Тоннель в один конец

Глава одиннадцатая

Участковый не приехал в Крюково на следующий день, как планировал. Дала о себе знать контузия, которую он заработал при разрыве близкого снаряда ещё в Гражданскую. Сутки он провалялся с таким головокружением, что не то, чтобы верхом, а и просто на ногах стоять не было никакой возможности.

Однако, как только обрёл возможность ходить, он тут же засобирался в дорогу. И сколько его не отговаривала жена Варя ещё денёк отлежаться, часам к десяти утра он таки прибыл в Крюково.

Привязал Орлика у коновязи рядом с сельсоветом, извлёк из ящика для обращения граждан несколько листков и вошёл внутрь, читая на ходу одно из заявлений. К его удивлению, председатель был на месте. Мало того, разглядев в окошко участкового, он сам выскочил из своего кабинета ему навстречу. Это был невысокий худой усатый мужчина в выцветшей гимнастёрке по фамилии Егоркин.

– Здорово, Краюхин, – протянул он участковому свою большую ладонь. – Однако быстро ты. Я тебя раньше полудня и не ждал.

– Случилось чего? – быстро сориентировался Краюхин, внутренне холодея. Он уже догадывался, что услышит.

– Видать посыльный, что я к тебе направил, с тобой разминулся, – пробормотал председатель. Он взял Краюхина за плечо и потянул к выходу: – Пойдём-ка покурим.

Участковый не сопротивлялся.

Вместе они вышли на крыльцо, присели на скамейку справа от выхода, закурили.

– Говори, – потребовал Краюхин.

– СёмкаГолунов помер, – сказал председатель.

– Когда? – тут же спросил участковый. – Как?

– Позавчера, на вечерней зорьке, – ответил Егоркин. – Надо было ещё вчера к тебе человека отправить, да некого было. Срочно нужно было поле возле Красавкиной пущи заканчивать. Не дай Бог дожди. Думал сторожа деда Савелия послать, так он как на грех, занедужил. Спину ему так прихватило, что разогнуться не может. А сегодня Федьку Быкова к тебе направил, да вы, видать, разминулись…

– Ты про это погоди, – прервал его Краюхин. – Ты про Семёна рассказывай.

– Да что рассказывать. Грибовкина младшая возвращалась с пасеки, вдруг слышит – треск, потом удар. Будто упало что-то. И хрип. Стала осторожно на звук подходить, а тут он и лежит лицом вниз. На шее обрывок верёвки. А над ним – другой конец верёвки, к здоровенной ветке привязанный. Подошла ближе, глядь, а это Голунов корчится. Струхнула, побежала в деревню. Отца позвала, соседей. Пока мужики прибежали, он уже и кончился. Сперва подумали – верёвкой удавился. А как перевернули, так и увидели что у него нож в груди. Учитель Торопов сказал, что прямо в сердце попал. Потому и крови мало.

Помолчали.

– И что ты про всё это думаешь? – наконец спросил Краюхин. – Сам он? Или кто помог?

– Да кому он нужен был? – в сердцах сказал председатель. – Шкоды от него много было – это правда. Но чтоб убить…

Он помялся, потом спросил с затаённой надеждой:

– Слушай, Краюхин, а может и в правду, это он сам? Повеситься не получилось, так он ножом себя в сердце и … того?

– И с какой это беды он вешаться побежал? – спросил участковый.

– Он, говорят, к Верке-вдове подкатывал, да она его отшила. Может из-за несчастной любви…

– Несчастная любовь? У Голунова? – Краюхин с сомнением покачал головой.

Председатель пожал плечами.

– Всяко бывает. И пень трухлявый, и тот, бывает, расцветает. А Сенька был на голову слабый. Может, где и помутилось. Верка баба гладкая, ладная…

– Ладно, – сказал Краюхин, вставая. – Время покажет. Кто, ты сказал, тело Семёна обнаружил? Младшая Грибовкиных?

– Да – Зинка. К ней пойдёшь?

– И к ней, и к учителю. Они в деревне? – спросил Краюхин, поднимаясь с лавочки.

– Зинку я на сегодня от полевых работ освободил. Знал, что захочешь поговорить. На свиноферме её найдёшь. А на счёт учителя – куда он денется? Всё в школе своей возится. К учебному году готовится.

– Тело Голунова где?

– Так в леднике, где молоко с вечерней дойки хранится, – председатель махнул рукой в сторону молочной фермы. – И нож там. В тряпицу замотали, чтоб руками не хватали, да отпечатки не стёрли. И рядом с Сёмкой и положили. Учитель, Торопов, так посоветовал.

– Он прямо у вас младшим милиционером подрабатывает, – хохотнул участковый.

– Ладно, бывай, тогда, – сказал он, протягивая ладонь для рукопожатия. – Не буду тебя от дел отвлекать.

– Если понадоблюсь, – председатель тоже встал и пожал руку Краюхина. – Я у Мышиной горки буду.

Он помялся, потом попросил:

– Ты уж там особо не усердствуй. Понаедут из района, народ перебаламутят. А нам сейчас каждый час дорог. Одного на час отвлекли, другого на допрос вызвали, а глядишь – уборочная и сорвана. У меня сейчас каждый человек на счету.

Краюхин, молча, кивнул и двинулся в сторону свинофермы опрашивать Зину Грибовкину.

Разговор с девочкой, обнаружившей тело, ничего нового не дал. Шла, услышала, увидела, «испужалася»…

По всему выходило, что когда девочка, видела Голунова, тот был ещё живой. Как она сказала: «Хрипел, кашлял да горлом свистел…». На остальные вопросы участкового: как лежал Семён на боку или на животе, было ли что у него в руках, и не видела ли она там кого постороннего, девочка лишь пожимала плечами да твердила одно и то же:

«Не помню, дяденька милиционер. Дюже испужалася!»

Следующим на очереди был учитель. Краюхин, как и ожидалось, нашёл его в школе. Что бы сэкономить время, он предложил Торопову сходить в ледник, где хранилось тело Голунова, и поговорить там.

Они вошли в холодный предбанник и одели каждый по видавшему виды кожуху, хранившиеся тут.

– Я, конечно, не эксперт, – начал учитель, зажигая керосиновую лампу и, следом за участковым, входя в тёмное, без окон помещение, в котором хранились толстые пластины льда. На одном из них на грубой холстине, прикрытое какой-то дырявой тряпкой, лежало на спине голое, в одних портках, тело Семёна Голунова. – Но кое-что сказать по поводу этого… Кстати, как вы квалифицируете это происшествие? Как убийство или, как самоубийство?

– Пока не ясно, – ответил Краюхин. – Похоже на самоубийство. Попытался повеситься – оборвалась верёвка. Тогда он сгоряча ножом в сердце себя и пырнул.

– Ага, – кивнул на эти слова Торопов. – Откуда тогда, по-вашему, взялись эти две гематомы у него на голове?

Он, приспустил тряпку до грудиГолунова и, повернув его голову на бок, указал на две здоровенные шишки на затылке у покойника.

– Ударился, когда верёвка оборвалась, – предположил Краюхин рассеянно.

– Два раза? – усмехнулся учитель. – Да и почва не до такой степени твёрдая, чтобы такую шишку заработать.

– Может, камень какой из земли торчал, или корень. Вы хорошо место, где нашли тело, осматривали?

– Признаться, на предмет камней или корней я не догадался посмотреть. Тогда не до этого было.

– Вы вместе со всеми прибежали или позже подошли?

– Вместе со всеми.

– А как лежало тело, когда вы его обнаружили?

– На животе, – начал учитель. – Одна рука…

Он наморщил лоб, коснулся правой рукой своего левого плеча, вспоминая…

– Точно! – уже уверенней продолжил он. – Левая рука была опущена вдоль тела, а правая, наоборот – протянута вперёд и в сторону. Будто тянулся к чему-то.

«Или его тянули, когда на живот переворачивали», – подумал Краюхин.

– Я думаю, что Семёна оглушили, потом попытались повесить, чтобы выдать всё за самоубийство. А когда не получилось, ударили ножом в сердце, – вдруг выпалил Торпов.

Участковый удивлённо поднял бровь.

– Это ж откуда такие мысли?

– Так как же, – торопливо, будто боясь, что его вот-вот прервут, заговорил учитель. – Я же сказал: две шишки у него на голове. Плюс нож. Я у матери Семёна спрашивал – не было у них такого в хозяйстве.

– Ну, это ещё ничего не значит, – возразил ему участковый. – Про шишки мы уже говорили. Мог и при падении получить. А на счёт ножа… Сёмка прямо носом чуял, где что плохо лежит. Спёр у кого-нибудь – и вся недолга.

Говоря всё это, он внимательно осматривал тело покойного, особое внимание обращая на скулы, пальцы рук, голени. Следов пыток было не видно.

Принюхался. Изо рта Голунова отчётливо пахло самогоном. Хмыкнул.

Развернув тряпицу, лежавшую рядом, он осмотрел нож, на лезвии которого была видна темно-вишнёвая кровь. Хмыкнул ещё раз. Ничего примечательного. Нож, как нож. Самоделка. Лезвие тонкое, сантиметров двадцать. Скорее всего – из напильника. Ручка простая, деревянная. Ни тебе инициалов, ни выборки в виде православного креста или пятиконечной звезды.

Завернув нож обратно в тряпицу, предложил насупившемуся Торопову:

– Пойдём-ка наружу.

С тех пор, как он перемёрз в 21-м году, штурмуя Перекоп через Гнилое море, он не любил холод.

Выйдя из ледника, участковый потянулся и улыбнулся, глядя на сердитого Торопова.

– Хотите, угадаю, о чём вы сейчас думаете? Вы думаете, вот, мол, участковый, хочет списать всё на самоубийство, чтоб преступника не искать.

– А разве не так? – сухо спросил тот. – Ведь очевидно, что дело не чисто.

– Что значит «дело нечисто»? Вот гляньте: след от копыта. Могла оставить корова, а мог – и чёрт рогатый. Он ведь тоже на копытах ходит. Вам какая версия больше нравится?

– А причём здесь черти? – не понял учитель.

– Ладно, не хотите про чертей, давайте про Семёна, – сказал Краюхин. – Только чего мы тут зря стоять будем? Проводите меня к месту, где обнаружили тело. На ходу и побеседуем. Нам в какую сторону?

Учитель указал направление и первым пошёл к восточной окраине села.

– Так вот, про покойного, – продолжил участковый, шагая справа от Торопова. – Представим молодого парня, которому…кгм…, которого не привечают девицы. Обидно? Обидно. Даже такая неразборчивая баба, как Верка-вдова, и та отказала. Подкатил Семён к ней в очередной раз, получил от ворот поворот, да и напился с горя. А потом решил, чем такая жизнь, лучше в петлю. А что? В округе мужики и по меньшему поводу с пьяных глаз себя жизни лишали. Кто стрелялся, а кто и вешался. В прошлом году в соседнем районе мужик сапоги в карты проиграл – так он на косу бросился.

Торопов открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но участковый остановил его жестом.

– Погодите. Рассмотрим теперь вашу догадку. Допустим, нашёлся злодей, который решил бы за что-то лишить Голунова жизни. И что он сделал? Сколько есть способов сделать это проще и надёжнее! Да хотя бы дать по башке, и скинуть в воду. Кто бы потом разобрал: сам он утоп или притопили? Или зарезать да закопать где-нибудь в лесу. Пропал Голунов и всё тут. Может, в район на заработки подался! Но нет – выбран самый трудный и неудобный способ. Подделать, мол, повесился Голунов, руки на себя наложил. Притом, что в одиночку провернуть всё это было совсем невозможно. Такого здоровенного бугая, попробуй, подвесь. Опять же, врядли ему по голове дали тут же. Слишком людное место. Значит – тело ещё и тащить пришлось. Одному это крайне затруднительно. Минимум – двое несли. Это же кому так наш Голунов насолил, что они сговорились его со свету сжить? Причем один из них – матёрый убийца. Когда тело оборвалось, и его обнаружила Зина Грибовкина, он не бросился наутёк. Спокойно дождался, пока девочка побежит в деревню за помощью, вышел из укрытия и одним ударом добил Семёна ножом в сердце. Потом перевернул его так, будто Семён сам на нож напоролся и только после этого ушёл. И где это у нас в округе человек завёлся, которому человека зарезать, что вам на доске нолик нарисовать?

– Пришли, – сказал Торопов.

Местом преступления оказалась небольшая полянка рядом с тропинкой, которая вела от деревни в сторону колхозной пасеки.

– Вот тут он лежал, головой к нам, – указал учитель. – А вон ветка, за которую была привязана верёвка. Кто-то уже отвязал…

Краюхин осмотрел чёрное пятно крови, в котором копошились лесные муравьи, встал под указанную Тороповым ветку. Посмотрел вверх, по сторонам. Увидел рядом заваленный на бок толстый сосновый чурбак. Подтащил его, поставил на попа, взобрался на него, снова посмотрел вверх.

– Смотрите, – сказал он. – Ваши злодеи даже чурбачок не забыли подбросить, чтоб показать, что, мол, с него СёмкаГолунов и спрыгнул, жизни себя лишая. Экие предусмотрительные.

Он спустился на землю и обошёл поляну по периметру, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Встал за одно дерево, выглянул, зачем-то полез в кусты, выбрался обратно.

– Нутак что? – спросил. – Не переменили мнение? Убили Семёна или он сам себя порешил?

– После ваших слов всё уже не так очевидно, как мне казалось. Но есть одна закавыка, – сказал Торопов. – Вы сказали, что Семён из-за, скажем так, недостатка женской ласки себя жизни лишил?

– Да, – кивнул Краюхин. – И что?

– А то, что до вчерашнего вечера про то, что девушки ему во внимании отказывали, никто в деревне и слыхом не слыхивал. Мало того, у Голунова даже невеста намечалась. ЛушкаНеделина – дочка кузнеца с Мельничьего хутора. Я через ребят, что в школу помогать ходят, за вчерашний день провёл небольшое расследование. Попытался выяснить, откуда сплетняпро Голунова появилась? Слух свежий, поэтому удалось пройти по цепочке почти до самого конца. И знаете, на ком пока она закончилась? На Панкратихе! Ну, той, что дояркой на молочной ферме работает. А вот сама она придумала или кто ей шепнул версию про самоубийство Голунова по причине несчастной любви, выяснить, пока, не удалось…

– Панкратиха – это которая самогонщица? – для порядка переспросил Краюхин. Он и сам прекрасно это знал. Дважды изымал у бабки самогонные аппараты, и не посадил до сей поры, только по причине её преклонного возраста.

– Та самая, – кивнул учитель. – К ней за ночь, бывает, человек по десять наведывается. Идеальный вариант, если нужно пустить какой слух. Ещё пару дней – и кто первым стал его распускать, было бы не установить.

– Так. Интересно, – сказал участковый.

Он на секунду задумался, а потом решительно рубанул рукой воздух:

– А ну-ка – пошли к Панкратихе.

– А здесь вы уже закончили? – удивился учитель, разводя руками в стороны.

– Всё, что было нужно, я увидел, – ответил участковый. – Хоть тутза сутки так натоптали, следов, чтобы кого-то сюда волокли, я не нашёл. Чурбак в наличии. Если кто-то и прятался от Зинки Грибовкиной, то только вон за теми кустами. Есть там несколько веток обломанных, но кто их ломал: преступник или позднее кто-то из мужиков по нужде туда сходил – сейчас не установить… Так что здесь – всё. Пошли теперь – Панкратиху порасспросим.

Бабку они нашли неподалёку на молочной ферме.

Краюхин не стал рассусоливать.

– Панкратиха, говори, как на духу, – потребовал он, отведя бабку в сторону, подальше от любопытных ушей. – К тебе лесник Сарафанов позапрошлым вечером или ночью заходил?

– С чего бы это? – забегала та глазами. – Я хоть женщина и одинокая, а посторонних мужиков по ночам не принимаю. Не в пример некоторым…

– Ты мне тут телушку нецелованную из себя не строй, – нахмурил Краюхин брови. – Или ты мне всё расскажешь, или в этот раз конфискацией аппарата не отделаешься. Мне как раз показатели по самогоноварению поправить надо. Говори, как есть, был Сарафанов?

– Ну, был, – повинилась Панкратиха.

– Во сколько?

– Чуть за полночь.

– Что взял?

– Штоф с четвертью.

– Не многовато для одного? Или он в кампании был?

– Один. Да я и сама удивилась, – сказала Панкратиха. – Он же, говорят, совсем не пьёт. А тут целый штоф, да ещё с четвертью.

– Про что разговор был?

– Да так – ни про что…

– Про ГолуноваСёмку говорили?

– Ну а как же! Такой случай. Какой парень из-за этой стервы руки на себя наложил.

– Кто начал: вы или он? – встрял в допрос учитель. Краюхин не стал слушать ответ. У него снова закружилась голова. Он присел на старую битую короедом лавочку, закурил, пуская дым кольцами в безветренный августовский полдень.

– Так мне чего? Идти что ли? – подала голос Панкратиха. Она переминалась с ноги на ногу около учителя. А тот не знал, что ещё у неё спросить.

– Свободна, – грубо сказал участковый, о чём-то крепко задумавшись.

Торопов присел рядом.

– Думаете, Сарафанов слух пустил? – спросил он осторожно.

Краюхин не ответил и, в свою очередь спросил:

– Вы, Владимир Степанович, стрелять умеете?

– Давно, в молодости, стрелял пару раз из револьвера, – растерялся от такого вопроса учитель. – А это зачем?

– И в самом деле – зачем? – пробормотал участковый.

Только его «зачем» относилось совсем к другому.

Он ведь не зря озвучил Торопову гораздо более надёжные и безопасные варианты устранения Голунова. Насколько проще было бы прикопать в лесу труп и – с концами. Зачем нужно было устраивать весь этот цирк с самоубийством?

Ответ у Краюхина имелся, и он ему совсем не нравился. Кто-то очень не хотел, чтобы в окрестностях Крюково производились поиски пропавшего человека. Потому, как поисковики могли нарваться на что-то такое, что им видеть было никак нельзя. Например – на чужаков, поселившихся в сторожке лесника. Ведь наверняка Голунов именно туда и сунулся, чтобы разнюхать, нет ли там ещё каких диковинок?

А если всё так, если подтвердится, что у Сарафанова в сторожке поселились какие-нибудь шпионы или другие враги Советской власти, что тогда делать? Штурмовать? И какой урон нанесу им я, или мы, на пару с учителем, или даже десяток мужиков, пускай и вооруженных? Хотя где я их насобираю, а уж тем более – чем вооружу? – думал Краюхин. – Шпионов готовят специально и вдумчиво. Передушат они нас всех, как цыплят, и уйдут себе спокойно. Лови их потом. Только зря поляжем. С другой стороны, пока я съезжу в район, пока объясню что к чему, пока соберут отряд…

Сколько времени пройдёт!

А главное – ведь спросят: почему молчал? Почему сразу не предъявил иностранные предметы? Чего тянул? И что мне отвечать?

Вот же я влип! Чего стоило позавчера не полениться и съездить-таки в Крюково! Глядишь, и Семён живой бы был…

Однако, делать что-то надо. Один раз пустил дело на самотёк – вон что вышло.

Он вздохнул и, кивнув своим мыслям, поднялся на ноги.

– Пойдёте к леснику? – угадал его мысли Торопов. – Домой или сторожку?

– Напрашиваетесь в напарники? – усмехнулся Краюхин. Он вдруг понял, что ему жутко не хочется идти в гости к Сарафанову в одиночку.

Торопова слова участкового смутили. Он покраснел, потупился, рассматривая носки своих разношенных сандалий, в которых он проходил весь летний сезон. Пробормотал:

– Я к тому, что это может оказатьсянебезопасным.

– Может, – подтвердил участковый. – Может, даже стрелять придётся. Мобилизовать я вас не имею права, и даже уговаривать не буду – не хочу брать грех на душу. Но помощь мне точно не помешала бы.

Он протянул Торопову ладонь. Спросил:

– Так как, Владимир Сергеевич, не сдрейфите? Только учтите – тут у нас не книжка про сыщиков. Всё на самом деле и всё серьёзно, – сказал Краюхин.

– Не переживайте, обузой не буду, – пообещал учитель.

Учитель ответил на рукопожатие и тоже встал с лавочки.

– Тогда давай на «ты», – не отпуская его ладони, предложил участковый. – А-то от этого цирлиха-манирлиха уже тошно.