1712, декабрь, 2. Москва
Алексей вылез из саней и замер.
Еще месяца не прошло с того момента, как чуть не умерла его супруга. Он с тех пор капли алкоголя в рот не брал и кофе сильно урезал в своем рационе. А то вышло жутковато…
Вышел он тогда от супруги на крыльцо, а возле дворца толпа людей в одежде начала XXI века митингует с плакатами «Серафима живи!», «ЯМы Серафима!» и так далее. Он в тот момент замер. Ошалел, вытаращившись. Нервно перекрестился, думая, что сошел с ума. И стал глаза протирать.
Но, к счастью, видение исчезло.
Показалось.
Впрочем, напугался он тогда изрядно…
Надежды на излечение родовой горячки особой не было. Инфекционное заражение такого плана в те годы лечилось только посмертно. То есть, никак.
Лаборатория, которая работала над получением пенициллина, была далека от устойчивого, повторяемого результата. Просто перебирала разные близкие виды плесени и проверяла их. Нудно и очень скучно. А получалось на тесте добиться бактерицидного эффекта пробовали на добровольцах из числа обреченных.
Ситуация осложнялась еще и тем, что проверяли работу препарата вводя его перорально. То есть, как микстуру. А он мог вполне себе разлагаться в желудке. Практику же инъекций пока не удалось ввести в обиход в силу ряда серьезных проблем. Например, с теми же шприцами. Точнее с иголками. Их оказалась не так-то и просто делать. Тонкие. Крепкие. Упругие. И достаточно острые, чтобы быть пригодными для множества уколов, то есть, многоразовые. Ибо гнать валом одноразовые вообще было за пределами технических возможностей.
Вот и импровизировали.
Работали методом научного тыка, благо, что добровольцев для испытаний хватало. В силу мрачности общей обстановки в этом плане. Выживешь ты или нет после принятия препарата — не известно. А без него — верная смерть. Например, от того же воспаления легких. И статистика выходила пока удручающей — в основном добровольцы погибали. Изредка кто-то выживал. Но сказать точно — случайность ли это или помог препарат пока было нельзя.
Серафиме повезло.
Вывернуло ее тогда знатно, явно вызвав довольно сильное пищевое отравление. Но уже через несколько часов горячка пошла на спад и к утру ей полегчало. Выкарабкалась она сама или сработал препарат? Бог весть. Однако именно с этим составом, который царевич отлил в пробирку, начались довольно плотные эксперименты. Вдруг это тот самый подходящий вариант?
Повитуху, разумеется, Алексей отпустил.
Как и обещал жене.
Но недалеко.
И уже вечером она во всем призналась. Не ошиблась в этом вопросе паранойя царевича. Эта женщина действительно оказалась завербована радикально настроенными персами. Именно персами. Из западных провинций Ирана. Для которых Серафима выглядела как красная тряпка для быка. И которую они приговорили.
Изначально то женщина действительно служила Серафиме. С самого детства. Поэтому та ей и доверяла. Но там, на родине, остались ее родственники. И ей пообещали прислать их головы в ведерках с солью, если она не найдет способ ликвидации царевны. Повитуха к тому времени уже прекрасно знала о том, что обычное отравление — путь к самоубийству. Алексей и сможет его определить, и выйдет на нее. Поэтому поступила более удобным образом…
Причем, что занятно, не потребовалось к ней даже применять методов «интенсивной терапии».
Призналась.
Во всем.
Покаялась. Все ж таки она царевну любила. Но и своим родственникам не желала смерти. Сначала людям Алексея, потом послу Ирана и, наконец, самой Серафиме.
Сказать, что супруга впала в ярость — ничего не сказать.
Едва успели оттащить.
Иначе бы точно убила. А повитуха была нужна. Очень нужна. Посол Ирана имел множество вопросов к тем, кто ее завербовал. И хотел через нее выйти на этих персон. Не он лично, разумеется. Нет. А там — в Иране. Куда женщину он хотел переправить в полной секретности. Дело то государственной важности. И прощать такое было нельзя…
В Москве же дела шли своим чередом.
Суетливо.
Чем дальше, тем больше столица начинала походить на саму себя из далекого будущего. Вон — и фонари поставили по улицам. Вроде керосиновых, только работали они на смеси древесного спирта со скипидаром. Этого добра-то хватало из-за широкой сети небольших предприятий, занимавшихся пиролизом древесины.
Светили они не так уж и ярко. Однако вечером, с наступлением сумерек, их зажигали. Дворники за небольшую доплату. Которых оснастили специальными лесенками и всем необходимым. А утром тушили и заправляли. В результате чего город получался частично освещен. А это, в свою очередь, породило более-менее упорядоченную ночную жизнь. Не все ведь закрывалось с наступлением темноты. Так что Москва 1712 года уже не засыпала полностью. Кроме того, именно ночью проводилась частью уборка улиц, подвоз всякого и так далее.
Суетилась столица.
Шевелилась.
Новости рождались и умирали в ней ежедневно в огромном количестве. Так что слухи о том, что царевна едва не умерла, сгинули также быстро, как и возникли. Тем более, что в этом деле им сильно помогла и полиция, и контрразведка, и вообще… чего тут обсуждать? Для женщин в эти годы роды были весьма рискованным занятием.
Петр же, оказался верен себе и своим недостаткам.
Сначала он начал праздновать рождение внучки. Потом, узнав о родильной горячке, горевать по поводу невестки. Следом пришла новость о ее чудесном спасении. Как это было не отметить?
Вот и увлекся.
Снова.
У всех людей есть свои недостатки. У Петра Алексеевича он был крепко завязан на алкоголь. Как по юности начал вовлекаться в эти гулянки силами Лефорта и прочих деятелей Немецкой слободы, так и не мог никак остановиться.
Пытался.
Бог видит — пытался.
В том числе стараниями сына, прикладывающим к этому массу усилий. Но столько лет «закладывания за воротник» сформировало у него уже физиологическое привыкание. Да и манера опасаться заговоров, появившаяся еще в 1680-е, тоже вынуждала его организовывать пьянки ближних людей. Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Здоровье ему позволяло.
Крепок Петр Алексеевич был без меры.
Столько лет увлекаться «зеленым змием» и сохранять активность — уникально. Любой Борис Николаевич перед ним спасовал бы. Но, увы, без последствий это все не проходило…
Царевич прибыл в кремль.
Вошел во дворец.
И остановился в приемной. Людей человек двадцать. Все утомленные ожиданием и с характерным потерянным видом. И почти сразу невольно выхватил взглядом оружейника Куксона, который постарался прикинуть ветошью. Это слишком было заметно.
— Джон? А ты что тут делаешь? Случилось что?
— Я…
— Что у тебя там? — кивнул Алексей на папку у него на коленях.
— Я… это… — растерялся тот.
— Это он государю проект скорострельного орудия картечного принес. — сказал его сосед.
Судя по всему, от скуки она давно уже все друг с другом обговорили.
— Да, — неохотно кивнул Джон.
Царевич с трудом сдержал раздражение. Он поручил Джону разработку компактного оружия. В первую очередь компактных пистолетов для скрытого ношения — очень нужных и востребованных в разведке и контрразведке. Финансировал. И не понимал, почему там все буксует. А оно вон что получилось…
— Покажи.
Тот, явственно дрожа, протянул папку.
Алексей ее открыл.
Полистал бумаги.
— Образец сделал? — спросил, не отрывая взглядов от материалов в папке.
— Да.
— Испытал?
— Да, но мало. Просто удостоверился, что все работает.
— Сиди тут. Жди.
С этими словами Алексей вернул ему папку и решительно вошел к царю.
Тому было плохо.
— Отец! Беда! — с порога выкрикнул сын.
— Что? — не понял государь. С похмелья он туго соображал. Да и голова изрядно трещала.
— Нужно твое вмешательство. — твердо произнес Алексей.
— Что случилось? — начал хмуриться, собираясь с мыслями Петр.
Ну сын ему и выдал заготовленную историю.
Глупую, но смешную. Из числа обыкновенных курьезов, каковыми высший свет живет постоянно.
Отчего царь невольно зашелся смехом.
Потом еще одну.
И еще. Втягивая в беседу. Так что спустя четверть часа Петр Алексеевич уже воспрянул духом и, хоть и страдал немало после затянувшегося запоя, но был готов к решению хоть каких-то дел.
Не желая оставлять отца во дворце, он предложил тому выехать по делам. В поля. Мотивируя это тем, что война на носу, а его пороги обивает оружейник с неплохим образом вооружения. И без него — без царя, никак.
Главное ведь было что? Правильно. Разорвать порочный круг и вытащить отца на какое-то движение. Отвлечь.
Царевич и раньше бы подключился. Но дела. Слишком много дел. Да и сам хворал, подцепив простуду. К счастью, легкую. Н овсе одно — не решался к родителю ехать. Помнил о том, что алкоголь сильно снижает иммунитет.
Вышли в приемную.
Выхватили Джона Куксона. И поехали к нему в мастерскую. Прямо в открытых санях, чтобы проветриться. Ну и немного проморозить этого мерзавца английского, который его столько месяцев за нос водил. Холода то он совсем не терпел. Вон как бедолага кутался…
Приехали.
Начали осмотр установки.
На лафете 3,5-дюймовой пушки размещался блок из полусотни мушкетных стволов в пять рядов. Самых что ни на есть обычных, семидесятого калибра длинной в пятьдесят дюймов — от тяжелых мушкетов. Откуда только он их добыть сумел. Вон — маркировка Демидовская с серийными номерами. Надо будет Никиту поспрашивать на эту тему. А то все эти игры за спиной царевичу совсем не нравились.
Сзади — казенная часть в виде П-образной рамки. В ней ходовой винт, который гонял затворную часть вперед-назад, в которой уютно размещался здоровенный… хм… «барабан». Получалось в целом что-то очень похожее на митральезу Реффи, только не под унитарный патрон, а с таким «колхозным» заряжанием.
Стрельба по задумке очень просто.
Поставил «барабан» в затвор. Пару раз крутанул затворный винт, прижимая его к блоку стволов. После чего можно было стрелять, поднося пальник к затравочному отверстию.
Зарядка «барабана» производилась тоже довольно просто.
С казны у него имелось десять вертикальных шах, которые имели перемычки сверху и снизу — поочередно. Так, чтобы огонь бежал по одной дорожке и залп немного размазывался. Сверху имелась прочная крышка на простом поворотном запоре. Она откидывалась, из натруски засыпался затравочный порох, после чего ее закрывали. «Барабан» переворачивали вертикально. И начинали зарядку камор готовыми бумажными патронами. Мушкетными.
Откусил. Засыпал. Запихнул.
Потом маленьким ручным шомполом все прибивалось. И в оставшееся свободное пространство выдавливалось сало из импровизированного «тюбика».
И все.
Готово.
Получалось долго, хоть и не очень. Но таких «барабанов» по задумке Джона предполагалось по десятку на картечницу. Которые позволяли надеяться на очень высокую скорострельность.
Сам Куксон сумел сделать четыре залпа за минуту. Но ничто не мешало и шесть выжать, доведя скорострельность до весьма выдающихся трехсот в минуту…
Выкатили на задний двор.
Выставили щиты.
Постреляли.
Впечатлились.
Даже Алексей.
Он слышал о том, что французы пытались использовать что-то подобное во время Франко-прусской войны. Но без всякого успеха. Почему? Не ясно. Ибо вещь убойная чрезвычайно получалась. Вполне способная конкурировать с 3,5-дюймовой пушкой в плане эффективности картечного огня.
— Лихо… лихо… — почесал затылок царь.
Четыре залпа в относительно спокойном режиме. И выставленные щиты в решето. И это на двухсот пятидесяти шагах!
Очень прилично… очень…
Начали обсуждать.
Царь не мог в таком вопросе компетентно участвовать. Но его все одно вовлекал Алексей. Чуть позже подъехал Кирилл и Джеймс Пакл, подключившись. А также с десяток специалистов с той же инструментальной мануфактуры и других предприятий, выступая в роли технологов.
Всю конструкцию прошлись буквально по винтику.
По детальке.
На выходе получилась картечница «по мотивам». Например, запор. Его решили делать не винтовой, а рычажный. Так выглядело не только проще технологически, но и быстрее в плане скорострельности.
Потянул за длинный рычаг. Два меньших рычага сложились, отодвигая затвор назад. Толкнул вперед — выпрямились, надежно запирая. На самой раме добавили еще один рычаг. Нажал на него вниз — «барабан» и поднялся. Совокупно это позволило очень сильно увеличить скорость перезарядки установки.
«Барабан» обзавелся сменными железными каморами, которые передней частью входили в казенную часть стволов. На конус. Как у револьверного карабина Пакла. Да емкость камор увеличилась на треть. А пули решили применять с минимальным зазором, так как их все равно через ствол проталкивать не нужно.
Ну и так — по мелочи разное. Например, большой и удобный откидной рамочный прицел со встроенной планкой определения дистанции. Инициацию решили сделать тоже проще и надежнее. С помощью капсюля и порохового усилителя. Медная такая многоразовая трубка, которую вставляли в затравочное отверстие блока перед выстрелом. Простейший ударник на плоской пружине. Дернул за шнурок легонько и готово.
В общем и в целом вырисовывалась отличная штука. Очень неожиданная и крайне своевременная. А главное — все чугунные детали можно было отливать из бронзы с достаточно высокой точность и без мороки. Уж что-что, а это наловчились делать. И хорошо делать. В принципе, если уж на то пошло, даже прием, применяемый для переделочной винтовки, тут можно было применить. То есть, использовать эрзац-версию отливки под давлением.
А значит что?
Правильно. Ничто не мешало эти картечницы изготавливать много и быстро. Даже силами мастерской Куксона. Понятно придется подкинуть рабочих, кое-какое оборудование. Но… ничего сверхъестественного в этом не было. Да и бронзы ведь на складах, после перехода на кованные из железа 3,5-дюймовые пушки хватало.
Так почему нет?
Вся эта конструкция грелась, если часто стрелять? Не беда. Бронзовый кожух, заполненный водой с блоком неподвижных ствол напрашивался сам собой.
Петр прямо сиял.
Новое необычное оружие вдохновляло.
Такой прорыв!
Да и среди остальных царило оживление. Которое, впрочем, не помешало Алексею улучшив момент все ж таки отвести в сторонку Куксона и чуток его избить. Больно, но аккуратно. Без членовредительства. Пообещав глаз на задницу натянуть своими руками, если он еще раз вздумает его за нос водить.
Но никто этого не видел. А сам оружейник тему не педалировал, прекрасно понимая, что оплошал…
Разошлись.
Все поехали по своим делам. Алексей же потащил родителя дальше. С тем, чтобы не оставлять его наедине с собой. В этот раз в фургонную мастерскую. Ему, понимаешь ли, втемяшилась идея тачанок. Отдача у такой установки выглядела вполне терпимой. Плотность огня — приличной. И теперь предстояло обсудить изготовление подвижных платформ.
Что дальше?
Придумает. В таком состоянии отца было нельзя оставлять. Всяческая активность, если здоровье позволяло, очень облегчало его состояние. Главное занимать делом… непрерывно. Был бы простым солдатом — выделил бы унтера и снарядил вокруг дворца бегать до полного обалдения, чтобы с потом дурь вышла. А так — выдумывать приходилось. Искать, так сказать, индивидуальный подход…