Треск и блеск

БРАТ ПОЛОСАТОЙ АКУЛЫ

В город на Днепре летишь на крыльях. На стремительных крыльях «Ракеты», в наш век, прокладывающей путь не только в атмо-, но и в гидросфере. За плотно задраенным стеклом дыбилась и бушевала шестибалльная волна рукотворного моря, мы сидели в мягких креслах, а речная стюардесса стояла у стойки бара и улыбалась нам белозубой улыбкой, удивительно шедшей к ее черному костюму.

— Есть «Жигулевское» пиво! — объявила белозубая девушка.

Среди представителей мужской половины пассажиров прокатился гул оживления, кресла под ними опустели, все двинулись к стойке, и я увидел чудо из чудес, настоящую фантазию: в руках у каждого поклонника пива светились и переливались янтарем тарань, чехонь, чебак и прочие вкусные вещи.

— А где вы взяли? — спросил я, напрасно пытаясь подавить предательские нотки зависти.

Путешественники посмотрели на меня, как на свалившегося с лунной орбиты:

— Как где? На рынке.

«Ракета» подошла к плотине, и пока мы поднимались в шлюзе, согласно закону сообщающихся сосудов, попутчики обогатили меня некоторыми полезными сведениями.

С тех пор как здесь появился целый каскад новых морей, стало лучше: водный простор, белокаменные города, дубравы — кругом такая красотища — глаз не оторвешь! Для рыбки — раздолье: богатый «выпас», слабое течение и тихие омуты, где вопреки пословице нет чертей.

Рыбе неплохо. Ее разводят, культивируют, «сеют», о ней заботятся, как о родной, и было бы вовсе отлично, кабы она это понимала и не искала от добра добра. Но нет, не успокаиваясь на достигнутом, она стремится вперед — миллионы лет выработали у нее атавистический инстинкт, который гонит ее вверх по течению: весной — на нерест, осенью — в глубокие зимовальные ямы.

А посреди Днепра глухая плотина. А сигануть с нижнего бьефа на верхний речная обитательница не может, поскольку эта задача оказалась бы непосильной даже для ее знаменитого летучего родственника из Великого океана.

Рыба ищет где глубже, а человек ищет… Впрочем, и искать-то ее не надо. Она здесь, голубушка, у бетонной стены, — вкусная штука, тарань, в своем, так сказать, изначальном, непрокопченном виде. Кишмя кишит. Зачерпывай ее сачком, как продавец в магазине «Свежая рыба», или, закатав рукав, опусти в воду руку и поймай свое рыбацкое счастье за хвост…

Вот мы и подошли к неиссякаемым истокам рынка вкусной закуски. Чертей у тихого омута действительно нет, но радоваться не приходится потому, что есть браконьеры, и они во сто раз хуже! Они облепили берега, как зеленые мухи, и зачерпывают, и тралят, и глушат, и тянут, делают свое черное дело с бесшабашной прытью. И красотища вокруг сама собой меркнет.

Мама родная, сколько мелких корсаров! И как только не промышляют они у высокоурожайного водоема!

В белокаменном городе, близ нового моря — уютном, чистом и таком прекрасном, что хочется отвлечься строк на сто и сложить поэму, — в этом городе вам покажут целую коллекцию орудий браконьеров. Драк, или, как говорят здесь, «драч», нечто вроде якоря, такой одну рыбину зацепит на радость корсару, а пяти другим — пропорет брюхо просто так, мимоходом.

В новом городе есть и ставшая притчей во языцех Василина. Была когда-то лебедчицей, переквалифицировалась на браконьершу. Выгодно: спрос на тарань не ослабевает. Живет припеваючи. И таких вольнопромышляющих Василин немало.

Борются ли с пиратством на Днепре? Конечно. В домике рыб-инспекции стены увешаны наглядной агитацией густо, как в Третьяковке. На одном плакате мама-рыба, везущая в коляске малышей, взывает: «Пожалейте моих деток!» — а на другом местный поэт-обличитель оставил свой след в литературе посредством еще более эмоционального призыва:

Эй, браконьер! Умерь свои страсти.

«Спутник» и «драк» — запрещенные снасти!

Но браконьер почему-то не хочет пожалеть рыбьих деток и не собирается умерять свои страсти. Воздействие стихотворного шедевра практически равно нулю.

Сотрудники рыбинспекции, обитающие в домике, где экспонируются эмоциональные призывы, возлагают надежды не только на наглядную агитацию. Да будет вам известно, у них есть еще более могучее средство.

— Учтите, — просят они, — за прошедшее полугодие мы еще провели 139 бесед и прочитали 17 лекций!

Но браконьер почему-то, простите, начихал и на душеспасительные беседы. Он уверился, что, несмотря на все уговоры, ему ничто не грозит. Вот он по-прежнему кидает в плотины «драк».

Почему дают в обиду рыбу? Разве некому ее защитить? Мы сели и составили список организаций, объединенных единством цели и полномочий. Получилось:

рыбинспекция, водинспскция, санинспекция, инспекция по охране природы, рыбколхозы, водная милиция, прокуратура, целый ряд обществ и т. д. и т. д.

Нигде, пожалуй, нет такого обилия стерегущих и впередсмотрящих, как на воде. Если собрать всю неисчислимую рать, выйдет, что чуть ли не на каждую рыбу приходится один персональный защитник. И в то же время нигде, пожалуй, нет такой легкой поживы, такого безнаказанного охальства, как на воде!

Один кивает на другого, бросая ком в соседа, пытается обелить себя. В рыбинспекции мне пожаловались на рыбколхозы, отдельные члены которого не столько охраняют, сколько грабят «голубого друга». В рыбколхозе признали, что частично это есть, но пусть рыбипспекция вспомнит: у нее самой рыльце в пушку! Дескать, спросите даже у водной милиции. Водная милиция разъяснила: наше дело — порядок в портах и на пароходах, насчет браконьерства обратитесь в прокуратуру. Прокуратура указала на общество охраны природы. Это общество ткнуло пальцем в общество рыболовов. Общество рыболовов вспомнило о водной дружине.

Двадцать семь нянек, а рыбе-то худо!

И мы с вами тоже хороши. На человека, повадившегося к тихому омуту, смотрим порой снисходительно, как на малолетнего проказника. При одном слове «рыболов» у нас появляется улыбка во все лицо, и мы себе мысленно рисуем портрет блаженного созерцателя, полной грудью вдыхающего на зорьке озон:

— Во-о-от такая рыба!

А этот «блаженный» творит беду. Не созерцатель он, а самый настоящий брат полосатой акулы.

Нет, правда, мы к нему мирволим — в лучшем случае «прорабатываем» на собрании. Но как? Корим за то, что попался, и требуем, чтобы сказал: «Больше не буду». Голос общественности звучит в тональности волшебной флейты.

Вот он и охальничает, и нагло попирает закон, и выходит сухим из воды. Да еще с богатым уловом в обеих руках.