Тревоги Тиффани Тротт

Продолжение сентября

– Просто не знаю, что делать, – сказал Кит в понедельник. Он тяжело вздохнул, уставясь в чашку с алжирской «арабикой». – Господи, этот кофе слишком крепкий, Тифф, – можно сделать «Нескафе»?

– Конечно. – Я отправила обе чашки в раковину. Кит выглядел усталым. Очевидно, не выспался. – Хочешь печенье «Яффа», Кит? – Я поставила перед ним тарелку. – И нужно браться за дело – мы должны работать.

– Я слишком расстроен, чтобы работать, – сказал он, ерзая на стуле. – Не спал всю ночь. Мучился.

– Ладно, давай поговорим об этом, – сказала я. – А потом нам надо поднажать. Мы должны получить заказ на «любовные сердечки». Я знаю, мы сможем.

– Да, – отозвался Кит. – Думаю, сможем. У тебя действительно хорошие идеи. Но, – он взглянул на раскрытый пакет с пастельно окрашенными сладостями, – так тягостно заниматься творческой работой, когда не ладится личная жизнь. – Он принялся читать надписи на приторно-сладких кружочках: – «Навсегда твой», «Люби меня», «Будь моей», «Дорогая», «Да, пожалуйста». А может, лучше: «Не стоит благодарности», «Убирайся», «Пропади пропадом»? – добавил он с горьким смешком. Затем обхватил голову руками. – А мы не можем просто посмотреть «Соседей»?[47] – спросил он. – У меня совершенно нет настроения творить.

Вообще-то Кит очень веселый парень. Он всегда – как бы это сказать? – в тонусе. Он всегда оживленный, приветливый, разговорчивый и веселый. Но в настоящее время Порция отравила ему жизнь – вот уже несколько недель я не вижу улыбки на его лице.

– Просто не знаю, что делать, – простонал он снова. – Она даже не отвечает на мои звонки. – Он воздел руки к потолку. – Не понимаю, чем я ее обидел.

– Ну, я говорила это раньше и повторяю сейчас: ей здорово повезло, что у нее есть такой преданный и внимательный друг, как ты.

Я и сама вышла бы за тебя замуж, если бы представился случай.

– Спасибо, – сказал он тихо. – А я думаю, это мне с ней повезло.

– Но почему? Она пустое, безмозглое существо, которое мизинца твоего не стоит! – возмутилась я.

На самом деле я ничего такого не сказала, потому что нужно быть очень, очень деликатной, когда даешь советы страдающим от несчастной любви друзьям. Я просто посмотрела на него. Он был такой хороший, такой симпатичный, такой талантливый, внимательный и добрый. О господи, мама была права, размышляла я. Она была права. Лиззи была права. Все были правы. Мне нужно было выйти замуж за Кита. Если бы я вышла за него, я не была бы сейчас незамужней одиночкой преклонного возраста, не бегала бы по свиданиям с незнакомыми людьми, не встречалась бы по объявлениям с женатиками и неудачниками, не была бы соискателем Нобелевской премии в номинации «Старая Дева года». Нет. Если бы я тогда вышла замуж за Кита, у меня за плечами было бы восемь или девять лет семейного счастья с четырьмя, а может, и пятью чудесными детьми, если допустить наличие близнецов.

– Я стараюсь не давить на Порцию, – пояснил Кит. – Я знаю, женщинам сложно решиться на брак, если они не уверены в своем парне. Но ведь мы встречались восемнадцать месяцев, и я хочу жениться, вот я и решил, что время пришло. Но она не желает говорить об этом. Может, мне не нужно было покупать «дискавери»?[48] – добавил он.

– Ну, может, лучше было бы подождать, – сказала я, – пока ты не будешь уверен. И мне кажется, что не следует тащить ее в «Хамлиз»[49] – она и так знает, что ты любишь детей. – Он молча кивнул, соглашаясь. – Думаю, что возить ее в Диснейленд тоже, возможно, было ошибкой. Она говорила, почему все-таки не готова остепениться? – спросила я. – Я имею в виду, ведь она уже не молоденькая – тридцать два года. Подумай, в тридцать два года пора хотеть выйти замуж.

– Может, она и хочет выйти – но не за меня, – сказал он с горечью.

О, надеюсь, что это так, и тогда я сама за тебя выйду.

– Ну, а мне кажется, что, если бы ей представился случай, она бы не стала слишком раздумывать, – сказала я. – Женщины очень прагматичны. Она тебя любит?

– Полагаю, да, – задумчиво произнес он, бросая в рот «любовное сердечко». – Думаю, так и есть. Она говорит, что любит, но потом я перестаю ей верить, потому что, если бы она на самом деле меня любила, она бы согласилась, ведь так?

– Ну, очевидно, здесь все сложнее, – сказала я.

– Тиффани, я не знаю, что делать, – простонал он снова, и в глазах его заблестели слезы.

Я была потрясена. Никогда не видела его таким несчастным. Сердце у меня сжалось. Я отодвинула в сторону собственные интересы.

– Не будь с ней таким хорошим, – заявила я вдруг. Его это, кажется, ужаснуло. – Не ищи ее и не бегай за ней, как ты бегаешь.

– Но она так ранима, – сказал он, отправляя в рот еще одно «сердечко». – Она нуждается во мне.

– Попробуй отступиться – и тогда увидишь, что произойдет, – добавила я. – Ты убедил ее в том, что ты всегда к ее услугам, и она знает, что ты никогда не доставишь ей неприятностей. Возможно, ей как раз нужно испытать неприятные эмоции, – продолжала я. Он, казалось, был потрясен. – Я имею в виду, ты не должен всегда выражать готовность заботиться о ней и не должен возражать против того, чтобы она работала.

– Но мне не нравится, что ей приходится ездить в автобусе, – сказал он, съев еще одно печенье.

– И может, тебе не следует предлагать свои услуги, когда барахлит ее стиральная машина…

– Но она такая непрактичная – не думаю, что она знает, куда надо звонить.

– Будь я на твоем месте, я предложила бы ей нанять кого-нибудь для работы в саду – ты не обязан это делать.

– Да, но я трачу на это не так уж много времени.

– Лучше все же пусть сама там работает. Он выглядел потрясенным.

– Ты не маляр и не декоратор, так что в следующий раз пусть нанимает профессионала для оформления своей кухни. И пусть платит за это.

– Это не имеет значения, – сказал он. – Если любишь кого-то, то все готов для него сделать, разве не так?

– Да, но, Кит, – не до такой же степени!

– А ты сама?! – сказал он. – Сама-то ты как ведешь себя с мужчинами!

Что ж, это правда. Вот почему мы с Китом друзья. Мы совершенно одинаковые. И мы, похоже, не меняемся.

– Мы оба попадаем впросак из-за любви, – сказала я. – Я читала об этом…

– Да. Я точно попал впросак, – перебил он меня с громким смехом. – И из-за любви к детям тоже.

– Французы говорят, что в любовных отношениях один целует, другой подставляет губы, – сказала я. Кит тем временем ссыпал остатки печенья в ладонь и отправил в рот. – Ну так вот, мы с тобой, Кит, целуем. А кто так делает – тот теряет, потому что мы стараемся отдать, а не получить. Я хочу тебя спросить: чего ты все-таки хочешь от Порции?

Наступило молчание, которое я назвала бы многозначительной паузой.

– Не так уж много, – ответил он невесело.

– Точно. Знаешь, Кит, ты не безответственный человек, – сказала я. – Вовсе нет. Ты приличный парень. Но, когда дело касается женщин, ты патологически скромен. Кит, пожалуйста, не съедай все «любовные сердечки» – они нам понадобятся. Ты слишком хороший, слишком добрый, – продолжала я. – Именно поэтому тебя используют. Ты встречаешь женщину и превращаешься в коврик под дверью.

– Я не коврик! – сказал он возмущенно.

– Нет, коврик.

– Ну, тогда и ты коврик! – парировал он.

– Нет, я – нет.

– Ты, черт возьми, как раз коврик, – сказал он, съев еще одно «любовное сердечко». – Позволь напомнить тебе, что, когда мы были вместе, ты гладила мои рубашки. Я никогда не просил тебя об этом.

– Ну а ты чистил мою обувь.

– А ты мыла за мной посуду! – Он наклонился ко мне. – Включая сковородки с отвратительными пригоревшими остатками.

– А ты подрезал сирень у меня в саду, – ответила я ядовито. – И глицинию.

– Ну, а ты носила Пушка к ветеринару, чтобы сделать ему прививку от гриппа.

– А ты оклеил заново мою спальню!

– А ты покупала мне лекарства в аптеке! – прошипел он.

– А ты… ты… отдавал мои вещи в химчистку, хотя она тебе не по пути.

– Ну, а ты отдавала мою машину в ремонт.

– А ты чинил мой велосипед. Шесть раз!

– А ты возвращала мне видеокассеты, – нашел он еще аргумент. – И даже со своими в придачу! И у тебя хватает смелости говорить, что ты не коврик. Ты коврик, Тиффани! Ты не отвертишься. Ты коврик!

– Ну, если я коврик, – прошипела я, – то ты СКРЕБОК ДЛЯ ПОДОШВЫ!

Кит взглянул на меня. Потом примолк. Я обидела его. О, надо же.

– Слушай, Кит, пожалуйста, не будем ссориться, – сказала я, беря его за руку. – Извини. Ведь речь сейчас не обо мне – о тебе. О твоих проблемах, не о моих. И ты должен что-то предпринять. Я имею в виду, если хочешь стать коммерческим директором, необходимо быть очень напористым – так вот, в отношениях с женщинами то же самое.

– Я могу быть очень напористым в профессиональной сфере, – сказал он с оскорбленным видом. – Это не проблема. Я могу быть даже законченным мерзавцем, если это необходимо. Ну хорошо, хорошо, согласен, мне очень трудно быть напористым в отношениях с женщинами. В противном случае я бы настоял на том, чтобы ты вышла за меня замуж много лет назад. Почему ты не вышла за меня, Тиффани? – спросил он. – Мне просто интересно.

– О, не знаю, – ответила я, бесцельно черкая в своем блокноте. – Или, вернее, знаю, – добавила я тихо. – Точно знаю. Потому что мы с тобой одного поля ягоды.

Но если бы у меня был хрустальный шар, который дал бы мне возможность заглянуть в будущее и узнать то, что я знаю сейчас, возможно, я бы вышла за него, подумала я. Слишком поздно? Если Порция уйдет от него, тогда, может быть… может быть…

– Я хочу, чтобы ты знала, Тифф, – сказал он. – Мы могли бы избавить друг друга от больших огорчений.

– Слушай, Кит, пожалуйста, держись за Порцию, – сказала я, чтобы скрыть смущение.

– Я-то держусь за Порцию, – ответил он. – Проблема в том, что она за меня не держится.

– Ну, а почему бы тебе не пройти какой-нибудь тренинг по развитию личности? – спросила я. – Или пойти на какой-нибудь семинар, где мужчин учат добиваться успеха?

– Что? Эти уикенды в лесу для хлюпиков? Да ты что! – сказал он, вспыхнув. – Это не в моем стиле. Я никогда этим не занимался.

– Понимаешь, тебе необходимо радикально измениться, если ты хочешь сохранить интерес Порции, и вот мое предложение: сделай что-нибудь не свойственное тебе и перестань быть таким хорошим. Или, вернее, обходись с ней так, как она с тобой. Просто покажи ей, что это возможно, чтобы ее равнодушию пришел конец.

– Ладно, – сказал он, доедая остатки печенья, – я подумаю об этом. Но это будет нелегко. – Он посмотрел на часы. – Хватит о Порции – возьмемся за «любовные сердечки». О господи – «Ты моя мечта».

Спустя три часа мы закончили. По крайней мере сделали наброски нашего проекта для телевизионной рекламной кампании, которая на следующий год будет запущена к Дню святого Валентина, с подробным планом видеоряда в блокноте Кита и моими словами.

– А у тебя как дела на любовном фронте? – спросил Кит, уходя.

– По большей части не очень, – сказала я. – Но скоро я встречаюсь по объявлению с одним парнем. Он производит хорошее впечатление. Я настроена довольно оптимистично. У нас встреча в эту субботу. Его зовут Джейк.

– Кто он? – спросил Кит.

– Он кинорежиссер, не женат, закончил Оксфорд – впечатление великолепное, – сказала я. – На бумаге.

Так вот, «на бумаге» – это интересная идея, идея, о которой я в последнее время довольно много думаю. Понимаете, в рекламе, особенно в телевизионной рекламе, есть тенденция показывать что-нибудь очень, очень глупое. Золотая рыбка, плавающая в голове у Билли Конноли. Кот, превращающийся в тигра внутри бутылки с водкой. Панда, мчащаяся на роликах. Человек, одетый в пустой тюбик из-под «Виталити» и ныряющий в лесной пруд. И когда вы видите рекламу на экране, она смотрится здорово. Она работает. Она совершает чудо. Но когда дело доходит до романтических свиданий, теория «на бумаге» срабатывает наоборот. Понимаете, на бумаге большинство мужчин выглядят здорово. Взять Джейка, к примеру. Так вот, Джейку тридцать восемь, рост пять футов одиннадцать дюймов, интересная работа, хорошее образование, собственная конюшня в Кэмдене. Прекрасно, подумаете вы. И я так подумала, кинорежиссер – это довольно интересно. Мне понравилось его письмо, судя по нему, он очень веселый, с чувством юмора, ищет девушку для серьезных отношений. И к тому же довольно привлекателен, хотя фотография – только голова – была какой-то нечеткой. Но, как я уже сказала, он казался очень-ничего-и-даже-почти-подходящим. Так что на бумаге Джейк был определенно сносным. Не женат. И никогда не был. Никаких алиментов. Никаких выплат ребенку. Никаких криминальных данных. Никаких зарегистрированных болезней. И зубы все собственные. Как бы то ни было, он написал, что заказал столик в ресторане где-то в Хэмпстеде, и предложил «выпить что-нибудь поднимающее настроение».

В Хэмпстеде много хороших ресторанов, думала я радостно, поднимаясь по эскалатору на станции метро «Хэмпстед». Я уже бывала в большинстве из них с Лиззи, когда ей не хотелось утруждаться готовкой. Там есть «Байронз», несколько дверей которого выходят на Дауншир-Хилл, – чертовски романтично; там есть «Вилла Бьянка» в Перринз-Корт и маленький изящный французский ресторанчик во Фласк-Уолк. Я взглянула на свои часы, проходя через турникет. Я опаздывала почти на десять минут. Конечно, его там еще нет – черт! Стоит какой-то золотушный парень, внимательно изучающий карту. Грязные джинсы, мешковатый серый джемпер, рубашка без галстука, сальные нечесаные волосы и – о ужас! – грязные кроссовки. Господи! Некоторые мужчины выглядят как чучело. И я стояла там, с нетерпением ожидая, когда же наконец появится Джейк, потому что я терпеть не могу стоять и ждать в общественном месте, как вдруг этот отвратительный парень обернулся, протянул руку и сказал:

– Здравствуйте. Вы, наверное, Тиффани. А я Джейк.

Разочарование. Разочарование. Разочарование. Страх. Вот что вас ожидает, когда вы пускаетесь в плавание по Городу Встреч. На расстоянии вид такой привлекательный – сотни неженатых, вполне подходящих парней теснятся у причала. Но когда вы приблизитесь – о боже мой! Как я уже говорила, на бумаге Джейк выглядел вполне презентабельным. Но во плоти он оказался чем-то вроде гитариста «Юрайя Хип». Сердце у меня упало практически под землю.

– Приятно познакомиться с вами, – сказал он. Рука у него была как дохлая рыба. – Забавно, что мы сразу друг друга не узнали, да?

– Да, – сказала я уныло. – Забавно.

Мы стояли у станции метро «Хэмпстед», и он озабоченно поглядывал по сторонам; его нечесаные спиральные кудри развевались на ветру. Как бы мне сбежать? Может, сослаться на неожиданную мигрень? Может, вспомнить какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства? Может, изобразить обморок, хотя не думаю, чтобы мне удалось не расшибить при этом голову. А может, просто убежать?

– Мне ужасно жаль, Джейк, но у меня срочная встреча на телевидении, – сказала я. – Совсем забыла – меня пригласили на вечеринку в Ноэлз-Хауз.

На самом деле я ничего такого не сказала. Я просто спросила:

– Где вы припарковались?

– Припарковался? О, у меня нет машины.

– Понимаю. Но я подумала, что есть, когда вы предложили мне «что-нибудь выпить».

– Да. Я имел в виду, что мы можем прогуляться. Это недалеко.

– Да? Так, значит, вы заказали столик в ресторане? – спросила я, когда мы двинулись по Хит-стрит.

– Нет, нет, – сказал он, – я решил, что мы можем выбрать его по ходу дела.

Мы прошли мимо «Кэлзон пицца-бара», выглядевшего довольно гостеприимно со своими зелеными столиками и тростниковыми стульями – вполне приемлемо. Я уже проголодалась, так как пропустила ланч.

– Терпеть не могу пиццу, – сказал он. – А вы?

– Нет, нет. Я люблю пиццу. Пицца – это просто отлично, – сказала я.

– Ну, давайте еще пройдемся, в конце концов, вечер только начинается, – сказал он весело.

О да, подумала я с ужасом. Вечер только начинался. И пока мы шли, он не переставая говорил о фильмах своим низким, пожалуй, слишком хорошо поставленным голосом. И когда он говорил, крупное адамово яблоко двигалось вверх-вниз на его тощей шее, как поршень насоса. Он был просто ходячей кинематографической энциклопедией – Трюффо… Nouvelle Vague[50]… Эйзенштейн… Фассбиндер… «Три цвета: синий»…

– Мой друг Кит хочет стать режиссером, – сказала я.

– Каким?

– Рекламным.

– О, – произнес он с презрением.

– А какие фильмы делаете вы? – спросила я.

– Ну, у меня сейчас пара вещей в разработке, – сказал он. – Но пока я не нашел продюсера. Понимаете, мой стиль довольно… экспериментальный. Мои кумиры – Кокто и Бунюэль и, конечно, Питер Гринуэй и Дерек Джармэн. – Он повернулся ко мне с выражением озабоченности на лице. – Вам не кажется – то, что в этой стране так мало режиссеров-авангардистов, должно вызывать беспокойство?

Беспокойство? Нет. Единственное, что меня беспокоит, так это то, что я голодна, что я в Хэмпстеде с этим отвратительно выглядящим типом. Более того, я была в новых туфлях и уже стерла ногу – я даже не смогла бы убежать, если что. Мы остановились у «Ла сорпреса» – приятного маленького итальянского ресторана с мерцающими свечами, комнатными пальмами и розовыми скатертями на столах, но он сказал, что, похоже, там очень много народу.

– Слишком много курящих, – пояснил он. – Я надел контактные линзы, и теперь мои глаза особенно чувствительны. Слава богу, что в наши дни в кинотеатрах не разрешают курить, – сказал он, когда мы пошли дальше. – Вы были на днях в Национальном доме кино?

– Э-э, нет. Но я ходила в «Одеон» на Лестер-сквер, ха, ха!

Казалось, он был потрясен.

– В НДК сейчас проходит просто фантастический показ старых немецких фильмов. Восстановленные «Голубой ангел», «Ящик Пандоры», а также «М» Фрица Лэнга – одного из великих классиков немецкого экспрессионистского кинематографа. Это невероятное кино. И там же показывают знаменитые сенегальские фильмы, в том числе четыре фильма Оусменэ Сембенэ. Интересно, да?

– Э-э, очень, – ответила я, хотя единственное, к чему я проявила бы интерес, – это перспектива что-нибудь съесть. Мы прошли мимо «Виллы Бьянки» – такой приятный ресторан: балкон с кованой решеткой и ниспадающая по белым стенам красная и розовая герань. Мне удалось бросить взгляд на меню в окне: оленина, 12 фунтов, и филе говядины на гриле, 14 фунтов, – прежде чем Джейк прошел мимо, бормоча что-то неодобрительное по поводу цен.

– Я не пойду туда принципиально, – сказал он.

Возможно, его не пустят туда принципиально, подумала я, обозрев его всклокоченный вид. На Хэмпстед-Хай-стрит я узнала кафе «Руж».

– Кафе «Руж», – сказала я. – Там очень уютно. Пойдемте туда.

– Ну ладно, но мне кажется, там нет свободных мест. – Он перешел через дорогу и тут же вернулся. – Я так и думал. Все занято.

– Но я уверена, там сзади есть пара свободных столиков, я видела… – сказала я, но Джейк уже направился к Росслин-Хилл. Чудесный запах «тан-дури танг» исходил от «Тадж-Махала», и я подошла поближе.

– Я не люблю кэрри, – сказал он.

– А я люблю, – сказала я. – Я очень люблю кэрри. И если вам так много всего не нравится, то почему же вы не заказали столик там, где вам нравится, – особенно сегодня, в субботу?

– Я думал, что мы найдем что-нибудь более подходящее ближе к Хит-стрит, – сказал он, не обращая на меня внимания и поворачивая на Понд-стрит. И тогда меня, полуобезумевшую от голода, стало что-то мучить. Я старалась вспомнить название того французского фильма, в котором одна компания, трое мужчин и три женщины, никак не могли поесть. Либо они встречались в неподходящий день, либо приходили в ресторан, но обнаруживали там труп его владельца, либо еще что-то случалось, и, когда в конце концов они уселись за великолепно накрытый стол, ворвались военные. Что же это за фильм? Джейк должен знать.

– Как называется тот французский фильм, где персонажи никак не могут поесть? – спросила я, когда показалась Королевская бесплатная больница.

– О, это «Скромное обаяние буржуазии». Самый знаменитый фильм Бунюэля. Снят в 1972 году. Там играют Стефан Одрэ, Фернандо Рей и Мишель Пикколли. Это великолепная изящная сатира на французский социальный строй. Он получил «Оскара» как лучший иностранный фильм. Замечательный актерский ансамбль. – Вдруг он остановился, и я удивленно уставилась на огромное, ярко намалеванное сомбреро. «Виват, Сапата! Мексиканский бар и ресторан, – возвещала надпись. – Любая еда за пять фунтов с человека!» Джейк вздохнул с явным облегчением.

– Вот здесь, – сказал он, – будет отлично.

– Да вы что! – возмутилась я. Я поглядела в окно на оловянные подносы с куриными ножками и мексиканским салатом из маринованных овощей, пластиковые столы и стулья, развешанные по стенам пончо и искусственные кактусы в горшках, и вдруг голод у меня пропал. Я отступила от окна.

– Я не хочу здесь есть.

– Почему? – спросил он. – Здесь очаровательно и своеобразно.

– Боюсь, я просто не хочу есть там, где предлагается «Любая еда за пять фунтов с человека!». За кого вы меня принимаете?

– Я вас принимаю за невероятно раздражительную женщину, – сказал он вдруг.

– Я не раздражительная, – прошипела я оскорбленно.

– Нет, вы раздражительная, – настойчиво повторил он. – Весь вечер вы только и делаете, что выражаете недовольство. Я нахожу вас вздорной. И невоспитанной.

Невоспитанной?

– Я достаточно воспитанная, – фыркнула я. – Я была чрезвычайно терпелива и вежлива с вами.

– Нет, не были.

– Нет, была. – Я почувствовала, что мои глаза наполняются слезами, а кровь тем временем стекает с пятки правой ноги в туфлю. – Вы пригласили меня, – крикнула я, – а сами даже не позаботились заказать столик, вы тащите меня уже полторы мили и находите возражения для каждого ресторана, у которого мы останавливаемся. И теперь я знаю почему – вы хотели прийти сюда, потому что здесь дешево.

– Кто считает, что дешево? – крикнул он в свою очередь.

– Вы. И вы можете чертовски хорошо провести здесь время один, потому что я ухожу. – Я увидела желтый огонек, двигающийся с холма по направлению к нам, и шагнула на мостовую, чтобы остановить такси. – И вы, – обернулась я к нему, залезая в машину, – настоящий неряха!

Вот это уже невоспитанность. Но мне было наплевать. От этого мне стало легче. Постепенно слезы у меня высохли и сердце пришло в норму. Какой кошмар! Какой кошмар!

– Какой кошмар! – сказала я Лиззи на следующее утро.

Она заехала ко мне, отправив девочек на еженедельный урок тенниса.

– Просто ужас, – сказала она. – Какое ничтожество. Я поражаюсь, что ты оставалась с ним дольше пяти минут. Ты плакала?

– Только когда садилась в такси.

– Ты вела себя с ним грубо?

– Немного, – сказала я. – Не так уж грубо на самом деле.

– Никогда не оскорбляй мужчин, Тиффани, – какими бы они ни были отвратительными. Просто уходи. Главное, все время сохранять достоинство и хладнокровие.

– Но, Лиззи, если бы ты была на моем месте, ты бы, возможно, даже ударила его, – сказала я.

Она пропустила мимо ушей мои слова или, возможно, не слышала, что я сказала, закуривая очередную сигарету.

– Просто сохраняй спокойствие, – продолжала она, шумно выдохнув, – и помни, что в старой шутке о лягушке, которая плохо охотится, но, возможно, хорошо целуется, есть доля правды.[51]

– У меня нет никаких возражений против лягушек, – подчеркнула я. – Лягушки – куда ни шло. Меня удручают жабы.

– Ну, сегодня утром моя жаба заявила, что собирается в следующую пятницу к своей матери, – сказала Лиззи, сузив синевато-серые глаза и затягиваясь сигаретой. – Он сказал, что хочет поехать к ней один. А я ответила: «Прекрасно». Но, думаю, это очень подозрительно, Тифф. Однако теперь я больше не считаю, что у него интрижка с Николь Хорлик, – добавила она.

– Слава богу, – сказала я.

– Нет. Я совершенно уверена, что это Джейд Джевел.

– Джейд Джевел?

– Да. Она недавно снималась в программе о домашних любимцах, в «Тип-Топ!» и прочей чепухе. И всякий раз, когда ее показывают, он вздыхает и говорит, что она «прекрасно» выглядит. Это очень странно.

– Она, возможно, действительно прекрасно выглядит, Лиззи.

– Слушай, если у нее интрижка с моим мужем, она не может прекрасно выглядеть, что и требовалось доказать. Что это за схема? – спросила она, уставясь на стену.

– Ну, я нарисовала ее прошлой ночью, чтобы немножко себя подбодрить. Наградная система за ужасные свидания.

Лиззи громко прочитала:

– «За то, что не сразу сбежала, когда столкнулась с отвратительным мужчиной на свидании по объявлению, – одна золотая звезда. За то, что пробыла больше пяти минут с отвратительным мужчиной, – две золотые звезды. За то, что провела с ним больше часа, – три золотые звезды. За то, что не заплакала во время плохого свидания, – одна серебряная звезда. За то, что сдержалась и не наговорила грубостей отвратительному мужчине в течение свидания, – одна красная звезда. За то, что не удержалась и ответила на оскорбление отвратительного мужчины на свидании по объявлению, – один черный кружок».

– А какой приз? – спросила она.

– Я уже получила три золотые звезды за ужасное свидание с Джейком, – пояснила я. – Когда получу двадцать, стану счастливой обладательницей билета на спектакль «Превратности любви» и ужина в одном из лучших ресторанов Лондона.

– Ты совсем свихнулась, – сказала Лиззи с необъяснимой жестокостью. – Это уж слишком. Ты становишься эксцентричной. Составляешь эти бесконечные списки, и вот уже в который раз я замечаю, что ты разговариваешь с пылесосом. Думаешь, я тебя не слышала, но я все прекрасно слышала. Ты говорила: «Глупыш, смотри, вот здесь ты пропустил!» Понимаешь, Тиффани, ты слишком долго живешь одна. У тебя от одиночества явно шарики за ролики заехали.

– Если принц Чарльз разговаривает со своими растениями, то и мне можно разговаривать с пылесосом, – сказала я.

– Это нелогично, – заявила она. – Потому что принц Чарльз по крайней мере обращается к живому. А ты разговариваешь с неодушевленными предметами. И еще ты иногда приговариваешь: «Пылесос не устанет, во всех углах достанет», как эти идиотки по телевизору.

– Да, – сказала я. – Если мне хочется, почему бы нет? От этого никому никакого вреда, ведь так?

– Тиффани! – Лиззи погасила окурок. – Может, тебе взять отпуск?

– Ну, не знаю, – замялась я. – Надо бы обсудить это с посудомоечной машиной.

Хотя я действительно подумывала о том, чтобы взять отпуск. Работа над «Киддиминтом» закончилась, агентству она очень понравилась, и в следующем месяце мы с Китом будем представлять на рассмотрение наш проект по «любовным сердечкам». Почему бы не уехать? Денег у меня достаточно, а в отпуск я не ездила два года подряд. С тех пор как была на Марбеллах с Филом Эндерером. Это был «гольфовый» отпуск, конечно, хотя я, разумеется, не играла – была просто наблюдателем. По пять часов каждый день в течение двух недель. Как-то мне захотелось съездить в Гранаду, чтобы посмотреть архитектуру мавров и дворец в Альгамбре – в путеводителе он выглядел так чудесно! Но Филлип сказал, что это невыносимо – два часа в машине, да еще в такую жару, поэтому мы так никуда и не съездили. А пока он играл в гольф, я читала. Я прочитала ужасно много в тот отпуск – все двенадцать томов «Танца под музыку времени». Так что отпуск я провела не без пользы. Но это было тысячу лет назад. У Алекса никогда не было времени на отпуск.

Лиззи права. Мне действительно необходима передышка – но только с кем поехать? Может, Кейт захочет?

– Великолепная идея, – сказала она, когда я ей позвонила. – Я слегка вымоталась. Знаю, есть такие туры для одиноких – мы там познакомимся с кучей парней.

– Ты имеешь в виду что-то вроде клуба «18–50»?

– Клуб «Мед», – сказала она.

– Клуб «Медитерране»?[52]

– Да, давай поедем в такой клуб на Багамы.

– Но, Кейт, Багамы не в Средиземном море, – возразила я.

Кейт явно не обратила на это внимания.

– Райский остров на Багамах, – настаивала она. – Я видела его в рекламной брошюре клуба «Мед». Он выглядит просто фантастическим и явно под завязку набит подходящими неженатыми мужчинами.

– Ладно, – сказала я. – Закажем туда билеты. Давай поедем завтра.

– Э-э, нет, слишком скоро. Что, если на следующей неделе?

– Давай на следующей.