По пути к автобусу кое-как набрасываю на голову платок. Жара шпарит. По заветам наших арабистов мое платье закрывает ноги и с длинными рукавами. Оно моментально неприятно липнет к телу.
Каково же было мое изумление, когда возле нашей гостиницы в Латакии я увидела двух девушек с короткими рукавами. Платков на них тоже нет. Ловлю нашего переводчика Эдика и требую у него объяснения.
— Алавитки, наверное, — пожимает плечом парень.
— Что это значит? — призываю его к ответу, — наши арабисты мне рассказывали, что одежда должна быть закрытой. Я угробила кучу времени, чтобы сшить два платья по всем правилам.
— Эээ… Ребята перестраховывались, наверное. Всегда лучше перебдеть. Латакия — алавитский регион. Здесь все гораздо демократичнее, чем в суннитских районах.
— Алавиты не мусульмане? — допытываюсь я, провожая взглядом легкомысленно одетых девушек.
— Алавизм — синкретическое учение, — объясняет Эдик, — смесь тезисов из ислама и христианства с языческими элементами. В конституции Сирии было прописано, что президентом может быть только мусульманин. Когда алавит Хафез Асад захватил власть, всех алавитов в административном порядке признали мусульманами-шиитами. Пришлось всем алавитам стать мусульманами вместе с Асадом.
— Замечательно, — бормочу я, — очевидно, что мусульманами они не стали, если женщинам не нужно соблюдать исламские правила.
— Ну, с учетом того, что числятся они шиитами, можно особо не усердствовать. Шииты — расслабленные мусульмане. Они соблюдают только три намаза в день, а не пять, как сунниты. Алавиты же еще расслабленнее, чем шииты, оставили пару намазов в день.
Теперь чувствую себя совсем неуютно в этом наряде. А у меня ничего другого и нет. Бреду к стойке администратора, чтобы зарегистрироваться в гостинице.
— Здравствуйте! — улыбаясь приветствует меня мужчина лет тридцати на ломаном русском.
— Вы говорите по-русски? — приятно удивляюсь я.
— Я учился в Советском Союзе, — поясняет администратор, — в стране сейчас много советских, поэтому в нашем отеле востребован русскоязычный персонал.
— Понятно, — отвечаю приятному мужчине. Хотя на самом деле не очень понятно. Нужно попытать у наших, почему в Сирии много советских.
Нам с Тамарой выдают ключи от нашего номера, и мы поднимаемся на лифте на нужный этаж. В номере прохладно. Сразу выхожу на балкон и любуюсь видом на море. Быстро ныряю обратно: из жары в комфорт.
— Ты знаешь, почему в Сирии много наших? — интересуюсь у Тамары.
— Потому что она форпост Советского Союза на Ближнем Востоке, — чеканит девушка.
— И что это значит?
— Ну, у нас тут база ВМФ, — неуверенно объясняет Тамара.
— Не база, а пункт материально-технического обеспечения, — поправляю я, — и это ничего не объясняет. Разве военные не должны сидеть в месте дислокации? Как я поняла, наших много везде, а не в Тартусе.
— Подробностей я не знаю, — сдается новая знакомая, — знаю только, что форпост. Что ты наденешь на ужин?
Хмурюсь от резкой смены темы и вздыхаю. Выбор у меня небогат.
— У меня только это платье и торжественное для переговоров. Так и пойду.
Спускаемся в местный ресторан. Наши места оказываются за одним столом с ребятами из КГБ. Некоторое время размышляю, а потом рискую задать интересующий меня вопрос. Если не ответят, небо не упадет на землю.
— Сейчас много русских, потому что обострение с Израилем, — поясняет мне рослый блондин Никита.
— И причем тут мы? — искренне изумляюсь.
Кагэбэшники задорно смеются.
— Ну вообще-то советско-сирийское сотрудничество построено на том, что мы получаем площадку на Ближнем Востоке за помощь в борьбе с Израилем. В прошлом году евреи пошли на обострение в Ливане. Авиация бомбила города и позиции сирийских войск. Пришлось оперативно вмешиваться. Даже танковые бои были. Когда завезли С-200, израильтяне присмирели, но ситуация все-равно неспокойная. Сейчас много наших маскируется под сирийских военных. Плюс официальные военные советники, да и мирняка много: инженеры, строители.
Крепкий брюнет Владимир внимательно слушает товарища и добавляет:
— Предыдущая арабо-израильская война «судного дня» была десять лет назад. Тогда советы вмешались, и Израиль понес существенные потери. Кстати, все было на грани ядерной войны. Союз привел армию в боеготовность, США ответили ядерными учениями. С тех пор было более-менее тихо, рвануло только в прошлом году. Видимо считали, что СССР увяз в Афгане и не будет вмешиваться. А, возможно, вообще кашу в Афгане заварили с расчетом отвлечь от Сирии.
— Понятно, — протягиваю я, ковыряясь в салате, — спасибо за разъяснение.
— Не за что, — улыбается Никита, — это небескорыстно. Взамен хочу свидание в Москве.
Вскидываю на него глаза и смотрю в ухмыляющееся лицо. Симпатичный парень, но у меня теперь с его коллегами неприятные ассоциации. Не успеваю ничего ответить. Официант приносит бутылку вина и разливает ребятам в бокалы.
— Девочки, будете? — подмигивает Владимир.
Смотрю на происходящее с открытым ртом.
— А как же запрет на алкоголь в исламской стране? — вспоминаю я прибаутки в самолете.
— Мы пригубим, — смеется Никита, — вообще-то алавиты употребляют алкоголь.
— Нет, надо хорошо выспаться перед завтрашним приемом, — протестую я.
— А я не откажусь, — улыбается Тамара.
Пока внимание переключилось на товарку, спешу закончить ужин. Извиняюсь и исчезаю из-за стола, пока снова не всплыл вопрос со свиданием.