Тревожная ночь

VI

Снова пришёл Виктор на Подвальную. День прошёл в первых лихорадочных хлопотах по расследованию дела, и хотелось хоть часок-другой бездумно полежать, глядя недвижными глазами в потолок? А ноги невольно несли его сюда, где позавчера произошло преступление.

Ловил себя на мысли: может, это и не по служебному делу, а по личному, наведался на Подвальную снова? Ведь здесь жила она, Наталья. И мелькнуло в голове, что если бы он в субботний вечер, когда её вспоминал, сразу спохватился и узнал квартирный телефон, то мог бы ещё услышать её голос, а может, и отвратил бы от неё беду.

Удивительно, одно мгновение - и уже нет человека. Молодого, красивого, который очень любил жизнь, никогда плохого настроения не знал, весело смеялся. Думалось так Виктору, потому что милой красавицей хотел оставить её в своей памяти. А разве сам остался таким, как был тогда, в юности? Нет, он уже давно не романтически настроенный паренёк, который любил читать приключенческие произведения. Стал солидным мужчиной, хотя не женился. О каких же утраченных иллюзиях намекала книжкой Марина? Задержал её мыслью, не отпускал, спрашивал: может, имеет на него надежду? Марина в тот же миг улыбнулась и исчезла. Хотел, чтобы вернулась, но вместо Марины снова предстала перед ним Наталья.

Но она была уже не такой, как думал до сегодняшнего дня. Потому что неожиданно узнал, что Наталья была как бы неверной женой. Что ж, любовь не вечна, и когда женщина изменила - значит, разлюбила. А тогда лучше всего отступиться, не терять рассудок... Хотя и его, Виктора, теперь задело: не к нему тянулась Наталья, нашла себе любовника...

И в который раз вспоминал об анонимке Виктор. На листе из ученической тетради, а почерк красивый, аккуратный, каллиграфический даже. Без единой ошибки - значит, тот, кто написал, - видимо, интеллигент. Женщина или мужчина? Дал на экспертизу. На заводе, где Павел работает, в его письменном столе нашел то письмо, которое и привело, наверное, к такой ужасной трагедии... Обратил также внимание на календарь, в котором, понял, Павел вёл какой-то учет. Одни цифры были перечёркнуты, как на карточках спортивного лото, только подряд, неделями. Что это за отметки? Кто поможет разгадать спрятанный в календаре ребус? Сам Павел это сделает или кто-то другой?

Во всяком случае ревность имелась налицо. Отпечатки пальцев на письме, которое было в ящике, на краю стола Павла и неизвестный след руки на ручке нагана оказались вдруг идентичными. Все это уже давало основания заподозрить Мушника в убийстве - следователь получил постановление на его арест.

Не мог даже допустить Виктор, что Павел непричастен к этому делу - зачем тогда сбежал, чего спрятался? Или нет, - и такое думал, - ещё вернется? Не выдержит, наверное, захочет посмотреть на место своего преступления. Объявится, должен объявиться! Если уже не блуждает где-то вблизи дома, выжидая момента, чтобы рискнуть. Тогда он подчинится той неизвестной силе, которая поведёт его, шаг за шагом, уже не останавливая.

А когда встретятся с Павлом, то хоть узнают друг друга? Как они поведут себя? Главное - Павел? Потому что он, Виктор, иначе и не может поставить себя, только как юрист, которому прежде всего нужно раскрыть тайну преступления и привести убийцу в суд... И хотя Павел уже, наверное, заранее всё отрицает, он, Виктор, прижмёт его к стене, потому что те доказательства, которые имеет, - неоспоримы...

Не понимая, почему, но подумал: почему так безоговорочно настроен лишь против Павла - обвиняет его во всех грехах, а Наталью всё ещё только защищает? Ведь теперь знает, что виновата и Наталья! Наталья... А в воображении снова возникла Марина. Она будто сказала:

«Пошли бы вы домой, Виктор Иванович.»

«Домой?»

«Или же тогда заходите, куда шли... Крутитесь на улице, как перед свиданием.»

«А...»

«Ничем вы ей уже не поможете. Вы пришли сюда только ради неё, не так ли?»

«Ты угадала.»

«Берегите себя.»

«Потом поберегу.»

«Когда?»

«Как он сядет на скамью подсудимых и во всём признается.»

«А тогда тоже покой на душу не сойдёт...»

«Почему ты так думаешь?"

«Разве я не вижу - расстроенный вы какой-то, огорчённый. Это дело для вас необычное.»

«Обычное, почему нет - убийство, ограбление..."

«И Наталья...»

Недовольная таки, назойливая Марина, не отступается от него. Он не против того, чтобы себе тихонько ходила рядом с ним, но зачем заглядывает в душу? Что хочет там найти? Ведёт себя так просто, будто она всё до конца знает о нём, Викторе, особенно об отношениях с Натальей и Павлом. Надо её поставить на место, чтобы не вмешивалась: это не её забота. А может, и её? Всё же упрекнул: везде ей надо побывать, на всё посмотреть!

Не надумал по делу ничего и не пришёл ни к какому решению, как оказался перед дверью знакомой квартиры. Дерматин уже сорван совсем. А замок? Легко толкнул дверь - вроде бы подперта. Мать, конечно, мать. Олимпиада Романовна. Не хочет оставлять разбитую квартиру, ждёт Павла.

Не знал, подозревать даже не мог Виктор, что в коридоре, по ту сторону двери, окажется сам Павел. Ещё больше удивился, что тот не отшатнулся, а, наоборот, расставил ноги, стал перед ним покрепче и поманил пальцем:

- Подходи, котик, подходи... Чего же ты встал? Скажешь, не та квартира? Может, не та дверь? Та была обита дерматином. Что правда, то правда... Но разве ты был слепой - не видел, что на дерматине блестела табличка с надписью: «Квартира Мушника П. И.» Неужели ты, котик, не знал, что в этой квартире есть хозяин, а у Натальи - муж!

И Павел осмотрелся, чтобы что-то схватить. Но лишь качнулся и бессильно припал к стене, безрадостно заплакал.

Павла душило сожаление, что потеряна последняя надежда. Ещё, когда шёл домой, надеялся: Наталья ждёт.... Он легко постучит. Совсем легко, лишь бы услышала, что кто-то идёт, кто-то просится в дом. Звонить не станет. Чтобы только на него, Павла, подумала, а больше ни на кого... И она не удивится, почему себе не открывает сам. Примирительно скажет: «Чего стучишь, Павел, заходи, ты же в свой дом пришёл, нет? Или уже свой дом считаешь чужим? Глупый...» О, если бы услышал от неё это слово! Но сомневался - к нему Наталья, вероятно, уже никогда так не обратится. Потому что виноват, виноват, виноват... Человеческий облик потерял! Значит, не дурачок, а дурак!.. Даже дрожали ноги, когда поднимался по лестнице. Пришёл к двери, а тут...

Павел мокрыми глазами посмотрел на Виктора. Снаружи, в сумерках, не мог хорошо рассмотреть. А может, это пришёл тот анонимщик? Да всё равно - враг! Привёл только к худшему - не к лучшему! Зачем было писать, вмешиваться в чужую жизнь? Может, Наталья и предательница, но к нему относилась так, что он был счастлив. Теперь пусть наказываются. Прежних отношений они уже не восстановят, общего языка не найдут - общий язык тогда может быть, когда семья вместе, а когда семьи нет, распалась...

- Эх, что вы наделали!.. - вырвалось у Павла, и он тяжело пошёл в комнату.

Виктор набрался решимости, потому что стоять дальше у дверей не мог. Переступил порог, сказал:

- Павел, ты здесь? Ты дома?

Мушник удивленно заморгал: да кто же это такой? То опускал, нахмуривал брови, то поднимал их: неужели?

- Ты, Виктор? Не может быть! Откуда? Так вот, правду говорят - о волке молва, а волк уже и здесь: вчера... или позавчера мы с Натальей как раз тебя вспоминали... А у меня, друг, горе... - И по лицу молча покатились слёзы.

Пусть когда-то Павел ему, Виктору, заступил дорогу - в том он не виноват: такой уж выбор сделала Наталья. Как бы теперь хотелось показать другу, как они счастливы оба, Павел и Наташа. Сказать себе - нет, с Виктором Наталья никогда бы не была такой счастливой! Но...

Узнал Виктора, а тот почему-то молча смотрел на него, думая, наверное, что наведался в такое нехорошее время. А что, если вдруг вернётся Наталья? Наверное, она будет настолько мудрая, не покажет, что между ними произошло! Ни о какой ссоре Виктор не услышит - Наталья всё сделает, чтобы он не чувствовал никакого неудобства... Но как же объяснить Виктору, что он набросился на него в дверях с этой тирадой? А потом - эти слёзы?..

Виктор стоял против него молча, но глазами говорил: мы - бывшие друзья, а теперь - и в самом деле враги, потому что я в тебе вижу только преступника, больше никого. Это насторожило Павла. Изучающе мерили глазами друг друга с ног до головы. И всё же легонькая улыбка пряталась в уголках губ Виктора - не мог скрыть своего удовольствия: Павел таки вернулся, чутьё не подвело его, Павел Мушник - вот он, перед ним. Одного не понимал, почему Павел - только распахнул дверь и так страстно начал воевать за свою Наталью? Как будто не сам её отправил на тот свет, а кто-то. Или, оказавшись дома, в квартире, он вдруг раскаялся? Наверное, надеялся, что только раненую увидит Наталью - не мёртвую? Поэтому и плачет?

Один за другим задавал себе вопросы, ответа же на них не находил и не знал, что говорить: или сдержаться, или сразу сообщить, что постановление на арест подписано, и он, Павел, с этой минуты считается задержанным, как подозреваемый в убийстве - придётся посидеть в камере предварительного заключения.

Не успел опомниться, как Павел неожиданно сделал шаг вперёд, протянул обе руки, говоря:

- Это ты, Виктор, правда? Я не обознался?

Ответил сразу:

- Не обознался, нет!

Но ещё пристальнее смотрел на Мушника, удивляясь: ведёт себя так, будто ни к какому преступлению непричастен, или даже не знает об оном. В своём ли уме Павел - бывает же, что преступник, увидев, что он натворил, теряет рассудок и память? Так и Павел в таком ли состоянии?

Это сдерживало Виктора, и не знал он, какой шаг предпринять - другое дело, если бы был уверен, что Павел симулирует, намеренно так ведёт себя, чтобы избежать ответственности. Сразу не разобраться, нужно прибегнуть к медицинскому обследованию - но какое-то решение надо принять немедленно: Мушник подозревается в убийстве.

А Павел по-дружески:

- Давненько мы с тобой не виделись, Виктор!

- Давно.

- Годы летят! - и снова подал руку: - Поздороваемся, может, если не обнялись. Ты всё ещё, чувствую, сердишься на меня? Ну, здравствуй!

Засомневался Виктор, а всё-таки руку Павлу подал, ещё и легко пожал её, рассуждая: всё же - бывший друг. А иногда и преступнику надо руку подать, лишь бы только это было на пользу делу.

Павел был доволен:

- Вот так лучше, Виктор! Теперь я вижу, что ты забыл обиду. Ты не сердишься?

Ждал Павел ответа и Виктор сказал:

- Твоя вина не в том...

- А в чём? Говори!

- Почему ты спрашиваешь?

- Не знаю.... - Павел замолк и, опустив голову, вдруг зло хихикнул, Виктора аж пробрало морозом... - Я же, наоборот, сделал тебе хорошо... - Замолчал, минуту подумал и, взглянув на Виктора, с отвращением сказал: - Я тебе признаюсь... Женщины, они странные: на месте Натальи, я бы выбрал тебя, не понимаю даже, зачем выбирать себе такого человека, которого не будешь любить, в котором разочаруешься. Всегда тебе завидовал, потому что, правды негде деть - умнее меня... И не только это. Спокойнее... возможно, и добрее... Но, друг мой, поверь: ты, как и я, не знал хорошо Натальи.

Виктор пытался понять - в своём ли уме Павел? Говорит вроде бы логично, не скрываясь и даже извиняясь, что так или иначе в своё время сделал ему больно. Но у него в глазах недобрый огонёк... Как будто он не убил Наталью, а послал её в магазин и вот она придёт, поставит на стол бутылку... а тогда он опять закрутится, как ужаленный: так вот какого ты, Наталья, котика ждала!

И испугался: а может, Павел уже заболел, только никто не замечал: такие часто ведут себя тихо, разговаривают мудро - трудно на первый взгляд распознать у них заболевание. Но они очень опасны, потому что внезапно, ни с того, ни с сего, могут вспыхнуть страшным, бессмысленным гневом... Виктор со страхом ждал, что и Павел сейчас бросится на него. Надо, пока не поздно, перейти к делу. И перебил Мушника:

- Павел, я из милиции...

Заметив, что Мушник отступил шаг назад, спросил:

- Не ждал?

- Чего же? То есть как понимать?

- А так, как понимаешь.

- Ага... Наверное, какой-то случай навёл тебя на наш адрес.

- Случай? Да не говори...

- Значит, ты нас разыскивал? Или только её?

- Нет, только тебя. Только тебя, Павел.

Уныло посмотрел на него Павел. А Виктор медленно мерил шагами комнату.

- Кавардак у нас - извини... - заметил Мушник.

Виктор остановился.

- Что-то здесь, я вижу, случилось? Наташа где?

- Не знаю... не говорила...

- Правда, - неожиданно согласился Виктор. – С чего бы мне говорить?

Павел не понял:

- Ты на что-то намекаешь?

- Да нет... - немного замешкался Виктор, и спросил: - Не можешь понять?

Павел снова стал на широко расставленные ноги.

- Слушай, Виктор, до наших с Наташей дел никому нет дела! Запомни.

- Я помолчу.

- Да нет, ты говори.

- Ничего, ничего... Я ещё тебя послушаю.

Отвернулся потому Павел, чувствуя, как его всего заливает кровь: неужели Виктор узнал о нём через вытрезвитель? Потому что вряд ли виделся с Натальей - это было бы видно по его глазам, у него было бы другое настроение. Вытрезвитель!..

А Виктор заметил, что Павел сник, и пошёл в наступление.

- Я всё знаю, почему ты смущён. Такова уж моя служба, что должен знать.

Павел вздохнул:

- Виктор, я действительно виноват, но не подумай, что перед тобой... Я чувствую себя виноватым только перед Натальей.

Молчал Виктор, молчал и Павел.

Погореляку с языка срывалось: и Наталья, и я - мы оба обвиняем теперь тебя, Павел, в тяжком преступлении... Но сдержался.

И Мушник продолжил:

- Конечно, это не значит, что Наталья во всём права. Ты этого не можешь понять, потому что не можешь взглянуть на неё объективно. Старое тебе глаза застилает, но всё равно послушай, что я тебе скажу...

Виктор решил: выслушает его до конца, не перебивая, - авось, какую картину нарисует сам. Признается ли, раскроет ли себя Мушник? Постановление на арест пока тоже должно подождать. И эксперты пусть на некоторое время придержат своё авторитетное слово... Хотя ему, Виктору, теперь не терпелось схватить Мушника за руки и твёрдо сказать: ты задержан! Потому что уже подумал: разве в том что-то странное, как перед ним ведёт себя Павел? Было бы непонятно, если бы вёл себя иначе! Наивного незнайку изображает, невинной овечкой притворяется... Заложил руки за спину, заходил по комнате. И невольно перебил:

- Ты вроде как меня испугался, Павел?

- Совсем не испугался.

- Это правда, или только мне так говоришь?

- Нет, я ничего не боюсь.

- И себя?

Павел сел и сгорбился:

- Не знаю... Себя, может, и боюсь.

- Почему?

Павел будто не обратил внимания на его вопрос, забыл обо всём на свете. Кроме того, что он хотел знать.

- Всё-таки скажи, Виктор, успели тебе уже доложить, что я натворил?

- Как на это посмотреть...

Сдержанность Виктора передавалась и Павлу. Он уточнил:

- Ты случайно не видел Наталью?

- Когда?

- Вчера...

Нахмурился Павел:

- Может, она тебе что-то говорила обо мне?

- Ни слова.

- Это на неё похоже. Такая она скрытная и передо мной. Иначе бы я не должен был её подозревать, и не получилось бы беды.

- Какая беда, Павел? Ты с самого начала говорил, что у вас беда, но не сказал - какая.

- О, Виктор! Как вовремя ты пришёл к нам. Без тебя мне с ней теперь не помириться. Ты пришёл к нам, как добрый дух!

- Что случилось?

- Ничего страшного... Кроме большой глупости, которую я даже сам себе простить не могу. Тем более - Наталья мне не простит.

- Ну, ну?

- Скажи, Виктор: бывают такие семьи, чтобы муж или жена не изменяли?

Виктор не сдержал улыбки.

- Тебе лучше знать.

- Я думаю - нет!

- Почему?

- Почему? - подозрительно взглянув на Виктора, переспросил Павел. - Ты что, таки до сих пор не женат?

- Неженатый!

- Прости, Виктор... Не можешь забыть её?

- Это не имеет значения. Тем более теперь...

Павел его не слышал - выпученными глазами смотрел на своего бывшего соперника, не зная, верить ли тому, что пришло в голову? Наталья таки изменила ему - и в анонимном письме никакой лжи, всё правда. А изменила с Виктором! Он своего добился! Как же иначе объяснить, что до сих пор не женат? Да и на работу устроился не где-то, а именно здесь, где живет Наталья! Давно добирался к ней и добрался! Давно подползал, мурлыча, котик! Закрутил ей голову - из-за того и рвалась тогда на свидание, что не успела в доме и присесть.

С каждым мгновением всё с большей и большей ненавистью смотрел он на Виктора - наглец какой! Как он посмел явиться к ним на квартиру! Сразу не узнал его, потому что сдали нервы. Но если котик - это Виктор, его давний и друг, и соперник, - тут другой разговор!

У Павла сразу зачесались руки, сжал их в кулаки. Тогда вспомнил, что Виктор - милиционер, и сдержал свой гнев: лицо официальное, ещё могут осудить. Но пусть не думает Виктор: не такой он дурак, понял, что к чему! Может и разумно сообразить. Вот ещё пришла одна дельная мысль: надо подождать, когда вернётся Наталья, посмотреть на её поведение - будут переглядываться, вероятно, друг другу знаки делать. Пусть! Сядет с ними за стол, как положено, нальёт вина... Лишь бы застала его здесь... Не выдержал Виктор:

- Ты вроде бы кого-то ждешь, Павел?

- Нет, нет... Ты сиди... Кого же я жду, как не свою жену Наталью... Такой гость в доме, а она почему-то не спешит. Что бы это могло значить?

- Хочешь, чтобы я тебе сказал?

- Когда пришёл, то уже говори - раскрывай карты до конца.

- Хорошо, тогда слушай!

- Если будет время, я послушаю. Извини, что так вот, не за рюмкой. Вот придёт Наталья...

Невольно Виктор подумал себе опять: в своём ли уме Павел? Слишком уж стал буйный и такой смелый, уверенный в себе, словно хочет перед ним сотворить чудо. Неизвестная сила уже и его, Виктора, заставляла искоса смотреть на дверь, будто надеялся, что чудо таки произойдёт: вот войдёт Наталья...

Да и вошла! Увидел, как порывисто она толкнула дверь, заглянула в комнату. Никто другой - как она, Наталья: совсем такая, как знал её когда-то!

Очнувшись, Виктор понял - это та девушка, которая очень похожа на Наталью. Именно она вчера от него сбежала, и боялся, что никогда больше не увидит... «знакомую незнакомку». В розовом берете, в пестреньком платочке на шее. Вот она - остановилась прямо перед ним, смотрит и удивляется, как это могло случиться, что снова встретились? И где - не на улице, а в знакомой для обоих квартире.

А он лихорадочно размышлял над тем, как её удержать, чтобы не испугалась и снова не убежала, ведь теперь не побежит за ней.

Павел вдруг порывисто подался к девушке:

- Это ты, Вероника?

- Я, Павел, не видишь?

- Ты ищешь Геннадия?

- О, нет!

- Успели уже поссориться?

- Зачем нам ссориться?

- А из-за Натальи. Разве не настраивала тебя против Геннадия?

- Наталью я не видела. Хотела зайти вчера, но... - смущённо посмотрела на Виктора, - Где она? Всё ещё не приехала?

- Приехала... Но где-то заблудилась. Сам её жду. У нас же гость. Натальи давний приятель, знакомься.

Против знакомства Виктор ничего не имел и легонько пожал её руку. Понял, что вчера, когда её видел на набережной, она шла к Мушникам, и он невольно её напугал, поэтому вернулась домой.

Павел подал девушке стул.

- Хочу предупредить тебя, Вероника, что не любит Наталья Геннадия. Угрожает, что она не позволит, чтобы вы встречались.

Девушка растерянно пожала плечами - мол, зачем теперь этот разговор, разве в другой раз не будет времени? В комнате - чужой человек... Павел же не унимался:

- Ты мне не веришь?

- Не пугай меня, Павел.

- Разве я такой, что можно испугаться?

- Не такой... Но мне кажется, что ты теперь пьян.

Тогда Павел порывисто дёрнулся к Виктору:

- Виктор... Впрочем, я действительно пьян. Я напился ещё в субботу вечером. Так напился, что и не помню - только думаю, что я натворил. Ты видела дверь? То, наверное, я её разодрал... И замок сломал... Потому что Наталья пьяного не хотела впустить в квартиру.

- Что ты говоришь, Павел? - вытаращилась на него Вероника, - Ты это что - серьёзно?

- Вижу, смотришь с удивлением на Виктора. Но почему округляешь глаза, когда смотришь на меня?

Девушка качнула головой, отвернулась. А краешком глаза взглянула на Виктора.

«Убежит!» - боялся Виктор и поспешил отвести от неё нападки Павла. Тихо сказал Павлу:

- Похожа на Наталью...

Тот тоже притих голосом:

- Чего бы не была похожа - сестра её, нет?

- Родная?

Павел - к Веронике:

- Где же Наташа? Я думал, ты знаешь... Целый день жду, караулю квартиру. Даже на работу не ходил. Куда запропастилась?

Виктор снова затих:

- Соседи ничего тебе не говорили?

С ответом Павел не спешил.

Лейтенант нетерпеливо переступил с ноги на ногу, рассуждая: интересно получается - преступник, убийца ведёт себя, как следователь, ходит по комнате, а он, Виктор, лишь смущается... При Веронике теряет мысль и, боясь, что говорит что-то не так, уже даже приглушает голос. Но ведь это то, это именно то, что надо спросить! И сказал громче:

- А в самом деле, соседи что-то должны знать... Павел остановился, взглянул сердито:

- Соседи! Они теперь бегут от меня, как чёрт от ладана! Не видно? Боятся, наверное, что я и им дверь порублю...

- Ну, знаешь, Павел, не болтай... - остановил его Виктор и взглянул на девушку, - Можно подумать, что ты и вправду нализался.

- Не нравится - не слушай!

- Не за тем пришёл сюда.

- Не за тем, я знаю. Надеялся, что меня не будет, одну её застанешь. Так ли? Недаром я тогда, в субботу, должен перед ней стать на пороге и преградить ей путь! Я чувствовал… – Павел кричал и спешил, чтобы никто ему не помешал. - Дурак, только теперь догадался, что я был прав. Жалел её, готов был забыть, как извивалась, чтобы ускользнуть в дверь! Змея! О, змея!

Замахал руками, взъерошил волосы, начал задыхаться.

Вероника поспешила на кухню - ей стало неудобно.

Виктор снова видел всё четко. Сразу сообразил: негодяй, он хочет оправдаться перед своим сознанием! Или, почувствовав, что тонет, тянет на дно и своего соперника? Мелковатая душа. Ну, как могла Наталья такого любить, быть ему верной? Да, совесть Павла неспокойна. Ибо чем иначе объяснить его дерзкое поведение? Руки невольно сжались в кулаки - сейчас бы подскочить и со всей силы дать ему в морду! Чтобы онемел, не хлопал языком и не брызгал слюной. Что себе подумала Наташина сестра? Вот негодяй... Сдержал себя Виктор - знал, что он никогда ничего не добьётся, если не научится как следует владеть собой! Ситуация сложная, но разве в будущем не будет ещё более сложных случаев? Возможно, ещё в более затруднительном положении окажется... Так себе рассуждал и немного успокоился. И всё же вопрос задал резко, прямо:

- Значит, ты поднял на неё руку из ревности?

Павел аж подскочил:

- Какое твоё дело? Что я сделал такого, что сделал?

- Страшное преступление совершил, - Виктор вдруг почувствовал полное спокойствие.

- Никакой я не преступник, слышишь?

- Преступник и жестокий, немилосердный, Павел. Ты убил её!

Павел вытаращил от удивления глаза:

- Убил? Кого? Наталью?

- Да, Наталью, свою жену.

- Не говори ерунды! Ты что - видел?

- Видел! И пришел я к тебе сегодня вовсе не гостем, Павел. И не «котиком», как ты себе думаешь. «Котиком» я никогда не был, хотя любил Наталью. Я пришёл к тебе... И не Виктором, а лейтенантом Погореляком, следователем милиции.

В широко открытых глазах Павла теперь Виктор действительно увидел безумие. Испугался, чтобы вдруг в слепом безумии тот опять не натворил какой-нибудь беды - если не с кем-то другим, то с самим собой. Но Павел сел и неожиданно спокойно, с надеждой спросил:

- Ты правда говоришь, что Наташа убита?

Виктор не ответил. Он перешёл к допросу.

- Когда ты в субботу вернулся домой?

- По работе...

- Мне нужно точно...

- Ну, короткий день. Правда, я немного раньше вышел. Было не до работы...

- Из-за анонимки? Значит, собрался идти домой сразу же, как прочитал письмо?

- Правда, - неожиданно согласился Павел. - Разъярён был, но ведь я не убивал! Мы с ней поссорились, потому что она хотела пойти к портнихе, а я не пускал. Я был уверен, что она обманывает и идёт на свидание. Стал на дверях, заступил дорогу...

- Потом выстрелил.

- Из чего выстрелил?

- Из нагана.

- Какой наган? Что ты говоришь, Виктор?

- А отпечатки пальцев на нагане - Виктор не успел сказать, что хотел, потому что в дверях увидел Веронику. Увидел, как девушка смертельно побледнела, зашаталась и начала падать. Бросился поддержать, но она порывисто его оттолкнула и завопила во весь голос:

- Наташа?! Сестричка!

Звала Вероника Наталью и рыдала: поняла, что её нет и никогда уже не будет. Ой, нет Натальи, из ревности Павел её убил!.. Не кричала больше, сразу замолчала. Сил не было, чтобы кричать, и голос неизвестно где пропал; казалось, в груди не было воздуха. Только обильные слёзы горошинками покатились из глаз. Падали на пол.

Павел же ошалело смотрел вокруг, словно не мог понять, что происходит. Лишь время от времени повторял:

- Люди! Не обманывайте меня! Зачем вы меня обманываете?

- Сам ты себя обманываешь, - заметил Виктор.

- Но я ничего не помню, приятель!

- Значит, в беспамятстве и на курок нажал?

- В беспамятстве... С тех пор как я получил анонимку - всё время был вне себя... Но я Наталью не убивал, не мог её убить! Где она?

- Хочешь её увидеть?

- Хочу!

- Мёртвую?

- Мёртвую!

- По дороге заедем в морг.

- Какой дорогой? Я не преступник, не убийца.

Павел терял, казалось, силы, лоб у него намок. Понял ли он наконец, что отпираться нечего? Или же усомнился в своих возражениях?

- Убил? Неужели убил? - прошептал белыми губами.

И Виктор, и Вероника смотрели на него. А он вдруг поднял к глазам обе ладони, словно хотел их лучше рассмотреть, а затем внезапно закрыл ими лицо и заплакал. Выплакавшись, сказал:

- Нет, я не убивал, не стрелял из револьвера...

- А задушил подушкой, да? - бросил Виктор.

- Не знаю... Я... схватил её за шею... Она отбивалась... Потом упала на пол... Не знаю, я сразу бросил её, выбежал.

И дальше молча, в мыслях: «Зачем же вернулся? Лучше было уже самому покончить с собой!» Застонал, разрывая на груди рубашку:

- Только я убийца, больше никто!

Заложив руки за спину, ни слова не говоря, повернулся Павел к двери - готовый ко всему, даже и к смерти.

Виктор вышел следом.

Вероника не могла понять: как всё-таки это произошло? Как же Павел вдруг задушил Наталью, если они жили так хорошо, мирно? Или даже выстрелил в неё из револьвера? Невероятно! А дома у них ничего не знают - ни мать, ни отец... Как же им сказать об этом страшном происшествии? Это же ужасно!

У дверей, к которым метнулась, вдруг заколебалась: а как бедная тётка воспримет такую весть? Она же от малейшего волнения падает! Лучше бы ей ничего не говорить, но как не скажешь? Подумала и на свою мать - а она? Не знала Вероника, из-за чего, но замечала, что между её матерью и Натальей было какое-то несогласие, чего-то не поделили. Хотя она, Вероника, двоюродную свою сестру всегда защищала... В семье говорилось, что Натальи отец был большим пьяницей - и себя убил, и государственную машину разбил. Мать вышла замуж во второй раз - за вдовца, имевшего собственный дом, да в другом городе. Вскоре она уехала. Наталья не хотела менять родную школу и жила у них - у своей тёти. Тогда Вероника к ней и привязалась, а мать - наоборот... Когда Наталья училась в университете, они почему-то даже враждовали. Примирение наступило после того, как Наталья вышла за Павла: и мать, и отец Вероники были у них на свадьбе. А потом... Всё-таки что-то между ними было. Вероника чувствовала это и только так, чтобы мать не знала, встречалась с Натальей - или здесь, на квартире, или на улице. Сегодня тоже хотела увидеть Наталью. Даже соскучилась по ней. Думала, что она как раз вернулась из командировки. Интересно было увидеть, что привезла Наташа с дороги, что подарили ей туристы - ни из одной поездки без подарков она не возвращалась. Иногда что-то и ей, Веронике, из этого доставалось. Наталья любила свою «малую сестричку» и вообще была такая добрая... А Павел так же - нравился ей даже больше Геннадия. Не укладывалось в голове - чтобы он стал преступником.

Отомстил ей за измену - это возможно. Но чтобы Наталья с этим молодым следователем? Вряд ли, любила другого Наталья, иначе разве Виктор - вспомнила, как звал его Павел, - взялся бы за это дело? А впрочем, говорят, бывает на свете, что человеческие судьбы не только вдруг переплетаются, но и перепутываются... Да.

Вздохнув, Вероника сказала для себя:

- Наталья, Наталья... Что же ты натворила?

Воображение сразу перенесло её в холодный погреб, освещённый маленькой лампочкой. Она задрожала и заплакала, повторяя:

- Наталья, сестричка, неужели тебя больше нет на свете? Неужели никогда не увижу, как ты улыбаешься, не услышу голоса... Как же мне без тебя?

Наклоняла голову на руки, вздрагивала от плача, цокала зубами - потому что вдруг замёрзла, не могла согреться.

А потом кто-то ласково взял её за плечи. Глянула - это женщина в чёрном платке. Начала говорить:

- Не плачь... Все мы грешны.

Вероника взглянула на неё удивлёнными глазами.

- Кто вы?

- Доброжелательница, доченька.

- Что вы на меня наговариваете, выдумываете? Ни в чём я не виновата...

- Я говорю - грешная.

- В чем же я могу быть грешной?

- Не знаешь?

- Нет...

- Слишком полагаешься на свою красоту - и думаешь, что она, красота, сделает тебя счастливой. О нет... Вот Наталья, может, поэтому и погибла, чтобы тебе открыть святую истину: всё на земле временное. И твоя душа уже беспокоится: ты плачешь, смущаешься, потому что не можешь никак понять, что сердце предвещает.

Вздрогнула: предвещает? С удивлением и подозрением смотрела на женщину - наверное, такая, что умеет читать мысли? Или это случайно, что сердце замерло в предчувствии недоброго?

- Ты, думаешь, почему теперь плачешь? - продолжила женщина, не давая ей даже опомниться, - Очень жаль тебе сестры, не можешь пережить этой потери? Вовсе нет: такие, как ты, красивые, не чувствительной души. Плачешь, потому что чувствуешь - сердце что-то предвещает. Прислушиваешься к нему и наказываешься, потому что не можешь услышать, что говорит, и узнать, что тебя ждёт. А всё потому, что сердце у тебя заперто, без веры в бога, чтобы знать, что будет завтра, послезавтра. Ведь когда веришь, то имеешь на кого надеяться, и уже судьба у тебя не такая слепая.

Испугалась:

- На что вы намекаете? Кто-то и меня готовится убить?

- Не знаю... Жизнь, доченька, убьёт обязательно. Не выдержала девушка:

- Зачем вы треплете душу? Мне и так больно!

Сама же думала: с чего бы прицепилась? Из ненависти к ней, что она такая же красивая, как была Наташа? Очень даже похожа на двоюродную сестру, будто одной матери. Но всё равно они не одинаковые. Хотя бы тем, что Наталья намного старше. И не может быть, чтобы их постигла одна судьба. Она, Вероника, имеет свою жизнь и пойдёт совсем другим путём. Потому что каждому человеку, как говорится, суждено своё. Суждено? И пристально посмотрела на женщину.

- Вижу, что хочешь что-то спросить... - поняла та.

Не могла больше слушать её Вероника, сняла берет, распустила волосы - знала, что так она выглядит более взрослой - твёрдо сказала:

- Ладно, но оставьте меня в покое. Иди с богом.

- Не сердись, - сразу начала собираться женщина, - Я хотела тебе добра, доченька.

- Хоть я и безбожница?

- Ты человек, у тебя есть человеческая душа. И душу, только душу надо спасать. Тогда жизнью заплатишь не за какой-то миг счастья, а за вечное счастье.

Вроде бы и не пугала. Но почему-то неописуемый страх завладел сразу Вероникой. Чёрный платок тихо исчез, а перед глазами осталась тень. Девушка закрылась - не хотела видеть никакой тени, но в глазах стало ещё темнее. Успокоила себя: просто это ей страшно в этой квартире сидеть одной. Что же делать? Забрали Павла, а он даже ничего ей не сообщил. Оставил в квартире, а она же открытая, с разбитой дверью. Да и к тому же - скоро ночь...

Решила - позвонит Геннадию, пусть позаботится о братской квартире. Кто же ещё? Теперь может оставить общежитие, переселиться сюда. Продолжила мысленно: пока Павел не вернётся, не отбудет наказание... Не допускала и мысли, чтобы Павла осудили на смерть. Но всё равно больше в этой квартире Павлу не жить - не будет покоя ни днём, ни ночью.

В комнате было прохладно, а Веронике казалось, что, наверное, ещё никогда здесь не было так пусто. Даже веет пустотой, будто дом насквозь приоткрыт. Девушка поспешила позвонить по телефону. Набрала номер общежития и начала просить дежурную, чтобы вызвала Геннадия. А из коридора послышалось:

- Вика, я уже здесь.

Она подумала на офицера милиции, который отвёл куда-то Павла и уже вернулся. Наверняка же офицер, хотя видела его в штатском. Собственно, поэтому и поняла, что не простой милиционер. Положила трубку, настороженно выглянула из комнаты:

- Ты?!

- Как видишь... Вот принёс новый замок. Ты уже, вижу, знаешь, что здесь произошло...

Геннадий замолчал, хотя был смущён. Ремонтировал дверь, но чувствовала, что-то хочет ей сказать, сообщить. Что бы иначе его волновало, ведь к Наталье он всегда был холоден, как и она к нему. Вспомнила намёк Павла: хотела ей Наталья что-то поведать. О нём, Геннадии. Или предупредить - чтобы была осторожна? Геннадий ведь злой, как и Павел? Об этом она говорила ей не раз, но Павла хвалила, что лучшего нет. А им, Геннадием, пугала, мол, берегись, потому что тот может ударить ножом.

Схватилась руками за грудь, стала тяжело дышать. Геннадий сразу забеспокоился:

- Что с тобой?

- Ничего... Ничего.

- Не говори - на тебе лица не видно.

- Ничего! - закричала, и лицо начало слегка розоветь.

Большие, набрякшие руки Геннадия, показались ей грубыми, страшными. Парень пожал плечами:

- Чудачка.

- Сам чудак! - чуть отступив, отрезала Вероника, - Не смотри так, не смей!

- А как мне смотреть?

- Не пугай меня.

- Тебя разве испугаешь? - неожиданно мрачно заговорил Геннадий, - Ты же не такая уж и безобидная, какую из себя изображаешь.

- Не имею я желания выяснять твои подозрения. Отступись, отстань от меня. Разве ты не видишь - сама я не своя, не знаю, что говорю?

- Спешить тебе некуда... Что ты здесь нашла?

- Ничего.

- Что ты искала?

- Тоже ничего. Думала, Наталья приехала из командировки...

- Наталья уже на том свете.

- Откуда мне было знать?

- Сестра ж...

- Тогда не спрашивай, что я здесь делаю!

- Ладно, где Павел?

Вероника взяла стул, села:

- Знаешь, Павла забрали. Вроде бы он убил Наталью. Можешь в это поверить?

- Да разве я знаю, чему теперь верить?

- Может, и мне не веришь?

- И тебе...

Не ожидала услышать от него таких слов и от удивления даже спёрло дыхание. Потом тихо произнесла:

- Что ты говоришь, Геннадий? Как ты можешь? Павел же твой брат.

- Так что?

- Нет, ты невозможен. Что было между тобой и ею, Натальей? Почему она так не хотела, чтобы мы с тобой встречались, дружили?

- А ты разве хотела?

- Иначе кто бы заставил...

- К чему? Говори дальше.

- Встречаться.

- Почему же теперь так изменилась? Только увидела меня и уже попятилась, как от какого-то вора, убийцы.

Вскочила со стула:

- Убийцы?

Посмотрел на неё, помолчал, потом грустно сказал:

- Получается, все на свете умные, мудрые, одна она глупая. Раз ничего не понимает. Что с ней говорить!

А девушка смотрела на него, на Геннадия – в чём это он её подозревает? Или просто раздражён? Ещё бы, такое случилось! Надо его как-то успокоить. Села снова.

- Генка, почему раздражаешься, когда ты такой же невиновный, как и я?

- Не знаешь, не догадываешься?

- Странно как-то говоришь, Геннадий, будто действительно меня обвиняешь.

- Потому что и обвиняю, если хочешь знать.

- Обвиняешь? В чём? Может, даже в смерти Натальи?

Не понимала, почему вдруг скривился - что-то не понравилось ему? Но ведь и ей в его словах многое не нравится. Да и сам он сегодня ей не нравится.... Недоброжелательный, жестокий. И вдруг стало Веронике очень обидно и горько, аж заплакала.

Геннадий отвернулся, ремонтировал дверь. Через плечо бросил:

- Разве ты до сих пор не наплакалась?

Заплакала ещё больше. Она желала сочувствия, ласкового слова, а он... Как он смеет? Наверное, правду говорила Наталья, хотя она, Вероника, ей не хотела верить. Сердце таки шептало что-то другое. Оно против Геннадия не имело ничего. А потому с вниманием слушала Павла, который советовал: «Выйди за Геннадия. Может, он немножко и непутёвый, но когда возьмешь его в руки, то станет, как шёлковый.» И слушала Павла, и не противилась, потому что ей действительно хотелось знать, каким бы стал Геннадий при ней... А теперь не надо ей никакого Геннадия! Грубый он и всё! Только сердце опять что-то шепнуло, и Вероника спросила:

- Почему ты такой?

- Интересно - какой?

- Чужой. Совсем чужой.

- А когда-то разве был тебе родной?

- Мог бы стать родным. Если бы захотел.

- Прости!

- Этого я не прощу. Может быть, позже, когда всё закончится.

И даже почувствовала - в её сердце любви нет. Придёт ли когда-нибудь она к ней? Или это действительно век такой наступил, что любовь им необязательна? Слышала же от подруг, что любовь - романтика, а в двадцатом веке взяла верх практичность. Влюблённые глаза, мол, всегда слепы, а на мир сегодня надо смотреть реально, ясно.

Знала Вероника: не научилась этой трезвости, и кто знает, научится ли. А Геннадий, вероятно, из тех самых «реалистов», так чему её научит? Заставит стать такой, как другие? Зачем тогда сердце? И красота зачем, и всё остальное?

Отворачивалась при этом от Геннадия, будто глаза могли её выдать - сказать, что любит... Да нет, просто сердце, израненное болью от тяжёлой утраты, обливается слезами. А она, Вероника, нарочно обращается к разным мыслям, чтобы как-то забыться, отвлечь себя от трагедии.

Закусила губы, посмотрела исподлобья:

- А ты видел Наталью убитой?

- Ну, видел...

- С ножом в груди?

- Тьфу, дура!

Пристально поглядывала на Геннадия, а он, не спеша, очень медленно полез в карман и вынул письмо. Так же не спеша, развернул конверт, который был перегнут вдвое, - видимо, хотел видеть, как поведёт себя Вероника. Но она смотрела спокойно, даже не спросила - что это за письмо в руках Геннадия. Он рассердился:

- Ты не хочешь знать про это письмо, правда? Тебе не интересно!

- Если из него делаешь какую-то тайну - таки не интересно. Хочешь рассказать - расскажи...

- А если не хочу?

- Так помолчи...

- Нет, дорогая, молчать не буду. Скажу тебе в глаза, пока не сбежала...

- Зачем бы я сбежала? Не знаю...

- Нет, ты знаешь! Хорошо знаешь! Поэтому и не спрашиваешь, откуда у меня это письмо.

Оглянулась вокруг:

- Опомнись, ты что, сумасшедший?

Схватил её за руку, повёл за собой. Не успела и оглянуться, как оказались оба в гостиной. Порывистым движением показал на устланный ковром пол.

- Узнаешь это место, гражданка?

- Ты говоришь со мной, как следователь.

- Потому что я теперь для тебя и есть следователь!

- Не говори глупостей!

- Отвечай мне на вопросы!

- Странно, будто ждёшь от меня какого-то признания.

- Я хочу знать правду.

- Хорошо, я скажу... буду отвечать, только не смотри на меня так страшно.

- Испугалась? Жди, что будет дальше!

Слегка улыбнулась:

- Теперь обвиняешь, а потом начнёшь судить? А может, мне удастся оправдаться.

- Теперь уже не перед кем!

- Почему?

- Не понимаешь? Ведь её уже нет на свете.

Резко подняла голову:

- Ты хочешь сказать, что я виновата в смерти Натальи?

Вместо ответа вынул Геннадий из конверта листок бумаги, который Вероника взяла в руки со страхом, ожидая какой-то нехорошей для неё неожиданности. В глаза сразу бросилось:

«Дорогая моя сестричка... - взглянула на Геннадия и снова - к письму: - Уже пятый год, как я вышла замуж, но до сих пор не знаю - зачем? Никакой радости от этого нет, потому что давно поняла: Павла я не люблю и, наверное, никогда не смогу полюбить. Хотя добрый ко мне, стремится угодить...»

Тяжело вздохнула Вероника. По содержанию догадалась, что пишет Наталья. Похожий будто и почерк. Только каждое слово выписано слишком тщательно, будто и этим подчеркнуто, что в письме пишется о чём-то очень важном для нее, Натальи, и она хочет, чтобы её из письма хорошо поняли.

Геннадий поторопил:

- Читай! Чего же ты?

«Но от этого лишь очень нехорошо мне на душе. Иногда так противно, что хочется бежать на край света. Разные мы с ним люди. Павел совсем обычный, приземлённый, не живет, а тлеет. А мне бы крылья! И чего таиться - хотела бы, чтобы мужчины на меня засматривались, даже из-за меня устраивали драки, а я чтобы смеялась, презирала их, издевалась над дураками. Разве я с моей красотой недостойна того, чтобы жить на свете царицей?»

Но кому же Наташа это пишет? Какой сестрёнке, неужели ей? Ага, вот дальше называет её по имени:

«Не знаю, почему, Вика, решила раскрыть перед тобой душу. Вероятно потому, что я очень хочу тебя предостеречь, чтобы была умнее, осмотрительнее - не завязала себе мир так глупо, как я. Оно, конечно, в твоём возрасте ещё снится принц на белом коне. Поэтому, когда проснёшься, на сердце печально. Кипит, бурлит душа - просит, чтобы ты дала ей волю. Но ты такая, что умеешь прятать и мысли свои, и чувства. Это и моя беда. Не говорю я Павлу ничего. Думаю, пусть лучше ничего не знает, и делаю вид, что я его люблю. Но разве игрой заменишь жизнь, Вика?»

Потом смутилась Вероника. Дальше читать не могла, потому что вдруг ей показалось: посреди комнаты, не скрываясь от них, появилась совершенно раздетая Наталья. Даже Геннадий двинулся в другую комнату, оглядываясь, злорадно улыбаясь. Откуда у Натальи такая дерзость? Забыла всё на свете, кроме себя, потому что она такая, как Афродита.

- Знаешь, - не сдержался Геннадий, - если бы я был следователем...

- При чем тут следователь?

- К тому, что это - доказательство! - выхватил из рук девушки письмо.

- Какое?

- Не знаешь?

Отрицательно качнула головой. Геннадий сел на диван, помолчал. А потом глазами показал на ковёр и тяжело сказал:

- Вот здесь она лежала убитая. А рядом - твоё письмо. И представь - не просто на полу, а на мягкой, беленькой подушечке. Кому было нужно это кощунство? Для кого?

- Не знаю... - обеспокоенно ответила Вика.

Геннадий порывисто вскочил:

- Ничего ты не знаешь! Конечно! Потому что не хочешь знать... Не прикидывайся наивной, а говори прямо, что вы не поделили, на чём поссорились. Молчишь? Тогда скажу я сам. Натальина наука, изложенная в этом письме, не пропала даром. И не поделили вы с ней любовника!

- Геннадий?!

- Я сказал не всё. Наталья уже и забыла об этом письме, а ты хитреньким умом подумала: чего бы теперь им не воспользоваться, ведь такой козырь, такой козырь! Бьёт все её карты, и главное - чужими руками! И ты его подбросила Павлу...

- Не выдумывай, - побледнела Вероника, - Никогда раньше этого письма не видела.

- Но ведь письмо написано тебе!

Не могла ничего понять, только возразила:

- Говорю тебе - никогда не держала его в руках!

- Этого не может быть!

- Может.

- Откуда же оно взялось? Летало в воздухе, пока, кружась, не село прямо на подушку?

- Глупости тебе влезли в голову, Геннадий. Смешной из тебя следователь. Подумай лучше, подумай - как это я подбросила это письмо Павлу, да ещё и с намерением, чтобы он её убил, если там моё имя. Это же след! Да не будь наивным...

- Нет, наивная ты сама. И письмо подбросила Павлу по своей наивности. Тогда ты руководствовалась одним - лишь бы отомстить сопернице.

Взглянула на конверт - куда хоть было отправлено то злосчастное письмо? Наталья написала ей в санаторий «Украина.»

- В санатории в Крыму я была, это правда, но это письмо впервые вижу. Говорю правду, не вру. Пойми - зачем это мне?

Геннадий ответил ей, наполовину сомневаясь, будто только сам себя спрашивал:

- Да, зачем врать?

Вероника утешилась этим.

- Ты веришь мне, значит?

- Не знаю.

Теперь во что бы то ни стало хотела перед ним оправдаться:

- А ты поставь себя на моё место... Если мы с Наташей были себе соперницы, тогда чего она отбивала от меня тебя? И не только раньше, но и теперь - почти до последней своей минуты. Павел мне говорил.

И Вероника доверчиво прислонила голову к его плечу.

Трудно было Геннадию согласиться, а всё-таки подумал: наверное, он и в самом деле погорячился. Какая, к чёрту, соперница! Она - честная девушка, серьёзная... Одурел от неожиданности, совсем сошёл с ума! Когда тогда вечером зашёл за конспектами, потому что перед тем забыл их на стуле, и наткнулся вдруг на мёртвую Наталью, будто кто обухом ударил по голове. Если в ней и было немного хмеля - весь вылетел... А тут ещё то письмо. Схватил его, а подушку бросил Наталье на лицо, потому что не мог смотреть на мёртвую.

Взял Вику за голову, заглянул в глаза.

- Может, тогда Павел?

- Что же, Павел мог приревновать её. Если она действительно... крутила миром.

- Я из-за этого глупый! Я ничего не могу понять!

- А я уже и не хочу об этом рассуждать.

- Как?

- А так... Есть следователи, есть суд - они и разберутся.

- Думаешь, им надо передать и это письмо?

- Ничего я не думаю. Уже голова у меня баламутится.

- Нас не будут вызывать, не будут спрашивать?

- Пусть. Совесть у меня чиста. Наташино письмо написано мне, но я его никогда не видела. Погоди: если, судя по адресу, письмо было послано в Крым, то как же оно оказалось здесь?

- Может, на кого-то думаешь?

- Разве я бы тебе не сказала? В санатории со мной не было ни родных, ни близких, чтобы кто-то из них перехватил письмо. Загадка - и точка!

Геннадий немного отступил, положил руки на пояс:

- Ну, а в другой раз она что-то подобное тебе писала?

- Никогда! Никогда! - страстно возразила на это Вероника.

Геннадий задумался: и всё-таки письмо может что-то сказать! Письмо для того, чтобы следователь ухватился за него, как за ниточку, и распутал эту хитрую загадку! Лучше было, правда, ничего не трогать. Пусть бы конверт остался на подушке, а тогда попал куда надо - сам. Но он, Геннадий, как прочитал письмо, сразу подумал на Павла, и хотел его как-то спасти, отвести от него подозрение... Действительно, чем же Павел защитится, если он невиновен? Может, надо помочь брату? Но как? Чего доброго, ещё и сам попадешь в беду: ведь издавна он, и никто другой, враждовал с Натальей!

Тогда, в субботу, вспоминал Геннадий, они разошлись, как злейшие враги. Наталья ругала его, чем-то ему даже угрожала, потом просто вытолкала из дома. Вероятно, было слышно на весь дом, не только соседям, которые за стеной, что им и бог велел всё слышать! Ещё и стучали всё время в стену, и говорил девушкам, с которыми зашёл, чтобы немного утихомирили музыку. А, уж тогда, приехала Наталья...

Не знал, что делать, какой выход из того положения, в которое попали все вместе - Павел, он, Геннадий, и даже Вероника... Был ещё кто-то неизвестный, который пристально следил за ними, наблюдал, как каждый из них выпутывается, чтобы самому остаться чистым, а их утопить. С тем неизвестным надо теперь бороться вместе - всем троим.

Легко обнял девушку за плечи. Этим хотел показать, что не сердится больше на неё, Веронику. Раздумывал - чтобы ей такое нежное и ласковое сказать, чтобы и она не сердилась на него. Потому что из многих девушек, которых знает, с которыми мог бы подружиться, Вероника всё-таки самая лучшая!

- Прости меня, Вика... Как будто кто разум от меня отобрал. Я и сам себя винил. Давай забудем об этом.

- Не понимаю только - в чём ты обвинял себя?

- Да... Наделал глупостей. Хотя бы с тем письмом: надо было мне его брать?

- Не выдумывай, Гена, возьми себя в руки, успокойся. А я должна идти. Дома же у нас ничего не знают.

- Я проведу тебя.

- Не надо. Я хочу побыть одна - подумать, как родителям сказать.

- Тогда давай встретимся завтра.

- Ты хочешь встретиться?

- Конечно, теперь нас за нашу связь уже никто не будет упрекать - Натальи нет.

Вероника взглянула с укоризной:

- О, Геннадий!

- Я молчу.

- То, что произошло, многое изменило. И прежде всего нас самих. Открылись друг другу глубже и видим, что и ты уже не тот, и я тоже другая.

- Ты хочешь сказать, что всё кончено?

- А ты думал, что конца не будет?

- Но я прошу у тебя прощения. Хочешь, я даже на колени встану? Вероника!

Отшатнулась, отскочила от него:

- Не шути!

А потом ближе, мягче:

- Правда, Гена, не шути...

- Я всё-таки тебя проведу. Немного...

И вышли на улицу.

Сразу увидела Вероника девушку, вероятно, одних с ней лет, с зонтиком в руках. Странно было, почему так неожиданно оказалась именно перед ними - не следила ли за ней и Геннадием? Вопросительно взглянула на парня. И он остановился.

- Чего тебе, Фаина?

- Ничего, просто так... Хотела посмотреть на тебя... – Едко заговорила девушка. И отозвалась презрительно в сторону Вероники: - Нашла добро! Ну, ну...

Порывисто повернулась и ушла - мол, она больше не глупая, уже поумнела. Вероника же - наивная девочка, так пусть остаётся, пока не увидит на собственном опыте - что за фрукт Геннадий.

Вика покраснела: нет, не ошиблась, когда дала знать Геннадию, что всё между ними кончено! Всегда подсознательно себя предостерегала: не очень ему верь! Не о Фаине ли хотела предупредить покойная Наталья? А он, зная об этом, ворвался к ней пьяный...

От ужаса, который неожиданно овладел ею, не могла и вскрикнуть. Понемногу, шаг за шагом, начала отступать от Геннадия, и сразу и от Фаины, которая недалеко отошла, и остановилась...

- Вика, Вероника!

И бросилась бежать. Что с ним говорить? Не хочет его видеть, ни сегодня, ни завтра! Никогда! Пусть остаётся с той Фаиной, которая выследила их, дождалась, что Геннадий вышел перед ней и уже некуда было деваться. «Чего тебе, Фаина?» Или это тоже в стиле двадцатого века - век джентльменов прошёл? Или сказать прямо: привык Геннадий менять девушек, как те носки, поэтому презирает.

Не могла смириться - неужели больше никогда не будет на свете большой любви? Или будет - но к ней, Вике, не придёт? Она хочет думать, что любовь вечная и непреодолимая, как сама жизнь! Но неужели тогда за любовь надо платить смертью, как Наталья? Павла она, может, и не любила - по крайней мере так написано в письме... А к кому же тогда порывалась? Кто стал тем принцем на белом коне, который прискакал к ней, Наталье? За любовь к которому она приняла смерть? Хоть раз предстанет ей, Веронике, перед глазами тот, кого так любила Наталья, и кто её любил?! Большая любовь. Большая трагедия... А у него, Геннадия, всё какое-то мелкое, дешёвое, однодневное. Склонна была перед этим подумать, что это он в пьяном бешенстве отомстил Наталье. Но нет, у таких людей, наверное, и злоба мелкая.

Наконец, тяжело дыша, она остановилась у дверей своей квартиры. Почему-то никак не могла найти в сумочке ключ, чтобы её открыть, и нетерпеливо позвонила. Только теперь подумала - какие же слова она скажет матери? Как сообщит ей о горе, постигшем всю их семью? Забыла и о том, что её мать с Натальей жили не очень мирно - так вот, мать, вероятно, не схватится за сердце. С облегчением вздохнула, увидев на пороге отца. Бросилась старику на грудь, обняла за шею:

- Знаешь, папа?

Услышала в ответ:

- Знаю, доченька, знаю...

Удивилась: говорит, знает - а что может знать? Заметила в глазах отца глубокую печаль - действительно знает, откуда же?

Понял, о чём думает Вика, и объяснил:

- Олимпиада Романовна приходила ещё вчера - ты была на занятиях. Собственно, я тоже её не видел, потому что был на работе. Мать же нам ничего не сказала: знаешь, она даже не называла Наташино имя, сердилась не неё.

- А за что?

- Было такое дело, за которое Наталью ругала.

Больше ничего не сказал отец Веронике. Только сообщил:

- Правда, матери Натальи послала телеграмму. Анна Михайловна уже у нас.

Вика не ждала, а поспешила в комнату: должна быть с тётей, чтобы поддержать её, хоть немного успокоить! И удивилась, услышав из кухни ровный, буднично спокойный голос матери:

- Не расстраивайся, Анна, потому что тебе ещё одной надо жить.

Дверь в кухню была приоткрыта, и Вероника, остановившись, увидела: тетя сидит на стульчике, и мать прикладывает ей к вискам намоченный бинт. Вика пристально посмотрела на мать: она вроде бы спокойная, только очень бледная. Заходить или нет?

Отец взял её за плечи и отвёл в сторону.