Трасса длиною в жизнь (СИ)

- Что?

Макс молчал.

Потом сам, будто перейдя какой-то рубеж, рванулся ко мне и обнял.

- Ничего.

- Врёшь! – я отцепил его от себя и, сжав в ладонях его лицо, заставил посмотреть мне в глаза. – Врёшь, Макс. Не надо так.

Макс ослабил хватку и, отпустив мои плечи, просто прошёлся пальцами вдоль шеи, а затем остановился на затылке, перебирая волосы.

- Давай не сейчас.

- Давай.

Я осторожно поцеловал его в висок, стараясь не спугнуть. И всё-таки обнял. На сей раз он не сопротивлялся.

Макс приехал на трек к двенадцати. Мы с Яром как раз собирались пить кофе. Заметив нас, он замер в отдалении, выжидая, но не решаясь, видимо, подойти.

Я увидел его не сразу, а потом мы столкнулись взглядами и синхронно улыбнулись. Макс отклеился от стены и подошёл к нам. Я обнял его за плечи, чтобы сразу обозначить Яру ситуацию, и тихонько шепнул в самое ухо:

- Так можно?

Макс кивнул и, на секунду поймав мои губы, коротко поцеловал.

Яр присвистнул.

- А я думал, ты вылечился.

- Я никогда не бросаю недоделанных дел, - сказал я и подмигнул ему.

Макс покосился на меня, видимо выискивая подвох, но так ничего и не нашел. Он тоже обнял меня – за поясницу – и удобно устроил голову на плече.

- Пойдёшь пить кофе? – спросил я Макса и, тут же вспомнив, спросил, - вещи забрал?

Макс покачал головой.

- Если честно, я в одиннадцать только проснулся.

- Тогда кофе нужен точно, - заметил Яр.

Теперь уже я попытался найти у него на лице подвох, но не нашёл.

Макс вроде был не против, но до кофе мы так и не дошли – нас с Яром окликнул Кристиан, и я с сожалением выпустил Максима из рук.

Яр уже направлялся в кабинет директора и на полпути бросил мне:

- Идёшь?

- Две минуты, - я повернулся к Максу и сказал уже тише, - в машине подождёшь? Я недолго.

Макс кивнул, и я направился следом за Яром.

Я всё-таки как-то побаивался… Что он сбежит, что ли. Просто это очень странно, когда всю жизнь ловишь золотую рыбку, а она раз за разом выскальзывает из рук и тут – бамс! – она твоя. Так и ждёшь, что она хвостом вильнёт - и опять всё сначала.

Но ничего не произошло за те двадцать минут, пока Кристиан делал нам внушение. Я вышел в гараж и увидел Макса, сидевшего на пассажирском месте со стаканом кофе в одной руке и сэндвичем в другой.

- В шесть награждение победителей хит-парада Love-радио в Хилтоне, - сообщил я сходу, усаживаясь рядом с ним. Помолчал, дожидаясь реакции, а когда её не последовало, спросил: - Ты пойдёшь?

- Я нужен?

Я положил пальцы на руль и постучал по нему.

- Я не знаю, - сказал я честно, - вообще, я должен пойти с Яром. Но мне кажется, это будет нечестно. И если ты хочешь, мы можем пойти вместе. Кинем папарацци кусок мяса.

- Я не хочу, - сказал Макс спокойно и, допив кофе, метко вышвырнул стакан в урну. Видимо заметив моё молчание, он добавил, - для меня это работа, Вить. Если тебе нужно появиться со мной – я не против. Но я давно уже не получаю удовольствия от вспышек фотоаппаратов. Как и… от некоторых других вещей. Которые тоже стали работой.

Я начинал понимать.

- Тогда сделаем тебе ключи, - сказал я тихо, - и заберём вещи. Отдохни.

Когда около полуночи я приехал домой – пропахший чужим куревом и женскими духами – Макс спал, свернувшись калачиком на диване перед телевизором. На экране визжали шинами автомобили и мелькало каменное лицо Доминика Торетто.

Я отключил звук, нашёл плед и укрыл им Максима, а потом сам пошёл спать – даже не приняв душ.

========== Глава 58 ==========

Первое время мы так и сосуществовали. Всего, что связано с гонками, он старался избегать. Точно так же избегал светских тусовок. Зато много спал и всё время сидел перед телеком с какими-нибудь булочками.

Я вставал в семь и уезжал на трек. Макс звонил в одиннадцать и спрашивал, нужно ли приехать – голос у него обычно был сонный, и я разрешал не приезжать.

Иногда он всё-таки приезжал – часам уже к двум, и обедал со мной и с Яром.

С Яром он поладил не сразу, но всё-таки поладил. Тот лишь посмеивался над тем, из какого дерьма выросли наши, как он думал «отношения», но ничего не говорил. А я не говорил ему, как долго эти отношения росли и чего мне стоили.

Чаще Макс оставался дома и крутил по кругу старые фильмы.

Как-то я спросил у него, не надоедает ли ему. Он пожал плечами и, прожевав свою булочку, ответил:

- Я кино не смотрел сто лет. Даже не знаю, что сейчас нового вышло. Так что смотрю, что помню, - он помолчал, - читать надоело.

Спрашивать дальше я не стал – мне бы тоже надоело торчать дома с утра до вечера. Я подумывал притащить его в гараж и показать, что я начал сооружать на досуге, но времени всё не было, да и сама машина оказалась заброшена – я и так слишком редко попадал домой, чтобы провести с ним время.

Кристиан продолжал донимать нас своим пиаром, и презентации тянулись одна за другой.

В те редкие вечера, которые мне удавалось проводить дома, сил хватало только на то, чтобы рухнуть на диван рядом с ним и так же тупо таращиться в телевизор.

Макс в такие минуты отвлекался от своего занятия и принимался разглядывать меня – думая, видимо, что я действительно погружён в сопереживание несчастным стритрейсерам, давно казавшимися мне полноправными обитателями нашей квартиры.

Я ему не мешал. Тем более мне такое внимание нравилось.

- А ты изменился, - сказал он как-то, когда уже пообвыкся у меня дома.

Я таки повернулся к нему.

- Что, щетина прорезалась?

Макс фыркнул.

- Ты меня понял.

- Я на двенадцать лет постарел.

Макс отвернулся и сделал вид, что увлечён фильмом, но через какое-то время снова заговорил.

- А я?

Я посмотрел на него и честно сказал.

- Не знаю… со школы, да. Да и тогда, на Базе… Ты был другим. Но ты не постарел. Тебе никак не дашь тридцать.

- Тогда почему меня не берут на съемки?

Я вздохнул.

- Макс, нахрен тебе эти съемки?

Он поджал губы и снова уставился в телевизор, но совсем ненадолго. Он щёлкнул пультом, останавливая фильм, и опять повернулся ко мне.

- Вить, насколько этот наш… контракт?

К тому времени долг мы уже отдали, хотя порше его всё еще торчал в ремонте – отец и так смотрел на меня волком после того, как я унёс из общака шестьдесят штук.

- Ты сейчас о чём спросил, - уточнил я, жалея, что он уже вырубил телевизор, потому что мне дико хотелось по чему-нибудь щёлкнуть, хотя бы и по кнопке, - о том, сколько тебе отрабатывать или о том, когда следующая зарплата?

Макс поджал губы и промолчал.

- Я тебя вроде не сильно напрягаю, или как? Или тебе деньги ещё нужны? Машины давно не менял?

Макс сжал губы ещё плотнее, а потом сказал спокойно и холодно.

- Не бесись. Мне не нужны машины.

- А что тебе нужно?

Макс встал, прошелся по комнате и снова остановился напротив меня.

- Я тут с ума схожу.

Я закрыл глаза и глубоко вдохнул.

- Да кто тебе мешает куда-то выходить? Я тебя каждый день зову и на трек, и на вечеринки.

- Это… не то. Вить, не злись. Я правда не знаю, чего мне не хватает. Но это не гламурная жизнь. Этим я точно по уши сыт, на две жизни хватит. А гонки… Ну, я не знаю. Мне ведь нечего там делать. Там твои друзья. Яр, Славик, даже этот твой Ян… и все при деле, один я торчу и смотрю.

- Ты мне там нужен, - сказал я тихо, - я хочу знать, что ты смотришь на меня.

В глазах Макса отразилась боль.

- Но это тебе… Вить… я же тебе сто раз говорил, я приеду, если нужен. Но что я делаю сам? Чем стало лучше? Я больше не трахаюсь за деньги. Я сижу и смотрю телек сутками. Я для этого закончил универ? Нахрена я нужен и кому? Чёрт… Это всё не твоя проблема. Извини.

- Это моя проблема, - я встал и подошёл к нему. – Не знаю, Макс. Может, ты и прав, но съемки… неужели это лучше?

- Не знаю, - Макс отвернулся. Подошёл к окну и прислонился лбом к стеклу. – Я это знал… Где-то глубоко внутри всё время знал. Я просто не могу больше ничего.

- Ты себе сам противоречишь. Ты же учился зачем-то.

Макс метнул на меня быстрый взгляд.

- Ты-то уж знаешь зачем.

- Для матери?

- Смешно, да? Если бы знал, чем всё закончится – и не подумал бы идти в это долбаное МГИМО.

- Ну, отлично. Ты же хотел в художку?

Макс снова усмехнулся и, развернувшись, уселся на подоконник.

- Витька, ты видел, как Иришка рисует?

- Ну, - я невольно посмотрел на висевшую у нас на стене картину, изображавшую морской прибой.

- Так вот, у неё не покупает никто. Она сначала торчала на вернисажах, продавала сама. Но ей же нужен стабильный доход, а там купят одну картину раз в месяц. Честно, у неё наверное, кроме меня, никто картины и не покупал. А если покупали… она на один такой пейзаж тратит недели три, а дают за него от силы десять тысяч. И не долларов, а рублей.

Я фыркнул.

- Мы с тобой о деньгах говорим или о профессии?

Макс пожал плечами.

- Мне же надо куда-то деваться, когда тебе надоест меня содержать.

- Одуреть. До тебя не дошло до сих пор?

- И мы возвращаемся к моему вопросу… надолго ли наш контракт?

- Навсегда, - сказал я, подходя к нему вплотную. – Пока у меня самого есть деньги – оставайся здесь. Машин я тебе дорогих не обещаю, но порше твой вытащу. Ну, а если тебе Астон Мартин нужен… тут извини.

- Эх, Витька… - Макс потянулся ко мне и, обняв, положил голову мне на плечо, - откуда ты взялся такой?

Я усмехнулся.

- Тот же вопрос.

- Не жалеешь, что столкнулся тогда со мной?

- Сто раз жалел. Но куда деваться,- я поддел его щёку носом и, заставив поднять голову, поцеловал. И Макс ответил. Может быть, без прежней страсти, но по-настоящему, иногда несмело проникая на мою территорию.

Мы разошлись по спальням, а часа в три ночи я проснулся от скрипа двери. Приподнялся на локтях и увидел его силуэт. Максимка был голый. Я видел только край его бедра, освещенный тусклым светом, проникавшим в комнату из окна.

- Вить…

- Да.

Макс замер, будто не ожидал ответа.

- Ты не спишь? – спросил он немного испуганно.

- Я тебя жду.

- Дурак, - Макс фыркнул и, скользнув ко мне, забрался под одеяло. – У тебя холодно там, - пробормотал он, подкапываясь ко мне и обнимая.

Я усмехнулся.

- Обогреватель включил бы.

Макс не ответил. Прижался вплотную, уткнулся носом мне в ухо, глубоко вдохнул и замер.

- Ты же не против? – спросил он спустя долгих несколько минут. А может только мне показалось, что прошло целых несколько минут, а на самом деле это было только мгновение…

Он потом уверял, что пришёл просто погреться… Очень правдоподобно уверял.

Но уже к концу этих нескольких минут я понял, что месяц в одной квартире с ним, на одном диване, когда он валяется на моей груди, бессовестно задевая бёдра, месяц, когда он шастает из душа до библиотеки в одном полотенце – это очень, очень много.

Я сам уткнулся ему в волосы и чуть не задохнулся знакомым запахом хвои. Дома он не использовал, конечно, никаких парфюмов, и потому пах как в детстве. Он был таким же тёплым и гибким, каким я запомнил его – подумать только, полгода назад.

Я снова почувствовал, как на меня накатывает эта безумная жажда. Я ещё надеялся загнать её обратно, когда почувствовал, как обжигает жаром моё бедро – там, где он прижимался ко мне пахом.

- Макс… - я приподнял голову, заглядывая ему в глаза, и тут же обнаружил, что он тоже смотрит на меня – горящими кошачьими глазами.

Я толкнул его на спину, но, к моему удивлению, он не поддался и резко толкнул в плечо меня самого, судорожно прошептав:

- Пожалуйста, Вить…

Что там пожалуйста, я понять не успел, потому что его руки принялись гулять по моей груди, а он продолжил шептать как ненормальный:

- Витя, Витя, Витя…

Я простонал, когда его пальцы поймали мой член и принялись бешено ласкать.

- Не так быстро, - я всё-таки оттолкнул его назад и, поймав руки, завёл их за голову, зафиксировал запястья одной рукой, а другой принялся гладить такое любимое тело. Каждое прикосновение я сопровождал поцелуем, всё стараясь напиться им - и никак не в силах этого добиться.

- Пусти, - прошептал он. Я тут же опомнился, отпустил его руки и поймал его взгляд, опасаясь, что напугал его – но он глядел абсолютно пьяно, а освободившись, обхватил меня руками и принялся ласкать спину и ягодицы, иногда забираясь между ними, но тут же убирая.

- Макс, ты сверху хочешь? – спросил я напрямик.

Макс открыл рот. Снова закрыл.

- Да, - выдавил он, - но я не настаиваю.

Я коротко поцеловал его и, встав, отправился на поиски смазки. В моей холостяцкой спальне так давно не было вообще никого, что отыскалась она далеко не сразу. Наконец вернулся к нему и, поцеловав, забрался обратно под одеяло рядом с ним. И дальше, всё так же продолжая целовать, стал готовиться.

До Макса, кажется, какое-то время вообще не доходило, что происходит. Он ластился ко мне, гладил и отвечал на поцелуи, пока не проследил случайно пальцами мою руку. Удивлённо посмотрел мне в глаза, а потом вдохновенно принялся помогать.

В конце концов, я снова оказался на спине. Он махнул членом по моему входу, примериваясь, и стал осторожно входить.

Я пожалел, что не додумался включить свет, когда вспомнил его счастливое лицо в последний наш такой раз.

- Ну, как? – спросил он.

- Раньше ты не интересовался.

Макс усмехнулся.

- Витька, я семь лет сверху не был. Да и семь лет назад… только с тобой. Я боюсь.

Я сжал его бёдрами и погладил по спине.

- Семь лет назад мне понравилось, - сказал я и, поймав его ягодицы руками, крепко сжал, заставляя войти до конца.

Макс шумно выдохнул и задвигался, откликаясь сначала на движения моих рук, а потом уже просто заставляя меня стонать и покачивать бёдрами в ответ. Мои руки поднялись выше, я притянул его к себе за плечи и поцеловал. Макс откликнулся уже легко и свободно, так же агрессивно, как и раньше, и не разрывал поцелуя до самого конца.

Уснул он у меня на плече. Я точно помню, потому что сам всё не хотел засыпать – поглаживал его по волосам и плечам, наслаждаясь тем, что он сейчас настолько мой, насколько это вообще было возможно.

А проснулся я от ощущения, что кто-то снова пробирается между моими бёдрами.

Я поддался и тут же услышал:

- Витя-я… ты не спишь.

- Сплю, - ответил я, притянув его к своей груди.

- И ты не против, если?..

- Делай, что хочешь.

И он сделал. Непроницаемая стена нашего целибата была пробита, правда, не совсем так, как я планировал. Но мы стали спать в одной кровати, и Макс больше не впадал в эти свои приступы профессионализма – просто честно любил меня, хоть и не говорил об этом вслух.

А я чувствовал, что тоже начинаю любить его – только уже по-другому. Без той бешеной жажды, без горечи и боли. Не тем недостижимым идолом, которым он виделся мне все эти годы, а просто человеком, который каждое утро просыпался в одной кровати со мной.

Библиотека теперь снова пустовала, а через некоторое время я обнаружил там мольберт. Со своим портретом, набросанным грифелем.

Макс жутко смутился. Не знаю, из-за мольберта или из-за портрета. А я в приступе нежности чуть не зацеловал его до смерти.

========== Глава 59 ==========

За время, бесцельно проведённое перед телеком, у Макса появилась идиотская привычка завязывать волосы в узел – примерно так же, как когда мы с ним только познакомились.

Меня, если честно, этот узел дико раздражал. Всё хотелось выдрать тот предмет, которым Макс его скреплял – а это могло быть что угодно, от карандаша до вилки – и зарыться носом в его волосы.

Макс отбивался и жутко злился, когда я действительно пытался это сделать – зато драка обычно заканчивалась в постели.

Он всё ещё весьма сдержанно относился к тому, чтобы оказаться снизу, так что мне не особо-то и хотелось предлагать – зато был очень внимателен и тщательно восполнял эту единственную недоступную мне ласку.

Он в первый же день приволок ко мне домой несколько чемоданов, плотно набитых костюмами, рубашками и дорогими джинсами, и хотя всё это барахло под завязку заполнило мой гардероб - ничего, кроме самых старых джинсов за всё это время я на нём так и не увидел. Ну, ещё, конечно, постоянно менявшиеся футболки – став домоседом, он остался таким же чистюлей, каким был раньше.

Зато я обнаружил, что эти запасы за месяц пополнились пятью свитерами – откуда он их взял - не знаю, потому что из дома Макс по-прежнему не выходил.

В ответ на мою жалобу на то, что такими темпами мне самому скоро не останется места, Макс заявил:

- Да. У тебя ужасно неудобная квартира.

Я только поднял брови.

Макс, в это время набрасывавший что-то в альбоме – он к тому времени рисовал почти всё время, причём большую часть нарисованного тут же выкидывал – какое-то время увлечённо правил у себя на рисунке какие-то линии, а потом сжалился надо мной и сообщил:

- Витя, нафига тебе три комнаты?

Ответить, что для того, чтобы водить сюда шлюх, я не решился.

- И даже если не говорить об этих трёх абсолютно бесполезных комнатах, обои создают неудачный оптический эффект, сужают пространство так, что стены прямо-таки давят тебе на макушку. Неудивительно, что ты такой злой.

- Что? – уточнил я.

- Оптический эффект…

- Нет, это я слышал. Ты сказал, что я злой.

- Вот, ты опять злишься, - Макс отложил в сторону свой блокнот, подошёл ко мне, положил руки на плечи и чмокнул в нос. Потом опустил голову мне на плечо и, уставившись в окно, добавил:

- Честно говоря, я скучаю по своей квартире.

Я не попался. Как-никак двенадцать лет знакомства.

- Я правильно понял, что ты хочешь снести нахрен все стены в моей квартире?

Макс отстранился, умоляюще посмотрел на меня и спросил:

- А можно?

- Нет. Даже если бы я согласился – во время ремонта нам будет негде жить.

Макс отстал. Но, как оказалось потом, это было только временное отступление.

К концу марта он стал меньше спать и даже старался теперь выбираться на трек. А иногда, когда Яра и Кристиана не было, предлагал погонять вдвоём – тогда он брал мою машину, а я машину Яра. Он приноровился к треку за пару недель и стал постепенно втягиваться – внимательно слушал все мои рассказы о специфике круговых гонок, значении погодного фактора и не только.

- Я тебя не расстраиваю? – спросил я как-то, когда мы вместе брели по трассе, и я объяснял ему, зачем нужно проходить её пешком перед серьёзными гонками.

Макс удивлённо посмотрел на меня и покачал головой.

- Нет, ты же знаешь… мне всегда было это интересно.

- Ну, в прошлый раз ты говорил немного по-другому.

Макс вздохнул, убрал руки в карманы и какое-то время шёл молча.

- Я всегда был зрителем, - сказал он наконец и покосился на меня, - это я не жалуюсь… Просто говорю как факт. И я всегда понимал, что гонщиком мне не стать.

- Почему? – я поймал его за плечо и развернул лицом к себе, - кто тебе это сказал? Давай как-нибудь покажешься Кристиану на треке? По крайней мере узнаем профессиональный взгляд.

- Не-е-е… - Макс замотал головой и улыбнулся. – Не, Вить, спасибо. Я ценю твоё предложение, но я вижу, как ты живёшь. Тренировки с семи утра, презентации до двенадцати ночи… Я бы уже загнулся.

Больше я не предлагал – решил, что если надо, он сам спросит. Не маленький.

В первых числах апреля стало ясно, что пользоваться одной машиной неудобно. Макс не привык к такси, и я тем более. Однако за его Порше нам выставили такой счёт, что даже я присвистнул.

- Ну, они говорят, - пояснил Макс, старательно не глядя на меня, - что там несерийные запчасти, и их пришлось заказывать из Германии.

Мне даже ответить было нечего, потому как всё, в общем-то, было верно – детали я заказывал из Германии.

- Не, Макс, я всё понимаю… Но радиатор за такие деньги… Ну нахрен… На эти деньги Майбах купить можно.

Макс развёл руками.

- Короче, не знаю, - сказал он.

- Тебе так нужен этот Порш? Он всё равно уже по статье антиквариата проходит. Да и все эти навороты… я не против, просто ты же вроде больше не стритрейсишь.

Макс отвернулся.

- Мне его ты подарил.

- Ой, да ну…

Разговор закончился ничем. Разве что испортил мне настроение, потому что от того, что я всё-таки не могу обеспечить все его капризы, было стыдно, но переплачивать каким-то разводилам такие деньги даже не жаба душила – своеобразная профессиональная гордость. Я пообещал себе, что всё-таки доделаю начатую машину и подарю её Максу на день рождения, а на следующий день он появился на треке на новенькой, но недорогой бэхе.

- Угнал? – спросил я, разглядывая приобретение.

- Типа того, - Макс насмешливо наблюдал, как я изучаю авто со всех сторон, - продал им Порш, добавил из тех денег, что мне платят жильцы, ну и…чуть-чуть даже осталось.

Я разогнулся и посмотрел на Макса в упор.

- Не обидно пересаживаться в бизнес класс?

Макс пожал плечами. Посмотрел на бэху. Потом на меня. И, точно попав в мои мысли, нагло заявил:

- Ты же мне кресла и начинку поменяешь, да?

Тут я не выдержал и поволок его в гараж, где с полчаса вдохновенно рассказывал, чем начинил своего новорожденного монстра. Макс слушал внимательно, но не спорил, а когда я спросил, подойдёт ли ему, сказал:

- Вить… я тебе доверяю, ок?

- И ты не будешь говорить, что оно взорвётся на первом километре?

Макс покачал головой, улыбнулся и, обняв меня, нежно поцеловал.

- Ты меня не взорвёшь, - сказал он убеждённо.

Сюрприз, в общем, не получился.

Шестнадцатого апреля у меня день рождения. Я не особо задумывался, помнит Макс о нём или нет – не привык акцентировать внимание на этой дате.

Макс, как оказалось, помнил. Он проснулся на сей раз раньше меня, и к тому времени, когда зазвонил будильник, в спальне уже разносился запах горелого – Макс, как оказалось, купил какой-то полуфабрикатный рулет и в шесть утра запихнул его в духовку, а затем вернулся ко мне в постель и уснул сном праведника.

- Чёрт, - выдавил он, когда я растолкал его и предложил попробовать. Принюхался, чихнул, разогнал дым, улыбнулся и сообщил: - С днём рожденья!

Я не сдержался. Отправив рулет на пол, завалил его обратно на кровать и почти без подготовки оттрахал по полной программе. Макс поскуливал, но жадно отвечал на поцелуи и никак не проявлял признаков обиды. А потом, лёжа у меня на плече, спросил:

- Может, не пойдёшь на тренировку?

- Не может, - я вздохнул, - после праздников первые заезды.

У меня у самого уже в печенках сидел наш московский трек, и я со смесью надежды и грусти думал о том, что скоро начнётся «гастрольная» пора. Надежды, потому что сейчас как никогда я был уверен в победе, а грусти, потому что это означало, скорее всего, разлуку с Максом. Существовали варианты, но я не был уверен, что он потащится со мной по малым городкам нашей Родины, и пока эту тему не поднимал.

- Тогда я с тобой, - сообщил он.

Мы приняли душ и вместе поехали на трек. После тренировки так же вместе пообедали и отправились гулять.

- Вить, что подарить? – спросил он, когда мы стояли на смотровой площадке на Воробьёвых горах.

Я пожал плечами.

- Ты мне себя подарил.

Макс улыбнулся и поцеловал меня, но потом всё-таки купил мне часы. И я долго задумчиво смотрел на две пары часов: те, что я носил обычно, были куплены Яном. Они были цвета стали и всегда нравились мне. Даже и тогда мне было обидно с ними расставаться, хотя я не нуждался и в трети тех функций, которые набили в них разработчики.

Те, что подарил Макс, были золотыми. Я думаю, он потратил на них всё, что у него осталось после покупки машины. И я уже знал, что вряд ли смогу появиться в них на треке или даже на вечеринке на радио – и всё равно было в них что-то такое, что я полюбил их с первого взгляда.

После прогулки мы поехали домой, рассчитывая устроить небольшой романтический ужин, и тут я получил ещё один подарочек – от моего дорого друга Яра.

Ещё с лестничной клетки я почувствовал неладное, потому что за моей дверью грохотала музыка.

Я отпер дверь и замер на пороге, размышляя, стоит ли идти дальше, но развернуться и выйти не успел.

Из комнаты вывалился Яр в обнимку с двумя модельками и проорал:

- С днём Рожденья!

- Спасибо, - ответил я безо всякой радости и развернулся к Максу, – но тут же обнаружил, что его рядом нет.

Я рванул на лестницу и, проскакав два лестничных пролёта, проорал:

- Макс!

Проскочил ещё один и добавил:

- Если сейчас сбежишь – уже не возвращайся.

Макс, чьё плечо я видел этажом ниже, остановился. Я тоже. Потом уже шагом преодолел оставшиеся ступеньки и остановился рядом с ним.

- Я устал бегать за тобой, Макс. Это жизнь, и в ней не всегда всё так, как мы хотим. И я не смогу защитить тебя от всего. Но я люблю тебя. И можешь быть уверен, я бы предпочёл провести этот ужин на улице вдвоём с тобой, чем там, с ними.

Макс закрыл глаза и рвано вздохнул. Повернулся ко мне и какое-то время молчал.

- Ты понимаешь, что я их знаю? - спросил он наконец, - и они знают меня?

- И что?

Макс молчал.

- Не думай, что я не понимаю, - добавил я. – Может, я никогда и не оказывался в твоём положении, но я понимаю, что такое стыд. Мне так долго было стыдно за всё, что я для тебя не сделал… Но стыд ничего не даёт. Он только съедает нас и нашу жизнь.

Макс молчал.

- А ты… Ну ты же понимаешь, что ты уже не один из них. Загляни мне в глаза. Неужели ты не видишь, насколько больше ты значишь для меня?

Губы Макса дрогнули, и, шагнув вперёд, он обнял меня. Я уткнулся лицом в изгиб его шеи, а он в изгиб моей, и ближе он не был мне никогда. Даже когда я был в нём, даже когда он был во мне.

- Пошли наверх, - попросил я и добавил, - я совсем не хочу быть там без тебя.

Макс кивнул, поцеловал меня, и мы стали подниматься в квартиру.

Его и правда узнали – какие-то блондиночки в углу то и дело хихикали, поглядывая на нас. Макс поначалу сидел бледный. Потом к нему стала возвращаться его модельная манерность, словно он снова обрастал панцирем, и в какой-то момент я испугался, что таким он и останется… Он был ужасно красивым в тот вечер, хотя не стал переодеваться и так и сидел весь вечер в одном из своих новых просторных свитеров. Только распустил волосы и закатал рукава. Он был не просто единственным живым среди кукол… Макс был абсолютно другим. Таким, каким не дано было стать никому из них. И хотя я весь вечер злился на Яра, глядя на Макса я не мог не улыбаться, – а смотрел я на него почти всё время.

Когда же наконец мы решили, что требования этикета соблюдены и, бросив Яра разбираться со своими гостями, сбежали в спальню, он привалился спиной к закрывшейся двери и вмиг стал невозможно усталым.

Я обнял его и прижал к себе.

Он поднял лицо, вглядываясь мне в глаза и выискивая что-то. Наверное, в самом деле хотел удостовериться, что я хочу быть с ним, а не с кем-то из них.

Я поцеловал его и, стащив с него свитер, стал медленно ласкать.

Максимка таял в моих руках и отвечал такими же медленными, но упоительно сладкими ласками. Потихоньку избавив друг друга от одежды, мы добрались до постели и любили друг друга уже по-настоящему – неторопливо, глубоко и упоительно. Макс обхватывал мои бёдра своими щиколотками, сжимая эти объятья сильнее каждый раз, когда я толкался в него особенно глубоко. Внимательно вглядывался в моё лицо и всё время гулял руками по моей спине и ягодицам, иногда принимаясь целовать шею и плечи. Мне казалось, что мы правда сливаемся воедино.

А потом мы лежали, обнимаясь, и уже я шарил по его спине. И мне в голову пришла одна мысль.

- Макс, можешь повернуться на живот?

- Зачем? – Макс тут же напрягся.

Я поцеловал его пониже уха и сказал:

- Так нужно.

Макс помедлил, но сделал, как я прошу. Я видел, как закаменели его мышцы.

- Чего ты боишься? – спросил я, стараясь разгладить их пальцами.

- Ты знаешь, - сказал он, и хотя он старался, чтобы его голос звучал спокойно, я чувствовал в нём льдинки.

Я не стал добиваться ответа. Просто наклонился над его спиной и принялся разминать мышцы, иногда целуя самые напряжённые места. Он постепенно становился податливым, а в конце концов просто уснул. Я уткнулся носом ему в плечо и тоже погрузился в сон.

Проснулся я один и на секунду даже запаниковал – всё же предыдущий день прошёл не совсем гладко, а Макса иногда доводили совсем простые вещи, случайные недоразумения.

Я вскочил, выбежал в коридор и увидел, как он разгибается, поднимая с пола пустую бутылку, а затем кладёт её в целлофановый пакет.

Я выдохнул, подошёл к нему и резко обнял.

- Оставь, - сказал я, - я позвоню домработнице.

Макс посмотрел на меня и поднял брови.

- И когда она приедет?

- Через часок.

Макс покачал головой. Он поцеловал меня, но затем высвободился из объятий и продолжил своё занятие. Я молча наблюдал какое-то время, а потом стал помогать, и уже когда мы отнесли пакеты на помойку, обнял меня сам и сказал тихо:

- Вить, я не хочу, чтобы это всё было у нас дома.

- Я тоже, - ответил я тут же.

- Тогда не пускай его, - попросил Макс.

- Он мой друг.

- Только друг?

- Да, - ответил я, хотя под рёбра кольнула совесть.

В тот же день я купил новый замок и больше уже не давал Яру ключи. А вечером, прокручивая этот разговор, вдруг понял, что всё это было «у нас». Понял и, улыбнувшись, поцеловал спящего Макса в висок.

========== Глава 60 ==========

Пока я думал, как мне объяснить Максу, что всё лето меня дома не будет, Кристиан по сути сделал это за меня.

Погода уже стояла весенняя. В праздники прошли первые дожди, и теперь солнышко играло на лужицах, усыпавших трассу. Макс сидел на какой-то газетке в первых рядах пустующей трибуны у самого старта и наблюдал, как я наматываю круги – я был единственным идиотом, вышедшим на тренировку пятого мая, и не в последнюю очередь потому, что моя «семья» полностью поддерживала моё увлечение – Славика жена утащила на дачу, а Яр улетел отдыхать на все десять дней.

Кристиан тоже приехал на трек – правда, к обеду, и явно собирался уехать часа в три. И всё же мы с ним пересеклись.

Когда я остановил машину на финише, Макс встал и, перепрыгнув через бордюр, пошёл ко мне, чтобы, как обычно, рассказать, где я накосячил – сверху это всегда видно лучше, чем из салона автомобиля.

Он не успел ничего сказать, когда рядом с нами появился Кристиан. Пожал мне руку, внимательно оглядел Макса и спросил, снова поворачиваясь ко мне:

- Ты помнишь наш разговор?

- Не очень, - ответил я осторожно.

- О переезде в Европу.

Я открыл рот, посмотрел на Макса и снова закрыл. Макс слушал внимательно и едва заметно хмурился.

- Помню, - сказал я наконец, - но я вам ещё тогда сказал, что меня это не устраивает. Мне здесь вполне неплохо.

- Хочешь как Вячеслав - навсегда застрять в местной лиге?

Я не ответил и снова посмотрел на Макса.

- Это правильно, - сказал тот вдруг, - я не вижу, что тебя тут держит.

И всё-таки это меня не убедило.

- Потом поговорим, а? – сказал я ему и опять повернулся к Кристиану, когда тот перебил меня:

- Потом не будет. Шеф ищет третьего гонщика в европейский состав.

Я промолчал. Как ни крути, а готового ответа у меня не было. Кристиан же явно ждал этого самого ответа прямо сейчас, и я спросил:

- Когда выезжать? В смысле, мы же говорим об этом сезоне? Когда первая гонка?

- Первая гонка будет в Брюсселе четырнадцатого числа. Но ответ нужен раньше, – если ты не поедешь, я предложу Ярославу.

- Но… почему не сразу ему?

- Потому что это деньги, Виктор. Большие деньги. И шеф не будет тратить их на развлечения Ярослава. Ему нужна команда, которая сможет победить.

И всё равно мне было нечего сказать.

- Когда нужен ответ?

Кристиан поколебался.

- Думай до вечера.

Я кивнул и, взяв Макса за плечо, потащил к раздевалкам, забыв даже отогнать машину.

Время до вечера мне не понадобилось. Только час, чтобы усадить Макса за стол в кафешке и, испытав противное чувство дежавю, спросить:

- Что значит, ничего не держит, а ты? А отец, а фирма?

- Не паникуй, - Макс пригубил поставленный перед нами кофе. – Я так понял, мы говорим о том, чтобы поехать на лето в Европу. Переезжать насовсем я смысла не вижу. Про фирму ты что-то нечасто вспоминал в последние месяцы. Думаю, она прекрасно обойдётся без тебя.

- А ты?

- А я поеду с тобой, - Макс усмехнулся и сжал двумя руками чашку, будто согревая пальцы, - по старой схеме, помнишь? Номера двухместные. Меня-то точно ничего здесь не держит. И, если честно, - он улыбнулся одним краем губ, - я был бы рад посмотреть на настоящие гонки. Да ещё и изнутри, - он помолчал, - если Кристиан не будет против, то, может, в команде найдётся место? Ну, я не знаю, я мог бы быть пресс-секретарём или, - он усмехнулся, - переводчиком.

- Не думаю, что мне позволят иметь личного пресс-секретаря, - сказал я, - но дело не в этом… Ты хотел поступать, нет?

Макс повёл плечами.

- Не знаю. Ну, понимаешь… Я тут почитал учебники… в общем, не думаю, что мне так уж надо знать историю живописи, чтобы рисовать. Да и диплом на выставках не спрашивают.

- Нет уж, Макс, хватит! Один раз профукал возможность, второй я тебе не дам. Давай, поступай.

Макс поджал губы и мрачно посмотрел на меня.

- А ты?

Я пожал плечами.

- Ладно, - сказал он наконец, - возьму с собой учебники. В июле слетаю на экзамены - и всё. Да там и не надо ничего особо сдавать – только рисунок, а теорию мне по первому образованию засчитают.

- Вот и отличненько, - я улыбнулся и потянулся за поцелуем.

Вечером я позвонил Кристиану. Тот согласился, что нет особой разницы, где я буду обитать зимой, тем более, что неизвестно, возьмут ли меня в команду на будущий год, а вот присутствие Макса у него энтузиазма не вызвало.

- Это лишний груз и солидное пятно на репутации, - сказал он сходу.

- Во-первых, он может работать у нас переводчиком…

- Я уже видел, как он переводит, - отрезал Кристиан, и я порадовался, что Макс не слышит нашего разговора, - Мне второй раз такие сцены не нужны.

- А мне нужен Макс! – я глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться. – Сцен не будет, - пообещал я, - мы уже не дети. Свои отношения выясним дома.

Кристиан помолчал.

- Я могу взять переводчика, - сказал он, - но открытый гей нам не нужен. Это будет скандал. Мы потеряем спонсоров.

- До сих пор вас это не беспокоило!

- До сих пор ты и денег особо не приносил!

Мы оба замолчали.

Я приоткрыл дверь и выглянул на кухню, где Макс, задумчиво напевая, пересыпал какие-то крупы. Вспомнил, как ещё в школе он требовал от меня открытых отношений. Вздохнул. Закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

- Хорошо, не будет никакой огласки. Просто переводчик. Я же не обязан брать в переводчики длинноногих тёлочек, так?

- Так, - Кристиан заметно успокоился. – Я закажу второй билет. Вылет послезавтра утром.

***

Эти соревнования прошли… Странно. Хотя они, пожалуй, прошли лучше, чем я ожидал.

Я снова, впервые за полгода, увидел Макса посреди всей этой дорогой мишуры – в костюме от Армани, с уложенными волосами и королевским спокойствием на лице.

Из него и правда вышел хороший переводчик – так что первое время меня всё терзала совесть за сцену, устроенную зимой. Макс вёл себя так, что не бросался в глаза, не раздражал, не выпячивал своё присутствие – и в то же время его мягкий голос благостно действовал на всех, кому он переводил мои фразы, неуклюже звучавшие даже на русском. Он отлично ощущал особенности менталитета представителей разных стран и знал, с кем нужно говорить мягче, а с кем твёрже, с кем можно перейти на дружеский тон, а с кем следует остаться в рамках официального этикета.

Как-то я спросил его, почему он не попытался стать переводчиком после ВУЗа, но он лишь повёл плечами, поморщился и попросил больше об этой части его жизни не говорить. Я согласился, потому что уже не видел в этом особой нужды.

Новость о том, что мы должны сохранять отношения в тайне, он воспринял более спокойно, чем я ожидал, хоть я и видел, что его это не обрадовало. И со временем нам всё же пришлось вернуться к разговору о его статусе рядом со мной.

Сами гонки тоже шли как по маслу. От одного того, что я видел его за стеклом офиса или на трибуне, у меня и моей машины будто вырастали крылья. Уже к середине июня на моём счету было шесть вторых мест и два первых.

К началу августа стало ясно, что ещё одна чистая победа выведет меня в финал гран-при Европы. Дирекция – здесь нас курировал уже другой директор, обслуживали машины другие механики, и вообще всё моё окружение полностью сменилось, а влиться в него и запомнить всех по именам мне никак не удавалось, потому что я и без того уже сходил с ума от стремительной смены декораций – дирекция начинала нервничать. Нас с Максом несколько раз вызывали в кабинет нашего непосредственного куратора Дэвида, где Дэвид проводил долгие детальные внушения на тему того, как важно для меня принести ещё одну победу команде. Другие гонщики смотрели на меня, зелёного новичка, волком, и один раз дело даже дошло до драки, и тем не менее их отношение ко мне ничего не могло поменять. Я выходил в финал, а они нет.

В общем, это был напряжённый сезон. Макс стал единственным постоянным фактором. Он поддерживал меня непрестанно, хотя иногда мне казалось, что он сам готов сорваться, когда очередная беспардонная журналистка едва не висла у меня на шее, делая вид, что пытается взять репортаж. Когда возбуждённые болельщики не пропускали меня к нему, а он стоял в сторонке и просто устало улыбался, глядя на всё это безумие. И мне было обидно как в детстве, что он стоит там один, такой красивый, такой нужный и дорогой мне, но я не могу просто обнять его – не в номере, когда мы спрячемся за каменными стенами, а здесь и сейчас, прямо на треке, пока меня ещё не покинуло это безумное чувство победы.

И не удивительно, что в конце концов он сорвался.

Наш разговор за ужином начался с фразы, которую он произнёс спокойно и буднично, будто просил передать солонку.

- Так будет всегда?

Я поднял на него глаза, догадываясь, о чём он, но не желая развивать эту тему. Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Он встал и прошёл по комнате.

Я вздохнул, тоже встал и обнял его со спины.

- Макс, ты знал, на что идёшь.

- Да, я знал. Но это… я устал. Устал быть один.

- Я с тобой. И я очень благодарен тебе за то, что и ты со мной.

Макс покачал головой.

- Где? – спросил он. – Посмотри, мы с тобой даже ужинаем в номере изо дня в день. Ведь какой ужас - подающего надежды гонщика из России Виктора Щевлёва застанут в ресторане с его переводчиком!

Я вздохнул. Представил себе лицо Кристиана и сказал ровно:

- Если выиграю, поцелую тебя прямо перед камерами.

Макс резко развернулся и внимательно посмотрел мне в глаза, видимо пытаясь понять, сколько правды в моих словах.

- Я сказал, - повторил я, - я сам устал, Макс. Я хочу быть с тобой. Даже больше, чем побеждать на гонках.

- Не боишься? – спросил он тихо.

- Боюсь. Но ты прав. Так не может длиться всегда.

И в тот день, когда начиналась гонка, от которой зависела не только моя победа в этом сезоне, но, возможно, и вся моя дальнейшая жизнь, я не знал, чего боюсь больше – победы или поражения. Но Макс сидел в первом ряду, внимательно, выжидающе глядя на меня. Чуть щурясь, будто пытаясь разглядеть что-то. И я понял, что мне снова будет неимоверно стыдно, если я проиграю. Это будет слишком лёгкий выход. Я должен был победить.

Эта гонка, длившаяся всего десяток минут, казалась мне самой длинной в моей жизни, и, когда я пересёк финишную черту, мне казалось, что моё сердце остановилось.

Я выскочил из машины и в ослепляющем свете вспышек фотоаппаратов попытался разглядеть Макса. Он стоял у выхода на трассу. Люди толкаясь неслись мимо него, а он стоял, видимо, не зная, можно ли подходить, или я передумал.

Я поймал его взгляд и кивнул. Они с журналисткой с Евроспорта приблизились ко мне почти одновременно, и прежде чем она начала лопотать что-то по-английски, я притянул его к себе, так как никогда не притянул бы переводчика. Вдохнул опьяняющий запах его парфюма, исходивший от выреза его рубашки и жадно, безумно поцеловал, чувствуя, как утоляется наконец та жажда, от которой, как я думал, я уже смог избавиться. Я пил его как вино, не слыша ни голосов репортёров, ни щёлканья фотоаппаратов. А когда отстранился – встретил абсолютно пьяный взгляд его глаз.

- Я люблю тебя, Вить.

- Ты уже говорил когда-то.

- Это было давно, и я не понимал толком, что говорю. А теперь – точно знаю, что люблю.

***

Виктор сделал последний глоток чая и поставил чашку на стол.

- Вот и всё.

- Всё?

- Да. На следующее утро я понял, что не могу сесть за руль. Я промаялся около недели. Дэвид сходил с ума. Мне звонил Кристиан. Оба бесились. Но я ничего не мог сделать. Я просто не мог залезть в машину.

Я глотнул чая из собственной чашки, выигрывая время на размышления.

- У вас были проблемы, связанные с этой оглаской?

- Так, - Виктор усмехнулся, - по мелочи. Кристиан побесился немного. А вот европейское руководство отнеслось ко всему достаточно спокойно. Кристиан думает - это потому, что им уже некуда деваться. Им надо вытолкнуть меня на трек.

- Вы боитесь, что они не продлят контракт на следующий год?

Виктор помолчал, будто прислушиваясь к себе.

- Да нет, знаете, не боюсь. У меня за лето было четыре предложения от других команд. Самое страшное, что может случиться – меня в самом деле заставят переехать в Европу.

- И тогда вы потеряете Максима?

- Нет, - он покачал головой, - Макс поедет со мной. Мы с ним это уже обсуждали. Не исключено, что в Европе у него будет больше возможностей продвинуть свои работы на рынок.

- Но чего-то вы всё-таки боитесь. Может, проигрыша?

Витя пожал плечами.

- Боюсь, отчасти. Но… Это что-то большее. Знаете, у меня такое чувство, как бывает перед надвигающейся грозой. Вот так разберёшь всё по полочкам – ну что тебе может сделать гроза? Я уверен и в команде, и в себе, и в победе, и в Максиме. Но я… Просто не могу. Я чувствую, должно произойти что-то страшное. Что-то, что сломает нашу жизнь.

Я помолчал.

- Вы сами говорите, нет никаких рациональных оснований для такого страха.

Виктор развёл руками.

- Я же не Нострадамус. Наверняка есть что-то, чего я не предвижу. Так… - он запнулся, - так бывает всегда. Понимаете? Как только мне начинает казаться, что у нас всё хорошо, происходит что-то страшное. Это страшное заканчивается больницей для меня и непрекращающимся кошмаром для него. И мы расстаёмся. Хотя нет никаких причин. Хотя глупо расставаться, когда мы можем пережить всё это вместе. Я не хочу вернуться в тот кошмар, где меня вечно мучило чувство вины. Ещё больше я не хочу, чтобы он снова вернулся в свой собственный кошмар. Я боюсь за него. Если что-то случиться со мной, что он будет делать. Боже… - Виктор закрыл глаза и глубоко вдохнул, - я не знаю. Наверное, единственный выход запереть меня в комнате с мягкими стенами. И его в соседней. Чтобы мы не смогли навредить себе даже сами.

- Но так не бывает. Вы верно сказали Максиму, это – жизнь.

- Это жизнь, - повторил Виктор, - но многие проживают жизнь, не испытав и десятой доли того, что пришлось пережить Максу. И я не хочу… Не отдам его больше никому. Я скорее сам умру…

- Прекратите.

Виктор замолчал.

- Вы паникуете, Виктор, это верно. Но вы же и сами понимаете, что у вашей паники нет разумных оснований.

Он молчал.

- У нас с вами осталась ещё неделя. Мы разберём все варианты, все ваши страхи. Вы поймёте, что повода бояться нет.

- Это бессмысленно. Что, если настоящую угрозу я даже не вижу?

- Спросите у своих близких. У людей, которые всегда были с вами. Кто-то из них осуждает то, что вы делаете сейчас?

Виктор покачал головой.

- И всё же спросите, видят ли они сейчас негативные перспективы. Завтра мы встретимся и обсудим их все ещё раз. И… если вы не против, с ним я тоже хотел бы поговорить.

========== Часть 4. Зритель. Глава 61. ==========

Рисунок не получался. Я всё пытался изобразить странное, пустынное очарование Гейрангер-фьорд, но грифель не мог передать всю энергетику тёмно-зелёного, глубокого цвета мха, покрывавшего скалы. Я пробовал и так, и эдак, но тёмно-серый оставался тёмно-серым, иногда становясь чёрным, но никогда – зелёным.

То и дело поглядывал на песчаный пляж, висевший теперь у нас над телевизором. После ремонта я перевёз сюда и другие Иришкины картины, но этот пляж был нужен мне больше всего. Он не походил ни на один пляж, который я видел в своей жизни. Он был лубочным, киношным, может даже мультяшным… Будто Иришка никогда сама не была на море, хотя я не верю, что остались ещё такие люди, которые хоть раз в жизни не добирались хотя бы до Турции. И всё-равно на её картины хотелось смотреть и смотреть.

Я видел это чёртово море. И эти скалы. И этот мох. И не только в Норвегии, но и в Чили, и в Северной Америке, и на Аляске… Я помнил их так, будто перед глазами у меня стояли их фотографии – но рисунок всё равно оставался серым, а фьорды – только картинками в моей голове.

Я пробовал рисовать маслом. Я мало что помнил о масле с восьмого-то класса, но понимая, что скоро придётся вспомнить о живописи всё, решил рискнуть – и выбросил холст точно так же, как выбрасывал рисунки, потому что даже нарисованный зелёной краской мох оставался неживым.

Это называется упущенные возможности. Я думаю, что так. Просто просыпаешься однажды утром и понимаешь, что скоро тридцать – хотя шестнадцать было, кажется, ещё вчера. И в упор не можешь вспомнить, что делал все прошедшие десять – нет, больше, - двенадцать лет.

Только сделав над собой усилие, воскрешаешь в памяти все эти фотографии, будто осколки принадлежавшей кому-то другому жизни. Пытаешься погрузиться в них – но они уже чужие, ненастоящие. И тогда хочется запечатлеть всё это хотя бы на бумаге, но и тут тебя ждёт неудача – время безвозвратно упущено. Пальцы как деревянные, и сколько бы ты ни старался, линии уже не выскальзывают из-под грифеля так легко, как это было когда-то.

Ты понимаешь, что учился чему-то всю жизнь. Ведь прожил же ты её, в конце концов, – но ничего не осталось. Ты всё так же ничего не умеешь.

Нет, наверное, так не у всех. Наверное, есть люди, которые с самого начала знают, чего хотят, и идут к своей цели.

Взять хотя бы Витьку. Я плохо представляю, как можно добиваться чего-то с таким упорством. Как можно никогда не сдаваться и по-прежнему быть уверенным в себе, когда нет ни одного подтверждения твоей правоте.

Я у него спрашивал. Он усмехается и целует меня в висок. Думаю, он понимает мои вопросы по-своему, но меня интересует нечто большее, чем то, что происходит между нами. Сама жизнь, которую я не могу понять.

Витьку не интересует жизнь. Он её победил. Не размышляя над тактикой и стратегией. Взял нахрапом и этим своим адским упрямством. Но за это, наверное, я и любил его всегда.

У него всегда есть ответ, даже если ответ - это просто поцелуй. Этот ответ всегда прост и ясен, и он будет повторять его до тех пор, пока не поверит в него сам. Вот только даже он не сможет сказать мне, почему мои фьорды остаются ненастоящими, и что мне делать, если я не знаю в жизни ничего, кроме них.

Рисунок не удавался, и я уже готовился скомкать его и выбросить, когда раздался предупреждающий звонок в дверь – Витька никогда не открывает своими ключами, и я не знаю точно, почему – то ли не хочет пугать меня, то ли, наоборот, хочет, чтобы я выходил его встречать.

У него в последнее время вообще какое-то странно-трогательное отношение ко мне. Будто к воздушному шарику, который можно проколоть, едва коснувшись иголкой. Я не спорю. Пусть думает, что может проколоть.

Последний раз окинув рисунок взглядом, всё-таки комкаю его и метко запускаю в мусорное ведро. А затем встаю и иду к двери.

- Дождь на улице?

Витька мокрый, как бездомный кот. Руки сами тянутся к двери в ванную, будто пытаясь дотянуться до полотенец. Я уже собираюсь идти за этим самым полотенцем, но не успеваю, потому что Вик стискивает меня и прижимает к своей мокрой футболке.

- Уйди, - усмехаюсь ему в плечо, но вместо того, чтобы отстраниться, прижимаюсь ещё крепче, и так мы стоим какое-то время – теперь уже промокаю и я.

- Я соскучился, - сообщает Витька, сжимая меня ещё сильнее.

- Я тоже.

Всё-таки отстраняюсь, чтобы поцеловать его, и тяну в ванную. Освобождаю по дороге от футболки – Витя явно видит в моих действиях что-то своё, потому что пытается снять и мою, ещё не успевшую полностью промокнуть.

- Витька, уймись, - я ещё тянусь за полотенцем, но когда он прикусывает кожу зубами у меня на шее и потирается пахом о мой пах, плюю на эту безнадёжную идею. Толкаю его к стене и тоже начинаю целовать всё подряд – плечи, шею, холодную и мокрую мочку уха. Шарю руками по его спине и, не переставая, трусь о него, пока не вырываю стон.

Витька тянется к моим джинсам, я к его, и мы, едва успев освободиться от них, снова прижимаемся друг к другу. Продолжаем эти безумные объятия и резко расцепляемся, когда из комнаты раздаётся слегка испорченная треском старого телефона мелодия Штрауса.

Витька морщится. Смотрит на меня обиженно, будто это я позвонил, но возобновить начатое не пытается. Молча выходит в комнату и идёт к телефону.

Я, глубоко вдохнув, привожу вещи в порядок, беру в руки полотенце и иду к нему.

Разговор уже заканчивается. Вик только хмуро поддакивает кому-то, и я понимаю, что это снова Кристиан – за последние три недели он проел нам обоим мозг насквозь, и его трудно не понять. Витькин клин не идёт на пользу ни команде, ни ему самому.

Не дожидаясь, пока он начнёт рассказывать то, что мне, в общем-то, ясно и так, накрываю его голову полотенцем и начинаю вытирать мокрые волосы, тщательно массируя пальцами кожу головы. У Витьки чувствительный затылок – это такая смешная деталька, которую я понял еще в школе, и которую, мне кажется, не успел узнать никто другой из его любовников, потому что, чтобы выяснить это, надо не просто трахаться – надо всё время быть с ним.

- Ну, - сажусь на подлокотник дивана у него за спиной и, отложив полотенце, обнимаю за плечи.

Вик шевелит плечами, явно пытаясь заменить этим жестом полноценный рассказ.

Он вообще не любит говорить о своих сеансах с психологом. И хотя я сам уговаривал его пойти на терапию, теперь это немного обидно. Судя по Витиным обмолвкам о том, чем они там занимаются, он вполне мог бы всё это рассказать и мне.

- Кристиан просит приехать завтра на трек… Посмотреть нового гонщика.

Я могу только присвистнуть.

- Ага, - Витька откидывается мне на грудь, - но это не обязательно замена. То есть, замена, конечно, но ведь если я перейду в европейский состав, им всё-равно нужен кто-то третий для внутренних гонок.

- Поедешь? – спрашиваю я.

- А ты поедешь со мной?

Я киваю, хотя в этом, как обычно, нет никакого смысла – пока он наворачивает круги, я просто стою и смотрю.

- Я люблю тебя, - говорю и целую его в мокрую макушку. Говорю просто потому, что безумно хочется это ему сказать.

Витька чуть оборачивается. Усмехается. Запрокидывает голову и осторожно целует.

- Я тоже тебя люблю.

Замолкаем. После последней победы Витька стал дёрганным. Почему, я понял сразу наутро – ежедневные десять кругов, за которыми я наблюдал уже несколько месяцев, вдруг отменились из-за мокрого асфальта – при том, что он гонял даже в снег.

В первый день это выглядело странным, но когда повторилось на второй, я удивился всерьёз. А к концу недели стало ясно, что у Вити в голове что-то щёлкнуло – что, я понять не мог, потому что он вообще не тот человек, чтобы менять что-то вот так вдруг. У него любое решение вызревает неделями и месяцами, и уж точно он не стал бы менять привычки перед финалом.

Я пытался говорить с ним, но без толку – а спустя две недели после победы Кристиан предложил – вернее потребовал – посетить психолога. К Яну Вик идти отказался, продолжая удивлять нас не столько упрямством, к которому мы в принципе уже привыкли, сколько неожиданными капризами, которые ему не были свойственны вообще никогда. И, в конце концов, ему нашли психолога на стороне.

После первых сеансов у меня абсолютно не было ощущения, что ему стало лучше – напротив, он начал курить и за месяц начинал и бросал четыре раза. Стал плохо спать и, вместо своих обычных походов на трек, стал часами бродить по городу. Сначала гулял один, потом стал брать с собой меня. Гуляли в основном по тем местам, где мы уже бывали когда-то. Он то и дело останавливался, поворачивался ко мне и либо просто обнимал, либо долго вглядывался в глаза, а иногда спрашивал:

- Макс, ты не уйдёшь?

- С чего бы мне уходить? – отшучивался я сначала. – Ты же мне машину ещё не доделал.

Но чем чаще повторялись вопросы, тем страшнее мне становилось за него. Он уходил всё глубже в какой-то полный раздрай, причём не объяснял толком, что именно с ним происходит. Я пытался спрашивать о психологе, но говорил он урывками и от этих расспросов нервничал всё сильнее, так что через какое-то время я просто закупил чаю с ромашкой и мелиссой и отпаивал его этими травками каждый вечер.

После чая Витька становится немного спокойнее, и остаток вечера проходит тихо.

- Я закончил, - сказал он вдруг в тот раз, когда пришёл домой после дождя, и я заглянул ему через плечо, вглядываясь в глаза.

- Всё? Больше не пойдёшь?

- Не знаю. Пойду, наверное. Я закончил рассказывать ему о нас с тобой.

Я вздрогнул и невольно крепче стиснул пальцы у Вика на предплечье, так что он повернулся, пытаясь понять смысл этой реакции. А что тут, собственно, понимать?

- О нас с тобой? – уточнил я, как будто что-то ещё в этих словах было непонятно. – И что ты рассказал ему… о нас с тобой?

- Макс!

Я сжал зубы и глубоко вдохнул.

- Я не буду пересказывать, Макс. Но почти всё.

Я вдохнул ещё раз.

- Хорошо, - сказал я уже почти спокойно. – Что дальше?

- Дальше… Он хочет поговорить с тобой.

- Поговорить со мной?

- Да.

- А мне-то на кой чёрт с ним говорить? У меня всё хорошо.

- Бля, Макс, у тебя сейчас на лице прям так всё хорошо, что хоть скорую вызывай.

Меня его слова ничуть не убедили, и Витька, видимо, тут же это понял.

- Мне нужно, чтобы ты с ним поговорил. Пожалуйста.

- Витя, - сказал я тихо, стараясь держать себя в руках, - у него может быть куча вопросов, на которые я вовсе не собираюсь отвечать. Если тебе вдруг интересно, то и то, что ты сам ответил на половину из них, меня не очень-то радует. Интересно, с какого места начался твой рассказ?

- Со школы.

Тишина. Не удержавшись, вскакиваю и тут же понимаю, что бежать, в общем-то, некуда.

- Макс, уймись! – Витькины руки тут же оказываются у меня на плечах. – Он ни к чему не принуждает. Да и тебе самому разве не хочется… Всё-таки… кому-то рассказать всё?

- Я тебе всё рассказал, что хотел.

Витька вздыхает. Не могу, когда он так вздыхает. Особенно мне в шею. Успокаиваюсь так же быстро, как и взрываюсь.

- Это нечестно, - говорю я тихо.

- Макс, пожалуйста.

Не выдерживаю. Оборачиваюсь и целую его – долго, нежно и сладко. Пробую на вкус каждый уголочек его рта, всё, что знаю и так. Это успокаивает, и какое-то время мы продолжаем целоваться, не пытаясь ничего обсуждать. Хочется верить, что это успокаивает и его – но боюсь, что это не так. У него любая злость вырастает медленнее, но прорастает глубже, и избавиться от неё потом очень нелегко. Это я успел испытать на себе.

- Витюш, я пойду. Но мы будем говорить только о том, что касается тебя.

- Как скажешь. Я люблю тебя.

- Я тоже тебя люблю.

========== Глава 62 ==========

Девять утра. В окошко слабо заглядывает солнце – желтоватое и холодное, первое сентябрьское солнце.

Месяц назад Витьки бы уже не было. Он всегда как бешеный соблюдал режим, даже если приходил после полуночи. Дома он почти не бывал. Уже через месяц в этой квартире я понял, что единственный способ встретиться с ним – приехать на трек. А у меня к этому месту странное отношение. Меня там берёт… Тоска.

Но теперь трека нет, и тоска преследует меня уже дома – потому что даже когда Вик здесь, его вроде как нет. Он где-то глубоко в себе и наедине с собой, а когда пытается заговорить со мной, у меня такое чувство, что говорит он с кем-то другим. Продолжает какой-то неоконченный разговор, если и знакомый мне, то давно забытый.

Например, может спросить:

- Когда ты успел выучить итальянский?

Как будто только что выяснил, что я говорю на этом языке. И мне приходится рассказывать, как я в первый раз поехал в Италию, ещё с Русланом, как влюбился в этот язык и как потом менял в институте курс по выбору – с английского, который я и так знал и надеялся сдать на халяву, на итальянский, которым приходилось заниматься с нуля.

Иногда его вопросы заводят совсем не туда, куда я хотел бы зайти. Он спрашивает о прошлом, и как правило о том, которое я не хочу обсуждать. Его любимые темы – Руслан, «Бриллиант вкуса», реже – Артём. Об Артёме он говорил в основном в первые дни, как будто то, что было тогда может что-то изменить.

Вообще-то, может, если подумать. Не пожизненно же сидит эта шпана. Но всё это настолько далеко от того, где мы сегодня, что мне не хочется отвечать.

А Вик будто поставил задачу замучить до смерти и себя, и меня. Заставляет меня извлекать на поверхность самые болезненные моменты, и не всегда на его вопросы есть ответ.

Он спрашивает, любил ли я Руслана, а разве можно вот так с уверенностью сказать о любви: была она или нет? Я пытаюсь объяснить, что Руслан много сделал для меня, и Витя начинает беситься. Я вижу это, хотя он молчит.

У меня такое чувство, что внутри у него бурлит отравленный вулкан, и на поверхность вырывается лишь десятая часть того, что обжигает его самого. Он с потрясающим упорством превращает в ад наше сосуществование, хотя, казалось бы, совсем недавно всё было хорошо.

Этим утром он дома, как и во все последние дни и, вопреки обыкновению, всё ещё спит. Честно говоря, это меня радует. Не исключаю, что ему просто нужен отдых.

Я лежу опершись на локоть и рассматриваю его, медленно поглаживая грудь и изучая её рельеф. Витька сто лет не занимается никаким спортом, – гонки не в счёт – а выглядит всё так же, как и в шестнадцать. Разве что крепче стал и чуть шире в плечах.

Задумавшись, начинаю медленно покрывать поцелуями его плечо. Скольжу губами к шее и ловлю мочку уха. Посасываю, пока не обнаруживаю, что горячая рука сжимает мою поясницу, и Витя притягивает меня ближе, заставляет распластаться по его телу.

Он издает неразборчивый стон и спрашивает:

- Что ты делаешь?

- Вообще-то, ничего.

Усмехаюсь.

«Ничего» его явно не устраивает, и он перетаскивает меня себе на грудь. Теперь уже я упираюсь локтями по обе стороны от его головы. Его закрытые глаза оказываются прямо напротив моих, и я начинаю целовать веки, ожидая, пока они приподнимутся, – но Вик обманывает мои ожидания. Веки остаются опущены, зато руки скользят ниже и стискивают мою задницу.

Я отвечаю лёгким движением бёдер и потираюсь о его пах своим.

- Продолжим с того места, на котором остановились?

Снова наклоняюсь и прикусываю его ухо. Витька стонет. Убирает руку, а через секунду прохладные скользкие пальцы входят в меня сзади.

Я продолжаю целовать его, не давая сосредоточиться, – это всегда так забавно, когда он теряет контроль.

Пальцы сменяются чем-то большим, и теперь стону уже я, а затем начинаю двигаться, на ходу приноравливаясь к нему.

Вик всё-таки открывает глаза, мы смотрим друг на друга. Время сжимается и взрывается внутри меня, – а затем и внутри него.

Я опять опускаюсь на его грудь и устраиваюсь поудобнее. Хочется спать.

Вик молчит и просто гладит меня по волосам какое-то время, а затем спрашивает:

- Ты говорил с ним?

- Чёрт.

Сразу понимаю, о ком он. Скатываюсь и укладываюсь на спину, глядя в потолок.

- Ну, говорил.

- И?

И…

***

Я созвонился с этим Андреем тем же вечером, когда Витька поставил меня перед фактом – как говорится: «раньше сядешь, раньше выйдешь».

Очень надеялся увидеть солидного такого врача с седыми висками и богатым опытом – не тут-то было. Мужик едва за тридцать, шатен, с мягкими, на мой взгляд, слишком мягкими, чертами лица.

И с первого взгляда я понял – наш. В смысле, по мужикам. Хотя мне кажется, что не в Витином вкусе. Вик у нас гурман.

Андрей протянул мне руку, которую я тут же пожал, и мы сели каждый в своё кресло.

- Андрей.

- Максим. Я так понимаю вы обо мне… слышали.

- Это моя работа.

- Отмазка на все случаи жизни.

Я внимательно рассматривал его, пытаясь разобраться, чего следует ждать. Он, судя по всему, точно так же рассматривал меня.

- У меня такое ощущение, - сказал он вдруг, - что вы не одобряете мои сеансы с Виктором.

Прямо в точку.

- Вы знаете, я не одобряю то, каким он после них приходит домой.

Андрей вздохнул и повертел в руках карандаш.

- Но вы согласны, что у него проблемы?

- Абсолютно. Но за то время, что он пробыл у вас, их стало только больше.

Андрей посмотрел на меня как-то иначе, серьёзнее и задумчивее.

- В чём это выражается?

И я стал рассказывать. Про Витины прогулки. Про сигареты. Про странные вопросы и про всё остальное. Я рассказывал и внимательно смотрел на него, давая понять, что если бы не он, – ничего этого не было бы. А Андрей молча смотрел на меня и кивал.

- Я вам не нравлюсь? – спросил он вдруг, когда я уже закончил свой рассказ.

Я моргнул от неожиданности и ответил:

- Я вам не верю.

- А кому вы верите?

- Себе.

- А Вите?

Я подавился ответом.

- Мне не обязательно ему верить, чтобы любить его.

- Это значит: «Нет».

- Не думаю, что из-за этого «нет» он не может сесть за руль.

- А о том, что из-за этого «нет» он уходит всё глубже в себя, вы не думаете?

Я не ответил. По крайней мере сразу.

- Вы недооцениваете то, насколько сильно вы на него влияете, - продолжил Андрей, пользуясь паузой.

- Послушайте… По-моему вы выворачиваете всё наизнанку.

- Что вы имеете в виду?

- Он не говорит со мной. Ему проще пойти и рассказать всё кому-то, кто вообще ничего не знает о нём, чем мне. И если это признак моего недоверия – то солнце квадратное, а на улице весна.

- Вы задаёте тон. Вы сами никогда не говорили ему о своих проблемах.

Я только фыркнул.

- Так и знал, что разговор уйдёт не в то русло. У меня проблем нет, потому я о них и не говорю.

- Но вы согласны, что у Виктора они есть?

Пришлось сказать: «Да».

- И вы хотите ему помочь?

- Естественно. Иначе я бы сюда не пришёл.

- Тогда, может, попробуем сделать это вместе? Хотя бы потому, что мне он уже рассказал больше, чем вам.

Я вдохнул.

- Послушайте, я сам хотел, чтобы он пошёл на терапию. Но мне не нравится, что ему становится хуже.

- Виктору не хуже. Ему нужно разобраться в прошлом.

- Зачем?! В прошлом можно копаться годами и ничего не найти.

- Потому что его проблема прорастает из прошлого. Он боится. И боится, прежде всего, вас.

- Что?!

- Боится, что вы снова уйдёте. Без причин и объяснений.

Я не нашёл, что ответить. Андрей спрашивал меня ещё о каких-то малозначимых вещах – как мы встретились с Витей, и что я чувствовал к нему, какими стали наши отношения теперь и ещё что-то… Но настоящий вопрос пульсировал у меня в голове, и я знал, что Андрей подбирается к нему так же, как без конца пытался и боялся подобраться к нему Вик. Так же, как и сам я хотел и боялся задать его себе каждый раз.

- Почему вы ушли от него?

Я моргнул, чувствуя, что выпал на какое-то время из реальности. Посмотрел на часы.

- Уже шесть. Вас ждут другие пациенты.

- Они подождут две минуты, если вы ответите.

- Это не тот ответ, который можно дать за две минуты.

- Максим, на самом деле на любой вопрос можно ответить за две минуты. Если знать ответ.

Я встал и вышел не прощаясь. В полной уверенности, что больше к нему не приду.

***

- Да, я у него был.

Я поднёс руки к лицу и помассировал виски.

Спросил, всё так же глядя в потолок:

- Вить, зачем нам психолог? Почему мы не можем решить это между собой?

Витя не ответил. Он молчал так долго, что я заподозрил – на сей раз у него тоже нет ответа. Повернулся к нему и встретился с ним взглядом.

- Я бы хотел, - сказал он тихо, - я ничего так не хочу, как разобраться в том, что между нами. Было и есть.

- Разобраться… - я повернулся на бок и снова подложил локоть под голову. – А можно вообще в чём-то разобраться, а, Вить?

- Я думаю, да.

- Тогда начнём с тебя, ок?

Вик кивнул.

- Чего ты боишься? Ведь не машины.

- Нет, не машины.

Наступила тишина. Повисла в воздухе тяжёлой каплей, готовой сорваться с крана.

- Я боюсь, что ты уйдёшь.

- Я не уйду.

Вик усмехнулся – с лёгкими нотками истерики.

- Я правда не уйду, Вить.

- А что изменилось?

- Вить, если я и захочу уйти, то это не будет связано с гонкой.

- Почему нет? – Вик насмешливо посмотрел на меня. – Если я выиграю, это будет одно из самых важных событий в моей жизни. Как наш выпускной. Как тот день, когда ты сказал мне, что уйдёшь от Руслана. А если я проиграю… Что будет тогда?

Я пододвинулся к нему и обнял поперёк груди, продолжая смотреть в глаза.

- Тогда всё будет так же, как было. Но ты не проиграешь.

Вик отвернулся.

- Вить, перестань.

- Ты хочешь вытолкнуть меня на трассу также, как Кристиан.

- Что?

- Тебе не нужен проигравший.

- Витька, тебе анашу в сигареты подсыпали?

- И ты не признаешься в этом. Никогда.

Вик посмотрел-таки на меня.

- Ты ненавидишь поражения – свои, чужие… всё равно. Вот поэтому я не могу говорить с тобой, Макс. Тебе не надо знать, что я могу и проиграть.

Витька выкрутился из моих рук, встал с постели и пошёл на кухню.

А я лежал какое-то время ошалевший, пытаясь осознать то, что услышал только что.

========== Глава 63 ==========

- Что вы с ним сделали?

- У вас есть запись?… – Андрей опустил взгляд на часы и мотнул головой, - впрочем, не важно. Присаживайтесь.

Сидеть я не хотел. Просто прошёл по кабинету из конца в конец, изучая это место, где Вик проводил ежедневно по два часа. Какие-то дурацкие статуэтки на полках, книги и стопки бумаг на столе. Ничего необычного.

- Знаете, Андрей, - я резко повернулся к нему, - у меня такое ощущение, что вы настраиваете Виктора против меня.

Андрей откинулся на спинку кресла.

- А вы не думаете, что сами настраиваете его против себя? С учётом всей вашей… истории.

- Нет, - я присел на подлокотник, теперь уже внимательно разглядывая его, - не знаю, что он вам рассказал. Наши отношения никогда не складывались просто. Они устаканились сравнительно недавно, и хватит лёгкого прикосновения, чтобы раскачать чашу весов. Одной крупинки зерна. И я не хочу, чтобы вы стали этой крупинкой.

- В самом деле? Вы хотите жить в этом шатком равновесии, не зная, не покачнутся ли уже завтра… как вы выразились… чаши весов?

- Иначе не бывает.

- А вы уверены, что это устроит и Виктора?

Чёрт, он меня сделал. Но Андрей почему-то не добивал. Молча смотрел на меня, дожидаясь ответа.

Я вздохнул.

- Больше мне предложить нечего.

- Почему? Что вас связывает теперь? На что теперь вы сошлётесь - на постоянного спутника, который вам безразличен, или на работу, которую ненавидите?

- Эти вопросы мне вправе задавать только Виктор, - прошипел я.

- А что ему вы ответите?

Я проглотил воздух и закрыл рот.

- Не все могут жить без ответов, как вы, Максим.

- Иногда ответов лучше не знать.

- В самом деле? Поэтому вы здесь? Потому что не хотите знать ответов?

- Я не хочу, чтобы Виктор меня бросил!

Тишина. Медленно вслушиваюсь в эхо собственных слов.

Сам не замечаю, как встаю и начинаю двигаться к выходу, и только у самой двери слышу голос из-за спины:

- Снова решили сбежать? Ненадолго же вас хватило.

Я резко хлопаю уже открытой дверью и возвращаюсь на своё место на подлокотнике.

- Отлично, - говорю я тихо, - полагаю, у вас уже есть собственная версия ответа, не так ли?

- Неважно, какая версия у меня.

- А по-моему важно как раз это.

- Почему?

- Да потому что никто не задаёт вопроса, не зная, какой ответ хочет получить. Давайте сэкономим время, и вы назовёте свой.

Андрей молча смотрит на меня.

- Что ж, хорошо. Вот вам мой ответ. Вы боитесь поражения. Вы бежите, как только видите, что готовы проиграть.

Фыркаю.

- Было бы смешно, если бы я бежал, почуяв победу?

- И это бывает. Как видите.

- Как вижу?

- Вы загоняете Виктора в ловушку. Вы показываете ему, как вам важно, побеждает человек или проигрывает. Вы не хотите, чтобы кто-то знал, что вы проигрывали. Даже сейчас вы беситесь от того, что он рассказал о ваших поражениях. А он видит это. Видит планку, которую вы ставите, и боится не соответствовать ей. Но это полбеды. В отличии от вас у него нет выхода. Он не может сбежать, потому что единственное, что волнует его по-настоящему - это вы. Он бы пожертвовал ради вас даже той жаждой победы, которая ведёт его вперёд. Но именно этого он сделать не может. Он не может ни победить, ни проиграть, потому что и то, и другое для него означает потерю самого главного. И простейший выход для него – не участвовать в гонке вообще.

Смотрю на него долго, а потом меня разбирает смех.

- На что только не способны люди ради денег, а, доктор? Это вам надо, чтобы он вышел на гонку, а не мне. Вам платят за это, и Виктор это чувствует. А свои сомнения переносит на меня. Знаете что, я торговал телом, но вы торгуете душой. По-моему, это куда подлее.

Губы Андрея дергаются, и я удовлетворенно откидываюсь назад.

- Если и так, - говорит он тихо, - разве вы не хотите, чтобы Виктор вышел на эту гонку для себя самого?

- Хочу. Но я не буду убеждать его. Пусть решит сам.

- Отличный подход, - Андрей снова откидывается назад, и я чувствую, что где-то промахнулся, но не могу понять где. – Пусть всё идёт своим чередом, так? Нет, Максим, я не верю, что вам плевать. Иначе он бы не тянулся к вам так долго… И так сильно. Вы правы, ответы вы должны давать не мне. Ответы вы должны дать ему. Моё дело - просто выудить их оттуда, где вы их закопали.

- Я уже отвечал ему.

- Один раз, семь лет назад - и так и не объяснив ничего.

- Я не могу объяснить!

- Можете. Если кто-то и может, то только вы.

- Боже, как я… Нет, зачем ему весь этот страх?! – замолкаю, не в силах подобрать слова. – Зачем мне откапывать его и выливать на единственного человека, который мне дорог? Кому станет от этого легче?

- Вам обоим.

***

Молчим. Витя ковыряет вилкой яичницу, а я смотрю на него и пытаюсь понять, зачем столько усилий тратить на то, чтобы отделить желток от белка.

- Витя, мне всё равно.

Вик поднимает глаза от тарелки и смотрит на меня – устало.

Встаю, обхожу стол и, присев на подоконник рядом с его стулом, притягиваю его к себе.

- Витюш, мне не нужна победа. Мне нужен ты.

- Врёшь.

- Не вру, Вить. Подумай сам… Разве у нас всё портилось, когда ты проигрывал?

- Да.

Задумываюсь.

- Может быть со стороны кажется и так, но дело не в этом. Витюш…

Вздыхаю.

- Вить, я не думаю, что тебе всё ещё интересно то, что произошло двенадцать лет назад.

Вик встаёт резко и разворачивается ко мне, так что я даже пугаюсь немного его резкого движения.

- Мне интересно, Макс, - говорит голосом, не похожим на его собственный. Жёстко и зло. А затем тут же обнимает, будто пытаясь смягчить сказанное. – Как я устал тебе объяснять…

- Витюш… - кладу руки ему на плечи, но в глаза не смотрю, отворачиваюсь к окну. За окном дождь – серые капли на сером асфальте и грязно-белых стенах домов, - Витюш, я… - понимаю, что мысли сами сворачивают в сторону, и я снова ищу слова, которые заставят меня не говорить о самом важном для нас обоих. – Вить, ты знаешь… Ты очень сильно отличался от мира, в котором я жил. Всегда. С самого начала. Тогда, в школе… Меня никто не любил. Я не знаю, почему… просто так вышло. Ты оказался единственным, кого я интересовал. Я видел твою любовь. Я купался в ней. Я был счастлив и иногда даже путал её со своей собственной… И я боялся тебя потерять. До безумия боялся. Ты ведь думал, что я такой чистенький аккуратный мальчик, мягкий и добрый, что меня нужно защищать… А я не такой и никогда, наверное, не был таким. И Артём, наверное, не зря сделал из меня посмешище. Я напросился сам. Но ты… ты сделал всё, как я хотел. Ты даже простил мне то, что был не первым. Ты потерял из-за меня всех друзей… И я не знаю, любил ли я, но я безумно боялся, что перестану быть для тебя тем мальчиком, которого ты хочешь защищать. И в ту ночь… когда всё, что у нас было, превратилось в ад, я просто не мог посмотреть тебе в глаза. Я сам, понимаешь, сам отдался им. Я стал шлюхой. Так как я мог после этого…. смотреть тебе в глаза?

- Я знаю, Макс. Знаю. Об этом я и говорю – тебе нужна победа. Ты боишься, что кто-то узнает, что и ты можешь проиграть.

- Да нет, Витя, нет! Ну… признать поражение… Наверное, ты прав. Но кто захочет, чтобы о нём знали такое? Но это только моё поражение, понимаешь? Тебе не надо было знать, что я чувствовал… Не надо было знать, зачем я…

- Ты сделал это ради меня!

Я выдохнул и уронил лоб ему на плечо.

- Ты не такой уж плохой, а, Макс? Ты меня защитил. А вот я тебя не смог.

- Ты не должен был… я тебя не просил. И никогда не винил. Только себя. Свою глупость и своё желание показать всем, кто мы есть. Но… как бы я не винил, желание никуда не делось. Может, я и шлюха, но я не люблю врать. И никогда не врал – ни тебе, ни Руслану. И… Ты всё время спрашиваешь, что было между нами… Но я не знаю. Я не знаю, что такое любовь. Я знал тогда, что у меня есть хороший способ расплатиться за всё, что я хочу получить – так же, как я расплатился с теми уродами. И ведь не они меня поимели, а, Вить? Я поимел их, потому что они оказались в колонии. И они там, уверен, подставляли зад ничуть не меньше. А что потерял я? Пару часов и личное пространство. Я думал об этом, когда принимал решение. Когда давал Руслану ответ – буду я с ним или нет. Но то, что я платил ему – ну, или он платил мне – ничего не значит. Это только десятая часть того, что было между нами. И не тебе меня судить – ведь ты точно так же пригрел Яна и содержал его, но мы ведь не говорим, что ты покупал или продавал, так?

- Так, - Витя погладил меня по плечу, и я удивился тому, что в его движениях не было злости, только желание успокоить, - Ян мой друг. Всегда был им. Независимо от того, спали мы с ним или нет.

- Руслан… Наверное, тоже был моим другом. Я никогда не стремился к нему в постель. Но я дорожил им. И я скучаю по нему. Не знаю, сможешь ли ты это понять.

Я поднял голову, пытаясь заглянуть Вите в глаза, но он отвернулся.

- Если бы пришлось выбирать? – спросил он мрачно.

- Я же выбрал. И я бы не ушёл от тебя. Не потому, что ты любил меня… Он тоже меня любил…. – я замешкался, подбирая слова, - потому что ты принял меня. Вот так. Потому что ты знал обо мне всё, а он – только то, что я хотел показать.

- Но тогда какого чёрта ты по-прежнему не верил мне… и не веришь? Потому что я не нашёл тебя?

- Нет!

Я снова замолчал, собираясь с мыслями.

- Вить, я вообще не сказал бы, что я тебе не верю… Я просто имею в виду, что ты можешь подвести. Тут не на что обижаться – ты и сам это понимаешь. Это не значит, что я люблю тебя меньше, просто… Просто есть вещи, которыми я не стану тебя нагружать.

- Например, правда о том, что лежит между нами?

- Я сказал тебе правду. Бля, Вить, я никому и никогда не говорил столько правды, сколько тебе. Дело не в недоверии… мне больно об этом говорить. Пока я молчу, это будто бы и не я, но стоит мне заговорить… я же не могу сказать «одного моего знакомого трахали в парке вчетвером». Мне придётся признать, что это был я и что…. Что я всё-таки проиграл. Что я проиграл не только этим ублюдкам, но и всей жизни, потому что сейчас я по уши в дерьме, и то, что я ушёл от Альберта, не сделало мою жизнь лучше. У меня много чего было, я мог многого добиться… Скажем прямо, возможностей было больше, чем у тебя. Но я не использовал ни одну. И когда я прокручиваю в голове все эти двенадцать лет, пытаясь понять, где ошибся… а я прокручиваю. Просто не могу иначе, когда сижу тут взаперти… Я много всего вспоминаю, но чаще всего ту весну, когда пытался уйти от Руслана. Я чувствую, что мог что-то сделать. Продумать. Что поторопился. Что не уговорил тебя… Я тебя не виню… Хотя нет, Вить, вру. Вот в этом я виню тебя. Потому что я бы никогда не отказался поехать с тобой.

- У тебя нет родных.

- Я понимаю. Но это не меняет моих чувств. Я пытаюсь не думать о том, что мы могли бы быть счастливы в Италии… вместе. Но не выходит.

- Макс, что бы это поменяло?

Я устало смотрю на него.

- Ты был бы моделью до сих пор? Тебе нравилась эта работа?

- Да! Знаешь, да, нравилась… я чувствовал себя важным кому-то.

- Опять. Это для тебя главное?

- Это для меня важно. Думаю, нет смысла это скрывать.

- Ты важен мне. И не только твоё тело, но и то, что у тебя внутри.

- А что у меня внутри, Витя? Что ты там разглядел такое, чего не вижу даже я?

Он почему-то улыбается.

- Многое. Например, твою любовь. Помнишь, как ты сидел со мной в больнице? Как ты гладил мою разбитую голову, так что мне становилось легче.

Смущённо улыбаюсь.

- Сейчас вспомнил, вроде.

- А наш новый год? Как ты ждал меня в дорогущей рубашке, пахнущий своим Кензо. Никто не ждал меня так. Ты думаешь, меня так уж часто любили? Я так уж многим был нужен… по-настоящему? Да всем этим друзьям я стал бесполезен, едва стало ясно, что я больше не «Норрис».

- Это не так.

Витя покачал головой.

- Я знаю, что ты умеешь любить. Даже если сам в это не веришь.

- Тогда что происходит между нами, а, Вить? Мы могли бы быть счастливы. Наконец, после стольких лет…

- Не знаю.

- Я знаю. Ты боишься, что эта победа что-то изменит, но между нами она не изменит ничего. Я тебя правда люблю. Это единственное чувство, в котором я уверен. Может, я любил тебя не всегда. Может, я не всегда знал, кто ты на самом деле. Но сейчас я люблю тебя. Если хочешь бросить гонки – бросай, я не буду требовать от тебя ничего. Но разве тебе самому станет лучше? Разве ты не хочешь этой победы?

- Если она заставит меня рисковать тобой…

- Нет, Витя, нет! Да, ты прав. У нас есть проблемы. Если подумать, мы, наверное, оба боимся поражений. И ты тоже любишь убегать – только бежишь ты по-другому. Ты находишь себе работу, которая позволяет тебе не думать о том, что ты должен делать на самом деле. Загружаешь себя работой так, что на мысли нет ни времени, ни сил. Я тоже не так уж хорош. Я трус. Я уже знаю, чем хочу заниматься, но боюсь, что меня снова не примут. Но сколько бы не было у нас проблем, в одном я уверен – мы должны быть вместе. Я не хочу снова годами ждать встречи. Я не хочу в одиночку искать выход. И я не хочу, чтобы ты был один. Весь последний месяц ты прячешься где-то под панцирем молчания, и я, кажется, начинаю понимать, как это выглядит со стороны. Я не хочу, чтобы ты сидел в этом коконе один. Говори со мной. Я здесь, чтобы помочь.

Я поднял на него глаза и впервые с начала этого разговора встретился с ним взглядом.

- Я люблю тебя, Макс.

Слова, которые я слышал от него уже много раз, звучат как-то иначе. И мне не нужна вторая часть фразы, потому что я вижу её и так:

- Люблю тебя таким, какой ты есть.

- Я тоже, Витюш, - я попытался улыбнуться, - Люблю тебя всего.

========== Глава 64 ==========

Я снова стою на треке – на том самом месте, где всегда ожидал Виктора, пока он наматывал свои обычные десять кругов.

Утром Витька не хотел вставать. Привык к хорошей жизни – две недели спал до одиннадцати. Даже я проснулся раньше, а когда растолкал его, Вик попытался съехать с темы и отвлечь меня сексом.

Я повёлся – но ненадолго. Полежать ему после этой нехитрой тренировки всё равно не дал, и в половине десятого мы всё-таки выехали на трек. Вик, сидевший на пассажирском сидении, ёрзал всю дорогу. Барабанил пальцами по спинке кресла и поглядывал в окно так, будто просчитывал, не стоит ли выпрыгнуть на полном ходу.

- Это реально становится фобией, - сказал я, когда мы стояли на очередном светофоре.

Вик покосился на меня недовольно.

- Я просто не хочу.

- Да, да, давай. Ты же только со своим психологом честен.

Вик заткнулся.

Дальше ехали молча.

Уже поставив машину на сигнализацию, я поймал его за руку и заставил обернуться.

- Вить, скажи, ты смог бы вернуться назад?

- Куда? – Витька посмотрел с недоумением. Уверен, у него сейчас мысли были как обычно о чём-то не о том.

- Смог бы снова работать в автосервисе?

Витька помрачнел, явно обдумывая эту перспективу.

- Не знаю, - сказал он. – Ведь тогда тебя не было бы со мной.

- Я бы был, - я подошёл к нему вплотную. – Представь, что я был бы.

- Не могу. Ты не дал бы мне там работать. Заставил бы поступить в МГИМО или ещё куда-то.

- Блин, Вить, просто представь. Попробуй секунду не думать о нас с тобой. Подумай о себе. Тебе нравилось там работать?

Вик повёл плечами.

- Не знаю. Тогда – да. Потому что там можно было не думать о тебе.

- Вить… - я сам не заметил, как обнял его и несколько раз мягко поцеловал.

- Я не могу не думать о тебе, Макс.

- Я уже с тобой и никуда не денусь. Отвлекись на секунду.

Витька вздохнул.

- Не знаю, - признался он всё-таки. – Мне не хватало спорта.

Он вздохнул ещё раз.

- Я понимаю, к чему ты клонишь. Конечно, я хочу победить. Но если моя победа станет таким же знаком неудачи, как и все те дни, когда мы были полностью счастливы?

- Не будет. Я больше не отпущу тебя. И потом… Пока я не прошу тебя побеждать. Давай ты просто сядешь за руль?

Витька не ответил. Мы прошли на трек, и я занял своё обычное место за стеклом.

Я стоял уже минут десять, наблюдая, как Витька курит около машины, которую вывел на трек механик – уже нарушение ритуала, потому что Вик всегда осматривает и выводит машину сам.

В конце концов, не выдержав, спускаюсь вниз и подхожу к нему.

- Вить, ну?

- Ну! – он отбрасывает сигарету, но в машину так и не влезает.

- Так… А мне дашь прокатиться?

Витька с подозрением смотрит на меня.

- На этот вопрос есть правильный ответ?

- Конечно, нет, - усмехаюсь и подталкиваю его к противоположной дверце, - залезай, будешь штурманом.

Мы забираемся в машину, и я свободно откидываюсь на спинку. Водил эту машину всего раза два. Витька ощутимо нервничает и не зря – это уже не фобия, а вполне обоснованный страх.

Кладу руки на руль и поглаживаю, привыкая. Завожу мотор. Искоса поглядываю на Витьку, который продолжает ёрзать. Мысленно считаю от пяти до одного и резко жму на газ – так что нас обоих вжимает в спинки кресел.

- Бля, Макс!

Кайфую от одного вида его испуганного лица. В голове вовсю звучит Life Ain’t a Game и я даже начинаю тихонько начитывать одними губами: «Take my life, take my mind, Take my heart, take my soul, Take my cash, take it all, But save me I’m throwing my life away».

Сакраментальное «Бля, Макс!» доносится сбоку уже в третий раз, но я делаю вид, что нихрена на слышу за шумом мотора.

Витька не выдерживает на третьем повороте – когда мы на скорости под триста едва не входим в заграждение. Рвёт руль на себя, и я от греха подальше жму на педаль тормоза.

- Что, дорогой? – поворачиваюсь к нему.

- Ты что нахрен творишь?

- Ты же разрешил мне погонять.

- Погонять, бля, а не превратить нас в отбивные!

Пожимаю плечами.

- Хочешь сесть за руль?

Он колеблется всего секунду, а затем хлопает дверью, молниеносно огибает машину и едва не за шиворот вытаскивает меня из водительского кресла.

Я и не пытаюсь сопротивляться. Сажусь на освободившееся место и жду.

Витька всё таки мандражирует пару секунд, прежде чем нажать на газ. И едет поначалу тихо. Он вообще водит спокойно, как-то даже скучно. Никогда резко не сбрасывает скорость и не газует. Зато когда он за рулём, я абсолютно спокоен – понимаю это вдруг и расслабленно откидываюсь назад, наблюдая за дорогой.

Положенные десять кругов мы нарезаем вместе, а когда тренировка заканчивается, я не спешу выходить. Сижу и любуюсь им – благо он тоже никуда не спешит. Мне нравится его профиль. У него не совсем правильный нос – с лёгкой горбинкой и я поначалу даже думал, что он успел где-то его себе сломать. И губы, которые всё время хочется поцеловать – будто смотришь на вишенку и не можешь дождаться, когда же её разрешат съесть.

- Ты псих, - говорит он наконец и поворачивается ко мне.

Усмехаюсь.

- За это ты меня и любишь.

Всё-таки целую его – так как мне и хотелось.

***

До Витькиного финала оставалось чуть больше недели, когда позвонила Иришка. Мы были на треке – только что закончили небольшой совместный заезд, и я ещё даже не успел выйти из машины.

Взял трубку и сказал:

- Да?

- Макс, выручишь?

- М.. Да. А что нужно?

- У нас выставка накрывается.

Рука, державшая телефон, слегка задрожала.

- В смысле?

- Мы на троих собирались снять галерею с двадцатого числа и выставить работы. Тема выставки – «Три облика моря». Договор уже заключён, всё было отлично… и тут Миронов заявил, что выходит из дела.

Я облизнул губы и покосился на Витю.

- Ириш, мне надо спросить. Своих денег у меня сейчас нет.

- Деньги полбеды. Нужно заполнить третью часть, или какие нафиг «Три облика», когда нас-то всего двое? У меня классика, у Смирнова абстракция, надо что-то ещё.

- Ириш… У меня же толком ничего нет.

- Макс, пофиг. Что-то же есть? Разбавим, скажем, фотками. Ну я не знаю… Поможешь?

Я смотрел на Витьку, а сердце гулко стучало, так что я едва слышал свой голос, когда спрашивал:

- Сколько нужно?

- Ну, по долям было по десять штук с каждого, но мы если всё выгребем, до двадцати пяти наберём.

- Ещё пять надо?

Я облизнул губы, пытаясь собраться с мыслями. Что-то было с квартиры. Что-то, но не сказать, чтобы много – ещё бы я не купил эту чёртову машину. Машину, кстати, можно и продать. Если мне это надо. А мне это надо вообще? Я же отлично знаю, что смотреть-то там не на что, рисунки восьмиклассника.

- Что там? – Витька явно начинает нервничать, будто заразился от меня.

- Ириш, пять минут, хорошо? Я перезвоню.

Не дождавшись ответа, жму отбой. Смотрю на Витю, подбирая слова.

- Вить, две тысячи есть?

На лице у Вика недоумение, но он отвечает:

- На мороженое что ли? И почему две, ты там говорил про пять.

- Я три наскребу. Хотя, чёрт, забудь.

- Что забыть, Макс? Мы начнём наконец разговаривать? Или всё бесполезно?

- Не бесись!

Вик обнимает меня и утыкается носом куда-то повыше уха.

- Я не бешусь, Макс. Я люблю тебя. Я дам и две, и пять, и все десять, просто я хочу знать, что происходит с тобой.

Глубоко вдыхаю, собираясь с духом. Ну да, мы же договорились говорить о своих проблемах, и все дела.

- Короче, Вить…

Я на одном дыхании описываю ему ситуацию, и пока он не начал отвечать, добавляю:

- Я не настаиваю. Это вообще, наверное, глупо. И я могу продать машину.

- Уймись, а?

Лёгкий поцелуй.

- Это не глупо. Деньги будут, скажи куда перевести. И я… рад за тебя.

Снова облизываю губы.

- Пока нечему радоваться.

- Ну и пофиг. А я всё равно рад.

***

Готовых работ не хватило. Мы с Иришкой отбирали их вдвоём, и большую часть того, что я бы выкинул, она заставила меня оставить.

- Ещё бы парочку… - протянула она, - ты точно ничего не прячешь?

Я развёл руками.

- Хоть обыщи. Были ещё, но я всё выкинул.

- Вот дурак.

- Это ещё почему?

- Никогда ничего не выкидывай. Иногда покупают что-то вообще старое, что ты и всерьёз-то никогда не принимал. Во… Это что?

Только тут я понял, что Иришка восприняла мои слова всерьёз и принялась рыться в столе.

Я подошёл к ней и, увидев в её руках старую папку с рисунками, которые давно бы надо было выбросить, попытался захлопнуть её – но у Иришки позиция оказалась удобнее.

- Это Витька, - сказал я с неохотой, - это старое, Ир. И очень личное.

- Ну и хорошо. Жаль, перечёркнуто. А целой нет?

Я поколебался.

- Новая есть, - я подошёл к шкафу и, достав рулон ватмана, раскатал.

- Класс, - сообщила Иришка, - беру.

- Что ты берёшь, Ир? Это, во-первых, не продаётся. Во-вторых, никакого отношения не имеет к морю.

- Мне лучше знать! – отрезала она и, отобрав у меня ватман, пошла к выходу. Потом подумала, вернулась и, ловко вынув из папки лист со старым рисунком, спрятала его в сумку.

- Ира!

- Всё, ушла!

***

На выставку мы с Витей так и не пошли – не успели перед отъездом. Он предлагал мне остаться и проследить за организацией, но я отказался – ничего не понимаю в организации и не хочу понимать. Иришка вряд ли сделает что-то против моих интересов, а с учётом, как я вообще попал в эту историю с галереей, даже если бы она повесила мои работы в туалете, была бы в полном праве.

Перед гонкой Витя как обычно пару дней был сам не свой. Гонял как бешеный каждую ночь и забывал про еду. Журналистов в этот раз было ещё больше, и вторым по популярности вопросом после: «Как вы стали гонщиком?» был вопрос, действительно ли мы с ним встречаемся.

В первый раз я немного растерялся. Перевёл Вите. Тот молча притянул меня к себе и поцеловал – под звук бешено защёлкавших фотоаппаратов.

- А ответ? – прошептал я, когда он позволил мне отстраниться.

- Придумай сам что-нибудь.

Я повернулся к репортеру и сообщил: «Наша личная жизнь касается только нас».

Больше мы это представление не повторяли. Я ничего не отрицал, но и не подтверждал, хотя всё было понятно и так.

В день гонки Витька приехал на трек за два часа до начала и прошёл трассу пешком – хотя делал это уже дважды. Я видел, что он нервничает, но ничего не мог сделать – разве что поцеловать его и пообещать, что всё будет хорошо.

Я поцеловал, а вот обещать не стал, потому что не знал толком, что сейчас может стать катализатором его фобии.

Витька отвечал на поцелуй долго, будто не мог напиться, но в конце концов отпустил меня и пошёл к машине. Эти секунды впечатались в мою память, будто выжженное на ней клеймо.

Я видел сквозь стекло, как Вик примеривается к рулю.

Потом пошёл счёт, и машины рванули. С тех пор, как я перестал быть простым зрителем, моё отношения к гонкам изменилось. Если раньше я просто упивался визгом шин и ощущением скорости совсем рядом, то теперь это ощущение потускнело, уступив место другому – я будто бы сливался с одним единственным автомобилем, будто бы был в нём, чувствовал сердцем каждый его поворот.

Витька как всегда шёл вперёд, плавно набирая скорость. Он уже обошёл двоих соперников и уверенно приближался к испанскому гонщику с агрессивной манерой езды. Нужно было обойти его по внутреннему кругу, не сбавляя скорости, но Витька почему-то пошёл на внешний… И вместо того, чтобы уйти в дрифт в последний момент, газанул или попросту не успел убрать ногу с педали газа. Он влетел в заграждение почти что на полной скорости, а я не заметил, как сорвался с трибуны и рванул к нему через две ступеньки. Я ещё был далеко, когда одна из идущих следом машин въехала ему в кузов, и мне показалось, что это меня со всей дури толкнули только что тяжёлым железным телом.

- Витька…

Я не знаю, зачем шептал его имя, пока бежал. Наверное, просто боялся, что мне уже некому будет говорить его вслух.

На трассу меня не пустили. Спасатели уже вытаскивали его из машины и укладывали на носилки, а я только шептал: «Витька, Витька, Витька…» - и не мог оторвать взгляда от машины скорой, увозившей его.

========== Глава 65 ==========

Сутки полного ада.

Сутки я сидел в приёмной чертовой больницы, не зная, чем, собственно, закончится эта поездка.

Сидел и думал.

Сначала я думал о том, что Витька был прав. Не надо было ему ехать. Он сам не верил, что доедет. Сам знал, что этот день ничем хорошим не закончится. Говорят, у того, кто скоро умрёт, перед смертью бывает вот такое странное предчувствие. А я, как дурак, называл это мандражом…

Хотелось бы мне обвинить в случившемся хоть кого-то – механиков, психолога, Кристиана… Но, честно сказать, я прекрасно понимал, что это я уговорил его. Если бы я не усадил его в машину едва ли не силой, он поддался бы своему предчувствию и отказался от участия в гонке.

Если бы… если бы… если бы… Если бы я в самом деле думал о нём, а не о победе? Что, если они оба были правы? Любил бы я Витю, если бы он не был в школе самым сильным из парней? И разве не разочаровывался я в нём, когда оказывалось, что он далеко не такой смелый, каким должен быть настоящий техасский рейнджер?

Я не люблю слабаков. Пожалуй, это бессмысленно отрицать. И я не хочу быть одним из них. Так что, выходит, этот врач прав, и я в самом деле требовал от Вити стать победителем?

Мысли были какие-то несвоевременные. За них меня мучила совесть, потому как думать надо было о Вите, о том, что будет с ним. Но они лезли в голову сами, и я долго не мог дать себе ответ.

Весь первый день и всю первую ночь я думал о том, как так вышло, что Витя вышел на трассу. О том, зачем я уговаривал его, и о том, как могло случиться так, что он въехал в этот чёртов парапет. Он же всегда водил аккуратно. Он мог проиграть на этой аккуратности, но вот въехать в парапет… это было исключено.

И если на все остальные вопросы я ещё мог придумать какой-то ответ, то на том месте, где я пытался представить, как Витька, будто сев в первый раз за руль моего Шевроле, вместо тормоза жмёт газ, мозг будто переклинивало. Начинала болеть голова, и связность мыслей исчезала напрочь.

Я начинал вспоминать Базу, этот чёртов Шевроле – который я, кстати, любил. Потом Витькин Порш, который так и не решился продать за семь лет – ведь его касались Витины руки. И каждый раз заглядывая под капот, я представлял, как Витя копается в его внутренностях. Потому я и попросил его перекроить мой новенький БМВ. Пофиг даже, лучше он стал бы от этого или хуже – просто я всегда знал бы, что кусочек Вити со мной.

Хрень это всё. Как я мог не любить его, если даже в Англии с Русланом, уже понимая, что Витя и не собирается меня искать, всё равно думал о том, что он просто есть где-то там, в далёкой Москве?

Как я мог не любить его, если в тот первые раз, когда мне пришлось вызывать ему скорую, у меня в сердце будто когти впились?

И если бы я не любил его, разве… разве я бы стал шлюхой, чтобы только спасти его?

Часам к четырём утра я вдруг понял, что до того момента, когда увидел на трассе его горящий Ниссан, такой страх я переживал только однажды – в тот момент, когда Артём спросил, как поступали с геями в 11 веке.

Витька не учил историю – сто процентов. А я учил и знал, что геев сжигали, как одержимых. Я видел, что у этих уродов совсем нет крыши – напрочь. Что они способны уже на что угодно со своей мутной бражкой в пластиковой бутылке. Они бы даже, наверное, наутро пожалели о том, что сделали – только кому, нахрен, это было бы важно?

Мне тогда стало так страшно, что в голове билась одна единственная мысль – что угодно. Пусть что угодно, только не это…

Кто же знал, что потом будет так противно. Но если бы я мог сделать это ещё раз… Я бы никуда не делся. Потому что всё равно Витька должен был жить.

Может быть потому, что к утру эти мысли и этот момент полностью заняли мою голову, когда в шесть врач вышел из операционной и сказал, что сделано всё возможное, но нужна ещё операция, и её страховка не покрывает, имя Альберт пронеслось в голове само собой.

- Сколько? – спросил я всё же, прежде чем делать глупости.

Врач пожал руками.

- Это узнаете в регистратуре.

- Она нужна срочно? Чёрт, как вы можете посылать меня в регистратуру, когда он… Он вообще выживет?

- Скорее, да, - врач серьёзно нахмурился и посмотрел на часы, потом на меня, - послушайте, я не волшебник. Я сделал все, что мог в этой ситуации. У него черепно-мозговая травма, и я пока не могу предсказать, в каком состоянии он придёт в себя… Если придёт. Простите, у меня ещё одна операция. И пока мы с вами разговариваем, умирает кто-то ещё.

Я упал в кресло. Взял в руки телефон и пролистал список контактов. Не знаю зачем – ведь я ещё не знал ни цены, ни состояния. Наверное, мне просто нужно было с кем-то поговорить, но единственным человеком в моей небольшой записной книжке, кто стал бы слушать про Витю, был Кристиан – просто потому что ему, как ни кому, Витя нужен был живым.

Я набрал его номер и представился.

- Да… Да, узнал, - сообщил Кристиан рассеянно.

- Извините, что так рано, вы в курсе?

- Да… Да, я в курсе. Примите мои соболезнования.

Меня вдруг накрыла такая злость, что будь он рядом, я бы ему врезал.

- Он ещё жив, - прошипел я.

- Да? Да… правда. Послушайте, Максим. Такое случается. У нас опасный спорт.

Я даже пропустил мимо ушей это самое «у нас» от человека, который вряд ли сам хоть раз выходил на трассу.

- Ему нужна операция, он может рассчитывать на поддержку фирмы?

- М… Максим, простите, не помню отчества… видите ли, Виктор больше не в моём ведении. Если вы рассчитываете получить какие-то страховые выплаты, вам лучше связаться с куратором европейского состава.

Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

- Я тут не знаю никого толком, - сказал я и, подумав, добавил, - и Витя тоже. Мы ведь оба понимаем, что здесь никто не заинтересован в нём. А вы… Вы знаете его семь лет. Простите, мне трудно поверить, что вам абсолютно всё равно.

- Мне не всё равно. Я уже сказал, что очень собо… сочувствую вам. Но я не так богат, чтобы спонсировать лечение всех пострадавших гонщиков из собственного кармана.

- Но вы же организовали психотерапию!

- Собственно, это часть проблемы. В этом сезоне Виктор обошёлся нам весьма недёшево. Мы с самого начала рисковали – ведь никто из нас не знал, выиграет ли он хоть одну гонку на европейском уровне. Боюсь, что теперь стало ясно, что расходы себя не оправдали.

- Расходы, - повторил я, не открывая глаз. И какой смысл говорить человеку, мыслящему категориями расходов и прибыли о том, что человек, которого он знал семь лет, умирает? – Извините за беспокойство, Кристиан.

- Ничего страшного. Я мысленно с вами.

- Само собой.

Я повесил трубку. Вставать не хотелось, но я чувствовал, что если не встану и не спущусь в регистратуру сейчас – утону в накатившей волне безысходности и не встану уже вообще.

Я поднялся и двинулся по коридору. Спустился и долго смотрел, как девушка в белом халате набивает что-то в компьютере, пока она не подняла на меня глаза. За её спиной я уловил в зеркальной дверце шкафа своё отражение – со спутавшимися волосами, кое-как собранными в хвост, и глубокими тенями под глазами. Я походил на мертвеца, и даже странно, что она меня не испугалась. Может, таких тут много в шесть часов утра?

- Я с господином Щевлёвым, - объяснил я, - врач сказал, вы проконсультируете.

- А… да.

На бейджике на правой стороне груди девушки виднелось имя: Ирэн, и я тихонько попробовал его на вкус.

- Ирэн…

- Да… простите, мистер…

- Просто Максим.

- Максим. Тут… довольно сложный случай. Ожоги и ….

- Простите, - я с силой потёр виски, - не надо, не описывайте мне. Просто скажите, сколько будет стоить лечение. Нормальное полноценное лечение. Я всё равно ничего в этом не понимаю. Просто… просто хочу, чтобы он пришёл в себя.

- Простите, - сказала она мягко и коснулась моей руки, - я сейчас… посмотрю.

Она снова уткнулась в монитор.

- Чтобы он пришёл в себя, нужно ещё две операции до конца недели. И, это не моё дело, но, скорее всего, потребуется пластика… Лучше сделать её сразу же.

- Сколько?

- Тридцать… может, сорок тысяч.

- Тридцать тысяч евро?

- Да, где-то так.

- Спасибо, - сказать что-то ещё не было сил. Я отошёл и упал в кресло.

«Тридцать…». Может, квартиру продать? Да только кто её купит до конца недели. Как, впрочем, и машину. У Витьки могут быть деньги… а могут и не быть, он за этот год слил всё, что мог, и не без моего участия… Чёрт.

Телефона его отца у меня не было, и это был последний человек, которому я хотел бы объяснять ситуацию.

Я снова взял в руки телефон и принялся просматривать контакты.

Альберт. Первый по алфавиту и первый, кому имело бы смысл позвонить – что я и сделал.

- Тридцать тысяч евро? Максик, это много. При всём желании, я тебе за неделю столько заказов не наберу. А если и наберу, то к концу недели ты будешь как половая тряпка, нам такие работники не нужны.

- Может, спец-прайс? – предположил я. По спец-прайсу, работая с людьми с «особыми интересами», вполне можно было бы дней за десять набрать нужную сумму. Десять - это много, конечно, но если всё-таки удастся набрать хотя бы две трети, то остальное я найду.

- Максик, ты в своём уме? Неделя по спец-прайсу?

- А если сопровождение? Я в Германии сейчас… Могу прямо тут подхватить, ну, или…

- Нет, Макс, извини. Если что появится, я позвоню, но если тебе нужны деньги – надо было работать весь год, а не вот так.

Я не ответил. Попрощался и повесил трубку.

Двинулся по списку дальше и запнулся на имени Элен. Элен – так называла себя мать с тех пор, как переехала в Париж. Могла бы она мне помочь? Не знаю. Это явно был вариант на крайний случай.

Я пролистал дальше, остановился на строке Руслан и закрыл глаза. Так, не открывая глаз, щёлкнул по его номеру.

Не отвечали так долго, что я плюнул и повесил трубку. Идиотская мысль. При чём тут Руслан? Надо просто найти способ заработать тридцать штук за неделю. И, кстати, - я усмехнулся, - был ведь вариант. Стритрейсинг. Раздобыть бы только тачку…

Додумать я не успел, потому что раздался звонок.

Я пару секунд таращился на высветившееся на экране фото Руслана. Палец сам подполз к иконке отбоя, но в последний момент я всё-таки нажал «Принять вызов» и поднёс телефон к уху.

- Да.

- Максим?

Я облизнул губы.

- Да.

Тишина. Такая долгая, что хочется повесить трубку.

- Ты звонил? – уже мягче. В первый момент он говорил так, будто стоял посреди горящего здания.

И снова тишина. Потому что теперь уже мне нечего сказать.

- Рус…

- Что?

Что? Как у тебя дела? Как погода в Лондоне? Мне понравилась новая коллекция твоей матери? Тут за стеной умирает мой любовник, ты не хочешь помочь? Нет, не отключить капельницу, а…

- Рус, мне деньги нужны. Ты…

Тишина. Чёртова тишина, тяжёлая, как свинец.

- Вот как…

Холодно. Так холодно, будто между нами ледяной вакуум космоса. И он прав, тысячу раз прав – какое право я имею у него просить денег?

- Может быть. А что я за это получу?

- Что? – приходится прокашляться, иначе, чувствую, голос подведёт, - что ты хочешь?

- Ты знаешь, Макс. Я хочу тебя. Целиком.

- Насколько?

В трубке такое ледяное молчание, что даже я начинаю медленно понимать, что только что сморозил. Продаю себя Русу как клиенту. Да я бы сам себе вмазал за такое…

- А сколько нужно денег?

И тут меня несёт…

- Нужно тридцать штук евро. Это примерно сорок штук баксов. Я беру штуку за вечер, так что, думаю, месяц и десять дней было бы в самый раз… Тебе могу сделать скидку и добавить десять дней.

Он меня даже не спрашивает, что за хрень я только что сказал. И не думаю, что догадывается, что я не в первый раз беру за это деньги. А может, как раз догадывается – он же не дурак…

- Макс, я так не буду считать. Я помогу, если ты вернёшься ко мне. Насовсем.

И вот это, пожалуй, то, к чему я не готов.

- Спасибо, что предложил.

- Позвонишь.

Руслан жмёт отбой. Я открываю глаза и тупо смотрю на потолок над головой. Разговор двух сумасшедших… И я понимаю, в чём подвох. Даже не в том, что я не отделаюсь месяцем. Потом будут ещё тачки и ещё деньги, и я, в общем-то, не пожалею, что согласился. Это рай, в каком-то смысле. Это возможность иметь всё, что я захочу – здесь и сейчас. И я буду знать, что Витя где-то там, жив и здоров. И это ли не лучший вариант из тех, что у меня сейчас может быть?

Разум подсказывает, что всё так, но что-то колет в груди и всё равно мне кажется, – что нет.

Я снова беру в руки телефон и досматриваю список до конца. Он очень короткий. Друзей у меня нет. Несколько телефонов модельных агентств, двое постоянных клиентов…

Замечаю, что иду по второму кругу, и останавливаюсь на имени матери. Долго-долго смотрю на него, потому что это может быть спасение. Если только палец, наконец, послушается меня и согласится нажать на экран.

Он скользит вниз, и я снова выбираю номер Руслана.

- Рус… Я тебе сейчас пришлю номер счёта. И… Куда мне прилететь?

Рус молчит так долго, что я начинаю бояться – вдруг он передумал? Как вообще он может брать меня вот так, не глядя, не посмотрев на товар? Прошло семь лет, я мог растолстеть, мог стать наркоманом… что угодно. И на что мне нужны деньги, он тоже так и не спросил.

- Ты можешь прилететь в Лондон? Я встречу тебя в аэропорту.

========== Глава 66 ==========

Я так и не смог повидаться с Витей. Эта мысль билась в голове всё время, пока я ждал отлёта.

Это казалось самым неправильным во всей ситуации, прижавшей меня к стене. Я не смог с ним повидаться, потому что к нему по прежнему не пускали, но оставить тяжело больному записку со словами: «Прости, я решил вернуться к Руслану» казалось совсем диким, и я предпочёл молчать. Пусть думает, что я снова сбежал. Так будет проще нам обоим.

В самолёте мозг не выдержал напряжения прошедших суток и отключился – я уснул.

Мне снился Руслан – его руки на моих плечах. Чувство уверенности, которое он внушал мне раньше, и чего уж скрывать – продолжал внушать. И в то же время – едва уловимое отвращение, страх, который я всегда испытывал, когда он прикасался ко мне.

Рус не был как-то особенно груб, пожалуй, что невнимателен, да и всё. Но дело тут было, как мне кажется, не в пренебрежении. Что-то было в его прикосновениях, от чего хотелось отдёрнуться – я как бы чувствовал, что меня касается совсем чужой человек, тот, кто этого делать не должен. Чувствовал, а головой тут же понимал, что Руслан имеет на это полное право, после всего, что сделал для меня.

Я проснулся, тяжело дыша, когда эти прикосновения стали заходить слишком далеко, и, поняв, где нахожусь, торопливо огляделся – не заметил ли кто. Никто не заметил, и я снова закрыл глаза. Хотелось пить, но стюардессы куда-то пропали, и я решил дотерпеть до аэропорта.

Чувство, что я сую голову в мышеловку, не покидало меня до самого конца полёта. Когда же мы приземлились, первым делом я отправился на поиски автомата с водой, потому как жажда уже становилась невыносимой. И стоя у автомата, немного сбоку от основного пути туристов, потоком валивших на выход, я увидел его.

Рус… Не изменился. Или изменился? Не знаю… повзрослел. Стал ещё увереннее и крепче, хотя губы остались такими же капризными, а во взгляде по-прежнему было что-то от хищника, взявшего добычу в прицел.

Я обхватил себя руками, забыв о бутылке с водой, выпавшей в товароприёмник. Ощущение его пальцев на моих плечах вдруг стало таким отчётливым, как будто он уже стоял здесь, рядом со мной.

«Не могу».

Осознание было таким чётким, что я сам удивился. Я делал это десятки раз. И никогда меня не волновало, что его прикосновения не приносят удовольствия. Чёрт, да меня уже трогало столько рук, что брезговать прикосновениями одного из немногих, кто действительно меня любил, было безумием. Тем более когда Витя лежал в больнице и ждал, что я сделаю что-нибудь. Хоть что-нибудь…

Я вспомнил наконец про бутылку, вынул её из автомата и, дрожащими пальцами открутив крышечку, осушил до середины в два глотка. Убрал в сумку.

Руслан всё ещё стоял, вглядываясь в толпу. Он знал, конечно, каким рейсом я должен прилететь. Поток пассажиров уже иссяк, и в позе его – в лежавших на заграждении руках и опущенных плечах – теперь сквозило разочарование.

Я достал телефон и набрал:

«Прости. Уходи».

Руслан вздрогнул, когда где-то под пиджаком завибрировал телефон. Достал, быстро пощёлкал пальцами, листая меню, и резко поднял голову, быстрым и цепким взглядом охватывая зал. Взгляд его уставился почти в ту точку, где стоял я. Рус прыжком перемахнул через заграждение, не обращая внимания на свист и крики охраны, и рванулся ко мне.

От неожиданности я отступил на два шага назад в тень колонн, разделявших нас, но не шевельнулся, потому что даже оттуда чувствовал его взгляд, приковывавший меня к месту.

Криков стало больше, охрана выкрутила Руслану руки, и во взгляде его промелькнула такая боль, что я не выдержал. Вышел вперёд и, перебивая его собственную ругань, спокойно попросил по-английски:

- Пожалуйста. Дайте нам минуту. Я знаю, что не положено.

Таможенники переглянулись. Один из них пожал плечами, и оба, отпустив Руслана, отошли на пару шагов назад.

Руслан глядел на меня зло. Если бы нас не пасли ребята из охраны, он, наверное, пришпилил бы меня к стене не только взглядом - и был бы абсолютно прав.