Торг с мертвецами, часть 1 (СИ)

5.1 Эллисдор

— Что вы делаете, господин? — сонный Ганс стоял на пороге большого канцелярского кабинета и удивленно пялился на Альдора, сновавшего с подсвечником вдоль длинного ряда шкафов. — Время ж давно за полночь, ваша милость.

— А то я не знаю! — раздраженно бросил Граувер. — И у нас его мало. Если хочешь помочь, дай больше света.

Слуга тряхнул головой, отгоняя остатки сна, и мигом бросился к канделябру, то и дело поглядывая на господина. Ганс уже пару лет жил в каморке, притулившейся к стене канцелярии — так было проще и быстрее бежать к Грауверу, если тот в нем срочно нуждался. Должно быть, сейчас он проснулся от шума, который производил мучимый бессонницей господин.

Подпалив лучину, Ганс споро зажег один напольный подсвечник и позаботился о переносной лампе: если эрцканцлер что-то искал, с таким светильником ему будет сподручнее.

— Спасибо, — Альдор рассеянно кивнул, приняв лампу. — Здесь убирались? Перекладывали что-нибудь?

— Да, ваша милость. Когда началась осада, все важные документы для надежности перенесли под замок в казенные комнаты. Мало ли что…

— И мне сказать забыли.

— Так говорили же! — возмутился слуга. — Точно помню. Но ключ-то у вас есть…

— Карты и планы замка там же?

— Наверняка, ваша милость.

— Тогда пойдем.

Крепче перехватив лампу, эрцканцлер вышел в коридор, бросил Гансу ключ и кивком приказал запереть кабинет. Слуга потушил свечи и, захватив второй светильник, вышел к господину, гадая, какие бумаги могли понадобиться барону среди ночи.

Альдор шикнул на помощника, когда тот замешкался у двери. Он до того торопился, что не мог скрывать нетерпения, а малейшая проволочка неизменно его раздражала. С начала осады минуло семь дней, и это время играло как против самого эрцканцлера, так и против всего Эллисдора.

Вряд ли Грегор или Рейнхильда все-таки узнали о случившемся. Головы гонцов, всех до единого, что должны были сообщить соседям о предательстве Эккехарда, крепко сидели на пиках, выставленных аккурат пред закрытыми воротами осажденного города. И хотя эрцканцлер распорядился разделить часть запасов с горожанами, наместник предупредил, что этого хватит ненадолго. Эбнер Каланча лично присутствовал при раздаче провианта и ошибиться не мог. Вскоре Эллисдору предстояло корчиться от голода.

О волнениях в народе докладывали и гвардейцы Шварценберга. В Нижнем городе участились нападения и грабежи — не зная, сколько еще Эллисдор останется закрытым, самые отчаянные принялись пополнять запасы за счет тех, кто не мог дать отпор. Солдаты боролись с этим как могли, но патрулей для поддержания порядка не хватало. «Сотне» в этом вопросе Альдор не доверял, особенно с тех пор, как у наемного войска сменился командир. Артанна нар Толл всегда соблюдала договоренности, ибо годами была связана с Волдхардами клятвой верности, однако новый командир, Веззам, столь близким знакомством с королевской династией похвастаться не мог, а потому Альдор до сих пор относился к нему с подозрением. Да и кто в здравом рассудке станет доверять наемникам, оказавшимся в ловушке? Вечно мрачный здоровенный ваграниец, ставший новым Первым в «Сотне», работу выполнял на совесть, но эрцканцлер знал, сколь переменчив нрав войска, воюющего за деньги. В случае атаки гвардия и горожане были готовы стоять насмерть потому, что Эллисдор был их родным городом, потому что верность королю что-то для них значила. Но для наемников не было ничего важнее серебра.

Ламонт Эккехард прибыл к воротам спустя три дня, снова повторил требования, а Граувер снова отказался подчиниться. Самозванный король лишь разочарованно вздохнул, великодушно дал горожанам еще время на раздумья и отбыл в свой роскошный шатер, явно приобретенный на деньги Эклузума.

Вечером следующего дня небольшой отряд ополченцев решил погеройствовать и отправился за стену «покошмарить врагов» — так они это называли. Мятежники оказались куда умнее горстки ошалевших от запаха войны горожан, и теперь вместо двух десятков способных к обороне мужей в лазарете Эллисдора лежало два десятка раненых, искалеченных таким образом, чтобы более никогда не взяться за оружие. Два десятка бесполезных ртов.

Эккехард бил в мелкие цели, но бил эффективно. Знал, что хайлигландцы во что бы то ни стало вернут своих назад — столетиями их учили не бросать родичей в беде. И воспользовался этим, чтобы наградить Эллисдор новой обузой.

Время текло медленно, как в камере смертника. Впрочем, ею сейчас город и являлся. Жители тихо роптали, церковники днями напролет безуспешно успокаивали мирян, гвардия нервничала и с подозрением поглядывала на наемников, ожидая удара в спину. А наемники, в свою очередь, отвечали гвардии тем же. Альдор потерял сон, беспокоясь за судьбу жены и нерожденного наследника, но убеждал себя, что Эккехарды, какими бы предателями они ни были, не посмеют тронуть благородную даму. Эти размышления мешали, он отгонял их прочь, но они возвращались, терзая его разум снова и снова. За возвышение приходилось платить, но он не хотел расплачиваться за него жизнями горожан. Эккехарду Граувер тоже не верил: бескровно он бы не вошел в город и уж конечно не оставил бы в живых тех, кто оставался верен Грегору.

Все чаще Альдор убеждался, что вскоре окажется перед выбором: сохранить верность королю, которому дал клятву, или спасти людей, которых поклялся защищать, принимая свой пост.

Пришло время действовать, и впервые за долгое время он ощущал, что не боялся за собственную шкуру. Даже если его участь была предрешена, даже если ему предстояло погибнуть, защищая интересы родной земли, он не сдастся просто так.

Но для этого ему был нужен чертов план столичного замка, который спрятали не пойми где.

— Быстрее.

Альдор по привычке передвигался бесшумно — научился еще в Ордене, когда они с Грегором осуществляли ночные вылазки в сады за яблоками. Ганс семенил следом, придерживая связку ключей, чтоб не звенела. Свернув в узкий коридорчик, эрцканцлер остановился подле окованной железом двери с массивным замком — самым надежным из всех, какой можно было заказать. Гацонские мастера постарались на славу, и чтобы отпереть такого монстра, пришлось долго возиться вдвоем, тщательно следя за движениями механизмов, ибо ключа было два, а отпирать надлежало одновременно. Прошло немало времени прежде, чем замок поддался и дверь отворилась, открыв взору Альдора королевскую казну.

Просторное каменное помещение с арочными сводами было от пола до потолка забито сундуками с золотом и серебром, полками с фамильной утварью, какую ставили на стол лишь по праздникам, шкатулками с драгоценностями и пряностями. Нашлось место и стеклянным кувшинам, и стопкам эннийской бумаги лучшего качества, и, конечно, дорогим тканям с золотой и серебряной вышивкой.

— Малость перестарались вы, вот что скажу, — проворчал Альдор, оказавшись в этом святилище роскоши. — Хальцель совсем выжил из ума со своими казначейскими штучками. Впрочем, его можно понять.

— А вдруг мятежники выкрали бы карты из канцелярии, ваша милость? У нас же хранятся самые подробные, — оправдывался Ганс. — Мы ведь не знали, что они могут понадобиться, да еще и средь ночи!

Заметив растерянность слуги, Альдор заставил себя улыбнуться. В конце концов и Ганс, и королевский казначей Вилберт ден Хальцель, чей родич, барон Вьек, примкнул к мятежникам — все они старались во благо Эллисдора. И постарались хорошо.

— Я не упрекаю, — мягко проговорил он. — Наоборот, такая предусмотрительность достойна лишь похвалы, и завтра вы ее получите. Но сейчас, пожалуйста, закрой дверь на засов и дай сюда лампу. Где сложили карты?

— Смотря что вам нужно…

— Планы замка. Все — от тех, что делали при Волфе Свирепом до последних, которые делали при лорде Рольфе, когда перестраивали крыло перед его несостоявшейся свадьбой. У меня есть одна мысль, но нужно ее проверить, чтобы не обнадеживать людей понапрасну.

— Сию минуту, господин. — Ганс потер приплюснутый нос, как всегда делал, когда о чем-то размышлял, взъерошил волосы на затылке, отчего его вечная голубая шапочка снова съехала набекрень, и, обведя внимательным взглядом помещение, ткнул пальцем в дальний угол. — Должны быть вон там. Видите тот сундук, с серебряными вставками? Я видел, что карты складывали туда. В другой бы не влезли.

— Тогда приступим.

Вдвоем они откинули массивную крышку. Ганс светил, а Альдор быстро, но аккуратно разворачивал карты, ища нужные. Наконец он выбрал несколько и перенес их на небольшой столик, предварительно попросив расчистить место.

Развернув первый план, эрцканцлер провел пальцем по нескольким линиям и улыбнулся:

— Не все так хорошо, как я надеялся, но шанс есть.

— О чем вы, господин?

— О подземных ходах, которые строили еще при Волфе Свирепом, когда он возводил первый каменный замок. Ты же слышал эти легенды.

— Слышать-то слышал, ваша милость, но им сотни лет… А ходов никто и не видел.

— Вот же они, — Альдор указал на обрывавшиеся линии на карте. — Первый каменный замок строился во времена, когда это место еще можно было захватить, и Волф не мог не обеспечить путей к отступлению. Но чем сильнее становился Эллисдор, чем выше поднимались Волдхарды, тем меньше необходимости было в таких предосторожностях — никто не смел атаковать Эллисдор. Замок перестраивали несколько раз, и со временем кое-какие ходы засыпали, затопили или разобрали. Меня сейчас интересуют те, что остались.

— Так последний завалили камнями еще при отце нынешнего короля! Я слышал ту историю.

— Не совсем так, — поправил Альдор. — Если я ничего не путаю, кое-что осталось. Взгляни на этот, — он провел длинную линию от юго-восточной части замка к центру Нижнего города, — здесь должен быть проход к Ратуше.

— Прямо под рекой?

— Должно быть, он глубокий. Я читал в хрониках, что Манфред Боголюбивый, когда достраивал укрепления, приглашал вагранийцев. А уж они славятся умением строить тоннели и работой с камнем. Правда, у меня есть подозрения, что сейчас этот ход затоплен частично или полностью, ведь движение подземных вод тоже меняется… Завтра проверим. Но даже если им можно пользоваться, это не решит нашу проблему. Мне нужен выход за городские стены, и, кажется, я его нашел.

Ганс ткнул на точку, вынесенную за пределы чертежа:

— Вот этот?

— Да.

— Так его как раз и завалили при лорде Рольфе.

— Разобрать груду камней куда проще, чем откачать воду, — пожал плечами Альдор. — Эта подземная дорога ведет аккурат в тыл наших захватчиков, и этим можно воспользоваться. Главное, чтобы ход не был закрыт с внешней стороны. Надеюсь, что деревенские давно растащили камни на свои нужды.

Ганс с сомнением глядел то на господина, то на план.

— Даже если получится разобрать завал, это все равно очень опасно, ваша милость.

— Находиться здесь и ничего не делать тоже опасно, — отрезал эрцканцлер. — Мы должны попробовать. Если преуспеем, сможем отправить людей за помощью и потрепать нервы мятежникам. Кажется, только что я придумал задание, которое придется по душе нашим наемникам.

Альдор бережно свернул планы, перевязал кожаными шнурками в нескольких местах и кивнул на дверь:

— Это я возьму с собой. Передай командиру «Сотни» и Шварценбергу, что я буду ждать их у себя утром. Кажется, у нас все-таки есть шанс.

Вал и раньше недолюбливал местных воинов, но после начала осады гвардейцы стали совершенно невыносимы. Ему до почечных колик надоели их подозрительные взгляды, слежка, недомолвки, полунамеки — все то, чему место при дворе знати, но никак не среди простых мужей.

Это была первая большая буча, свидетелем которой стал Вал. В Гивое, когда Чирони атаковали поместье «Сотни», все проходило совсем не так. У имения Артанны не было высоких неприступных стен, а у «Братства» оказалось слишком много хорошо вооруженных людей. Бой оказался стремительным, и исход его был предрешен. Но Эллисдор во все времена оставался крепким орешком, который легко удерживать и невозможно взять, не прибегая к хитростям. Даже Вал, хотя стратег из него был тот еще, это понимал. Понимал он и то, что осаждавшие тянули время: то ли надеялись на подкрепление, то ли намеревались попросту заморить осажденных голодом и убедить сдаться задолго до возвращения короля.

Оказавшись запертой в городе, «Сотня» приуныла, однако все ещё держалась стойко. Осада осадой, а контракт надо отрабатывать — так говорил Веззам, а уж он следил за порядком куда строже Артанны. Командир спорил со Шварценбергом до хрипа, доказывая пригодность «Сотни» нести ответственную службу, и в конце концов добился своего — не без помощи эрцканцлера. Однако, как это часто бывает, инициатива цинично обошлась с самими инициаторами, и вскоре вся «Сотня» взвыла от поблажек Граувера. Эрцканцлер распорядился создать смешанные патрули, где будет поровну гвардейцев и наемников. И если он надеялся таким образом сплотить воинов, ни хрена у него не получилось. Вместо того, чтобы совместно следить за порядком, патрульные теперь не спускали глаз лишь друг с друга.

Валу особенно не свезло. Его поставили в напарники к Уцу Засранцу — долговязому рябому баронскому ублюдку с поганым языком. Знатный папаша наверняка отправил его в гвардию, надеясь, что уж в Эллисдоре из парня выкуют настоящего воина, да только из говна меча не сделаешь. Подлый, ленивый, высокомерный козел — вот в кого превратился Уц на этой службе. Даже сейчас, казалось, он не до конца понимал, в сколь кошмарном положении оказался — только чванливо бахвалился разбавленной знатной кровью и лез на рожон. Каждый раз Вал призывал все остатки самообладания, чтобы не врезать по нахальной роже ублюдка, и терпеливо сносил весь поток словесных помоев, что Уц выливал на его уши.

К счастью, сегодняшний патруль выдался на светлое время, и после ужина Вал мог наконец-то отдохнуть от общества Засранца. Он поднялся на городскую стену и долго стоял под ветром, разглядывая огни костров в лагере мятежников. В последние дни распогодилось, и теперь Эккехард со сподвижниками были как на ладони. Легде, однако, от этого не становилось. Вал потоптался на одном месте, потянулся, с наслаждением похрустел шеей и, перемахнув через каменный парапет, прополз по остаткам старого балкона к нише, оставшейся еще с прошлой перестройки укреплений. Такой фокус требовал немалой сноровки, но Вал наловчился. С тех пор, как нашел это место, он облазил здесь каждый камушек.

Вал любил отдыхать здесь погожими вечерами во многом потому, что это было едва ли не единственное место, где его точно никто бы не додумался искать. Даже общество Черсо порой его утомляло, а здесь было пустынно и по-своему уютно, хотя ветра часто норовили добраться до самых яиц.

Над ним пролегал маршрут, которым редко пользовались даже патрульные — так, пару-тройку раз за смену пройдут да успокоятся. Стена переходила в отвесную скалу, и штурмовать город с этой стороны решился бы лишь безумец или великан, а за лагерем мятежников все равно денно и нощно наблюдали особые люди с башен.

Нагретые дневным солнцем камни еще хранили остатки тепла, но Вал на все же постелил край плаща, уселся, поерзал немного и, наконец, найдя удобное положение, запрокинул голову и принялся разглядывать ночное небо. Он любил смотреть на звезды. Эти удивительные скопления огоньков всегда его завораживали. Одни сияли ярче, другие выстраивались в хитроумные цепочки и порой напоминали различные предметы. Они помогали ориентироваться в дороге, а Черсо рассказывал, что находились умельцы, способные предсказывать по ним будущее. Однажды Вал даже вытащил на крышу Кати и полночи показывал ей звезды. А она, глупенькая, не смогла увидеть и половины форм, которые принимали их скопления. Ничего, если она вернется… Когда она вернется, он покажет ей все созвездия, и тогда она точно увидит эту красоту его глазами.

При мысли о Кати в груди тоскливо заныло. Вал старался не думать о плохом. Да, они с Черсо успели отправить девушку прочь из города, но мало ли напастей ожидало беженцев на пути в Спорные земли? И все же она была бойкой, его Кати. Не из тех, кто пропадет и зачахнет от малейших трудностей. Так он себя успокаивал. О том, что может сам не пережить эту осаду, Вал тоже старался лишний раз не думать.

Вместо это он достал зачерствевший кусок хлеба и мех с пивом. Любил есть, разглядывая причудливые хороводы огоньков на небесах. Петь и играть, как Белинтор, он не умел, так что оставалось только набивать живот, пока была возможность. С трудом прожевав корку, он сделал глоток и разочарованно вздохнул: старина Кец разбавил пиво чуть ли не вдвое. И раз уж прославленный трактирщик Кец пошел на такую подлость, а Эбнер Каланча допустил напиток столь низкого качества до продажи, значит, в городе и правда стало совсем туго с едой.

Отложив мех, Вал снова принялся разглядывать звезды и погрузился в созерцание так глубоко, что вздрогнул, услышав тяжелые шаги патрульных. По дороге на стене шли двое: один ступал тяжело и с характерным шарканьем — такой звук издавали сапоги гвардейцев. Второй двигался куда легче, но тоже шаркал с тем же звуком. Значит, патруль полностью гвардейский. Редкое нынче дело. Вал удивленно моргнул и прилип к стене.

— Ничем хорошим это не закончится, — говорил один из гвардейцев. — За Эккехардом стоит вся церковь. Это для Хайлигланда граф Ламонт мятежник, а для Эклузума, наоборот, верный слуга.

— Но поди разберись, кто из них прав. Как по мне, одна хренота, — ответил напарник. Вал не узнал его голоса. — Мятежники, святоши, наймиты, еретики… А жрать при всех нечего. Даже если выстоим сейчас, потом что? Зима, голод и мешок зерна на вес золота. Здесь, в городе, у меня семья, Гилби. Жена лавку держит, торгует плодами да кореньями, пока я служу. И что Каланча сделал? Пришел, дал малюсенький мешочек серебра и вынес весь погреб. Все, что мы на зиму собирали, даже для себя! Людям раздал, святоша хренов. — Он зло сплюнул и с шорохом растер плевок ногой. — Что моя Эветта будет с тем серебром делать? Суп из него сварит? Как теперь детей кормить?

— Эй-эй, тише, Сепп! — шикнул тот, которого звали Гилби. Шарканье прекратилось, и Вал понял, что гвардейцы остановились прямо над ним. — Все правильно говоришь. Я тут кое-что слышал в городе. Читать умеешь?

— Не-а. Какое мне читать? Жена немного буквы знает и считать может, да и то потому, что в юности в их доме гостил какой-то монах, он и научил.

Напарник Сеппа чем-то зашуршал, а в следующий момент задул такой сильный ветер, что Вал почти перестал слышать гвардейцев. Наемник аккуратно забрался на остатки балкона и подтянулся, пытаясь нашарить удобную опору для ног.

— Я тоже мало чего смыслю в буквах, — сказал Гилби. — Но гляди, что мне сегодня дали.

— И что там написано? — хрипло спросил тот, кого звали Сеппом. — Закорючки какие-то, печать… Поди разбери.

— Так гляди, чья печать! Эккехардовая! Ко мне сегодня подошел незнакомец, никогда его не видел в городе. Дал эту бумагу и сказал не терять — это, дескать, помилование от истинного короля. А с бумагой было это. — Вал услышал ни с чем не сравнимый сладкий звон монет в кошеле. — Попросил открыть ворота сегодня ночью, словно знал, что именно мы с тобой нынче патрулируем нужное место. Я вот и подумал, нам-то какая разница, кто править будет? Хотя, глядишь, с Эккехардом оно и поспокойнее может стать. Ежели Эклузум нашу землю простит, то и корабли со снедью опять пойдут… И голодать твои дети не будут. А мне без разницы, кому кланяться.

Сепп молчал, явно обдумывал сказанное. Плащи гвардейцев трепетали на ветру. Вал вцепился в камень так сильно, что белизну костяшек можно было заметить даже в скупом свете звезд. Нога то и дело норовила съехать с уступа, мышцы на руках сводило от напряжения. Назад лезть было нельзя — наделает слишком много шума, и его заметят. Ползти наверх опасно — тоже заметят и по головке не погладят, а оставаться на одном месте долго он не мог — подводили уставшие руки.

— Ну же, Сепп! Если мы не сделаем этого сегодня, завтра мятежники наверняка найдут других недовольных, — уговаривал Гилби. — А так хоть помилование получим или вообще никому ничего не скажем. Все одно спишут на божью волю.

— Грешно это…

— Грешно королю уходить на помощь чужакам, когда своя страна в беде! — громко прошипел первый.

— Согласен.

У Вала перехватило дыхание. Прямо над ним замышлялось предательство, а он болтался над пропастью, соскальзывая с древних камней, и судорожно думал, что делать. Разумнее всего дождаться, когда заговорщики уйдут, вылезти на стену и помчаться в гарнизон поднимать тревогу. Но проклятый Сепп мялся, как деревенская девка на первом танце, а силы Вала заканчивались. И оставался еще один весомый вопрос: если эти двое успеют избавиться от бумаги, а они наверняка успеют, когда поднимется шумиха, то поверят ли замковые люди словам нечестивого наемника?

— Ну так что? — торопил Гилби. — Если пойдем сейчас, успеем. Всего-то надо вырубить ребят из надвратной башни и подать сигнал. Мне тот мужик показал, как это сделать. Нас двое, справимся.

— Ладно, пойдем.

— Вот и славно. Кто-то давно должен был это сделать.

Вал вздохнул с облегчением. Что бы ни случилось потом, но хотя бы сейчас они наконец-то пойдут дальше, а он сможет спокойно выбраться, добежать до гарнизона, найти Веззама…

Сапог соскользнул. От неожиданности Вал вскрикнул, принялся болтать ногами, ища опору. Внутри все похолодело.

— Ты слышал?

— Ага…

Шарканье приближалось. Проклиная все на свете, Вал все же смог нащупать ногами нужный осколок старого балкона, но не успел спрятаться, когда с парапета свесилось грубое осунувшееся лицо гвардейца. Он водил факелом по воздуху, ища источник крика и, увидев Вала, замер.

— Гилби, гляди-ка, — подозвал он. Вал понял, что только что увидел лицо Сеппа. — Нас подслушивали.

— Кажется, я знаю этого юнца. Он из «Сотни». Вот незадача.

Почему-то сейчас голос Гилби, того, что так горячо подзуживал Сеппа на предательство, звучал хладнокровно. Такие ноты появлялись в голосах людей в одном случае — когда они не испытывали к своей жертве жалости. Он не жилец — вот что осознал Вал в этот момент.

И бежать было некуда.

— Ну-ка помоги мне его вытащить, — Гилби уставился на наемника немигающим ледяным взглядом и, свесившись с парапета на полкорпуса, попытался схватить его — узловатые пальцы царапнули воздух прямо перед носом наемника. Вал увидел оттопыренный карман с торчавшей из него бумагой. Он хотел отпрянуть, но отшатнуться от тянувшихся к нему рук можно было только в пустоту ночи. И вместо этого он, не ожидая от себя такой прыти, подтянулся и, удерживаясь одной рукой за осколок парапета, второй выхватил документ из кармана Гилби. Все случилось так быстро, что, казалось, сердце сделало всего пару ударов.

— Ах ты сучонок! — прорычал гвардеец.

Вал скользнул вниз, нашарив ногами более-менее надежный выступ. Ситуация складывалась идиотская: они не могли дотянуться до него, а он не мог взобраться на стену, не рискуя быть с нее сброшенным.

— Сеппи, подержи-ка меня. Сотничек слышал слишком много.

Гилби вновь свесился с парапета, на этот раз еще ниже. Позади него белело встревоженное и напряженное лицо Сеппа. Наверняка он только что сильно пожалел о согласии участвовать в заговоре. Вал ухмыльнулся и тут же поразился этой своей улыбочке. Он оказался в смертельной опасности, эти двое точно не оставят его в живых, если схватят. Но ему хотелось смеяться. Возможно, потому, что сейчас тупица Гилби совершал ту же ошибку, что и сам Вал, когда только нашел это место — слишком низко свесился. Тогда он тоже едва не сорвался вниз, но спасли суровые тренировки Белингтора.

— Сепп, держи же меня!

— Я пытаюсь…

Гилби выскальзывал из рук подельника и сползал все ниже, сыпя ругательствами и размахивая руками в воздухе. Но тщетно — ухватиться было не за что.

— Прости, мужик. — Вал опасливо подобрался к Гилби и вытащил любимый нож из сапога. В отличие от гвардейца, он знал каждую трещину на этой стене. — Я погибать от руки предателя не стану. И тебе не позволю сделать то, что задумал.

Он полоснул ножом ему по горлу. Быстро, четко поставленным ударом — все, как учил Черсо. Гилби захрипел и задергался. Перепуганный Сепп не удержал бившееся в конвульсиях тело, и Гилби, хрипя, полетел в темную пропасть.

— О боже…

— С божьей помощью, да, — отозвался Вал, припав к стене. — Что делать будем, мужик? Одного я уже отправил в Хрустальный чертог. Правда, не уверен, что его дорога к Хранителю будет безоблачной. Гилби свою участь заслужил, но тебя я убивать не хочу. Ты же до последнего сомневался, пока он тебя уговаривал, я слышал. Так может решим все миром, а? Ты сам пойдешь и сдашься Шварценбергу, а я расскажу, что здесь произошло, покажу бумагу… Кстати, где то серебро, что вам дали за работу?

Что-то просвистело мимо Вала, шмякнулось о выступ, отскочило к другому, лопнуло, блеснуло белым, и по звону Вал понял, что это и был тот самый кошель.

— Хорошо, я расскажу Шварценбергу, как все было, — сказал Сепп, осторожно подойдя к парапету. — А было вот как. Ты убил моего товарища, уж не знаю, почему. Наверное, потому, что он услышал, как тебе предлагали открыть ворота, дали бумагу и серебро. От серебра и бумаги ты, может, избавишься. Но когда я подниму тревогу, а утром внизу найдут тело Гилби с перерезанной глоткой, посмотрим, кому поверят.

— Ах ты ж… — только и мог сказать Вал.

— Сиди на своей стене, что уж. Бежать тебе некуда. Ты здесь никто, Сотенчик, как и все твои наемники. И Гилби был прав: скоро наверняка найдутся еще желающие открыть ворота Эккехардам, — насмешливо проговорил гвардеец, отошел от стены и принялся орать во всю глотку. — Тревога! Убили гвардейца! Тревога…

Вал с опаской посмотрел вниз, в пугающую пустоту. В ушах гремел стук его собственного сердца.