Торг с мертвецами, часть 1 (СИ)

5.6 Эксенгор

— Хранитель милостивый! — восхищенно выдохнул брат Фастред. — Вот он какой, знаменитый Эксенгор. Воистину никогда не видывал ничего подобного.

— Значит, вождь Магнус не солгал, брат мой. Действительно, уникальное место.

Брат Аристид наградил спутника безмятежной улыбкой и шагнул вперед. Фастред помедлил, снял шлем, последовал за патроном и вновь застыл, не веря своим глазам. Они стояли на вершине поросшей сотней разнообразных мхов скалы и завороженно взирали на священный для всех рундов город.

Все здесь было Фастреду непривычно, и он не мог избавиться от ощущения, будто эта земля еще окончательно не решила, какой облик хочет принять. Древние округлившиейся от времени камни лежали на берегах совсем молодых рек. Плоская как поднос долина простиралась почти до самого горизонта и на севере упиралась в массивную горную цепь. Заснеженные вершины этих гор были так высоки, что прятались в облаках. Сама же земля с такой высоты напоминала чудной ковер, сотканный рикенаарской затейницей: лесов здесь почти не было, зато вволю росли мхи, травы и низкие кустарники. На склонах редких холмов расположился знакомый всем хайглигландцам вереск, скалы обильно поросли камнеломкой, чьи желтые цветки ярко контрастировали со стальными небесами. На топких берегах рек и озер вовсю хозяйничала водяника с крупными, словно бусины, темными ягодами.

Кое-где над землями витал горячий пар, а в некоторых озерах и вовсе был кипяток. Пару раз хайлигландцы испугались до дрожи, когда внезапно земля разверзлась, и из нее вылетали столбы горячей воды. Правда, рунды, быстро успокоили союзников и объяснили, что в этих землях подобные явления встречаются нередко. Больше всех такой воде обрадовались прачки.

На лугах паслись стада овец и мохнатые низкорослые лошадки — таких Фастред нигде прежде не встречал и решил, что они водятся лишь в этих краях. Пастухов почти не было, и за скотом пристально следили столь же мохнатые собаки, огромные и спокойные.

Но по-настоящему Фастреда удивили местные дома: наполовину утопленные в землю и с крышей из дерна. Внутри таких жилищ было сразу несколько помещений. В самом большом зале помещали очаг, и это место служило для сбора всей семьи. В том же доме отводили место и для домашнего скота, ибо погода в этих краях не баловала, а животным требовалось тепло. Вообще рунды показались Фастреду практичным народом и, вопреки их репутации в Хайлигланде, вполне сговорчивым. В глубине души монах радовался тому, что отправился в этот поход: такое путешествие многое расставило по местам и на многое открыло людям глаза. Некоторые подружились, иные даже заинтересовались верой в Хранителя, но интерес этот покамест был робким и быстро улетучился, стоило союзным войскам подойти к Эксенгору. И все же Фастред лелеял надежду показать хотя бы одному из них свет Пути.

— Кто и зачем создал столь удивительное место? — прошептал Фастред, не отрывая глаз от вереницы спускавшихся к городским стенам воинов.

— Боги наших предков, — ответил ему женский голос. Монах вздрогнул от неожиданности и резко обернулся.

Аристида не было — наверняка поспешил присоединиться к королю, чтобы не пропустить встречу двух государей. И там же полагалось быть леди Истерд, или, как ее здесь величали, Истерд Магнусдуоттир. Однако дочь вождя была здесь.

— Не помешаю? — спросила она и, не дожидаясь ответа, присела на большой валун.

— Нет. Я все равно собирался уходить.

В обществе этой молодой воительницы Фастред чувствовал себя неуютно. Было в ней что-то таинственное, какая-то тревожная загадка на дне пронзительных зеленых глаз. Истерд всегда держалась с царственным достоинством, даже когда они с королем Грегором вместе упражнялись с топорами. Она улыбалась, старательно учила язык и обычаи Хайлигланда, одевалась по новой моде, даже внимала речам церковников, но… Во всем этом была какая-то червоточина, но Фастред не находил подходящих слов и доказательств, что с этой девой было что-то не так.

— Боги создали это место, монах, — проговорила Истерд, устремив взор на город. — Это было в те времена, когда боги еще ходили по этой земле и жили среди людей. Что-то на этой земле привлекло их, и они решили что место сие будет священным для всех. Но чтобы создать его, пришлось перекроить землю. Говорят, боги перестарались, и земля, хоть и подчинилась их воле, но до сих пор возмущается и плюется горячей водой.

— Я заметил, что иногда земля под ногами дрожит и ходит ходуном.

— Ага. Это место и правда особенное, монах. Мир изменился, народ изменился, даже речь наша поменялась с тех древних времен. Боги ушли, северяне давно разделились на рундов и мецев, все разбрелись, успели повоевать с вагранийцами и проиграть… А Фадир, — Истерд указала на гору, что одиноко высилась над окутанной паром долиной. — Фадир, гора-отец, на которой боги некогда жили, вечна. А рядом — Норнфья, гора-мать. Эксенгор построили жрецы и те, кто слышал голоса богов. Именно здесь мы к ним ближе всего. И место это чтут все племена. А ты слышишь своего бога, монах?

Фастред поежился под пристальным взглядом рундской девы.

— Нет. Наш бог не разговаривает с нами, но дает знаки.

— Ааа, знаки… Знаки дают все боги. Но их можно трактовать по-всякому, вот в чем беда. Когда моя мать учила меня читать знаки, что показывают руны, мне в голову всегда приходило несколько способов трактовать то, что вижу.

— И какой из них правильный? — Фастред корил себя за то, что ввязался в разговор о языческих обрядах, но не мог справиться с любопытством. С некоторых пор такой интерес был, можно сказать, служебным: преданному слуге Ордена надлежало хорошо знать, с чем он борется. Вот только бороться Фастред не хотел. Он хотел понять.

Истерд пожала плечами, отчего ее толстая коса соскользнула и свесилась до земли. Дева раздраженно откинула ее за спину. Подул ветерок, и Истерд пришлось плотнее запахнуть подбитый мехом плащ. Фастред отметил, что она сменила хайлигландское платье на традиционное — явно не хотела раздражать местных старейшин.

— Неведомо, — ответила рундка. — Рун-то всего три десятка, а судеб — тысячи. И поди разбери какой знак для кого верен. Допустим, пришли трое братьев с вопросом о наследстве — отец погиб в бою и не успел завещать как подобает. Старец раскинет руны сразу для всех троих. Знаки выпадут один раз, а трактовок будет три для трех разных людей. Поди разберись… Я так и не научилась как следует читать руны. Если и вижу, то лишь что-то совсем определенное. И все же порой даже один маленький знак может многое показать, многое предупредить… А что твой бог говорит о рунах, монах?

— Мой бог говорит, что лишь ему известен путь каждого человека. Что пытаться узнать свою судьбу раньше времени — суть нарушить его волю.

— Пфф! — по-детски фыркнула дева и, поерзав на валуне, снова уставилась на Фастреда тем же жутким немигающим взглядом, каким обладал ее отец-вождь. — Жестокий у тебя бог! Наши боги говорят, что предвидение будущего — это свобода. Знаешь будещее — можешь его изменить. Значит, у тебя есть выбор. А выбор — это свобода. Ваш бог не хочет делать вас свободными.

— Мой бог защищает меня.

— Защитил он тебя от того удара? — Истерд указала на шрам над бровью Фастреда. — Вижу, крепко тебе досталось. Едва череп не раскроили.

Монах смутился.

— Тогда я еще не пришел к богу. Этот шрам со мной очень давно.

— Значит, твой бог защищает только тех, кто в него верит? — ухмыльнулась Истерд.

— А твои боги?

— Мои боги никого не защищают. Они ткут полотно судьбы всего мира и порой говорят с теми, кто хочет знать ответы на свои вопросы. — Девушка подняла глаза к горе Фадир и вздохнула. — Мои боги не вредят, не спасают, не указывают, что делать, пока сам не попросишь. Они просто наблюдают за нами.

Фастред взирал на гору и дивился ее почти идеальной конической форме, словно та и правда выросла из земли по воле богов.

— Так зачем же вам боги, если они не помогают? — искренне недоумевал монах.

Истерд взглянула на него как на умалишенного.

— Они хранят мудрость! Мудрость всех времен. И иногда делятся ею с теми, кто ее достоин.

— И как понять, достоин ли ты?

— Спросить. Ответят — достоин. Промолчат — значит, либо не заслужил, либо и так все знаешь.

— Очень удобно, — съязвил Фастред.

— Слепо верить в волю вашего бога тоже удобно, — тем же тоном ответила рундка. — Никакой ответственности, случись что. Ой, святой жрец, простите, это меня бес попутал. А может и вовсе этого бог захотел, так что с меня взятки гладки! — дразнилась она. Но, увидев, как помрачнел монах, умолкла.

— Я понял, что нашего бога вы, леди, не жалуете.

— Не так. Мне все равно. Он-то ничего плохого мне не делал, этот твой бог, монах, — задумчиво произнесла Истерд, теребя кончик косы. — Меня лишь пугает будущее. Когда я выйду за вашего короля, мне придется сменить веру и принять вашего бога. Я сделаю это ради своего народа и мира в наших землях. Видят боги, ради этого я б еще и не такое сделала… Но что меня пугает в вашем боге, так это невозможность выбора. У вас есть толстые книги, на которые вы молитесь, и в этих книгах написано, как себя вести. Указания на все случаи жизни! Но… У нас все совсем иначе. У нас верят, что ты сам плетешь узор своей судьбы, и даже если боги решили для тебя иное, если очень постараться, то даже сами боги будут уважать твой выбор. Ваш бог не такой. Ваш бог жестоко карает тех, кто решил сделать все по-своему.

Фастред видел, как поникли плечи молодой воительницы, и сердце его сжалось. Он сострадал ей, желал помочь, но чувствовал, что не время ее переубеждать.

— Истерд Магнусдуоттир, — позвал он ее по истинному имени, и спрятал улыбку в уголках губ, когда она удивленно на него взглянула. — Послушай меня, дочь вождя. В конечном итоге важно лишь то, насколько праведно ты живешь. Не делай дурного, не убивай понапрасну, будь честной с собой и другими — и всякий бог это оценит. Вот как я думаю. И если ты все будешь делать правильно, всякий бог найдет способ дать тебе знак. Руны ли или что-то еще…

Он замолчал, уловив движение рядом с собой. Истерд спрыгнула с валуна, ловко отвязала от пояса небольшой матерчатый мешочек, опрокинула содержимое в ладони, возвела глаза к горе, что-то прошептала, дунула в сомкнутые пальцы и бросила на землю то, что сжимала в ладонях.

— Что вы делаете?

— Шшш… — оборвала его девушка и наклонилась к земле. Она двигалась, как любопытный дикий зверь — ползала, принюхивалась, коса и подол рубахи подметали землю. — Шшш… Боги говорят!

Фастред увидел, что она склонилась над рунами. Рефлекторно он вскинул руку, чтобы осенить себя священным знаменем, но сдержался: сотвори он подобное сейчас — выскажет жуткое неуважение, а эта загадочная дева только начала с ним откровенничать. Было бы жаль не оправдать ее доверие. Вместо этого он задал вопрос, которого сам от себя не ожидал.

— Можно и мне взглянуть?

Истерд недоверчиво покосилась на него, но спустя мгновение победно ухмыльнулась и отползла в сторону, освобождая для монаха место. Фастред присел на корточки и уставился на разбросанные по земле фрагменты костей с высеченными знаками.

— Ничего не понимаю. Ты что-то видишь? — спросил он.

— То же, что и в последнее время, — глухо отозвалась девушка. — Дюжину дней как выпадает одно и то же. Знаки разные, а смысл один. Надо хорошенько запомнить, как легли, и показать старейшинам. Может они подскажут.

— Но что ты видишь?

Истерд продолжала ползать вокруг рун и шептать, словно не замечала Фастреда:

— Себе кидала. Королю кидала. отцу кидала. Брату, монахам, даже какому-то конюху. И все одно. Земля, огонь, кровь. Кровь, земля и огонь.

— И что это значит? — Фастред вконец перестал что-либо понимать.

Дочь вождя подняла на него полубезумные от транса глаза, моргнула и одним резким движением собрала руны.

— Скоро увидим, монах. Но явно что-то нехорошее.