Тонкая грань затишья

Глава 6

Люди, оставшиеся в кабинете, какое-то время молчали, затем Зигель произнес, обращаясь к коменданту:

– Как, по-твоему, Арман, зачем приехал к нам этот лощеный гауптштурмфюрер?

– В предписании сказано, что он направлен в рейхскомиссариат «Украина» с секретным заданием. Никто не вправе требовать от него разъяснений без особого разрешения рейхсфюрера.

– Что же это за птица такая? Порученец, доверенное лицо Генриха Гиммлера – и всего лишь гауптштурмфюрер.

Комендант вздохнул:

– Тебе ли не знать, Брунс, что у вас звания даются непросто. Гауптштурмфюрер соответствует армейскому капитану, но обладает куда большими полномочиями. У вас есть гауптштурмфюреры, которые возглавляют целые генеральные округа. Хотя я думаю, что этот Бидерлинг – всего лишь один из многих офицеров СС, отобранных для исполнения обязанностей мальчиков на побегушках у Гиммлера. Хотя наш гость служит и в четвертом отделе РСХА. А Мюллер у себя дилетантов или ненадежных людей не держит. Хитрый лис, мастер интриг. Группенфюрер – весьма значительное лицо. Так что этот тип, прибывший в Копино, может доставить нам очень много неприятностей. Поэтому я считаю, что мы должны в точности исполнять требования, указанные в его предписании, и тогда все будет нормально.

Зигель взглянул на Баура и заявил:

– Ты даже слова не сказал, когда этот Бидерлинг забрал твой автомобиль.

Комендант улыбнулся.

– Но он вместо «Кюбельвагена» отдал мне «Мерседес», правда. не представительский, но все же лучше моей консервной банки.

– Нет, Арман, что-то с этим Бидерлингом не так.

– Сколько знаю тебя, ты всегда кого-нибудь подозреваешь. Думаю, у тебя есть досье на всех офицеров гарнизона, найдется компромат и на меня, ведь так, Брунс?

Унтерштурмфюрер скривился:

– Не говори глупостей. Для чего мне собирать компромат на вас?

– А разве не в этом состоит твоя работа?

– Моя работа… впрочем, достаточно, а то разругаемся из-за этого молодого щеголя, с чьей-то высокой подачи попавшего в РСХА.

– Здесь ты прав. Кто-то наверняка продвигает Бидерлинга.

– Черт с ним. Приехал, пусть работает.

Явился командир охранной роты.

– Как наш высокопоставленный гость? – с ходу поинтересовался он.

– Расспроси о нем коменданта, – посоветовал Зигель. – Я же пойду в кабинет.

– Ты не забыл о казни?

Унтерштурмфюрер ощерился и заявил:

– Я такие мероприятия не пропускаю.

Обер-лейтенант Грубер неожиданно спросил:

– А вы уверены, Зигель, что Клинько действительно работал на партизан? Уж как-то с ним все зыбко. Много несоответствий. Не похож он…

Унтерштурмфюрер прервал командира роты:

– Клинько во всем признался. Он собственноручно подписал протокол допроса.

Грубер рассмеялся:

– А куда бы он, да и любой другой на его месте, делся после того, как с ним поработал наш Ленц, еще тот фантазер, богатый на выдумки в плане пыток.

– Главное, есть признательные показания полицейского. Остальное ничего не значит.

– В общем, нашли козла отпущения. Нет, не подумайте, Зигель, я не укоряю вас, все прекрасно понимаю. Но реальный агент диверсантов остался в поселке, вот что плохо.

– Ничего, достанем и его. Мне надо идти.

Грубер усмехнулся и спросил:

– И куда это вы так спешите, герр Зигель?

Унтерштурмфюрер подошел вплотную к командиру роты:

– Карл, не надо больше так разговаривать со мной. Иначе у тебя будут неприятности. Ты понял меня?

Обер-лейтенант наигранно поднял руки:

– Да, герр Зигель, я все хорошо понял и больше никогда не позволю себе вообще говорить с вами.

– Клоун! – заявил Зигель и вышел, хлопнув дверью.

Грубер усмехнулся ему вслед и проговорил:

– Интересно, до того как надеть мундир эсэсовца, Зигель был такой же сволочью?

Комендант повысил голос:

– Прекрати, Карл. Нам сейчас между собой вражды не хватало.

– Так в этом виноват унтерштурмфюрер. Прислали на нашу голову контролера, во все дела свой нос сует. А толк от него какой? Заставил Ленца выбить показания из бедного полицая, который наверняка не имеет никакого отношения к диверсантам, устроил показуху с казнью. А что изменится?

– Я сказал, прекрати!

– Хорошо, Арман, но учти, с таким субъектом, как Зигель, нельзя быть откровенным даже во сне. Первыми, кого он подставит, если диверсанты развернутся в нашем районе, будем ты, я и Ленц. А Зигель останется в стороне. Он же всего лишь наш надсмотрщик, не принимает решений.

Грубер отодвинул стул и сказал:

– Пойду и я.

– До казни еще есть время.

– Меня там не будет. Не хочу смотреть на этот кровавый спектакль. У подчиненной мне роты есть дела поважнее. Мы должны охранять поселок.

– Это не понравится Зигелю.

– Да плевать я на него хотел. Вот подумываю рапорт подать об отправке на фронт. Не для меня вся эта муть в тылу.

– Подумай хорошенько. Сейчас не сорок первый год.

– Я подумал, Арман. Там, на фронте, по крайней мере, такой подлец, как Зигель, в спину не выстрелит.

– Их полно везде.

– Но не на фронте. Туда эти господа особо не рвутся. Если понадоблюсь, я на объезде постов охранения.

– Хорошо.

Зигель прошел в свой кабинет, присел на стул, достал пачку сигарет, закурил. Часы, висевшие над входом, показывали 12.40. До казни оставалось двадцать минут. В кабинете уже слышен был гул людей, собранных на площади. В принципе можно было ограничиться работниками предприятий да семьями полицейских, но чем больше народу увидит казнь, тем лучше. У населения должен быть страх перед новой властью, суровой, но справедливой. К тому же он подготовил сюрприз для толпы, который ударит по нервам этих русских свиней.

Выкурив сигарету, Зигель вновь посмотрел в коридор. Там никого не было.

Он вернулся к столу, снял трубку телефона засекреченной линии, набрал номер.

– Вас беспокоит унтерштурмфюрер Зигель.

– Это я понял. Что у тебя? Есть новости?

– Да, причем весьма интересные, герр оберштумбаннфюрер.

– Слушаю!

Зигель подробно доложил об офицере СС, появившемся в поселке.

Оберштурмбаннфюрер выслушал его и спросил:

– Думаешь, по нашу душу?

– Честно говоря, не знаю. У него предписание, подписанное самим рейхсфюрером.

– Вот как? – удивился оберштурмбаннфюрер. – Интересно.

– Я вот что хотел узнать. Вы не могли бы по своим каналам пробить этого гауптштурмфюрера.

– Ты предлагаешь мне позвонить в канцелярию Гиммлера?

– Бидерлинг дал совет, если у меня появится желание проверить его, связаться с группенфюрером Мюллером. Якобы только он и Гиммлер могут подтвердить и его личность, и факт отправки к нам.

Оберштурмбаннфюрер чуть помолчал и спросил:

– Ты своими глазами видел подпись и печать Гиммлера?

– Да. Они настоящие.

– Черт побери! Ты представляешь, как будет выглядеть мой интерес к Бидерлингу?

– Представляю, но ничего не могу сделать.

– Ладно, Зигель, я подумаю. Возможно, найду варианты. У меня есть неплохие связи в Берлине. Хотя обещать ничего не буду.

– Я вас понял. Извините, мне надо идти.

– Куда ты так спешишь, Зигель?

– У нас казнь, герр оберштурмбаннфюрер. Полицейский Клинько признался в связи с диверсантами.

– Ты сумел-таки выбить из него нужные показания. Впрочем, я не сомневался в этом.

– Не я, герр оберштурмбаннфюрер, начальник полиции. Это он проводил допросы.

– Ты молодец, остался в стороне. Но если вдруг нагрянет проверка и комиссия заинтересуется тем, как были получены показания?

– Когда такое было? В моей практике ни разу не случалось ничего подобного.

– Ладно, конец связи.

– Мне смотреть за гостем?

– Но очень аккуратно. А лучше поручи это начальнику полиции. Если что, пусть он за это и отвечает.

– Я понял. Конец связи.

Зигель положил трубку на рычаги аппарата и вышел во двор. Там уже собрались комендант, заместитель и командир взвода охранной роты, отвечавший вместе с полицией за порядок на площади. Рядом с ними стоял гауптштурмфюрер Бидерлинг в дорогом гражданском костюме, при галстуке, в лакированных туфлях. От него за несколько метров несло французским одеколоном.

– Вы не любите носить форму? – съехидничал Зигель.

– По-моему, унтерштурмфюрер, вам было ясно сказано, в мои действия не вмешиваться и не обсуждать их. Или вы желаете попасть в мой рапорт как офицер, не справляющийся со своими обязанностями?

Зигель вынужден был сдаться.

– Извините, герр Бидерлинг.

– Кстати, я буду говорить с начальником полиции насчет того, как были получены признательные показания полицейского. Уверен, он ничего не станет скрывать.

– Что вы хотите узнать? Применялись ли к нему пытки? Да, применялись. Кто конкретно поручил лейтенанту работу с Клинько? Я поручил. Хотя извините. Я ведь не должен вмешиваться в ваши дела. Кстати, а вот и начальник полиции.

Во двор зашел возбужденный Ленц и доложил коменданту:

– Герр гауптман, на площади все готово.

– Лейтенант, на минуту, – окликнул его Сосновский.

Начальник полиции подошел к нему.

– Да, герр гауптштурмфюрер. Но, пожалуйста, побыстрее, если можно. Время!..

– Один вопрос, лейтенант. Вы уверены в том, что Клинько действительно агент русских?

Лейтенант Ленц немного побледнел.

– Да. Ведь он собственноручно…

– Почему вы так волнуетесь?

– Вы задаете такие вопросы…

– Вы предпочитаете другие? И в другом месте?

– Я готов ответить. Но если вы сомневаетесь в том, что Клинько виноват, то отмените казнь.

– Нет, вы не вмешиваетесь в мою работу, я – в вашу. Пока, во всяком случае. Свободны!

Начальник полиции вернулся к коменданту.

Тот не стал задавать ему вопросов.

– Господа, прошу на площадь, на трибуну, проход у ресторана, – сказал он.

Руководство оккупационной администрации двинулось к площади.

Зигель выбрал момент и спросил у Ленца:

– Георг, о чем говорил с тобой наш дорогой гость?

– Он спросил, уверен ли я в том, что Клинько виновен. – Начальник полиции передал представителю СД суть короткой беседы.

Тот выслушал его и проговорил:

– Значит, Бидерлинг не отменил казнь. К чему тогда расспросы?

– Не знаю, герр унтерштурмфюрер.

– Ступай, Ленц, и делай все так, как мы запланировали. Кстати, бабу доставили?

– Так точно! Врачу пришлось вколоть ей успокоительное. Когда узнала, куда ее везут, забилась в истерике. После укола вроде притихла.

– Палач предупрежден?

– Конечно. Он сделает все так, как надо.

– Хорошо. Ступай и не подходи ко мне во время казни и после нее. От Бидерлинга не прячься, только себе хуже сделаешь. Он знает, что ты работаешь по моему поручению.

– Благодарю.

– За что?

– За то, что не бросаете.

– Тебе ничего не угрожает. А интерес гауптштурмфюрера объясним. Он привык совать свой нос во все щели.

– Так я побежал?

– Давай!

Офицеры и бургомистр поднялись на сколоченную наспех трибуну. Над ней был натянут брезентовый навес, впереди полукругом выстроились десять солдат охранной роты.

Напротив трибуны стояли два столба, вбитых в ямы, между ними поперечина, на ней две веревки с петлями на концах. Далее коридор, образованный полицаями.

Народ толпился по всей площади. Многие и рады бы уйти, да их окружили полицаи, грозя винтовками. И все же вокруг виселицы образовалось свободное пространство.

В 12.56 раздался звук двигателя грузового автомобиля. Водитель, постоянно сигналя, подавал назад. В кузове два солдата держали за руки, сцепленные сзади веревками, недавнего полицая Клинько и Варвару Тернову. У кабины пристроился ефрейтор-палач.

Клинько был сильно избит, его с трудом можно было узнать. Смертника нисколько не интересовало все то, что с ним происходило. Его сорочка превратилась в серую массу, смешанную с кровью. Штаны обычные, штатские, карманы вырваны. Ноги босые, на ступнях нет ногтей, только нарывы. Тернова была одета в какой-то лиловый балахон, волосы растрепаны, взгляд безразличный, непонимающий, лицо как мел. Она выглядела мумией.

Водитель грузовика остановил машину точно под виселицей.

Комендант взял в руку рупор и выкрикнул:

– Внимание всем!

Народ отвел глаза от бедолаг в кузове, воззрился на гауптмана.

– Сегодня вы присутствуете на казни бывшего полицейского Клинько и его сожительницы Терновой. Они обвиняются в пособничестве партизанам, устроившим диверсию на железной дороге, в результате которой погибли более ста двадцати солдат вермахта. Следствие полностью доказало вину данных лиц. Клинько признался в содеянном. Суд приговорил Петра Клинько и Варвару Тернову к смертной казни через повешение. Казнь будет публичной. Жители поселка Копино должны видеть, как новая власть беспощадно карает врагов. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение немедленно.

– Люди! – вдруг закричала Варвара. – Меня-то за что казнят? Я же ничего не сделала.

По толпе прошел ропот, но очередь пулемета из коляски мотоцикла, стоявшего у ресторана, прекратила его.

Комендант махнул перчаткой:

– Приступайте.

Палач действовал профессионально, быстро. Он подошел к приговоренным сзади, накинул на шеи петли, затянул их. Солдаты охраны спрыгнули из кузова на землю.

Палач, который почему-то держал в руке нож, крикнул водителю:

– Пошел!

Двигатель взревел, и грузовик медленно двинулся вперед.

Клинько и Тернова машинально переставляли ноги по дну кузова. До края остались считаные сантиметры, когда палач вдруг метнулся к Терновой и разрезал веревку. Варвара свалилась на асфальт, под ноги бывшему полицаю, своему сожителю, дергающемуся на виселице.

Осознание того, что произошло, пришло к ней не сразу. Но как только она поняла, что жива, то тут же вскочила и со связанными руками, вопя на всю площадь, бросилась к толпе.

Народ в испуге расступился. Тернова скрылась в переулке.

Комендант вновь поднял рупор:

– Как видите, мы невинных людей не трогаем. Тернова являлась соучастницей Клинько неосознанно, он ее использовал. Следствие установило этот факт, поэтому она освобождена. А теперь всем разойтись по рабочим местам и дворам. Труп будет висеть здесь три дня, все желающие смогут вдоволь насмотреться на него. Предупреждаю, так будет с каждым, кто хотя бы словом выступит против нового порядка, германской власти. Мы освободили вас от гнета коммунистов, но не потерпим того бардака, что был здесь до этого. Порядок и еще раз порядок! Разойтись!

Народ медленно начал разбредаться. Начальник полиции подал знак. Его подчиненные набросились на людей, пустили в ход приклады. Вскоре площадь опустела.

Комендант повернулся к Сосновскому и сказал:

– Вот и все, герр гауптштурмфюрер.

– Я видел, но не понял, для чего вы разыграли спектакль с бабой.

– Это задумка господина Зигеля.

– Глупая задумка. Унтерштурмфюрер все испортил. Наказание за предательство обернулось цирком.

– Я бы попросил, герр гауптштурмфюрер!.. – попытался возмутиться Зигель.

– Попросите на паперти, я не подаю. Полный идиотизм!

Сосновский первым сошел с трибуны и направился во двор управы, где его ждал «Кюбельваген».

– Ты слышал, Арман? – с возмущением прошипел Зигель. – Этот щеголь назвал нас кретинами.

– Не кретинами, а идиотами. И не нас, а тебя. Знаешь, в чем-то я согласен с ним, напрасно повелся на твои сюрпризы.

– Не забывайся, гауптман!

– Да хватит грозить, Зигель. Наверное, мне стоит обратиться к господину бригаденфюреру СС Тенфельду с просьбой заменить тебя. Я сумею обосновать свое мнение.

– Но сумеешь ли добиться желаемого? – спросил Зигель, сплюнул на дощатый пол и спустился с трибуны.

За ним двинулись остальные. Настроение у всех испортилось.

– Да, похоже, Зигель перемудрил с бабой. Как бы она не того, Арман, – проговорил заместитель коменданта.

– Что не того?

– Не свихнулась.

– Тебя волнует ее судьба? Разрешаю навестить, успокоить.

– Я не о том. Нам еще сумасшедших не хватало.

– Ты же знаешь, что этого не будет. Все психически больные люди подлежат истреблению.

– Но тогда за Терновой надо смотреть.

– Вот еще. Сама проявится. Займись лучше делом, Бруно, у нас куча неотправленных отчетов. Кстати, если помнишь, надо сделать списки лиц для отправки на работы в Германию.

– Но это еще через неделю.

– Их надо готовить уже сейчас.

– Этим занимаются бургомистр и его люди.

– А где он сейчас?

– Был на трибуне во время казни. Убежал, наверное. Кто решил поставить на должность главы управы это безвольное существо?

Комендант усмехнулся и заявил:

– Оттого и поставили, что безвольное. Русский административный персонал должен быть именно таким. Умные, думающие люди для этого не годятся. Они не нужны нам.

Коменданта с заместителем догнал начальник полиции и спросил:

– Я не ошибся? Труп должен висеть три дня?

– Да, – ответил Баур. – Потом снять, вывезти за город, закопать где-нибудь. И вот еще что, Георг, отправь человека посмотреть за Терновой. Попытается бежать из поселка, пристрелить!

– Понял, сделаю.

– А сейчас все по распорядку дня.

– Да, герр гауптман.

Сосновский выехал с территории административной зоны в 13.40. По пути он зашел в магазин, обслуживающий немецких солдат, купил консервов, хлеба. Обедать в ресторане после того, что произошло на площади, да еще рядом с виселицей ему не хотелось.

Вскоре он добрался до места недавней диверсии. Грязь подсохла, «Кюбельваген» двигался без проблем.

Михаил оставил машину у груды перекошенного металла и дерева, забрел в лес, прошел вдоль позиций, которые занимала диверсионная группа Рябинина, оценил профессионализм капитана и саперов. В какой-то момент он почувствовал, что на него кто-то смотрит, и резко обернулся. Из кустов к полотну шарахнулась одинокая собака. Сосновский огляделся. Если здесь целая свора, успевшая полакомиться человечиной, то она может напасть. Он достал пистолет. Но других собак тут не было.

Михаил вернулся к «Кюбельвагену», развернул его и повел обратно в поселок, к деревообрабатывающей фабрике, где визжали пилы. Река подходила к ней едва ли не вплотную. Здесь часто рыбачили местные пацаны, но сейчас на берегу сидел только один парнишка с удилищем, сделанным из орехового прута.

Сосновский остановил машину, перепрыгнул через дверку открытого салона, спустился к реке, зачерпнул ладонями воды, ополоснул лицо. Паренек находился в трех метрах от него.

Капитан нагнулся, опустил платок в воду и тихо проговорил:

– Кирюха, передай на базу. Завтра в Боровке, где был оставлен полицай, в одиннадцать ноль-ноль. И не поворачивайся.

Михаил замолчал, платком протер носки сапог, выбросил его и поднялся к машине.

Вскоре он подъехал к управе и поднялся к коменданту. Там же находился унтерштурмфюрер Зигель.

– Гауптман, мне необходимо помещение для работы, – заявил Сосновский.

– В коридоре два свободных кабинета, выбирайте любой. Все, что вам необходимо, доставит заместитель. Обращайтесь, пожалуйста, к нему.

– Хорошо. Один вопрос, гауптман.

– Да.

– На какое расстояние от станции мобильные патрули должны контролировать железную дорогу?

– На десять километров. Но обычно они проезжают пять.

– Почему?

– Инструкция допускает подобные ограничения в условиях отсутствия прямой угрозы для безопасности движения.

– Я могу взглянуть на инструкцию?

– Да, конечно. – Гауптман передал документ Сосновскому.

За всем этим внимательно, но вроде бы безразлично наблюдал Зигель.

Сосновский ознакомился с инструкцией. Он не имел никакого желания делать это, но должен был играть роль службиста, везде сующего свой нос.

Прочитав текст, он вернул документ и сказал:

– Все верно. Вы могли ограничить расстояние патрулирования, поскольку даже не подозревали, что в районе находится диверсионная группа противника. У меня больше нет вопросов.

– Вы сегодня не обедали с нами, герр гауптштурмфюрер.

– Я перекусил в дороге. Если вам интересно, скажу, где был. – Он бросил взгляд на Зигеля. – Впрочем, унтерштурмфюрер наверняка в курсе.

Тот усмехнулся и заявил:

– Я не лез в ваши дела, как того требует предписание.

– Однако кто-то следил за мной.

Комендант встревожился:

– Следил?

– Хотя это могло мне показаться.

– Ужин тоже пропустите?

– Господину гауптштурмфюреру портит аппетит труп Клинько, – проговорил Зигель.

– Ничуть. Но я считаю, что ваша затея держать его на виселице трое суток еще глупее, нежели спектакль с бабой.

Зигель побагровел, но сдержался.

– Кстати, а что с ней? Она не лишилась рассудка? – спросил Сосновский.

– По данным начальника полиции, заперлась у себя дома. Выходит только в сортир, – ответил комендант.

– Значит, в лес не подалась?

– В лес?

– Подобные спектакли, гауптман, часто приводят к тому, что местные жители вместо страха начинают испытывать жгучую ненависть к нам, оккупантам. Да-да, не морщитесь, вы прекрасно знаете, что именно так они нас и называют. А фюрер требует полного подчинения населения оккупированных территорий, создания условий для проявления лояльности к новому режиму. Выводы делайте сами. Где я могу найти вашего заместителя, герр Баур?

– Он где-то в здании. Вы прикажите солдатам охраны найти его, они это сделают.

– Я так и поступлю. На ужин буду. – Сосновский вышел из кабинета, тут же столкнулся с заместителем коменданта и сказал: – Одну минуту, обер-лейтенант.

– Да, герр Бидерлинг?!

– Баур говорил мне, что на этаже есть пустые кабинеты.

– Да, есть два. Вам нужен кабинет?

– Вы догадливы.

– Пройдемте, я покажу.

– Но мне кажется, вы спешили к коменданту.

– Пустяки. Он все равно отправил бы меня к вам.

– Вы очень хорошо знаете своего начальника.

– Мы служим вместе с сорок первого года.

Обер-лейтенант провел Михаила почти до его номера, отпер двери помещения напротив лестницы.

– Пожалуйста, это один из кабинетов. Рядом второй, но они одинаковы.

– Окна выходят в сторону казармы охранной роты?

– Так точно!

– Это хорошо.

Сосновский осмотрел помещение. Это была небольшая комната, совершенно пустая и вся покрытая пылью.

Он повернулся к заместителю:

– Подойдет. Здесь надо навести порядок, все вымыть – я терпеть не могу пыль! – поставить стол, стулья для меня и посетителей, тумбочку, вешалку, что-нибудь на пол, портрет фюрера, естественно. Окно завесить плотными шторами. На лампочку абажур, на стол дополнительный светильник, ну и письменные принадлежности. Впрочем, последнее не надо, у меня есть.

– Я все понял, герр гауптштурмфюрер.

– Когда кабинет будет готов?

– Через час.

– Ну за час вы вряд ли управитесь. После ужина меня вполне устроит. Еще мне нужны дрова для водонагревателя. Смените душевую лейку, там половина отверстий забита.

– Все сделаем. Я вызову сантехников и лично проконтролирую работы, но мне нужен ключ.

– У вас нет запасного?

– От вашего номера нет.

– Возьмите. – Сосновский передал ключ обер-лейтенанту.

В 19 часов он зашел в ресторан, где в это время находились офицерские чины.

Комендант поднялся:

– Прошу за наш столик.

С ним ужинал командир охранной роты.

Но Сосновский неожиданно для всех, и в особенности для унтерштурмфюрера Зигеля, направился к столику, за которым сидел инженер Вальзер. Он шел открыто, через весь зал.

Инженер взглянул на него и удивленно воскликнул:

– Манфред! Вы здесь, вот не ожидал.

– Приветствую, Бернард! Разрешите?

– Да, конечно, присаживайтесь.

Подошел официант, принес блюда для Вальзера и спросил Сосновского:

– Что будете заказывать, герр Бидерлинг?

– То же самое, что и мой сосед.

– Хорошо. Вам придется подождать минут пять. Может, пока кофе?

– Он у вас хороший?

– Пока никто не жаловался, доставлен из Чехии.

– Хорошо, чашку кофе.

– Какими судьбами здесь, Манфред? – спросил Вальзер.

– Вы ужинайте, Бернард, поговорим потом, если, конечно, у вас есть время.

– Сегодня есть.

– Ну и отлично.

Сосновский и Вальзер поужинали, заказали еще по чашке кофе.

– Так расскажите, каким ветром вас занесло в эту глушь, Манфред.

– Западным, Бернард. А вы что здесь делаете, если не секрет?

Вальзер усмехнулся:

– Ох, Манфред, не делайте вид, что вы не знаете цели моей командировки. Подозреваю, что вас прислали сюда затем, чтобы контролировать меня.

– Нет. Это, к счастью, не входит в мои обязанности.

– Тогда что?

– Извините, об этом сказать не могу.

– Понимаю. Секретные задания вы выполняли даже тогда, когда были у нас в бюро.

– Эрвин Адерс был в курсе цели моего визита. До сих пор не забуду Кассель. Считаю его одним из красивейших городов земли Гессен. Я очень любил вечерами гулять в каскадном парке Вильгельмсхёэ, смотрел на величественную статую Геркулеса, на сказочный водяной каскад, на княжеский дворец.

– Да, место красивое. Я же предпочитал проводить свободное время в Оттониуме, старейшем театре Германии, иногда в музее Фридерицианум, но больше всего любил гулять по городу.

– А какие в Касселе колбаски!

– Да, замечательные. И светлое пиво.

– Давайте не будем, Бернард, у меня уже слюни текут. Этот ресторан не идет ни в какое сравнение даже с самым дешевым тамошним кафе.

– Ваша правда.

Бидерлинг улыбнулся и спросил:

– Как вы смотрите на то, чтобы отметить нашу встречу? Согласитесь, подобное случается не часто.

– Согласен, но не сегодня. После ужина хотел лечь спать.

– А где вы остановились?

– Я нашел себе дом недалеко отсюда. А вы?

– Я при комендатуре.

– Напрасно.

– Не забывайте, что в отличие от вас я служу в ведомстве группенфюрера Мюллера. С моей стороны было бы просто опрометчиво арендовать дом.

– Да, конечно. Приходите завтра ко мне в гости. Я привез из Берлина превосходный французский коньяк.

– Хорошо, договорились, – сказал Сосновский и осведомился: – Когда я могу зайти к вам?

– В восемнадцать часов устроит? По-моему, здесь можно заказать ужин на дом.

– Думаю, лучше взять здесь сосисок и приготовить их самим.

– Можно и так. Я куплю.

– Вы не назвали адрес.

– Да? Виновата работа. Запоминайте, Второй Речной, дом пять. Это прямо за зданием полиции.

– Буду в восемнадцать часов.

Сосновский расплатился за обоих, и они с Вальзером вышли из ресторана.

Инженер посмотрел на виселицу с трупом, качающимся на веревке, и проговорил:

– Идиоты! СД в своем репертуаре. Бей своих, чтобы чужие боялись. Глупость неимоверная.

– Приготовьте все, Бернард.

– Само собой.

– Вы подобрали полигон?

– Практически да, осталось для проформы проехать весь район. Надеюсь, диверсанты на пристрелят меня?

– Не беспокойтесь. Вас они не тронут.

– Быстрее бы все закончилось.

– Согласен, но все, как вы выразились, только начинается. Остерегайтесь Зигеля, он опасен.

– Я это понял.

Офицер с инженером пожелали друг другу спокойной ночи. Вальзер прошел к своему дому. Сосновский вернулся в комендатуру, закрылся в номере, проверил душевую. Все было исправно. Обер-лейтенант Вирт выполнил обещание.

За час до этого на поляну у болота вышел Кирюха Легаев. Он заранее вырезал новый манок и подал условный сигнал.

Получив ответ, пацан побежал через поляну к кустам у самой топи, упал рядом с красноармейцем Табиевым и сказал:

– Здравствуйте вам.

– И тебе привет, Кирюха. Почему весь в мыле, спешил, что ли?

– Спешил.

– Говори.

Паренек рассказал о выходе к реке немца и неожиданной фразе на чистом русском языке, передал ее слово в слово.

– Это все? – спросил Табиев.

– Мало? Я из-за этого, между прочим, почти десять верст бежал.

– Ну, извини, брат, я интересуюсь, может, немец этот еще что-нибудь передал?

– Только это. А он и вправду немец?

– Тебе какое дело?

– Ага, понял, это ваш мужик, только под немца косит.

– Понял и забудь. Встретишь случайно его в городе, сделай вид, что не знаешь, понял?

– Чего тут понимать?

– Это очень важно, Кирюха.

– Ладно, знать не знаю никакого немца.

– Отдохнешь здесь?

– Да, пару-тройку часов и в обрат.

– Сейчас сено у вас соседка не ворует?

Парень посмотрел на бойца и спросил:

– Так это вы подставили полицая Клинько?

– Тебя прикрывали.

– Круто вы с ним.

– Мы? Мы его пальцем не тронули, а вот немцы повесили.

– Откуда знаешь, если сидишь тут, у болота, как сыч?

Красноармеец улыбнулся:

– Ты в школе учился?

– И что?

– А то, сыч на болотах не водится.

– А кто водится?

– Кулик, чибис.

– Но в лесу-то сычи есть.

– Здесь не встречал, может, и есть. Ты давай двигай к соседнему кусту, там лежанка, отдыхай.

– Ты меня тогда разбуди, ладно?

– Ладно.

Паренек заполз за соседний куст, прилег на лежанку из лап сосны и тут же уснул. Хорошо, не храпел, лишь посапывал. Он не проснулся и от крика кукушки.

На базе сигнал дозорного был услышан.

Вскоре к Табиеву вышли Рябинин и Шелестов.

– Где связной? – спросил командир группы «Удар-15».

Дозорный кивнул на соседний куст:

– Там спит, умаялся.

– Что он передал?

– Кирюха сидел на реке, как и договорено было, делал вид, что рыбу ловит. Неожиданно к воде вышел человек, вроде немец, встал, умылся и проговорил по-русски так тихо, чтобы слышал его только пацан: «Кирюха, передай на базу. Завтра в Боровке, где был оставлен полицай, в одиннадцать ноль-ноль. И не поворачивайся».

– Ясно. Боровка, завтра, одиннадцать ноль-ноль. Давно он уснул?

– Да перед тем, как мне сигнал подать.

– Пусть поспит. Но недолго. Ночью возвращаться опасно.

– Он пройдет.

Рябинин повысил голос:

– Ты все, Равиль, понял?

– Так точно, товарищ капитан!

Командир группы «Удар-15» взглянул на Шелестова и спросил:

– Отходим на базу?

– Да.

Офицеры вернулись на остров Глухой.

– Моя помощь нужна? – поинтересовался Рябинин.

– Нет. На встречу пойду я со своими людьми.

– В форме СС?

– Пока это не требуется. Ты лучше на карте самый короткий и безопасный путь укажи.

– Конечно.

Шелестов передал ему карту.

Капитан провел на ней карандашом кривую линию.

– Так будет и короче, и безопасней.

– Мне всегда казалось, что самое короткое расстояние – это прямая.

– Это на школьной доске и на равнине, здесь же лес, озера, болотца, не такие, как Лухово, но опасные. К тому же нельзя снимать со счетов патрули охранной роты.

– Я понял, благодарю.

– Мне освободить штабной блиндаж? Ведь ты наверняка будешь своих людей собирать.

– Не надо. Устроимся на траве у траншеи.

– Дело твое, а то могу и боевую команду вывести.

– Обойдемся.

– Может, проводника дать? Карты картами, маршрут маршрутом, а человек лучше.

– У тебя есть проводник из местных?

– Нет, у меня было время все изучить тут.

– Ничего не надо, Сережа, сами справимся.

– Понятно, секретность. Сколько людей она сгубила!

– Завязывай ненужный базар.

– Как скажешь, командир.

Рябинин спустился в штабной блиндаж.

Шелестов же вызвал Буторина и Когана. Офицеры устроились у траншеи.

– На связь выходил Сосновский, – сказал командир особой группы.

– Как он? Обосновался? – спросил Буторин.

– Все нормально. На одиннадцать ноль-ноль завтрашнего дня назначил встречу в заброшенном селе Боровка. До него два часа ходьбы. Берем время с запасом и выходим в восемь. Одежда гражданская, оружие штатное. Встречусь с Мишей я, остальные на прикрытии от грунтовки и железной дороги. Вопросы есть?

– Как насчет завтрака? – поинтересовался Буторин.

– Закажу на семь двадцать. Подъем в шесть.

Больше вопросов не было.

Капитан Виктор Буторин осмотрелся, пробежал по заброшенным дворам села Боровка, в центре встал и прислушался. Откуда-то с юга донесся шорох. Тут же из-за перекошенного плетня показалась голова Когана. Он кивнул и исчез. Офицеры заняли позиции прикрытия.

Майор Шелестов тем временем зашел в крайний дом, но внутрь не двинулся. Потолок обвис так, что мог при любом движении упасть вместе с крышей. Командир особой группы остался в сенях. Он имел возможность контролировать грунтовую дорогу, идущую сюда от поселка.

В 10.53 послышался мерный звук двигателя. По дороге шел «Кюбельваген». Брезентовый верх откинут, стекла сняты. В машине только водитель. Это капитан Сосновский.

Майор взглянул на грунтовку позади внедорожника. Там никого, насколько хватало взгляда.

Немецкая командирская машина встала недалеко от дома, в котором находился Шелестов.

Сосновский вышел из нее, размялся, осмотрелся, улыбнулся и заявил:

– Выходи, командир, я заметил тебя.

Шелестов покинул дом, подошел к подчиненному.

– Когда ты срисовал меня?

– Как только вышел. Уловил движение в сенях, а еще правее и сзади. Там кто?

– Буторин. Ты и его, значит, вычислил.

– Так это я, знающий повадки наших парней.

– Ладно, говори, чего вызывал.

– У меня был контакт с Вальзером.

– Подробнее, пожалуйста.

– Мы вместе ужинали вчера.

– Сидели за одним столом?

– Да.

– Не опрометчиво?

– Нормально. Я специально открыто подошел к нему. Это видели все офицеры гарнизона, включая коменданта и эсэсовца. Они могли слышать наш разговор, а беседовали мы о прекрасном немецком городе Касселе. Пригодилась информация по нему. Поужинали, пообщались. Но Вальзер сильно устал, чтобы вчера идти к нему. Договорились на сегодня, на восемнадцать. Посидим, выпьем, он передаст мне документацию, и я сразу же уйду из города. До того мне придется забрать у коменданта «Мерседес». Я могу, конечно, использовать и «Кюбельваген», но тем самым подставлю Бонича.

– Мы предупредили бы его.

– Предупредить, Макс, не означает оградить от проблем.

– Согласен. Где планируешь бросить «Мерседес»?

– Загоню в болото, пусть водяные на нем катаются.

– Меня интересует место.

– Выбери сам.

Шелестов достал карту.

– Вот здесь. До дозора тебе придется пройти менее километра.

– Следы останутся.

– Нам недолго сидеть с документами на острове, да и «Удару-15» тоже. Уходить из болота будем вместе. Мы – в район эвакуации, Рябинин – на запасную базу.

– Понял.

– Ты смотри поаккуратней. Уверен, что вне подозрений?

– Беспокоит унтерштурмфюрер Зигель, но его не уберешь.

– Поэтому и говорю: будь предельно осторожен. Если угодишь в лапы гестапо, то мы вряд ли сможем тебя вытащить.

– Прорвемся.

– Если вдруг кардинально изменится ситуация, оставь какой-нибудь знак, чтобы найти тайник.

– Оставлю.

– Будем надеяться, что все пройдет по плану и уже завтра мы выпьем спирта за удачно проведенную операцию «Проект».

– Да. Пора расходиться.

– Удачи тебе, Миша.

– Всем нам удачи. Уходите, я еще поброжу по селу.

– Добро. До встречи.

– До встречи, Макс!