Треск и блеск

АМЕБА В КОЛБЕ

Часы пробили полночь, Вадим Семенович прислушался к зловещему двенадцатому удару и, почувствовав, что повеяло запахом спичек фабрики «Красный Везувий», поднял голову от чертежа. Перед ним стоял смуглый гражданин с узким демоническим обличьем.

— В чем дело? — спросил Вадим Семенович.

— Не волнуйтесь, — сказал ночной посетитель. — Меня зовут Асмодей Вельзевулович. «Са-та-натам правит бал, са-та-натам правит бал!» — пропел он ужасным голосом провинциального баса. — Музыка Гуно… Словом, я Мефистофель.

— Короче, — потребовал Вадим Семенович. — У меня расчет коленчатого вала.

Асмодей Вельзевулович примиренчески кивнул.

— Хорошо, — сказал он, садясь на стул и грациозно закладывая копыто за копыто. — Еще задолго до того, как жалкие эпигоны с западного континента затеяли утечку мозгов, я начинал это дело! Вспомните доктора Фауста. Всю жизнь меня интересовало серое мозговое вещество. Кстати, у вас оно есть… Но, — вдруг застеснявшись, продолжал представитель нечистой силы, — титаны литературы были правы, утверждая, что меня интересует также душа.

С этими словами он классическим движением фокусника одной рукой добыл из-под видавшего виды сюртука большую колбу, а другой прикоснулся к Вадиму Семеновичу. В колбе забился, как гейзер, как нефтяной фонтан, могучий огонь интеллекта.

— Вот видите, с этим у вас тоже неплохо, — отметил Асмодей Вельзевулович. — Двенадцать баллов по шкале Незикииля. Самая высокая концентрация… Слушайте, продайте мне душу!

Вадим Семенович встал и тихо сказал:

— Пошел вон!

Запах изделий фабрики «Красный Везувий» исчез, а вместе с ним улетучился А. В. Мефистофель.

О визите незваного гостя Вадим Семенович, понятно, не сказал никому ни словечка. Только жене, от которой все равно ничего не скроешь, пришлось во всем сознаться. И она одобрила его поступок по существу, хотя нашла, что по форме следовало подобрать более обтекаемые слова, чем «Пошел вон!».

— А вообще ты всегда у меня был идеалист, бессребреник, тюха-матюха. За это я тебя, Вадя, и полюбила…

Поработав еще несколько дней по предельной отметке шкалы Незикииля, Вадим Семенович закончил изобретение, сулившее маленький переворот в металлургической промышленности. Что-то из области прокатки, кажется, сверхминусовые допуски.

Через месяц его вызвали в БРИЗ и начислили 1 267 рублей.

— А нужно ли? — засомневался было идеалист.

— Бери, бери, коли дают. Законный стимул, материальное вознаграждение!

Вадим Семенович и его жена приобрели венгерский гарнитур под цвет «каленый каштан» и убедились, что законный стимул не такая уж плохая вещь.

В тот же день, вернее, в ту же ночь вновь заскочил на минуту Асмодей Вельзевулович.

— Ну как? — спросил он. — Получили 1 267 рублей?

— Получил.

— За такую работу! Эх-ма, серое вещество!.. А я бы дал вам за ничего, за звук пустой — двадцать пять тысяч целковых.

— Пошел вон! — уже менее уверенно сказал Вадим Семенович.

Поборов искус, он засел за новые чертежи, по на изобретение не потянул, а только на ценное рацпредложение. И то не в металлургической, а в кухонной промышленности. Что-то из области поварской оснастки, кажется, монументальный черпак.

На этот раз ему выплатили 365 рублей.

Вадим Семенович почувствовал себя оскорбленным, но виду не подал и, придя домой, стал творить дальше. Он подсказал, чтоб водители самосвалов ехали в объезд не через Каменный Брод на Кайдаки, а через Лобойковку на Каменный Брод, и эта идея потянула всего-навсего — стыдно сказать! — на сорок рублей: «за инициативу»…

Вадим Семенович хотел тут же вернуть этот нищенский гонорар, но машинально засунул его во внутренний карман пиджака.

Он был потрясен. Мысль о материальном вознаграждении, какая присутствует у каждого творческого человека, принимала в его голове нахальные гипертрофические формы и чем дальше, тем большие нравственные муки причиняла ему. Были ли тому причиной коварные штучки Асмодея? Или оказал свое вредное влияние гарнитур? Или, быть может, в глубине могучего интеллекта давно уже зрели плохие бациллы? Не знаю, не знаю…

Во всяком случае, с сорока рублями бывший идеалист мириться не мог и пошел творить еще дальше. Он открыл способ, как делать клей из силикатного кирпича, разработал более экономичный вариант перекрытий, суть которого сводилась к тому, что балка должна быть несколько короче пролета, наконец, предложил, чтоб Волга впадала в Каспийское море.

За последние три работы ему не начислили ни копейки.

— Так тебе и надо, ишаку, — сказала жена, зеркально отражавшая чувства супруга.

К этому времени Вадим Семенович и сам осознал, что стараться для общества — артель напрасный труд, что жить-то надо для себя, и воздвиг светлую мечту — сколотить уже упоминавшуюся сумму — двадцать пять тысяч целковых.

Теперь он был не прочь переговорить со смуглым гражданином, но тот куда-то запропастился — видно, мотался по своим скупочным делам в других частях бела света.

Оставалось положиться на собственные силы — переключить весь умственный потенциал со сферы «артель напрасный труд» на сферу «что я от этого буду иметь».

Вадим Семенович стал искать перспективное предприятие и вскоре обнаружил его возле магазина «1000 мелочей». Здесь, на асфальтовом плацу, шумел-гудел, бурлил толчок — меняли коттеджи, квартиры, гаражи, дачи, третий этаж на большую кухню, большую кухню на отдельный ход, а отдельный ход — на несовмещенный узел.

Через три дня, приспособившись, Вадим Семенович разыграл удивительной красоты обменный этюд на шесть ходов. В результате комбинации, которая все равно останется недоступной нашему пониманию, он обменял кому-то довоенный чулан на особняк в переулке и сверх того высвободил себе для вольной продажи чудную однокомнатную квартирку.

Казалось, вот где залегла золотая жила! Но не прошло и недели, как одного воротилу с обменного толчка пригласили в ОБХСС, и, чтя Уголовный кодекс, Вадим Семенович предусмотрительно покинул доходный плац магазина «1000 мелочей».

«А теперь что?» — трудно мыслил он, возвращаясь домой. Складывалось поганое положение…

На углу Второй Поперечной и улицы Железнодорожников он нагнал худого, дистрофического склада субъекта и радостно воскликнул:

— А, Асмодей Вельзевулович! Наконец-то.

— Что та-акое? — спросил субъект, будто первый раз в жизни видел Вадима Семеновича.

— Я, пожалуй, согласен.

А. В. Мефистофель пожал плечами и, вздохнув, повел собеседника к ближайшей бульварной скамейке. Там он, добыв большую колбу, прикоснулся к Вадиму Семеновичу.

— Глядите!

В колбе было черным-черно. На короткий период, равный периоду распада частицы мью-мезон, вспыхнула какая-то фитюлька, какая-то бледная зеленая амеба махнула хвостиком и погасла.

— Ноль целых, две десятых по шкале Иезикииля, — объявил Асмодей Вельзевулович. — Я покупаю душу. А вы что мне предлагаете?

И, отряхнув заношенный сюртук, он удалился, стуча копытами.