Тревожная ночь

VIII

Майор Ковальчук заложил руки за спину и медленно мерил шагами кабинет. Тяжело ему было на душе, а не знал - чего. Поэтому пытался перебрать в памяти все дела за вчерашний день. В семь, как всегда, уже был на ногах. Физзарядка и холодный душ - без этого не обходится, первым делом должен набраться бодрости. До поздней осени ходит на реку, купается. Хотел бы и «моржом» стать, но как-то уж страшно. Люди будут стоять вокруг в зимней одежде, в шапках-ушанках, а ты - в проруби, красный как рак. Да хоть красный - а если посинеешь? Нет, это уже не для него. Сказываются и военные годы: жизнь прожить, как говорится, - не поле перейти. Может, просто расшатаны нервы - и поэтому такой беспокойный. Будто чего-то ему не хватает. Вот и теперь - собрался до подробностей вспомнить свой прошлый день, а в голове «моржи». Хотя никогда даже плохим «моржом» он не будет. Для его здоровья уже лучше - финская баня: видел её в Прибалтике, в Нарве, куда ездил в гости к родственникам. Хотел, было, уже ехать назад - климат ведь в тех краях никудышный, ветры часто дуют, пыль летит. А племянник вдруг повёл его в баню, которую в Нарве называют финской. Пошёл, рассмотрел. Вокруг сухое дерево, и пар тоже сухой, горячий. Пот с тела стекает рекой. Каждый, сколько может выдержать, парится, а потом с разгона - в холодный бассейн, его туда толкнули, потому что сам не мог никак решиться. Надеялся, выскочит, как пробка из бутылки шампанского, а холода даже не почувствовал. Дальше в той бане провёл весь отпуск, лишний свой жир горячим паром растопил. Из-за финской бани теперь снова думает о поездке в Нарву. Да где ещё отпуск, где ещё отдых! А тут ко всему столько нерешённых дел! Так, может, это вывело его из равновесия?

После завтрака позвонила домой внучка - почему ты к нам, дедушка, не приходишь? Очень я соскучилась по тебе, дедушка... Остановился посреди комнаты - вот так, уже и дедом стал, а он ещё недавно считал себя совсем молодым. Любознательная девочка, обо всём хочет знать, что ему даже трудно иногда приходится: помолчал бы немного да подумал - внучка не даёт.

Нет, думал, не внучка обеспокоила его, наоборот, приятно, что услышал её голос. Пообещал - при первой же возможности обязательно пойти с ней в кукольный театр.

И вдруг в голове промелькнуло: Мушник! Не тогда ли стало на душе плохо, когда после допроса распорядился снова отвести его в камеру? Не укладывалось в голове майора: потомок отважного бойца революции, которого сам Будённый наградил именным оружием, - вдруг стал преступником? Не хотел бы иметь он, майор, такого потомка, пусть бы такой и не родился!... И что Павел отстаивает свое имя честным, как-то невольно вызывает к нему благосклонность, потому что где-то за ним - и славное имя Ивана Москаленко, революционера. Но чего стремится заляпать другого? Наталья уже мертва, что им теперь делить с Погореляком? Аж поморщился майор Ковальчук, словно ему плюнули в лицо... И понял наконец, что его больше всего взволновало, встревожило, вывело из себя. Сколько работает в органах милиции, а не помнит, чтобы кто-то из следователей приступал к делу с нечистой совестью, с запятнанной совестью. Не было такого и не будет. Потому что не может быть.

Виктор, вспомнил майор Ковальчук, сразу, как только пришёл в управление, вызвал к себе глубокую симпатию. Тут уже человека чувствуешь. Может ещё, скажем, ошибиться один, зато когда симпатизирует парню весь коллектив, а не одна Марина... Майор улыбнулся, но тут же улыбка побледнела - задумался снова.

Восстанавливал в памяти допрос - утверждает Мушник, что Виктор с Натальей имели близкие связи, а с тех пор, как лейтенант появился в городе - начали встречаться. Конечно, это ещё преступление не такое, чтобы за него давать под суд, но Виктор - следователь... Сразу после допроса хотел, было, свести их обоих, Павла и Виктора, в своём кабинете. Чтобы по их поведению видел, что в том правда, а что нет... Чтобы не ошибся, не сделал какого-то поспешного вывода - сломать ведь жизнь человеку легко! Не свёл их у себя, вызвал одного лейтенанта. Поговорил с ним довольно резко - и, может, поэтому теперь недоволен?

Услышал стук в дверной косяк.

- Войдите!

Ждал - увидит в дверях именно его, Виктора, но вошла Марина. Улыбнулся:

- Ну не странно было бы на новенького, но ведь вы у нас своя, а стучите. Я уже говорил вам...

Марина сразу развернула папку:

- Я ждала Виктора Ивановича, но, может, и вам будет интересно...

Взял из папки лист:

- Что это?

- Из приборостроительного прислали, мол, не связано ли это с делом Мушника. Выписка из вытрезвителя.

Пробежал глазами несколько стандартных строк:

- Но ведь...

- Да, там назван не он, а какой-то Москаленко, но на заводе такого нет и никогда не было.

Майор оставил протокол у себя. Пристально посмотрел на Марину, потом - ей вслед и уже у порога остановил:

- Скажите!

- Пожалуйста...

- Вы и теперь о Викторе... Ивановиче хорошего мнения?

Удивилась:

- Разве он что-то натворил?

- Нет, спрашиваю из простого любопытства.

Сдвинула плечом:

- Если говорить правду...

- Зачем лгать? Симпатичный?

- Хороший человек.

- А работник?

- Молодой, но... ничего.

- Будет ли из него толк?

- Наберётся опыта... Чего же?

И майор увидел, что Марина покусывает губу.

- Что-то себе надумали. Я вижу по вам. Ну, ну?

- Вспомнила пословицу: не святые горшки обжигают.

- Хотите сказать, что Виктор не святой?

Марина покраснела.

- Пошутил, пошутил.

Она быстро вышла, боясь, чтобы не спрашивал что-то дальше.

Сделал вывод: раз уж он, майор Ковальчук, не верит в то, что Виктор мог кого-то обмануть, то Марина будет ещё и протестовать. Женская интуиция в таких делах говорит многое, и, пожалуй, Марина будет-таки права.

Но перед глазами лежал протокол, присланный из городского вытрезвителя на приборостроительный завод. Майор вчитался в него снова: инженер Москаленко, подобранный в сквере в тяжёлом состоянии алкогольного опьянения, пробыл в вытрезвителе с 25 на 26 сентября с девяти часов вечера до шести утра, пока не пришёл в себя...

Что ж, сообразил себе майор, для того и вытрезвитель, чтобы пьяные не валялись по улицам и скверам... Ничего удивительного, что и этого Москаленко привели в чувство, потом отпустили. Москаленко... Стоп! На заводе такого нет - значит, кто-то назвался чужой фамилией? Поверили человеку на слово, потому что не было у него при себе документов. Инженер, интеллигент. Чего же не поверить? Да, да - Москаленко... Имеет ли эта выписка отношение к делу Павла Мушника? Прямое и непосредственное! Москаленко - на ручке нагана, Москаленко - и в протоколе городского вытрезвителя. Здесь только не известно, не воспользовался ли кто-то знакомством с Мушником. Жаль, что не сделали ребята фотографию.

Позвонил, распорядился, чтобы нашли и прислали к нему милиционера, который дежурил тогда в вытрезвителе - пусть хоть устно обрисует портрет своего постояльца, а может, взглянет на Павла и сразу узнает.

Но покоя всё ещё не было. Снова начал мерить шагами кабинет. Казалось, скоро должен был уходить на пенсию, и пусть не совесть, но сознание его упрекало, что оставляет сложное дело, в котором только он может дать совет - кто-то другой напутает.

Не хотелось в том признаваться, но знал, что недалеко время, когда таки позовут его, скажут: «Хватит, пора идти на отдых. Дайте поработать другому, младшему, полному сил и энергии.» А кто же его заменит хотя бы в данном деле? Подумал на Виктора - и только вздохнул. Конечно, в будущем он, может, дослужится не только до майора, но и до полковника... или до генерала - не всем, а некоторым везёт. Но если будет так спешить, далеко не уйдёт. Стоит ему напомнить, что есть народная мудрость: тише едешь - дальше будешь. А себе так же, только другое: век живи - век учись. Вот и дело Мушника - урок.

Майор будто очнулся, почувствовал бодрость и решимость - трудом, только трудом отгонит от себя и сомнения, и гнетущее настроение, чтобы ничего лишнего, ненужного в голову не лезло, не отвлекало.

Повернувшись к столу, взял телефонную трубку:

- Мушника ко мне!

Тут же вынул из сейфа наган - положил в ящик: этому оружию положено быть в музее почётным экспонатом, а не вещественным доказательством на суде. Тот, кто воспользовался им для убийства, совершил двойное преступление! Когда попадётся, надо будет сперва его проверить - не сумасшедший ли!

Под дверью послышались шаги, и майор, откинувшись назад, быстро закрыл ящик, ждал.

И вот уже стоит в дверях Мушник, который подозревается в страшном преступлении. Как и вчера, он очень бледный, но уже какой-то тихий, спокойный. Может, после похорон, а может...

- Присаживайтесь. Как спалось?

Павел поблагодарил и сел. Пытливо взглянул на майора и мысленно отметил: обеспокоенный, как будто несдержанный.

Пристальнее, чем вчера, посмотрел и майор на него, как будто разуверился во всём, что он, Павел, доказывал во время их предыдущего разговора. Было видно, что майор узнал уже больше и знает что-то такое, чего они вчера не касались. Заинтересовался: про что? Неужели Виктор оказался убийцей? Или таки действительно встречался с Натальей? Как майор его прижал, он и раскололся! Потому что нет такого тайного, что бы не стало явным.

Павел нетерпеливо смотрел на майора, ждал - какой будет первый вопрос? Не сомневался, что начнёт именно с него, Виктора, своего работника. Пусть всего и не скажет, но скажет: ошибся лейтенант, и он, Павел, невиновен.

Но майор зажёг сигарету и ещё раз поинтересовался:

- Отдохнули немного? Ничто вас не беспокоило?

- Что ещё должно было беспокоить?

- Какое-нибудь видение?

- Видение?

- Да. Она не приходила к вам, плача?

- Почему вы спрашиваете?

Майор как бы спокойно затянулся дымом и вместе с ним выдохнул:

- Двое вас держали наган в руках - вы и ваша жена, Наталья. Но ведь она не сама себя убила, знаете ли.

- Не знаю... Вырвалась от меня, побежала.

- Куда?

- Я говорю, что не знаю!

- Сегодня вы вспомнили, что побежала, а вчера ваша память кончалась на том, что упала.

Ждал Павел, что майор нахмурится, сделает из этого вывод - будто что-то утаивает или же стремится запутать следствие. Но майор Ковальчук неожиданно для него улыбнулся, как будто сам скрывал какую-то тайну. Потом, выдержав паузу, ответил ему, Павлу, сам:

- Раз память стала лучше, вижу, что вы отдохнули хорошо... успокоились. Да?

Не мог не удивиться Павел:

- Что-то беспокоит вас моё здоровье.

- Почему бы и нет? Разве я не человек?

- В данном случае... не совсем.

- Кто же я для вас в данном случае?

- Майор... Лицо официальное...

Ковальчук придвинул себе пепельницу, притушил окурок.

- А вы, кто вы?

- Ваша жертва – вот кто я.

- Значит, считаете себя не просто невиновным, но даже жертвой? И это что-то новое... Получается, я - карающий меч?

- Это ваше право.

Решительно возразил майор Ковальчук:

- Ошибаетесь, Мушник, такого права я не имею, и никто из нас не имеет. Оно и не нужно. Последнее слово за судом, а суд может даже оправдать подсудимого - бывает же, что следователи по той или иной причине, а допускают ошибку. Недаром говорят: не ошибается лишь тот, кто ничего не делает!

Павел заметил:

- А разве вы имеете право - ошибаться?

- Не имеем, и в этом я с вами согласен, Мушник, здесь есть правда.

Обрадовался Павел:

- И то - хлеб. Но...

- Ну-ну... договаривайте.

- Когда ваша задача - не только обвинять, но и защищать от несправедливых обвинений - докажите это сейчас, в этом деле.

- Доказали бы - да вы нам, как нарочно, перепутываете карты. Говорю - как нарочно, потому что здесь беда не только в злом умысле, как, наверное, в вашей неискренности. Заладили - во всём виноват я, ещё и показали руки - вот этими руками её задушил. А потом - я не виноват, я не убивал, это другой... Дошли вплоть до того, что назвали убийцей молодого следователя, вашего же бывшего товарища - вы почему-то вчера и не сказали, что с Виктором были сначала друзьями, играли в одной спортивной команде.

- Какое это имеет значение! - растерянно ответил Павел.

Майор вынул пачку с сигаретами.

- Имеет значение - откровенность. И я в этом вас убежу. Скажите, почему вы утаили, что в ночь на воскресенье, когда произошло преступление, были в вытрезвителе?

- Я... - Павел затянулся: в его лицо пламенем ударил страшный стыд, и он невольно закрыл его ладонями.

Майор понял: своим вопросом попал в цель - тогда в вытрезвителе был именно он, Мушник! Павел неожиданно начал проситься на волю:

- Я сам найду убийцу, только отпустите!

- Такого в нашей практике никогда не было.

- Пусть не было - почему же не может быть? В Америке, например, самого крупного преступника могут освободить под залог.

- У нас - не Америка, где всё покупается за деньги. Нам дорог человек, а не капитал... Это азбучная истина.

- Но с преступностью борются и в Америке. Убийца - он везде одинаков.

- В том и суть, - подхватил майор, - И убийца не смеет ходить на свободе, потому что за одним преступлением может совершить второе, и уже никакими деньгами его поступки не возместить. Чем скорее всякий преступник будет изолирован - тем лучше для общества, для каждого...

Недоговорил, потому что в дверях, выпрямившись, стал старшина милиции.

- Старшина Бородин. По вашему вызову, товарищ майор...

- А-а... прошу вас, старшина, проходите.

Павел снова закрыл лицо руками: узнал, не мог не узнать дежурного милиционера из городского вытрезвителя. Старшина повёл себя с ним тогда доверительно, понял, что он, Павел, как-никак - интеллигент. Теперь всё всплывет на поверхность! Майор нарочно громко сказал:

- Товарищ Бородин, знакомьтесь...

Пришлось Павлу снять с лица руки, а старшина, услышав от майора такое простое приглашение, тоже воскликнул:

- Кого это я вижу? Москаленко, вы?

- Москаленко, говорите? - переспросил сразу майор.

Старшина подтвердил:

- Да, Москаленко!

Павел неожиданно для самого себя решил играть дальше:

- Товарищ старшина, вовсе не Москаленко я, Мушник моя фамилия. Опознали...

- Как это может быть? - удивился тот.

- А так, что я вас впервые вижу.

На это резко поднялся майор:

- Ну вот что, Мушник! Комедия закончена!

Разозлился и старшина:

- А я, глупый, поверил!.. Несчастный был, убитый каким-то горем. Плакал всё время, пока не заснул. Думаю, напился человек от беды... Поэтому, когда назвался Москаленко, я и не стал проверять. Пожалел его на свою голову!

Майор сел. И закурил.

- Вот вам, Мушник, и «право» на ошибку. И вы после этого просите доверия.

- Я узнал его сразу, как только открыл дверь, - сказал старшина, - Жди после этого, чтобы я кому-то поверил!

Не мог сдержать улыбки майор Ковальчук:

- Ну, это уже слишком! Верить людям надо, обязательно надо...

- Верь таким!

- Ладно. Вы свободны, старшина. Спасибо.

Бородин сокрушённо покачал головой и вышел, забыв даже попрощаться.

Павел уже пожалел, что обманул, обидел человека. Разве бы что изменилось, если бы назвал свою настоящую фамилию? Вероятно, теперь там только и разговоров - что о его преступлении. Удивляются, ужасаются, и ни у кого никакого сомнения, потому что он - под арестом!

А майор вздохнул:

- Если вам не дороги святые имена, то как вам должен верить, что вы не пятнаете имя честного человека - не врёте на Виктора?

Нетерпеливо заерзал Павел на стуле:

- Я сам себя уже ненавижу!

- Хотите сказать, что лихо попутало?

- Сам себя попутал... Назвался Москаленко, а подписался же честно - своей фамилией. Наверное, никто этого и не увидел, не обратил внимания.

- Ищете смягчающие обстоятельства? Не надо...

- Почему? - растерялся ещё больше Павел.

Дальше смотрел с укором на него майор:

- Потому что такому прощения нет. Как вы могли? Деда, героя революции... Может, объясните?

- Просто никакую другую фамилию не смог вспомнить.

- Только дедушкину?

- Только... Теперь раскаиваюсь.

- Эх, человек, человек!

Майор снова и снова пробегал глазами протокол из вытрезвителя и думал: если бы это сидел перед ним только подозреваемый в убийстве на Подвальной, сразу бы распорядился освободить его, потому что действительно с тем преступлением он ничего общего не имеет. Трагедия произошла в девять тридцать, а Мушник после девяти был в вытрезвителе. До этого, вероятно, не один час просидел в закусочной, потому что не мог напиться до беспамятства сразу.

Трудно было простить этот, пусть неподсудный, поступок, который совершил Мушник уже в здравом уме, на трезвую голову. И майор готов был даже отложить протокол в другую папку, не учесть его - мол, нет на заводе того Москаленко, так его и не надо! А Мушника отправить в камеру. Но только вчера за такие эмоции отчитывал Виктора.

Пришло на ум другое: может, они, Мушник и Бородин, знакомы, да и сговорились? Нарочно записали вымышленную фамилию, тогда могли изменить и время - с десяти сделать девять... Майор потёр виски, изучающе взглянул на Мушника. И вдруг он почувствовал, что презирает сам себя: как могло прийти ему в голову такое подозрение?! Решил: таки действительно расшатаны нервы.

И спросил спокойно:

- Значит, в вытрезвителе были именно вы?

- Да был... именно я.

- А потом где целый день бродили?

- Поехал к матери.

- Почему вдруг? За грибами?

- Стыдно было перед Натальей. Да и сердился на неё. Куда должен был идти?

- А мать была дома?

- Не застал никого. Мать, правда, увидел с Геннадием во встречном поезде - ехали в город. Ну, а мне спешить было некуда. Побродил по лесу, потом зашёл в дом и лег спать. Мать не приехала...

Майор склонил голову, молчал.

Павел, будто от холода, зацокал зубами, а в голове было одно - что дальше? Когда о вытрезвителе узнало следствие, то всё уже пропало! Майор почему-то опускает глаза, и ничего в них нельзя прочитать.

Трудно было усидеть Павлу на месте, и он даже приподнялся. Майор махнул рукой:

- Сидите.

И снова склонил голову, задумался. Потом взглянул из-под бровей и сказал:

- Значит, для вас я немного не палач... А то, что «моя милиция меня бережёт» - только так, для красного словца. Но без милиции, без прокуратуры - увы, никак нельзя. Может, в будущем, когда-нибудь. Хотя не скоро, ой не скоро - не одно поколение ещё потребует, чтобы нам его таки беречь. Но не об этом речь. Отпустим мы вас...

Обрадовался Павел:

- Теперь, значит, верите, что я оружия в руках не держал?

- Нет, наган в ваших руках был - этого не отрицаете, а вот стреляли ли - это другой вопрос.

- Я не стрелял!

- Хорошо, товарищ Мушник.

С недоумением смотрел Павел на майора - почему вдруг сделал такой вывод и даже изменил тон. Но майор лишь добавил:

- Не могу я дальше, просто не имею права держать вас за решёткой... Выпишу вам пропуск.

- Какой?

- Что свободны вы и можете идти... домой, на работу...

Павел не мог усидеть, встал. Пропуск из рук майора чуть не схватил. Шёл к двери и терпел - только бы майор промолчал, не сказал ни слова, не задержал.

- Кстати...

Мушник аж вздрогнул, повернул к нему перекошенное от боли лицо.

- Кстати, - спокойно повторил майор, - «Официальное лицо» беспокоится, есть ли у вас от дома ключ? Чтобы не ломали ещё раз дверь...

- У меня есть ключ. Дал мне Геннадий. На кладбище вчера подошёл и говорит - сменил замок, возьми новый ключ...

- Значит, брат был уверен в вашей невиновности. Напрасно вы думали на него...

Павел махнул рукой и вышел.

На улице его подхватил стремительный людской поток и понёс, как соломинку быстрое течение.

Только теперь майор почувствовал облегчение и понял, что его смущал именно арест Мушника. Что-то ему подсказывало будто, что Павел не виноват.

Позвонили. Снял трубку и только приложил ее к уху, услышал знакомый голос:

- Товарищ майор, можно к вам?

- Конечно, можно, Виктор, заходи!

Приготовился к встрече. Протокол спрятал в папку и вместе с другими материалами по делу положил в ящик. Когда Виктор вошёл, сразу поинтересовался:

- Что-то новенькое принес?

- Брат его у меня.

- Чей ещё брат? - начальник сделал вид, что не понял.

- Так ведь Мушника.

- А-а, - махнул рукой.

Виктор удивился видимому равнодушию майора.

- Я думал, что вам будет интересно...

- Нет, уже не интересно.

- Почему? Что-то случилось?

Майор, не обращая внимания на вопрос, бросил:

- Есть против него какие-то факты?

- Алиби убедительное, подтверждённое свидетелями.

- Так чем же он может меня заинтересовать?

- Послушайте, что он рассказывает!

- Только коротко, Виктор.

- Говорит, тогда, в субботний вечер, вернулся на квартиру брата, потому что забыл конспекты, и, когда увидел убитую Наталью, заподозрил в убийстве Павла. Чтобы сразу замести следы, разбил Наташину коробку, забрал оттуда дорогие украшения, ещё и поломал дверь...

- Значит, это он - тот примитивный вор, оставивший столько следов? - поднял брови майор.

- Говорит, хотел спасти брата, отвести от него подозрения, - напомнил Погореляк, надеясь услышать какой-то совет.

Но майор снова его удивил:

- И как ты думаешь, ему это удалось?

- Наивная работа!

- Значит, и сегодня ты твердо убеждён, что убил Павел Мушник?

- Да... Другого, кто бы совершил преступление, пока не вижу.

- Это у тебя такой принцип расследования дел: виноват один, потому что нет второго?

- Нет, вы поймите...

- Не надо так безоговорочно, Виктор.

- Я уверен, что вам он признается...

Майор улыбнулся. Вдруг сказал:

- Поздно.

- Почему поздно? Что-то с собой совершил?

- Не бойся - не совершил. Он жив и здоров. Просто я его освободил.

- Да как?!

- А так... убедился, что и у него алиби.

- Этого не может быть!

Майор достал папку и вынул протокол:

- Пьяный, он навзрыд плакал в ванной вытрезвителя, когда раздался выстрел.

- А кто же тогда преступник, убийца?

- Наверняка знаю только то, что допустили ошибку... - И, пристально, изучающе глядя на Виктора, майор закурил: - Скажи хоть теперь: что-то и вправду тебе мешает быть объективным?

Виктору стало невыносимо горячо. Покраснел ещё больше, чем вчера, когда с ним впервые заговорил майор на эту тему. Ещё не успел ничего ответить, как майор заметил:

- Вот видишь, как тяжело, когда на невиновного падает подозрение. Ещё труднее, чем виновному.

Виктор почувствовал поддержку и вздохнул:

- Не знаю, что и сказать...

Ковальчук поднялся, пошёл к окну. Оттуда спросил:

- На похоронах был?

Не таился Виктор:

- Был... А что, разве?

- Нет, я понимаю. Как-никак - знакомая.

- Знакомая и очень хорошо.

- Честно: встречались?

Почувствовал Виктор, как шевелятся волосы.

- Когда?

- Как вышла замуж.

Аж закричал:

- Поверьте! Я ничего о ней не знал. Думал...

- Не знал, а думал?

- Что в этом плохого?

- Вообще - ничего, - почему-то не отворачивался от окна майор.

- Хотелось, конечно, увидеться... И говорю, что именно в тот вечер, я думал - поинтересуюсь, не здесь ли где-то она. Ведь в этом городе родилась, здесь мы вместе ходили в школу...

- Хорошо, - неожиданно прервал начальник. - Пусть будет так. Но твоя ошибка в том, что взялся за дело, от которого тебе нужно было отказаться.

- Я же вам тогда, воскресным утром, и позвонил именно по этому поводу.

- И ты хочешь сказать, что я не понял?

- Нет, я не осмелился высказать просьбу.

- Почему?

- Хотел найти убийцу Натали.

- И отомстить?

- Пусть так.

- Мушнику, который увёл у тебя девушку?

- Преступнику, а больше никому.

Майор сел за стол.

- Я тебя не упрекаю, Виктор, потому что ты такой же человек, как и все. Но, видишь, в горячке, в пылу погнался не за тем вором.

Где-то в душе Виктор согласился с ним: действительно, тогда потерял рассудительность... И вырвалось у него аж странно покорное:

- Ваша воля, товарищ майор.

- Ты говоришь - как если бы я собирался тебя обезглавить, - улыбнулся Ковальчук, - Не бойся... У нас это первое твое дело. Ещё успеешь на других себя показать. А это уже, так и быть, доведу до конца я.

Вспомнил майор, что лейтенант говорил о Мушнике-младшем:

- Ну, где он, твой парень?

- У меня в кабинете.

- Надо хотя бы взглянуть на него. А может, что-то расскажет и такое, что поможет нам продолжить расследование. Говоришь, его алиби твёрдое?

- Твёрдое, товарищ майор.

- Ладно, я не буду его вызывать, зайдём к тебе.

Открыв дверь в кабинет Погореляка, майор остановился: смотрел не на Геннадия, а на кучку драгоценностей, лежавшую тут же на столе. Наташины украшения? Не многовато ли для одной женщины? А впрочем, Наталью, пожалуй, действительно надо было знать. И перевёл взгляд на Геннадия: лохматый, современный, но с лица красивый - за такими девушки, как говорят, умирают.

Майор стал возле стола и снова засмотрелся на украшения. Попробовал в пригоршню забрать всю ту бижутерию и спросил будто сам себя:

- Сколько это всё стоит?

Сел и начал внимательно рассматривать каждую вещь отдельно, словно хотел их оценить, установить хоть приблизительную стоимость. Но засомневался:

- Настоящее это или искусственное?

- Думаю, что искусственное, - отозвался Геннадий.

- Почему?

- Это же подарки: туристы ей давали... Иностранцы... Разве она на свою зарплату это всё покупала бы?

- А вы откуда знаете, что на свою зарплату такое не покупают? Покупали уже?

- Пока что нет.

- Значит, в будущем будете покупать?

- Видимо, и в будущем не буду.

- Потому что легче украсть?

- Я ничего не крал!

- Вы же сами говорите, что не покупали.

- Я уже объяснял - пожалел Павла.

- Чтобы мы на грабителей подумали, да? Вы нас за дураков держите?

- Не успел всё как следует обдумать, некогда было.

- Иначе бы поступили бы по-другому?

- Возможно.

Майор взглянул на него пристальнее:

- Любите брата?

- Нас двое...

- Из любви и пожалели? Потому что заподозрили его?

- Разве я сказал, что подозреваю?

- Не сказали, правда, только подумали... - майор сделал паузу, поискал сигареты... - Между прочим, он заподозрил вас.

- Почему?

- Были на то у него свои соображения.

- Но я к убийству не причастен!

- А брат ваш причастен?

- Не знаю. Отпустите меня.

- С этими вот вещами?

- Я отнесу их туда, где взял. Ведь не хотел их по-настоящему украсть.

- Пока оставим, может, пригодятся...

Ковальчук подумал, что дальше спрашивать, потому что до сих пор, казалось бы, не выведал ничего, разве только бегло удовлетворил своё любопытство. И постучал по столу старой зажигалкой:

- А может, заметили что-то особенное в поведении вашей родни, знакомых или ещё кого-то, кто имел отношения с вашим братом и его женой?

Геннадий задумался - может, в том, что говорит майор, и есть какая-то рациональность? Но ведь тогда надо присмотреться... Выйти отсюда и тихонько, пристально наблюдать...

- Вижу, очень не терпится вам? - отозвался лейтенант и обратился к майору - У него же здесь есть и свои драгоценности. Правда, специалисты оценили их не очень высоко. Любительство.

Майор без слов пересмотрел старенькие иконы: были среди них застеклённые, были полустёртые, даже ущербленные. А сказал неожиданное:

- Идите... успокойте своего брата.

- В тюрьму? - округлил глаза парень.

- Не бойтесь. Ваш брат на свободе, в убийстве невиновен.

- Невиновен? А кто же?

- Ищем...

- В таком случае слушайте сюда... - И Геннадий вынул из кармана письмо, которое он нашёл на подушке.

Человеческое течение несло и несло Павла. И он подчинялся ему, не решаясь даже подумать о том, куда идёт. Вдруг показалось, что он оказался посреди реки, а волны такие сильные, бьют его, толкают. Он хочет побороть тяжёлое течение, добраться до берега, который вроде бы и не так далеко, можно дотянуться до него руками. Но из человеческого течения выбраться невозможно. Неужели так никогда его и не поборешь? Всё время будет плыть за водой - так ведь легче, зачем бороться? В поединке с жизнью ещё не такое поражение потерпит. Потому что то, что с ним случилось, разве не поражение? Оно пока что первое, поэтому и неожиданное. Если говорить правду - раньше из всего выходил победителем.

Почему же вдруг всё оборвалось? - продолжал про себя рассуждать. Успокоился, было, на том, что достиг, и ничего больше не желал. А жизнь не хочет останавливаться, она хлынула дальше и сбила его с ног. Упал, больно ударился. И душа болит. Если не овладеет своими чувствами, не начнёт по-настоящему бороться за себя и свою будущность, то может случиться ещё хуже. Нет, должен выстоять, выдержать! Чтобы не толкало его течение людей, а чтобы поскорее к нему вернулось и человеческое уважение. Так и только так!

Ещё крепче зажал в руке документ об освобождении. Ни в чём не виноват! Но ведь Натальи уже нет и не будет. Кто лишил Наталью жизни? Не тот ли, который тихо где-то его преследует, с тех пор как взял в руки анонимное письмо? Недаром тогда ещё и казалось, что кто-то за ним следит. Наверное, тот негодяй всё и устроил: чтобы они с Наташей поссорились, чтобы он её ударил...

И испугался - а не с убийцей ли где-то тогда и пил? Потому что, кажется, у него не было таких денег - выбежал же, как был, не помня себя. Он, злой его гений, сделал так, чтобы потерял рассудок и ничего не мог вспомнить с той минуты, как заступил Наталье дорогу, не отпускал её никуда. Туман всё время у него в голове, ничего и не видит - и вот быстрое человеческое течение куда-то его несёт. А люди толкают его со всех сторон, как будто пытаются вытурить из-под себя.

Действительно оказался на берегу, над рекой - лишь каменный парапет отделял его от холодной, тёмной глубины. Что это? Не сразу мог понять, зачем бы судьба вывела его к воде. Нет, он не хочет топиться! Потому что тем, что покончит со своей жизнью, разве что-то докажет? Только проявит ещё большее слабодушие! Нет, должен жить - и жить так, чтобы поскорее восстановить свои честь и достоинство.

Вернулся к людям - тёмная река пусть себе плывёт от берега к берегу - у него своя дорога в жизнь! Он только очень устал, и самое первое - надо добраться домой, лечь и отдохнуть. Подвальная улица - под гору, утомила ещё больше. А крутые ступеньки заставили даже остановиться, отдышаться. Но волнение подгоняло: поднимался чуть ли не на цыпочках, всё время оглядываясь - очень не хотелось встретить кого-то из соседей.

Обрадовался, что уже стал у дверей. Но тут кто-то воскликнул:

- Господи!

Испуганно оглянулся и увидел Вдовину - соседку, между их квартирами - смежная стена. Хлопнула руками:

- Это вы, Павел?

Ответил ей резко:

- Я!

Заглянула в его лицо, будто не верила, что он. Сказала, вздохнув:

- Я молилась за вас, и видите...

- Ничего я не вижу, я слепой...

- Нет, Павел, уже нет... Уже на душе у вас не так темно...

- Разве я был грешен? - спросил немного мягче.

- Все мы перед богом святым грешны.

- Не знаю за собой никакого греха.

Женщина напомнила:

- Тогда чего приходили из милиции, спрашивали?

Он разозлился:

- Оставьте меня в покое!

- Мы с мужем им сказали, что так и так, телевизор играл, а выстрела не слышали, и кто её убил - мы не знаем... Может, вы, а может, и нет.

- Меня уже отпустили, я невиновен.

- А убийцу нашли?

- Я сам его найду!

Смотрел на дверь и только тогда вспомнил о ключе. Вошёл, заперся, чтобы побыть одному, прийти в себя... А из-за двери - снова:

- Подождите, Павел. Тут приходила к вам одна молодая женщина, передала вам какой-то пакетик. Лекарство или что? Коробочка такая, как от лекарств...

Удивился - кто бы это мог приходить? Да и к чему - лекарства?

- Молодая, симпатичная... - всё ещё пела из-за двери соседка, - Шляпка на ней была беленькая, а костюм дешёвый... Видно, не в таком достатке живет, чтобы прихорашиваться.

- Что говорила? - уже не терпелось Павлу услышать, не назвала ли себя случайно та неизвестная, или же каким-то словом не дала о себе знать.

- Слышу, он стучит к вам. Я выглянула. Она - так и так, можете Павлу передать?.. И вынула из сумки тот пакетик. Я взяла, правда, предупредила - может случиться, Павел вернётся не скоро... Не ответила - оставила и побежала.

Молодая, красивая и одета вроде бы скромно? А может, Вероника, Наташина сестра? Павел открыл дверь.

- О нет, - поправила соседка чёрный платок, - Я знаю Веронику. Я заходила сюда, когда вас забрали, потому что видела, что девочка - сама, хотела поддержать, утешить в горе. Но она даже круче покойницы...

- Оставьте уже покойницу, пусть себе покоится, дайте сюда, что должны дать.

Оставил дверь настежь, ожидая, пока соседка вынесет тот странный пакет. Вдовина подала ему небольшой свёрток - в старой газете. Занёс в комнату и бросил на стол: лекарства ему пока не нужны.

Тяжело упал в кресло и закрыл глаза - наконец он дома, не в тюремной камере. Отпустили, потому что убедились, что не совершил никакого преступления. Теперь может хоть кому-то спокойно взглянуть в глаза. Коллегам по работе, директору, его секретарше.

Проснулся будто - секретарша! Всевидящее око! Она знала о нём все. Даже что в анонимке. Поэтому так загадочно и улыбалась ему. Будто снова увидел ту улыбку, пытался её разгадать - что хотела сказать ему Валя, секретарша? Что думает о нём теперь? Как встретит его на работе, какими словами? Не знал почему, а только от неё хотел сочувствия - больше ни от кого.

Опомнился - глупость в голове! Ведь с той девчонкой он не имеет никаких интересов. И всё-таки, может, это она?

Наклонился к столу, начал осторожно разворачивать свёрток. На западе, читал, в конвертах привыкли посылать взрывчатку. Так, может, злой недруг, убивший Наталью, посягает и на его жизнь? И снова укорил себя: какая-то чушь!..

Из коробочки вынул фотоплёнку. Просмотрел на свет, но ничего понять не мог: женщины и мужчины, а кто - не узнать.

И всё-таки, кто бы это передал? Взгляд невольно упал на телефон. Надеялся, что молодая женщина позвонит, поинтересуется - достал ли пакет? И очень хотелось, чтобы именно в эту минуту позвонили. От этого, казалось, почувствовал бы, что живет.

Телефон молчал, но послышался долгий звонок в коридоре. Павел подумал опять на соседку Вдовину и решил ей не открывать: ему теперь не до разговоров! Но звонили ещё - назойливо.

- Кто там?

- Открой, Павел, я! Почему же ты оставил ключ в дверях?

Узнал Геннадия и окликнул в ответ:

- Сейчас, Гена, сейчас!

И всё же не спешил. Подумал - как повести себя с братом? На кладбище виделись мало, а говорили и того меньше, только что Геннадий передал ключ от нового замка - а как знать, не парень ли тогда, в субботу, натворил беды?

Геннадий сразу схватил Павла за плечи:

- Невиновен, я знаю!

- Откуда?

- От майора.

- Где это ты с ним встретился?

- А там, где и ты: и меня вызывали, допрашивали.

- Заподозрили что ли?

- Да нет, понимаешь... - Геннадий беспокойно почесал свои патлы.

- Договаривай, когда уже начал. Я тебе не следователь.

- Понимаешь, я в ту субботу, уже вечером, где-то после десяти, забежал к вам, потому что забыл конспекты: заходил же перед тем с девушками прямо с занятий... Открываю дверь, а она, Наталья, лежит посреди комнаты. Рядом с ней на подушке - письмо. Я прочитал - Наталья пишет Вике, как ты ей отравляешь жизнь, не даёшь... летать. Ну, думаю, Павел...

- Вскипел и убил! Было такое на душе?

- Было, Павел. Поэтому я взял Наташины драгоценности и выломал дверь - чтобы навести мысль на бандитов. Потом, чтобы обратить внимание соседей, что в доме что-то произошло, порезал дерматин... И ещё на весь голос включил телевизор, хотя он и так уже гремел. А сам - ходу...

- Это ты о каком письме упоминал? - настороженно уточнил Павел.

Понурился Геннадий, поняв, что у брата на уме. Сказал:

- Не переживай... Уже всё равно...

- Легко тебе говорить, Геннадий.

- Главное, что мы с тобой свободны. Да и незапятнанные.

- Где это письмо? - спрашивал свое Павел.

- Оставил в милиции. Может, по нему что-то и разыщут.

- Говоришь, она писала Веронике?

- Я выяснил - только один конверт был от письма к Вике, а того, что там было написано, она никогда, говорит, не читала.

- Значит, письмо поддельное! - просиял Павел. - А если фальшивое письмо - фальшивая и анонимка! Наталья была чиста, невинна, свята!

И тут же горькая печаль завладела Павлом. Геннадий пожалел его.

- Душа болит, знаю, потому что твоя жена...

- Самая родная на свете!

- Но всё равно - ты должен знать, что дыма без огня не бывает. Где-то что-то тлело.

Павел рассердился:

- Не говори - любила Наташа меня. В тот вечер она ещё и говорила, что очень счастлива.

- Врала, Павел, как всегда.

- Откуда ты знаешь? Докажи... Дай доказательства!

- Очень счастливых не бывает.

Жалостливо смотрел на брата Павел. Увидел, что Геннадий отвёл глаза в сторону. Значит, сказал не то, что хотел. Но чего таиться? Когда-нибудь он, Павел, должен узнать правду!

- Ты читал то письмо?

- Читал.

- Это была рука Натальи?

- Да!

- Я опротестую! Пусть сделают экспертизу! И не только письма, но и этого... Разверни, посмотри... - подал Павел брату рулончик фотопленки.

Пока Геннадий рассматривал кадры фотоленты, он объяснял:

- Передала соседка. Говорит, будто принесла какая-то молодая женщина, которая была в шляпке и дешёвом костюме. Может, тебе покажется знакомой?

Трудно было кого-то распознать на этих малоформатных кадрах. И всё-таки Геннадий догадался:

- Здесь Наталья... с каким-то мужчиной. Я дам отпечатать.

- Не надо! Не нужно, чтобы кто-то такое видел. Лучше достань где-нибудь фильмоскоп.

- Где же его достать?

- Подумай...

Геннадий ещё раз развернул перед глазами пленку, и отвернулся от окна - решил просмотреть кадры против света электрической лампы.

Но и так никого узнать не мог.

Правда, пришло Павлу на ум, что-то такое там должно быть. И передал плёнку тот же друг или недруг, который сначала прислал анонимку: теперь ему добавляет эти снимки, чтобы убедился - таки он рогоносец, а Наташа предательница!.. Потому что не очень уверен, что Павел поверил анонимке, взвесил её, что-то сделал, чтобы избавиться от рогов... Тогда почему передаёт пленку, когда Наталья убита? Теперь ему, Павлу, всё равно!

Решил - раз уж начал пить свой горький яд, то не боясь, не колеблясь, должен его выпить до дна. Чтобы знал, какая она была, Наталья.

С недовольством взглянул на Геннадия - почему стоит, раздумывает, когда как можно быстрее надо проверить ту плёнку!

Брат пошёл искать фильмоскоп. А Павел уже себе представляет различные непристойности, которые могли быть на кадрах. Видел нечто подобное в таможенном музее на пограничной станции, когда ехал в туристическое путешествие в Венгрию. Немало там было вещей, которые изъяли таможенники от незваных гостей, и среди всего - порнографические карточки, что аж противно брать их в руки. Не сфотографирована ли Наталья случайно только в одном исподнем, в чужих объятиях? Не иначе - ведь она ездила с разными иностранцами. Кто-то всё-таки беспокоится о нём: хочет, чтобы не очень жалел, что её уже нет на свете. Поэтому передал плёнку именно сейчас, когда она убита...

Ладно, говорил Павел себе и кому-то неизвестному - пусть была предательница, обманывала, но ведь такая красивая, будто рождённая на свет для одной радости! И не только себе желала счастья, но и другому. Пусть не ему, своему мужу, но разве с ней он не был счастлив? А тот, второй, ему возражал: счастья на самом деле не было, был самообман, напрасное самоутешение...

И Павел беспокойно ходил по комнате.

Наконец-то дождался: Геннадий вернулся с фильмоскопом. Начали вдвоём его настраивать. Луч направили на белую простынь, которую развесили на стене, над комодом. Руки у Павла дрожали, никак не мог справиться с плёнкой - ведь она не для фильмоскопа. Затаил дыхание, когда вдруг на полотне заиграли какие-то тени. На берегу моря, возле пальм, были сфотографированы мужчины и женщины. Вдвоем с Геннадием угадывали, где она, Наталья. Пересмотрели все кадры, но её нигде не было.

Полегчало Павлу на душе - не такая уж плохая была у него жена, пусть видит Геннадий! Просто кто-то позавидовал её красоте, веселости. Вот и на плёнке - юг, море: будто намёк, что она, Наталья, была такая - как солнце! Тот завистник, наверное, перед ней казнил свою голову, а не мог добиться взаимности, и пустил в неё пулю!..

- Смотри, Павел... - вздрогнул Геннадий.

На кадре было видно: высокий мужчина, выходя из воды, выносит «русалку» с распущенными волосами.

- Не узнаёшь - наш отчим Викентий Сергеевич!

- А та, что у него на руках?

- Красотка какая-то. Любовница!

Заинтересовал этот единственный снимок: отчим Викентий Сергеевич с «русалкой» на руках! Вот это да!

Ничего больше не говорили братья друг другу, уныло смотрели на цветной кадр, который отражался пятном на белом полотне.

Первое, о чём подумал Павел - знает ли об этом мать? Нет, скрывается отчим, обманывает мать. Дома, перед ней изображает из себя честного, а с моря вот - выносит «русалку».

- Неужели он такой?

- Такой, разве не видишь?

- Поэтому и убрался с матерью из города, чтобы мы ничего не поняли...

Павел поднял с пола клочок старой газеты, которым была завёрнута пленка. Заметил неразборчивую надпись карандашом - будто какие-то цифры, адрес подписчика.

- О чем ты думаешь, Генка?

- Наталья могла стать нежелательным свидетелем, видеть его недостойные поступки. Начала его шантажировать, вот он ей и отомстил. А на ту мысль, чтобы убить, натолкнул его наган, который был под руками. Надел тоненькие резиновые перчатки...

- Не говори такого, Геннадий! - перебил Павел. - Ты оскорбляешь мать!

- Не знаю, не знаю...

- А я тебе говорю, что отчим любит маму.

- Как Наталья любила тебя? Ты в этом тоже был очень убеждён.

- Ты ничего не понимаешь!

И будто что-то Павла подтолкнуло - подбежал к телефону. Схватил трубку, набрал какой-то номер. Потом бодро спросил:

- Валюша? Это Мушник. Что там у нас, на работе, нового? Ничего особенного? Ладно. Я завтра буду...

Геннадий смотрел на него и молчал. Павел положил трубку и взял брата за плечо, слегка встряхнул:

- Вот что... Жизнь идёт дальше. И её течение выбросит на берег труп самого убийцы. Обязательно выбросит!