Подрабатывает сторожем на станции, чтобы с голоду не сдохнуть.

– Ты его откуда знаешь?

– Спросите, кого я не знаю в поселке.

– Откуда?

Кирюха хитро улыбнулся:

– Так я у него самосад беру.

– Чего?

– Самосад.

– И он дает тебе, пацану?

– Дает, но не совсем даром. Я за это кое-что в хозяйстве делаю, дров наколю, воды принесу, помогу чего-нибудь купить.

Буторин поинтересовался:

– Ну а как ты вообще узнал его?

– А вы не помните, как до войны в школе отряды тимуровцев собирали? Всех по подворьям рассылали, где старики жили, велели помогать им. Вот и попал я как-то к деду Трофиму. Он в первый раз работой меня не нагрузил, а рыбой жареной накормил. В общем, на своей улице я старикам помогал. Сейчас один дед Трофим остался.

– Предлагаешь к нему идти?

– В его хату.

– Не понял, – произнес Шелестов.

Кирюха вздохнул. Мол, ох уж эти взрослые:

– Нет сейчас деда в поселке. В город уехал. Племянница у него там живет, врачиха, в немецком госпитале работает. Деда Трофима последнее время радикулит замучил. Так что хата пустая. Никому до нее дела нет.

– А ты откуда знаешь про дела деда?

– Он сам говорил, когда собрался в комендатуру идти и разрешение на выезд брать. Мол, смотри за хатой, Кирюха. Я так и делаю.

Коган улыбнулся:

– Самосад-то в кисете, наверное, дедов?

– Его.

– Это ты что же, воруешь потихоньку?

– Почему сразу ворую? Взял просто, приедет дед Трофим, отработаю. У него в погребе солонина есть, рыба вяленая, консервы в кухне. Хлеба я принесу.

– Ты у деда без спросу берешь и нас на то же подбиваешь, – заявил Шелестов.

– У вас деньги есть. Оставьте ему, сколько сможете, он доволен будет. А могу и я закупить продуктов, магазин-то недалеко.

– Да только твоя хата далеко от магазина на Фабричной.

– И чего? Мало ли где я покупать буду? А если здешний магазин не подходит, в своем на Старой затарюсь.

– Не пойдет. Через весь город потащишь узелок с провизией? Полицаи остановят, и кранты тебе. Куда несешь? Кому? И сказать нечего.

– Чего-нибудь придумаю.

– Нет! – заявил Шелестов. – В дом деда пойдем, это хороший вариант, продукты у него возьмем, но скажешь, что это твоя работа. Хотя… когда дед Трофим должен вернуться?

Кирюха пожал плечами.

– Точно не знаю. Он сказал, что племянница наверняка неделю-две его у себя продержит, а бумага от коменданта действительна до первого июня.

– Тогда ничего не говори. Ты не знаешь, кто был у него дома, брал продукты, махорку. А мы оставим на столе деньги. Понял?

– Угу. Мне же лучше. Отрабатывать теперь не надо.

– Дед вряд ли в полицию пойдет, а коли и так, то ничего страшного. Мы уже далеко будем. Рассказывай, как пройти в его подворье.

– Не поймете, пошли, проведу. Это недалеко. Рекой до излучины, потом через Фабричную в Первый Речной переулок. Тут и подворье первое справа, аккурат напротив магазина.

– Прямо сейчас пойдем?

– А чего время тянуть? Потом… но это когда зайдем на подворье.

– Что потом?

– Скажу.

Офицеры двинулись за связным вдоль пустынного берега реки.

В 11.10 они пересекли улицу Фабричную и зашли в густо заросший сиренью палисадник подворья деда Трофима. Парень привычным движением засунул руку под доску ступени крыльца, достал ключ, открыл дверь.

Шелестов взглянул на Когана и сказал:

– Побудь, Витя, здесь, на улице, обойди аккуратно двор, посмотри сад, постройки, не светясь перед соседями. В общем, охраняй. Буторин тебя сменит.

– Понял. А нужна ли тут охрана? Если немцы навалят, все одно из дома отбиваться придется. Уйти не сможем. Хата, конечно, дело хорошее, но если нас засекут, то она превратится в капкан.

– Ну что сделано, то сделано.

– Как скажешь.

Кирюха показал Шелестову дом. Он был небольшим, всего две комнаты, одна большая с русской печкой, другая малая, спальня. Обстановка скудная, но внутри чисто. На окнах светлые занавески. С потолка свисает лампочка без абажура. Стол с табуретками, шкаф в одном углу, сундук в другом, половики под ногами.

– Ну как? – спросил пацан.

– Отлично. Где вход в погреб?

– На кухне.

– Ступай, принеси кусок солонины и по рыбине, не больше. Вода-то тут есть?

– Я перед отъездом деда натаскал. Есть и краюха хлеба, правда, уже сухарь.

– Размягчим водой. Давай перекусим.

Кирюха поел, передал продукты Когану, дежурившему во дворе, и спросил Шелестова:

– Может, мне прогуляться до подворья Бугрова? Наверняка сын его Илюха чего-нибудь во дворе делает. Пахан ему с женой покоя не дает в отличие от дочки. Заставляет работать и в выходные, и в праздники. Илюха, конечно, козел, как и батя его, но поговорить с ним можно. Тем более что для него это отдых будет.

– И что даст это общение? – спросил Максим.

– Попробую выведать, где сам Бугров, чего делает.

Командир особой группы чуть подумал и проговорил:

– Ладно, только осторожно. И не наседай, об отце поинтересуйся вскользь.

– Да знаю я, как с ним базарить.

– Иди! Но не задерживайся. После пойдешь домой, а то мамка, наверное, волнуется.

– Она у меня привычная.

– Не жалеешь ты ее, Кирюха. А надо бы. Все же мать, она родила тебя, дала жизнь.

– Ладно, пожалею.

Парень вышел в палисадник и скрылся в переулке так быстро, что Коган едва успел его заметить.

Кирюха вернулся через час. Выглядел он весьма довольным.

– Рассказывай! – велел ему Шелестов.

Паренек выдохнул и произнес:

– В общем, встретил я Илюху. Тот двор подметал. Подозвал, предложил закурить. Он в отказ, не курит. Я вроде как не знаю этого, спрашиваю, мол, отца боишься? А он в ответ: «Так нет отца дома, у бургомистра он. У того жена есть, день рождения у нее». – «А чего метешь? Пошел бы гулять». Илюха мне: «Нет, отец вернется, спрос строгий устроит. А пьяный он завсегда и по делу, и без дела ремнем стегает. Ты иди отсюда, а то батяня может в любое время прийти». Я только от подворья, гляжу, в переулок заходит Бугров, не сказать, что сильно пьяный. Идет, не шатается. Зашел на подворье, орать начал, потом успокоился вроде.

– До вечера выспится, похмелится. Ночью будем брать его, – сказал майор, взглянул на паренька и распорядился: – Все, Кирюха, иди домой. Завтра на свое рыбацкое место выходи, сегодня по поселку не мотайся.

– А чего мне с вами нельзя?

– А того! Выполняй, что тебе сказано.

– Ладно. – Парнишка ушел.

После этого Шелестов собрал офицеров за столом. Они разработали план действий.

Плотные низкие облака закрыли небо, наступила темень. Задняя дверь дома заместителя бургомистра открылась. За порог вышел сам Бугров, держа в руке керосиновую лампу. Он поставил ее на лавку, ополоснул физиономию из уличного умывальника, тряхнул головой, осмотрелся, прислушался, забрал лампу и двинулся к сортиру.

Заместитель бургомистра справил нужду, вышел из заведения и тут же почувствовал, как чья-то сильная рука сжала его горло. Он не мог крикнуть, даже стонать, дышал с трудом. Глаза Бугрова полезли из орбит, тело пробила противная мелкая дрожь.

Один человек оттащил его за баню, второй подхватил лампу.

– Слушай, Бугров, внимательно! – услышал он тихий голос. – Я сейчас ослаблю захват, разговор к тебе есть. Но предупреждаю, попытаешься дернуться, позвать на помощь, я распорю тебе живот, будешь кишки обратно запихивать. Понял?

Заместитель бургомистра закивал.

Шелестов ослабил захват. Буторин поднес к физиономии Бугрова лампу. Коган в это время находился у дома.

Бугров потер шею. Из-за света, бившего прямо в глаза, он не мог различить лиц людей, напавших на него, но подумал, что это те самые диверсанты, которые пустили под откос поезд. Только о чем они хотят говорить с ним?

– Кто вы и что вам надо? – спросил заместитель бургомистра.

– Тише! – приказал Максим.

Заместитель бургомистра прошептал те же слова и услышал ответ:

– Мы люди из леса, а что нам надо, сейчас объясню. Но сначала несколько вопросов. Ответь правдиво, тихо, спокойно. Договоримся – будешь жить, нет – пеняй на себя. Это понял?

Бугров кивнул, и Шелестов спросил:

– Слышал я, что у тебя доверительные отношения с унтерштурмфюрером Зигелем. Это правда?

– Да какие доверительные…

Майор прервал прислужника фашистов:

– Короче! Да или нет?

– Можно сказать, да.

– Почему?

– Просто так получилось.

– Я предупреждал, что надо говорить правду.

– Ладно. Зигель заставил меня сообщать ему обо всем, что происходит в управе, смотреть за полицией. Он дает мне разные указания, например, велит следить за кем-нибудь.

– В общем, ты ему стучишь.

Бугров промолчал.

– Ты имеешь право зайти в подвал полиции? – спросил Шелестов.

– Нет, конечно. Это вотчина господина Ленца.

– Но среди полицаев, которые выставляются на охрану местной тюрьмы, у тебя не может не быть доверенных людей. Если представитель СД интересуется тем, что происходит в управе и полиции, то это означает, что ему надо знать все. Тем более теперь, когда в тюрьме появился арестант.

– Вы и о нем знаете! Да как я сразу не догадался? Это же ваш человек!

– Я спросил о доверенном человеке в полиции.

Бугров вздохнул.

– Есть такой. Это Никола Шрам.

– Шрам? Прозвище?

– Нет, фамилия. В отделении два старших полицейских, Молчанов и Шрам. Над ними Ленц. Они постоянно проверяют охрану арестанта.

– Отлично. Я напишу сейчас короткую записку, ты через Шрама передашь ее заключенному.

Заместитель бургомистра отрицательно замотал головой.

– Нет, Шрам не пойдет на это. И я не могу. Ведь немцы тогда расстреляют нас.

Шелестов усмехнулся и проговорил:

– А мы, по-твоему, если ты откажешься, погладим тебя по голове? Нет, Бугров, если ты не сделаешь то, что нам надо, то в поселок придут диверсанты, которые пустили под откос поезд. Они сожгут твое подворье, тебя и твою семью увезут в лес, где… ты понимаешь, что там произойдет. И если на жену тебе наплевать, да и на сына, пожалуй, тоже, то твои чувства к Полине нам известны. Но дело даже не в дочери. Главное в том, что тебя в лесу ждет страшная смерть. Ты слышал о таком способе казни, как растяжка? Вижу по испуганной морде, что слышал. Да, это когда человека, приговоренного к смерти, привязывают к деревьям, согнутым друг к другу, а затем постепенно ослабляют веревки. В итоге жертву медленно, мучительно разрывает на куски. Тебя ждет именно такая казнь. И не надейся, что Зигель спасет. Ему тоже осталось жить всего ничего. Мы могли бы убить его, коменданта и командира охранной роты сегодня же ночью. Никакая полиция не защитила бы их. Все вы даже не представляете, какой крупный отряд собран на территории района. Но если ты сделаешь то, что мне надо, то тебя никто не тронет. Пока. Почему так? Да потому, что я не могу отвечать за действия войск НКВД, которые начнут работу после освобождения Украины от фашистов. До этого тебя никто не тронет. Однако мы отвлеклись. Вопрос остается прежним. Ты передашь записку заключенному?

Бугров скривился, как от зубной боли, и ответил:

– Если бы это зависело от меня, то сделал бы непременно, а вот Шрам? Одно дело стучать, другое – подставляться под нож или пулю.

– А ты подумай, Бугров, как это сделать, чем взять Шрама. Может быть, стоит списать на него убийство немецкого солдата или грабеж евреев?

– Я никого не убивал!

– Разве что-нибудь было сказано про тебя?

– Но если вы знаете о случае… – Он понял, что сболтнул лишнего и назад ходу нет. – Шрама к этому делу ну привязать. Расстрел евреев – это не преступление для полиции, а больше предъявить нечего.

– Мы теряем драгоценное время. Мне надо, чтобы записка была передана уже сегодня на рассвете.

– Ну, если только напомнить Шраму, как он изнасиловал бабу из Глуховки да убил ее в избе, а она шла по спискам лиц, подлежащих отправке на работу в Германию. Только испугает ли это Шрама? Дело-то двухмесячной давности. Он тогда и сына малолетнего той бабы зарезал и в огороде закопал. Но повторяю, никто следствия не проводил, насильника и убийцу не искал. Нет, не поведется он на это, а вот Ленцу о моей просьбе доложит обязательно. А то еще и Зигелю.

Шелестов вздохнул и сказал:

– Значит, не передашь?

– Как видите, у меня нет возможности.

– Тогда и мы ждать не будем. Сейчас берем тебя с семейством, поджигаем подворье с живностью и уводим вас в лес. На рассвете заключенный не получит записки, но в то же время и ты уже будешь висеть между двух деревьев. Да, нашему человеку придется несладко, но мы не сегодня, так завтра все равно освободим его, а вот ни тебя, ни семью уже никто не спасет. – Шелестов повернулся к Буторину и распорядился: – Передай людям, чтобы обходили дом, укладывали дрова, сено, но без моей команды ничего не предпринимали.

– Есть, командир! – Буторин сделал вид, что собирается уйти.

Бугров увидел это и воскликнул:

– Подождите, не делайте этого.

– Почему не делать, мразь ты продажная? – спросил Максим. – Чем ты заслужил прощение? Отказом в содействии? Нет, Бугров, им ты подписал смертный приговор и себе, и семейству.

– Подождите, прошу. Я, кажется, знаю, что можно сделать.

– Погоди, боец! – приказал Шелестов Буторину.

Бугров облегченно вздохнул и проговорил:

– Шрама шантажом не взять, но его можно купить. Он очень падок до денег, золота, драгоценностей, мечтает купить хороший дом где-нибудь в Европе и жить там безбедно.

– Он что, допускает поражение немцев в войне?

– А черт его знает. Как-то выпивали вместе, он сказал, что денег надо бы побольше скопить, а лучше золота, ценных вещей. Я спросил, для чего много-то? Дом в поселке, даже большой, поставить можно задешево, особенно при его должности. А он ответил, мол, слыхал, что есть такая страна Швейцария. Там никакой войны отродясь не было, потому как банки всем заправляют. Вот где домик прикупить надо. Тогда без разницы будет, кто кого побьет Гитлер Сталина или наоборот.

Буторин усмехнулся и воскликнул:

– Ты смотри, далеко заглядывает этот Шрам, даже про Швейцарию знает.

– А что, там и вправду войны нет?

– Вправду. Сколько нужно денег, чтобы Шрам согласился?

– Не менее тысячи рейхсмарок.

– Оклад полковника! Сколько полицаям платят?

– От двадцати до тридцати марок. Но есть ли у вас деньги?

Шелестов иронически хмыкнул и заявил:

– Они у тебя есть. И не только банкноты, но и золото с драгоценностями, что ты награбил у евреев. Жизнь гораздо дороже их.

– Хорошо, я постараюсь договориться со Шрамом.

– Да уж постарайся. Иначе… но не буду повторяться.

– А что за записка?

– Сейчас. – Шелестов достал записную книжку, мелким почерком что-то написал, вырвал лист, свернул его в крохотный конвертик и передал заместителю бургомистра. – Вот записка. Не пытайся читать, текст закодирован, а арестант поймет, что послание вскрывали. И учти, за тобой внимательно будут смотреть. Ты не заметишь слежки, но, клянусь, она будет и в поселке, и в административной зоне. Ты не единственный, кого мы принуждаем к работе на нас. Все понял?

– Да.

– Запомни крепко, записка должна быть передана на рассвете. Не позже.

– Я понял. Могу идти, а то жена забеспокоится?

– Как я узнаю, что записка передана?

– Я пойду к Шраму часа в три. Вам придется ждать тут. Выйдет, подам сигнал – махну платком.

– Проваливай!

Заместитель бургомистра подтянул штаны, забрал фонарь, засеменил к дому и захлопнул за собой дверь.

Офицеры рассредоточились вокруг дома.

Бугров вышел из него в два часа с объемной сумкой в руке и двинулся по переулку к улице Купеческой. Офицеры ждали. Вернулся заместитель бургомистра через полтора часа, зашел во двор, махнул платком и скрылся в доме. Теперь бойцам особой группы следовало дождаться окончания комендантского часа и в шесть утра начать отход на базу для подготовки акции.

Сосновский весь день просидел в допросной в тяжком ожидании пыток. Он облегченно выдохнул, когда в помещение вошел лейтенант Ленц с полицаями. Они отстегнули Михаила, дали ему размяться и переправили обратно в камеру, где его ждала миска с баландой. Арестант с удовольствием лег на нары и вытянул ноги. Многочасовое сидение в кресле – тоже пытка.

Проснулся он от громкого мужского голоса:

– Ну и что тут у тебя, Потапов?

– Да все в порядке, Никола. Арестант в камере. Других нет. А ты чего в такую рань пришел?

– Не твое дело.

Послышались шаги. За окном уже рассвело.

Мужчина в форме старшего полицая – от рядовых его отличала окантовка на воротнике мундира – встал у решетки-двери.

– Эй, арестант, живой?

– Какого черта? До подъема не меньше часа, – заявил Михаил.

– Я буду решать, когда объявлять подъем.

– Я узнаю у оберштурмбаннфюрера, кто здесь является начальником. Лейтенант Ленц или ты, ублюдок!

– Узнавай! – Полицай резким движением бросил крохотный конвертик на пол перед нарами. – Я не против. А за ублюдка ты свое получишь. – Он замолчал, повернулся и ушел.

«Что за ерунда? – подумал Сосновский, соскочил с нар, схватил конвертик, лег спиной к решетке, развернул его, прочитал и улыбнулся. – Не оставили меня мужики».

Он с облегчением вздохнул, сунул конвертик в рот, проглотил, повернулся на спину, заложил руки за голову. У него было часа три на то, чтобы выработать порядок своего поведения в новой ситуации.

Магнус Руммер, Брунс Зигель и начальник полиции Георг Ленц объявились в подземелье в 9.00. Впрочем, Ленц только дал команду полицаю выставить в допросной стулья, усилить охрану подземелья и был таков.

Руммер и Зигель зашли в камеру.

Сосновский встал.

Оберштурмбаннфюрер хищно ухмыльнулся и сказал:

– Доброе утро, товарищ. Давайте пройдем в комнату для допросов?

Михаил сумел выдавить из себя улыбку.

– Не надо допросной. Мы можем поговорить и здесь.

– Вот как? – Руммер изобразил удивление.

Зигель же почуял неладное и напрягся.

– Признаю, я проиграл, – заявил арестант. – К моему великому сожалению, вы оказались сильнее. Я действительно не гауптштурмфюрер СС Манфред Бидерлинг, а капитан государственной безопасности Соснов Юрий Михайлович, заброшенный в район Копино для получения от инженера Вальзера копии документации по новым германским танкам «Т-6» – «Тигр» и «Т-5» – «Пантера».

Руммер усмехнулся и спросил:

– Что вынудило вас сделать признание? Испугались пыток? Но ведь агенты советской разведки, как правило, держатся до конца.

– Причина в другом, господин оберштурмбанн-фюрер.

– В чем же?

– Даже если мне удастся каким-то чудесным образом вернуться на Родину, то там меня ждет практически то же самое, что и здесь. Те же пытки, тот же расстрел. А я хочу жить.

– Тогда чего вы столько времени ломали комедию?

– Недооценивал вас. Вы ведь и в самом деле сумели пробить Бидерлинга в Берлине. Будь на вашем месте другой офицер, то я, скорее всего, продолжил бы игру, но вам уступил. Вы предоставили мне время, а главное – место, более чем способствующее принятию верного решения.

– И на что вы теперь рассчитываете? – спросил Руммер.

– Не только на то, что вы выпустите меня из этого подвала и оставите в живых. Надеюсь, что мы сможем договориться о взаимовыгодном сотрудничестве.

– Вы уверены, что мы согласимся?

– Не уверен, но думаю, что так и будет.

Руммер поднялся:

– Пройдемте в допросную.

Сосновский изобразил испуг.

Оберштурмбаннфюрер рассмеялся:

– Честно говоря, не рассчитывал, что вы расколетесь. Вы недооценили меня, я переоценил вас. Что ж, и такое бывает. Не беспокойтесь, мы пойдем в допросную лишь потому, что там удобнее продолжить разговор.

– Герр оберштурмбаннфюрер, эта русская свинья вновь блефует, – сказал Зигель.

– Помолчи, Брунс. Эта свинья, как ты назвал господина Соснова, капитан госбезопасности, что соответствует армейскому званию подполковника.

– Он блефует.

– Свободен, Зигель! Дальше я обойдусь без тебя, если потребуешься, вызову.

Унтерштурмфюрер с ненавистью взглянул на Сосновского, четко козырнул, развернулся и ушел.

Руммер и Сосновский прошли в допросную.

На этот раз оберштурмбаннфюрер предложил Михаилу стул за столом, а не кресло пыток. Затем посыпались вопросы. Где и когда родился, учился, проходил службу, какие занимал должности.

Сосновский отвечал без запинок. Он говорил правду, умолчал только о своем аресте осенью сорокового года в Вене.

Услышав, что Сосновский работал в посольствах СССР в Германии и Франции, Руммер весьма удивился и тут же спросил, кого из германских дипломатов он знал в те времена.

Сосновский назвал несколько имен и добавил:

– Господин оберштурмбаннфюрер, это легко проверить. У вас ведь наверняка есть люди в советском комиссариате иностранных дел.

– Что ж, похоже вы не блефуете. Следующий вопрос. Как была осуществлена ваша переброска в район Копино.

Сосновский спокойно ответил:

– Самолетом «ПС-84», который находился в составе бомбардировщиков «Ил-4» полка дальней авиации, летевшего куда-то в район Днепра.

– Кого забросили вместе с вами?

– Никого. Я должен был отработать задачу один. Хотя нет, это не точно. Работать я должен был один, но обеспечение моих действий возлагалась на диверсионную группу, которая уничтожила эшелон на железной дороге.

В глазах Руммера вспыхнул интерес.

– Вы хотите сказать, что попали на базу этой диверсионной группы?

– Да. Так решило руководство.

– И вы знаете, где находится эта база?

– Примерно.

– И где же?

– На острове в Луховом болоте.

– Можете указать на карте?

– Место десантирования укажу, базы – нет, потому что ее командир, капитан, принял меры безопасности. Меня вели на базу с завязанными глазами. Так же и в лес до сторожевого поста. А вот дорогу от него до того места, где стоял «Мерседес», помню. По пути было какое-то заброшенное село. Кстати, насколько я понял из слов командира диверсионной группы, Бонич, которого вы арестовали, прямого отношения к советское разведке не имеет. Он просто продал «Мерседес».

– А он дает другие показания.

– У вас, как, впрочем, и у нас, подпишешь любую бумагу, когда к тебе применят допрос с пристрастием.

Руммер усмехнулся:

– С этим сложно не согласиться, однако повторяю, ваши агенты держатся гораздо достойнее и дольше наших. Многие не признаются, предпочитают смерть предательству. Но ладно. Вы упомянули заброшенное село. Но тогда вы должны были сделать крюк, отойти от болота?

– Так и было. Капитан, видимо, имел свои инструкции, явно старался, чтобы я не запомнил дорогу. Мы довольно долго кружили по лесам, переходили овраги, балки.

– Но вы, опытный разведчик, ее запомнили?

– Да. Не скажу, что смогу сразу вывести вас к сторожевому посту, но в конце концов найду его.

Руммер забарабанил костяшками пальцев по столу.

– Так-так-так. Какова численность диверсионной группы?

– Это могу сказать точно. Двенадцать человек. Командир – капитан Рябко Сергей. Остальных мне не представляли, как и меня им.

– Каким вы видите наше сотрудничество? – поинтересовался оберштурмбаннфюрер.

– Это на ваш выбор. Могу передать в Москву фальшивые документы, но для этого мне якобы придется бежать от вас. Готов показать вам сторожевой пост диверсионной группы, но попрошу, чтобы вы не трогали ее до моей переброски за линию фронта, если таковая вам нужна. В этом случае я стану информировать немецкую разведку о планах Четвертого управления НКВД. Это могут быть очень ценные сведения. Мы подпишем все необходимые документы о моей вербовке и начнем работу.

– Ожидайте! – заявил Руммер, поднялся и вышел из допросной.

Дверь он не прикрыл. За ней сразу возникли трое полицейских с винтовками, приведенными к бою.

Сосновский вздохнул.

– Эх, служивые, – крикнул он полицаям. – Старшего позовите.

– Какого тебе старшего?

– Вашего сменного.

Они позвали.

Сосновскому повезло, к нему явился старший полицейский Шрам.

– Чего надо?

– Я перекурить могу? А то уже челюсти сводит, – спросил он громко.

– Нет, – так же громко ответил Шрам.

После этого Сосновский сказал почти шепотом:

– Зайди сегодня перед отбоем и захвати с собой булавку или скрепку.

Полицай ничего не ответил и вышел.

«Нет так нет. Потерпим», – подумал Михаил.