Треск штанов

Часть 3 Глава 2

1713, февраль, 3. Москва

Царь выхаживал по комнате.

Большими, энергичными шагами. Грозно поглядывая на выстроенную по стойке смирно шеренгу лекарей, знахарей и прочих медиков. Всех более-менее опытных и знающих, которых он сумел поймать. Рядом на диване, укрывшись одеялом, сидел Алексей и грустно на них смотрел.

И ему было бы даже смешно, если бы не сильное чувство «испанского стыда» за всю эту весьма глупую ситуацию…

Когда Петр Алексеевич тяжело заболел аристократия заходила очень интересными кругами вокруг царевича. Про государя же, казалось, позабыли. Видимо списав и просто выжидая, когда лихоманка его приберет.

Единственным человеком, который развивал бурную деятельность и пытался хоть как-то вылечить царя, был его сын. На удивление. Даже Петр не верил в то, что видел своими глазами. Ведь его смерть делала монархом Алексея. И ему бы просто постоять со скорбным видом в сторонке. Но нет — вон — как ужаленный носился. Даже пару жалоб на него написали, дескать, одному лекарю зубы выбил, а другого из окна выкинул — аккуратно на кусты диких роз. Первый теперь отчаянно шепелявил, а второй так ободрался, словно его кошки дикие охаживали.

Зачем?

Царь не понимал.

Но запомнил. Сын ведь его с того света считай вытащил в ситуации, когда даже недостаточно расторопные действия вели Алексея к престолу. А ведь он мог вообще ничего не предпринимать. Или отправиться, например, в монастырь какой, чтобы «помолится о здравии родителя», то есть, тихо, спокойно и благочинно дождаться его смерти. Но нет… он так не поступил. Большего проявления преданности Петр и помыслить себе не мог.

Из-за чего многое переосмыслил.

Очень многое.

Он ведь готовился умирать.

Принял это.

Смирился.

И умирая лежал, вспоминал слова сына. Его дела. И сожалел о своих, нередко вздорных или глупых реакциях…

А тут раз и выздоровел.

Он даже как-то растерялся. Однако же быстро взял себя в руки. Собрался. И новым взглядом посмотрев на окружение в считанные дни вышвырнув из него всех слишком скользких личностей.

И тут заболел Алексей…

Несущественно.

Простая простуда в легкой форме.

Петр же испугался. В эти годы ведь любая простуда могла получить развитие вплоть до такой пакости как воспаление легких.

Да, Алексей лечился.

К этому времени уже более-менее удалось утвердить комплекс мероприятий считай «народной медицины», которые позволяли надежно купировать развитие такого рода заболеваний. Постельный режим, регулярные проветривания помещения, всякие настои и прочее. Так что если не геройствовать, как любил сам царь, то угрозы как таковой особо то и не было.

Государя же это вообще не убедило.

Поэтому каждое утро у сына он уже который день собирал консилиум. И мучал медицинских работников. Не со зла, но от чистого сердца. Пугая, между прочим, не только их, но и сына. Ведь эти деятели на нервах иной раз предлагали ТАКОЕ… Хорошо хоть Петр Алексеевич уже маленько разбирался в вопросе и понимал — клизмой простуду лечить плохая затея, как и кровопусканием. Даже если при этом воодушевленно читать псалмы…

В этот раз пронесло.

Царь их выслушал. Посмотрел на сына, который явно шел на поправку, и удовлетворившись отпустил их.

— Может дела обсудим? — робко спросил Алексей, опасаясь родительского рвения в этом клистирном вопросе. Его явно требовалось отвлекать и переключать фокус внимания.

— Давай ты для начала выздоровеешь полностью.

— Так просто лежать и киснуть для здоровья очень вредно. Нужно хотя бы немного шевелиться. Гулять. А чего прогуливаться в пустую? О делах и поговорим.

— Думаешь?

— Убежден.

На улицу не пошли.

Зимний сад уже немного оборудовали, выставив целую батарею всяких растений в кадках. Притащили из зоопарка. При нем ведь имелся уже довольно внушительных размеров ботанический сад, расположенный по большей части во всякого рода отапливаемых зимой теплицах. И там довольно бодро накапливался массив всякого рода растений из американских, африканских и азиатских тропиков. Частью декоративных, но в основном полезных и нужных. Под то же хинное дерево здесь уже целый большой павильон отвели.

Вот сюда — в зимний сад отец с сыном и отправились. Благо, что обслуживание всей этой красоты не требовало постоянного участия большого количества людей. Поэтому днем там можно было уже вполне уютно погулять и подумать в тишине среди зелени. Видя за стеклами снежную белизну.

Подошли к воротам.

Отдали распоряжения.

Немногочисленные работники спешно покинули территорию крыла. И царь с наследником вошли туда. Погулять и поговорить. Заодно подышать приятным, свежим от зелени и многочисленных искусственных ручейков с водопадами воздухом…

— Я пока болел много думал над твоим предложением убить Людовика и Иосифа. Это так странно было. Так неожиданно. Так шокирующе. Ты серьезно этого хочешь?

— Хотеть хочу, но делать, не собирался. Во всяком случае — пока.

— Тогда зачем ты у меня спрашивал разрешение? — удивился Петр.

— А ты думаешь наш разговор до них еще не донесли?

— Так это была уловка? — удивился отец, остановившись. — Ты был так убедителен. Мне казалось, что ты действительно их хочешь убить.

Алексей прошел немного вперед.

Тоже встал.

Задумчиво смотря куда-то в пустоту перед собой.

— Что ты молчишь?

— Как жаль, что ты это все не можешь увидеть… — тихо прошептал он.

— Что увидеть?

— Это сложно объяснить пап…

— Пап?

— Папа — так на рубеже XVIII-XIXв том варианте будущего стали называть отца. На французский манер.

— А… Так ты про то, что тебе открылось тогда в храме?

Царевич криво усмехнулся.

Благо, что стоял спиной к отцу. И он не видел ни эту гримасу, ни глаза, полные боли и тоски от нахлынувших воспоминаний.

— Столетие за столетием мы хотели быть как они. Ведь мы плоть от плоти. И, по сути, такие же европейцы, а в чем-то даже большие. Особенно там — в будущем. Только… — замялся.

— Что?

— Все наши усилия обесценивались. Мы для них всегда оставались варварами, дикарями, темными и дремучими людьми. Что бы мы не делали. И в довесок отношение такое мерзкое из смеси ненависти, страха и презрения. И взгляды снисходительные, будто мы неполноценные существа. Век за веком. Я не большой знаток истории и не ведаю, когда это началось. Но ведь в том же XI-XII веках мы все еще были частью единой семьи европейских народов. А потом… словно черная кошка пробежала. Такое отношение к нам стало модно, мне кажется, где-то в XV-XVI веках. Да… И с тех пор ничего не менялось столетиями. И в XXI веке мы были такими же отбросами в глазах европейцев, как и в XIX или XVI.

Петр молчал.

— Романовы вымерли. Их сменили Гольштейн-Готторпы. Думаешь это что изменило? Нет. Просто говном стали считать уже их.

— Вымерли?

— В том варианте истории, который я увидел, ты оставил маму ради шлюх, и она воспитала меня в ненависти к тебе и твоим делам. Это закончилось тем, что в какой-то момент меня подбили на восстание против тебя. Австрийцы с англичанами. Закончилось это все — казнью. Моей. Вполне, надо сказать, справедливой. Последним представителем нашего дома была Елизавета — твоя дочь, рожденная солдатской шлюхой, которую ты приблизил и пригрел во время очередной пьянки. Правила она державой из постели, окружив себя влиятельными любовниками. Потом — все. Детей она не оставила. А иные Романовы перевелись…

Царь промолчал.

Бледный.

Глаза вытаращил, но промолчал.

Алексей не видел этого, стоя спиной к нему. Но столь сильные эмоции было несложно и почувствовать. Вон как зубы заскрипели.

— Алкоголь отец. Это все алкоголь. Он порой с людьми творит такое, что и не пересказать. Как заметил один синий человек: сначала ты меняешься внешне, потом ухудшается сознание и вот уже ты видишь драконов… мда… он еще что-то добавлял вроде утверждения будто все, что продается в «Пятерочке» не вино. Впрочем, вряд ли это относится к делу. Бросай пить, пожалуйста. Ты там от этого умер, перед тем такого наворотив, что не пересказать…

— Ты все это видел? — хрипло и как-то надрывно спросил Петр.

— Я много что видел.

— И поэтому хочешь убить помазанников Божьих? — перескочил на старую тему царь.

Алексей помолчал, борясь с волной раздражения и желанием чем-то ударить собеседника.

Несколько секунд тишины.

И сын прошептал, поворачиваясь к родителю:

— Ты даже не представляешь, как я хочу их убить.

И его глаза говорили сами за себя. В них плескалась ненависть. Чистая и незамутненная.

— Людовика и Иосифа?

— Почему? Нет. Всех их. Сжечь там все, оставив лишь радиоактивный пепел и оплавленную землю вместо Европы. Это цивилизация зла. Его сосредоточение. Ты и сам прекрасно знаешь про работорговлю и ту боль, что она несла людям. За ней последует наркоторговля, которая унесет многократно больше жизни. И прочие мерзости. Бремя белого человека, под соусом которого эти уроды будут грабить и убивать всех, кого не считали таковым. Потом они пошли дальше. И вот уже в начале XX веке, эти «прекрасные, просвещенные» люди объявили русских неполноценными и попытались уничтожить. Всех. Чтобы забрать себе наши земли. Ведь недочеловекам она не нужна, не так ли? Мы потеряли в той бойне десятки миллионов соотечественников. А перед тем они устроили нам Великую Смуту, которая унесет не меньше. Даже монголы со своим вторжением столько боли нам не приносили и никогда не хотели такого. А эти твари возжелали…

— Но они это еще не сделали!

Алексей закрыл глаза и молча отвернулся.

— Нельзя судить за то, что еще не сделано! Тем более, что даже люди, что это сотворили еще не родились! Это не справедливо! — воскликнул Петр.

Царевич вновь промолчал. Он боролся со своими эмоциями. Он редко позволял им охватывать себя, а тут его накрыло. Да так сильно, что аж руки слегка потряхивать стало. Петр это все прекрасно заметил и считал, поэтому дал сыну время.

Впрочем, слишком долго молчать царь не смог.

— Ты их не убил. Иосифа и Людовика. Почему? Ты ведь мог ослушаться моего приказа и изыскать способ. Мог. Не отрицай. Я тебя знаю. Почему не сделал, если ты их так всех ненавидишь?

— Потому что мне этого мало.

— Мало? Убить помазанников Бога?

— Для меня они просто враги. — пожал плечами царевич, не поворачиваясь. — Если потребуется их ликвидировать, моя рука не дрогнет. Но, повторюсь, мне этого мало. Это слишком просто. Примитивно. И мне не хочется уподобляться этим животным.

— Что ты задумал? — тихо прошептал Петр.

— Знаешь, что сказал мудрый Каа, когда встретил бандерлогов?

— Что? — нахмурился царь. — Кто это вообще? О чем ты?

Сын повернулся.

От былых эмоций уже ничего не осталось. Он снова полностью себя контролировал и был нейтрален.

— Я знал твое мнение по поводу убийства Людовика и Иосифа, — максимально добродушно произнес Алексей. — И обратился так официально для того, чтобы ты отказал, а им потом об этом донесли. На контрасте с демонстративной казнью Кольбера.

— Зачем? Ты хотел их напугать?

— Понимаешь, я не держу своих людей рядом с ними. — расплылся в максимально многообещающей улыбке. — А ты даже не представляешь, как сложно найти черную кошку в черной комнате. Особенно если ее там нет.

Петр промолчал, странно посмотрев на сына.

Он только сейчас осознал, ЧТО он устроил. И какая безумная, лихорадочная «охота на ведьм» там начнется.

— Кроме того, — добавил сын. — Теперь они пылинки с тебя сдувать будут. Ведь в их представлении только ты стоишь между мной и ими.

— С меня — да, но не с тебя.

— А со мной они попытаются договориться… — подмигнул ему сын… — Будь уверен — им сейчас страшно. Как никогда. Ибо их страх густо замешан на чувстве бессилия и полной беззащитности. А потребность в безопасности одна из базовых у человека. Я их ее лишил. Они теперь даже спать нормально не смогут. В горшок, садясь на него, будут заглядывать, проверяя нет ли там убийцы.

— А война? — нахмурился царь. — Ты ведь к ней так отчаянно готовишься. Это все игра?

— Блеф. Такое поведение называется блефом. Но нет. Я действительно готовлюсь. В глубине души я все еще надеюсь, что у меня ничего не получится и можно будет с чистой совестью предать все там у них огню и мечу.

Петр нахмурился еще сильнее, но промолчал.

Алексей же начал вышагивать по зимнему саду, напевая широко известную песенку из далекого будущего, полную черного юмора:

— Скатертью, скатертью хлорциан стелется и забивается под противогаз. Каждому-каждому в лучшее верится, падает, падает ядерный фугас…

— Шутник хренов, — буркнул царь. Он не понял содержание этой песенки, но вполне догадался о сути. По контексту разговора и настрою сына. Ну и каким-то отдельным смыслам, которые он все ж таки уловил.

— Говорят, что смех продлевает жизнь. — пожал плечами сын. — Тому, кто смеется, во всяком случае.

— Не слышал, — хмыкнул Петр. — Ты уже читал новый доклад Голицына о джунгарах?

— Ты про бои в Тибете?

— Да. Как думаешь, устоят?

— Не берусь даже гадать. Там сложный рельеф, пустынные горы и ситуация… — сделал Алексей неопределенный жест рукой.

— В отношение шаха ты более скептичен.

— Джунгары в обороне на хорошо известной и привычной им местности. Они недурно вооружены. Но их мало. Как все сложится — не ясно. Слишком многое завязано на удачу. К тому же не ясно кто именно против них воюет. Если собственно маньчжуры, то это опасно. Очень опасно. Они крепкие вояки, хоть и архаично вооруженные. Могут и размазать джунгаров по Тибету как сопли по рукаву. А вот если к ним заявились вспомогательные части из хань — можно не переживать. Они веками из хорошего железа не делают гвоздей, равно как и добрых, одаренных людей в армию не посылают. С шахом и пуштунами все совсем не так. Пуштунов много, они воинственны и вероятно неплохо вооружены. В горах наступать с армией шаха на такого противника плохая затея. Очень.

— Они нанесли пуштунам поражения в пограничных стычках.

— А ты уверен, что это не уловка?

— Ты настолько в него не веришь? Почему?

— Потому что это все отчаянно похоже на провокацию и ловушку. Стандартный прием степной. Подразнить, а потом отойти, заманивая в засаду. Разве нет? Кроме того, им кто-то поставил много оружия, и они начали восстание очень своевременно. Это все не может быть просто совпадением.

— Надеюсь, что Аббас понимает, что делает.

— Я — нет. Я надеюсь — лишь на удачу. На его удачу. Мда. Надо бы, как поправлюсь, съездить к Льву Кирилловичу. Как бы нам не пришлось все это расхлебывать.

— Мучал бы ты его поменьше. Тем более, что войны не будет.

— Мы этого не знаем. И они должны верить в то, что мы готовимся их всех в пыль стереть. Иначе дипломатии не получится. С ними. С этими тва… просвещенными людьми можно разговаривать по-человечески только наступив им ногой на яйца и приставив пистолет к виску. Иначе не понимают. Со слухом у них что-то делается.

— Лев Кириллович хворает. — покачал головой царь, недовольный такой формулировкой сына.

— Простуда?

— Нет. В груди давит. Отдышка. Загнал ты его. Он не молодой уже.

Алексей потер глаза с переносицей.

— Не знал?

— Нет. Он мне ничего не говорил.

— Не хочет расстраивать.

— Расстраивать? Да это катастрофа будет, если он сейчас умрет. Черт! Проклятье! Сердце. Надо же…

— Все мы смертны. — развел руками Петр.

— У него ведь и наследника толком нет. Сам делами занимается. С головой в них ушел. А завод архиважный. Один из ключевых. Вокруг него большая часть промышленности нашей строится. Он же такой живчик всегда был… Черт! Черт! Черт!

— Ты подумай о том, кого туда поставить.

— А если он поправится?

— Я бы его отправил на покой. Тяжело ему уже. Пусть присматривает, но дела чтобы кто-то другой вел.

— Ты с ним об этом говорил?

— Еще нет. Хочу сам поехать на днях. Посмотреть на него.

— Как бы его это предложение не добило. Мне кажется, что он держится неплохо в первую очередь из-за понимания своего особого положения в державе. И того, что он и его дела нужны всем. Забери у него завод — стержень вытащишь. Скиснет и умрет в считанные недели.

— И что делать?

— Не знаю… надо думать…