Продолжение декабря

Быть одинокой не так уж и плохо. Вообще об этом уже столько сказано, и вот всегда, когда у меня плохое настроение, я стараюсь его поднять, перечисляя аргументы в пользу того, как здорово жить одной. По дороге из Шепердз-Буш я целых полчаса составляла список в маленькой записной книжке, которую специально для этого купила.

Вот что у меня получилось:


ПЯТНАДЦАТЬ ПЛЮСОВ ОДИНОКОЙ ЖИЗНИ


1. Можно уделять массу времени самой себе.

2. Можно есть чипсы в постели.

3. Никто не покусится на мое нарядное белье «Джанет Риджер».

4. Я не замужем за каким-нибудь уродом.

5. Можно не стараться надраивать ванну до блеска.

6. Не обязательно выглядеть и пахнуть безукоризненно двадцать четыре часа в сутки.

7. Можно не следить за весом.

8. Можно смотреть «Зену – повелительницу воинов», и никто не упрекнет тебя в плохом вкусе.

9. А еще можно смотреть «Свидание вслепую».[82]

10. Можно залезать ножом для масла в банку с джемом.

11. Если уж совсем не осталось чистых трусов, можно надеть и вчерашние.

12. Можно беспрепятственно разговаривать с бытовой техникой.

13. Можно спать поперек кровати.

14. Можно влюбляться.

15. Быть одинокой – это модно.


– Ты права, быть одинокой, да к тому же женщиной, – это шикарно, – сказала мне Фрэнсис утром по телефону. – Это круто. Я рада, что ты разделяешь мою точку зрения, Тиффани. Свадьба – это вчерашний день, мы – Одинокие Охотницы. Все в наших руках.

– Я думала, что мы – Обеспеченные Одиночки без детей. Или как там еще? Обеспеченные Одиночки, незамужние, с собственным жильем. Или, вернее, Окончательные Одиночки, без любовника, абсолютно безнадежные.

– Ну нет, мы Одинокие Охотницы, – повторила Фрэнсис. – Ничего нет в нас безнадежного. Нам даже не нужен Тонто,[83] потому что мы яркие, независимые, счастливые, успешные женщины, у которых все есть.

– Все, кроме мужа и детей.

– Да, но нам не нужны муж и дети, Тиффани. Мы – поколение женщин, которые могут либо принять, либо отвергнуть все это. Которые и без того самодостаточны. И лучше уверенная в себе одиночка, чем унылая разведенка.

– Да, правда, – сказал я. – Так уж мы устроены, чтобы оставаться незамужними.

– Точно.

– Я имею в виду, лучше тоскливая одинокая жизнь, чем несчастливое замужество.

– Ну… да, – неуверенно согласилась Фрэнсис.

– Лучше самоубийственное одиночество, чем унылый развод.

– Ну… конечно, – ответила она, поколебавшись.

Разговор прервался. Надолго. А потом Фрэнсис сказала:

– Вообще мужчины такие зануды.

– Да, – отозвалась я.

– Совершенные и абсолютные зануды. Все без исключения.

– Ну да, Фрэнсис.

– Я хочу сказать, Тиффани, брак не что иное, как пускание пыли в глаза.

– Чистая правда. А знаешь, Фрэнсис, ведь Шэрон Стоун вышла замуж только в тридцать девять.

– Неужели?

– А Дженни Агуттер в тридцать восемь.

– Правда? Ну что ж, могу сказать, это вдохновляет. Ну ладно, увидимся на Рождество, в следующий понедельник, в семь вечера, хорошо?

– Увидимся, – ответила я.


Вечеринки у Фрэнсис всегда приятные, хотя почти все ее друзья-юристы, честно говоря, жутко скучные типы. Всегда-то они говорят об этом своем праве. Как ни пытаешься перевести их на какую-нибудь нейтральную тему, вроде цен на помидоры, все равно оказываешься по уши погруженной во всякие там Европейские директивы и законодательство Европейского союза о сельском хозяйстве и выслушиваешь подробности о делах в Европейском суде по правам человека, рассматривающих нарушение условий труда итальянских рабочих. Если честно, это такое занудство! По крайней мере, там будет Кит, подумала я, и Лиззи тоже. Мартин вряд ли придет. Не помню, чтобы он когда-нибудь бывал у Фрэнсис. Они с Китом продолжают ездить на свои сборища. Может быть, даже вместе бьют в барабаны. Или ломают мебель. А может, предложили друг другу добровольный телесный контакт. Однако мне пора сосредоточиться на детях. В субботу утром Салли впервые пойдет на занятия по дородовой подготовке. В Хайбери. Я сказала ей, что не против ходить в ближайшую к ней группу в Челси, но она ответила, что ей неудобно заставлять меня ездить так далеко.

– Да и не только поэтому, Тиффани, – сказала она мне по телефону. – Я не хочу заниматься в этой группе.

– Почему?

– Потому что, когда я пришла на вводное занятие, просто чтобы посмотреть, как там, ко мне не очень-то хорошо отнеслись.

– В каком смысле не очень хорошо? – спросила я. – Как вообще кто-то может не очень хорошо к тебе относиться?

– Подожди, Тиффани, секунду, у меня Вашингтон на другой линии… извини, так о чем я говорила? Ах да, пара муженьков, да и их жены тоже, но особенно мужья – отнеслись ко мне недоброжелательно. Они пялились на мою левую руку и говорили всякое такое вроде: «Видимо, ваш муж слишком занят, поэтому не пришел с вами сегодня… весь в делах, да? Застрял в Сити?» А когда я сказала, что у меня нет мужа, их это, кажется, ошарашило. А когда я добавила, что у меня даже партнера нет, они посмотрели на меня так, как будто я детоубийца. А потом жирный парень, который работает в «Морган Гренфелл» заявил, что, по его мнению, это «совершеннейший позор». Когда я спросила, в чем же заключается позор, он сказал: «Родить ублюдка».

– Какая гнусность! – возмутилась я.

– Да, – ответила она. – Нет слов. Поэтому я и ушла. А все остальные группы в моем районе уже заполнены. Но я нашла одну, мне понравилось, что она в северном районе, – так и тебе будет легче.

Честно говоря, Салли была права.

– Я узнала мою ОДР, – радостно добавила она.

– Что такое ОДР?

– Ожидаемая дата родов. Это будет первое мая.

– День Труда, – сказала я.


В субботу я встретилась с Салли в доме на Рональдз-роуд, недалеко от того места, где она жила до переезда в Челси. Салли очень радуется своей беременности – относится к ней с большим энтузиазмом. Но что забавно: прошло уже восемнадцать недель, а по ней ничего не заметно.

– А ты уверена, что беременна? – спросила я, когда мы стояли в десять утра перед высоким викторианским зданием.

– Абсолютно уверена, – ответила она со счастливым видом, поглаживая себя по животику, который был таким же ровным, как поле голландских тюльпанов, да еще и утянут джинсами десятого размера. – Я еще раз прошла сканирование на прошлой неделе, – сказала она. – И угадай, что мне сказали?

– Что?

– Будет девочка!

– Что ж, это замечательно. Как ты и хочешь.

– Действительно, я так и хочу. Я очень хочу дочку. Говорят, с мальчишками много хлопот, а с маленькой девочкой одинокой маме будет легче управиться.

– Как ты ее назовешь?

– Еще не знаю. Может быть, Летиция. Или Лидия. Или Лаура.

– Что-то все на «Л». Как насчет Лоуис? Или Лайкры?

Тут дверь открылась. Крупная седовласая женщина в просторной вязаной кофте неопределенного желтоватого оттенка блаженно нам улыбалась. Я уставилась на ее ноги – она была в сандалиях. В декабре!

– Здра-а-а-авствуйте, – сказала она. – Я Джесси. Пожалуйста, входите, на улице холодно.

– Салли Петерс, – представилась Салли, протягивая ей руку. – А это моя подруга Тиффани Тротт.

Внутри было уже с десяток беременных со своими партнерами, все они сидели на больших круглых подушках в просторной гостиной. Олицетворение великого материнства, подумала я, оглядывая их грузные фигуры. Все они потягивали травяной чай и болтали о своих детях и животах.

– …когда вам родить?

– …по утрам такая ужасная слабость…

– …пробы на хламидиоз…

– …просвечивание затылка…

– …детская комната в желтых тонах…

– …нет, «Джонсонс и Джонсонс», говорят, лучше…

– …ранний токсикоз – это кошмар…

– … очень хорошее предложение на этой неделе в «Мадекэр».[84]

Джесси захлопала в ладоши, чтобы привлечь внимание, как на уроке, и занятие началось. Целью занятий, сказала она, является подготовка матери и ее партнера к рождению ребенка. Главным будут упражнения йоги, чтобы научиться правильно дышать и обеспечить легкие роды.

– Мне хотелось бы, чтобы вы сперва представились друг другу, – предложила она.

– Я Салли Петерс, и я на пятом месяце! – сказала Салли, после того как все назвали себя.

– Не похоже, что вы на пятом месяце! – дерзко заявила женщина необъятных размеров, сидевшая справа.

– Не похоже, что и вы беременны, – сказала я. – Очень легко маскировать свои жиры беременностью.

Разумеется, ничего такого я не сказала, а просто одарила ее соответствующим взглядом.

– Да нет, я беременна. – Салли добродушно засмеялась. – Просто это не очень заметно, вот и все.

Что за сборище – большинство женщин были одеты в бесформенные кофты цвета хаки и надоевшие черные или серые леггинсы. Салли, напротив, была в розовой шелковой блузке и джинсах цвета «мокрый асфальт» в обтяжку. И я не могла не заметить, что многие мужчины на нее посматривали. На самом деле они не могли глаз от нее отвести. А потом разглядывали меня, похотливо прищурившись.

– Э-э, я Тиффани, Тиффани Тротт, – сказала я, когда подошла моя очередь. – Я занимаюсь рекламой, пишу слоганы и…

– «Начни свой день с яйца»! – с хохотом выкрикнул один из них.

– Да, очевидно, у вас они есть, – парировала я. – Так вот, я буду партнером Салли по родам. Но я не ее партнер по жизни, как вы понимаете, ха-ха-ха! Конечно нет. Нет. Хотя она, конечно, очень привлекательна.

Я почувствовала раздражение: с чего бы мне объяснять им, какие у нас с Салли отношения? Это никого не касается. А может быть, мы лесбиянки, и в этом нет ничего особенного, потому что вон та парочка, Пат и Лесли, явно лесбиянки. Лесли ждет ребенка, а Пат, так сказать, ее вторая половина. Я поняла это, когда мы начали делать первое упражнение – помогали нашим партнершам принять соответствующую позу, при этом Пат быстро, но нежно поцеловала Лесли. В общем-то, это их личное дело. И больше никого не касается. Вообще никого. Хотя интересно, где Лесли умудрилась найти мужчину, чтобы зачать? Может быть, она заказала себе парня на ночь или обратилась в банк спермы, а если обратилась, то чью сперму попросила? Питера Мендельсона? Джона Прескотта? Или, может быть, самого лидера палаты лордов? Или Довольно Успешного… Его сперма, должно быть, самого высокого качества. Я в этом уверена.

А потом я подумала: если сперма Довольно Успешного доступна для общего пользования, почему бы и мне не завести ребенка одной…

– Тиффани, проснись! – шепнула Салли.

– Извини.

Все будущие мамы сняли обувь, готовясь к массажу ступней, и комната наполнилась резким запахом потных ног. По крайней мере, у Салли от ног не пахнет, подумала я, массируя ей ступни, а Салли продолжала делать вдохи и выдохи: «У-у-у-у-х-х-х-х-х! Фуу-у-у-у-у-у-у-у… У-у-у-у-х-х-х-х-х! Фуу-у-у-у-у-у-у-у» – словно бубнила мантру в буддийском храме. Я огляделась. У некоторых женщин были действительно страшные ноги – толстые, желтые пятки, грязные ногти, потрескавшиеся мозолистые ступни и бесформенные большие пальцы. Но потом я сообразила, что с таким животом не так-то просто добраться до ступней. Мысленно я взяла на заметку, что нужно будет сводить Салли в салон сделать педикюр, когда она станет слишком большой и ей будет трудно ухаживать за ногами. Салли может себе это позволить. После массажа ног объявили перерыв.

– А теперь, ребята и леди-партнеры, я хотела бы, чтобы вы приготовили травяной чай для своих половинок, – сказала Джесси. – Ваша задача – приготовить его, одновременно удерживая под мышкой мягкую игрушку. Как думаете, получится у вас?

Что ж, попробуем. Мы все взяли по игрушке из большой кучи – мне достался Кролик Питер – и отправились на кухню. Оказалось, приготовить чай одной рукой не так-то просто. От Кролика Питера проку не было никакого. Когда я принесла кружку укропного чая в гостиную, будущие мамы мирно беседовали, хотя воздух потрескивал от скрытого соперничества и раздражения.

–..вы выглядите такой усталой…

– …у вас проблемы с выведением жидкости?

– …конечно, мы купим для малыша все от Ош Кош…

– …а мы лучше купим от Джакади в «Харродз»…

– …не думаю, что грудь останется у вас такой же…

– …варикозные вены выглядят так отвратительно, не правда ли?

– …я слышала, живот потом обвиснет, как пустой мешок.

– …вы, должно быть, на восьмом месяце?

– …нет, всего четыре с половиной.

– …а кто у вас, Салли?

– Девочка.

– Как не повезло!

– У-у-у-у-х-х-х-х-х… Фуу-у-у-у-у-у-у-у… У-у-у-у-х-х-х-х-х… Фуу-у-у-у-у-у-у-у… У-у-у-у-х-х-х-х-х… фуу-у-у-у-у-у-у-у… – продолжала Салли, когда мы вышли на Рональдз-роуд и вдохнули звенящий морозный воздух. – Замечательно, – сказала она. – Думаю, мне надо перейти на натуральные продукты. Никаких лекарств, Тиффани. Ничего подобного. Я хочу, чтобы это было подлинное переживание, эпическое, незабываемое событие.

– Ну хорошо… Я, правда, не думаю, что…

– Нет. Я приняла решение. Я собираюсь рожать дома, в теплой ванне.

– Но я слышала, в больницах просто здорово, Салли, там много разных средств: и обезболивающие уколы, и чудный усыпляющий газ, и…

– Неважно, как долго это продлится.

– Надеюсь, не очень долго.

– Я хочу привести Лорен в этот мир так, чтобы запомнить это на всю жизнь, – сказала она, когда мы забирались в ее «BMW-кабриолет».

– Но я уверена, Люси больше предпочла бы аккуратное кесарево сечение, – сказала я, впрочем, не уверена, что Салли услышала.

Роды естественным путем? Двадцать пять часов ползать на локтях и коленях и мычать, как корова? Да вы что, подумала я. Только не при мне.


– Да, я собираюсь родить Лотти естественным путем, – слышала я голос Салли, разговаривающей с одним из гостей на вечеринке у Фрэнсис в следующий понедельник. – Я считаю это наилучшим решением. Мне не хочется быть безымянным телом на поточной линии в больнице.

– А какая у вас ближайшая больница?

– Челси-Вестминстерская.

– О, я слышал, что там замечательно.

– Да, замечательно. Как в пятизвездочном отеле. Но ведь это не главное, так ведь?

– Не главное?

– Нет. Я хочу родить дома, в бассейне, и чтобы играла тихая музыка.

– Вообще-то я специализируюсь на медицинском праве, и у меня было очень много дел, когда роды в домашних условиях проходили ужасно, просто ужасно.

Салли неуверенно переступила с ноги на ногу. Она не хотела об этом слушать.

– Позвольте рассказать вам об одном замечательном деле, которое я вел в восемьдесят девятом году, – продолжал ее собеседник. – Это был просто кошмар – ребенок не выжил. А акушерка предстала перед судом…

– Это очень интересно, но сначала я хотела бы подкрепиться, – сказала Салли. – Я сейчас вернусь, – соврала она, ретируясь на кухню.

Салли всегда тактична. Это одно из ее несомненных достоинств. Именно это качество я сразу заметила, когда мы познакомились десять лет назад. Меня послали написать брошюру о банке «Кэтч Манхэттен», а ей поручили рассказать мне о рынке опционов и фьючерсных сделках. С тех пор мы дружим. И я никогда, ни разу не видела, чтобы она вышла из себя, или выругалась, или каким-либо образом выказала раздражение. Никогда. Поразительный самоконтроль.

Внезапно раздался звонок в дверь, и появились Кит с Порцией. Ох, ну почему я не вышла замуж за Кита? Я снова подумала об этом с болью в сердце.

– Тиффани! – Он нежно обнял меня. А почему бы и нет?

– Привет, Кит, – сказала я. – Привет, Порция.

Порция улыбнулась мне. Очень дружелюбно. Что было необычно. И выглядела она… как-то по-другому. Она всего несколько раз согласилась прийти ко мне в гости с Китом и всегда во время вечеринки стояла с откровенно скучающим видом, грубо хватая его за рукав или выразительно вращая глазами, всячески стараясь показать, что с нее хватит. Сегодня она выглядела более… оживленной. И она держала Кита за руку. Довольно-таки собственнически. Я такого раньше не замечала.

– Извините, мы опоздали, – сказал Кит. – Мы заехали на полчасика на вечеринку к одному моему приятелю.

Так вот почему Порция улыбается. Она, видно, успела немного выпить.

– Какая чудесная елка, Фрэнсис! – воскликнул Кит.

Да, он был прав. Елка доставала почти до потолка и была очень красиво украшена – никаких вульгарных гирлянд и бантов, только многоцветная смесь дивных стеклянных игрушек и покрытых блестками шариков, опутанных паутиной белых мерцающих огоньков. На верхушке был прикреплен фарфоровый ангел с огромными золотыми шифоновыми крыльями.

– Кит, ты поможешь мне на кухне? – спросила Фрэнсис. – Мне нужно смешать коктейли.

Мы остались у елки вдвоем с Порцией. Какая же она высокая! Они с Китом всегда смотрелись комично, потому что он ростом пять футов девять дюймов, а она почти шесть. А на каблуках шесть футов три дюйма. Но сегодня она была в туфлях на низком каблуке. И это было необычно. Когда она, пошатнувшись, оперлась локтем о каминную полку, я украдкой взглянула на нее: на скулы можно поднос поставить, прозрачная кожа и большие серо-голубые глаза, которые казались почти бирюзовыми в полусвете камина. Нетрудно понять, почему Кит влюбился. Красивая.

– Я упилась в хлам, Тиффани, – сказала она своим стритхэмским говорком. – Я только что закончила эти ужасные съемки для «Харперс энд Квин». В Лонглете.

– Но это же здорово!

– Ну, не сказала бы.

– А что?

– Пришлось сниматься в купальнике. Счастье, если не свалюсь с воспалением легких. А парень, который всем этим заправлял, Александр Тинн, все увивался вокруг.

– Может, он подыскивал очередную «женушку»? – предположила я.

– О, дорогой, спасибо, – сказала Порция, когда Кит принес нам по огромному бокалу мартини и исчез в толпе. – На самом деле, Тиффани, – продолжала она, отпив сразу полбокала, – я уже по горло сыта модельным бизнесом.

Черт. Раньше Порция пи разу не снисходила до беседы со мной, тем более в таком доверительном тоне.

– Мне тридцать два. Я догораю. Я слишком стара для этой работы – остальные девчонки называют меня «бабулей», а съемки наводят на меня тоску.

– А как же дефиле? – спросила я. – Это же здорово!

– Ненавижу этот идиотский подиум, – энергично ответила Порция, отпив большой глоток мартини.

Черт, она действительно напивается.

– Все эти вставания в пять утра, чтобы вовремя приехать в аэропорт. Вся эта болтовня за кулисами с другими девчонками, сплетни про дизайнеров. Я уже заработала достаточно, – добавила она. – Я хочу заниматься чем-то более осмысленным, где нужно шевелить мозгами.

– А не будет ли это слишком академично? – спросила я.

Конечно, ничего такого я не спросила.

– А чем бы ты хотела заниматься? – спросила я.

– Может быть, работать у «Самаритян»,[85] – ответила она, снова сделав глоток. – Мне нравится помогать людям. Ди-иствительно нравится. Решать их проблемы. Я достаточно наслушалась от девушек за последние пятнадцать лет – наркотики, алкоголь, анорексия, булимия, проблемы с парнями, разводы, насилие в семье, постоянный контроль мужа… Ты не поверишь, как часто это приходится слышать. Я могла бы вести курсы.

– Ну конечно, – изумленно отозвалась я. Черт, этот мартини, оказывается, в голову ударяет.

– Но самое главное, – продолжала Порция, – я хочу проводить больше времени с Китом.

– Хорошая мысль, – одобрила я. Она взглянула на меня и спросила:

– Тиффани, а почему ты не вышла замуж за Кита?

– О, Порция, это очень хороший вопрос… ха-ха!

– Нет, ну ди-иствительно, Тиффани, почему? Я притворилась, что не слышу.

Позади нас стояли Лиззи и Мартин, они разговаривали с Кэтрин.

– Нет, мы не поедем кататься на лыжах – мы собираемся в одно совершенно замечательное место, – услышала я голос Лиззи. – В январе. В Чили и на остров Пасхи. Мартин всегда хотел побывать на острове Пасхи, правда, дорогой?

– Правда, – ответил он весело. – Всегда об этом мечтал.

– И всегда был помешан на этих каменных идолах.

– Да, – подтвердил он. – С самого детства.

– Это действительно интересно, – восхищенно сказала Кэтрин. – Никто не знает, откуда они появились. Они мне достались на экзамене по географии. Везет же вам!

– Ну, я подумала, что Мартину уже давно пора делать то, что ему хочется, – сказала Лиззи, нежно сжав его руку. – Он так много работает. К нам приедет моя мама и присмотрит за девочками.

Позже я заметила, что Кит и Мартин увлеченно о чем-то беседуют, и подумала: расскажут ли они когда-нибудь Порции и Лиззи, где проводят выходные?

– Я знаю, ты думаешь, я вела себя с Китом как последняя сволочь, – услышала я голос Порции.

Что?

– Разумеется нет, – солгала я, нервно глотнув мартини. – С чего бы мне так думать?

Она запрокинула голову и допила последние капли коктейля.

– Потому что я и вела себя как сволочь, вот почему. Но он был такой навязчивый, – продолжила она, махнув в мою сторону оливкой на шпажке и слегка покачнувшись. – Он так давил на меня. Не могла я этого выносить. Все эти разговоры о том, чтобы завести детей, – будто я ему только для этого и нужна. Я даже не была уверена, хочется ли мне детей. И до сих пор не уверена.

– Ну…

– И все эти телепузики по ящику, – продолжала она. – И походы в «Икею».[86] Я чувствовала себя просто идиоткой в этом «дискавери». Это меня напрягало. А он никогда меня не понимал, Тиффани. До последнего времени он не понимал, что я хочу сама решать, чем заниматься.

– Что ж, это нетрудно понять, – сказала я.

– Вот именно. Но наконец-то до него дошло, – сказала она пьяным голосом. – Не знаю, что с ним случилось, но он уже не такой зашоренный. Он переменился. Прямо-таки… кстати, Тиффани, я хочу… – Она наклонилась ко мне. – Я хочу… еще кое-что тебе сказать.

Господи, никогда бы не подумала, что буду выслушивать от нее признания. Она взяла меня за руку.

– Я хочу сказать… ты очень нужна Киту. Боже милосердный, неужели?

– И я никогда, никогда не буду разлучать вас, потому что знаю, как много ты для него значишь. И всегда будешь много значить.

Похоже, сейчас мои контактные линзы выпадут и я разрыдаюсь.

– Спасибо, – сказала я. – Я чувствую, что… просто не знаю, что бы я делала без… извини. Я сейчас приду.

Я сидела в туалете на первом этаже и плакала. Не могу понять, почему всех тянет со мной откровенничать. Вообще не знаю, что в таких случаях делать. Особенно когда я в таком предрождественском подпитии. А она ведь попала в точку. Почему же я не вышла замуж за Кита? Теперь уже поздно сожалеть. Но если бы я вышла за него замуж, я не мучилась бы с Филлипом, и не потеряла время с Алексом, и не ходила бы на ужасную «вечеринку» в Шепердз-Буш, и не тосковала бы по женатому мужчине, имеющему любовницу. Я избежала бы всего этого, если бы сказала «да» Киту восемь лет назад. Но я сказала «нет». Поэтому я сама во всем виновата и теперь должна расплачиваться. Я сполоснула лицо и вернулась в гостиную, где вечеринка была в полном разгаре.

– Мы собираемся вместе поехать на остров Пасхи.

– А мы в Вербье.

– А мы отправимся на юг Франции.

– Мы поедем в Норфолк.

– Мы всегда ездим к родителям Джона.

Мы, мы, мы. Постоянно разговоры о семье. Вот для чего предназначено Рождество. Мы. Наш. Нас. Но я – не мы. Я – это я. Одна. Одинокая. Одиночка. Незамужняя. Одинокая Охотница. Вот так-то. Одна. Совсем одна. И наверное, это уже навсегда, горько подумала я. Наедине с кроссвордами, вышиванием и все усиливающейся раздражительностью. И я никогда, никогда, никогда не встречу свою вторую половину. Поздно уже. Даже если и найду, он будет уже женат, как Довольно Успешный. Черт, сколько же я выпила? Зачем я пила, я же всегда быстро напиваюсь. Я решила уйти. Я чувствовала, что уже на грани нервного срыва. Порция случайно высказала то, о чем я думала в течение нескольких недель.

– Тиффани, оставайся! – крикнула Фрэнсис.

– Уже без пятнадцати десять, я устала, – сказала я. – Спасибо за прекрасный вечер. Я все же пойду.

– Вызвать тебе такси?

– Нет, я поймаю на улице.

То, что озвучила Порция, – чистая правда, с горечью думала я, выходя из дома Фрэнсис под дождь. Плиты мокро блестели у меня под ногами, когда я шла по Левертон-стрит, а затем повернула направо, на Кентиш-Таун-роуд. Что за мрачный вид. Разбухшие грязные клочья газет кружили в водосточном желобе. Жестянка из-под кока-колы, выкатившаяся на проезжую часть и расплющенная промчавшейся машиной. Витрины магазинов, украшенные мишурой, переливались безвкусными огоньками. Такси нет и в помине, а я к тому же забыла мобильник. Придется ждать автобуса. Черт побери. Пока я стояла на остановке, откуда-то из темной подворотни показался мужчина и направился ко мне, на его впалой груди болталась жестянка из-под «Фостерс». Наверное, ему было около сорока пяти, но выглядел он на все шестьдесят, седой и бородатый, с грубыми, изуродованными артритом руками, шаркающей походкой. Боже мой, пьяница в Рождество. Беги, Тиффани, беги.

– С РОЖДЕСТВОМ ВАС, ЮНАЯ ЛЕДИ, – прорычал он, а потом, боже правый, запел хриплым, но неожиданно сильным голосом: —…путь к ЯСЛЯМ, ни кроватки… ни КРОВАТКИ… маленький И-Е-СУС… о, И-Е-СУС, леди, у вас ничево не найдетца для бездомного?

Я полезла в карман и нащупала там пару фунтов. И всучила их ему. Но не с добрыми пожеланиями. Не из духа благотворительности, а просто чтобы отвязаться. Я хотела, чтобы он ушел. Оставил меня одну. Я не могла больше этого выносить. Не было видно ни автобуса, ни такси, но этот человек все стоял и орал рождественские гимны. А потом он сунул руку за пазуху и вытащил фото принцессы Дианы в розовом шелковом платье и в бриллиантовой диадеме. На фотографии остался след от сгиба, она была вся измята и потрескалась. Он показал ее мне, а потом взял обеими руками и благоговейно поцеловал, как православный целует икону. Потом засунул ее обратно.

– Она была АНГЕЛОМ, сошедшим на землю, – сказал он. – АНГЕЛ, вот кто она была…

– Да-да, – ответила я раздраженно, и он снова принялся петь гимны.

– СЛУШАЙ, КАК ПОЮТ АНГЕЛЫ, НЕСЯ БЛАГУЮ ВЕСТЬ…

Хватит с меня. Я больше не могла это выносить, а бродяга даже и не думал уходить, поэтому пришлось уйти мне. Лучше подождать автобуса на следующей остановке. И пока я шла, шлепая по грязи, растекшейся по треснувшим плитам тротуара, перед моим мысленным взором опять возник Довольно Успешный. Интересно, с ним когда-нибудь такое случалось? Сколько денег он дал бы бродяге? Где он проводит Рождество? Уж во всяком случае не дома с родителями, как я. Наверное, с той красивой девушкой, с которой я видела его в «Ритце». С девушкой, которая добродушно хохотала над глупой открыткой, которую я послала из клуба «Мед». Может быть, он повез ее кататься на лыжах. Или куда-нибудь, где зимой тепло, скажем в Тунис или в Испанию. Или на Барбадос.

Я терзалась такими мыслями, проклинала себя за то, что не взяла мобильник, и не заметила, как оказалась рядом со зданием «Рейдио Ренталз».[87] Длинный ряд телеэкранов мерцал в витрине – и все показывали разные каналы. Джейд Джевел на натурных съемках где-то в экзотическом месте – интересно где? Похоже на Кейп-Код. Рядом Дэвид Димблби машет листком с вопросами перед лицами сидевших в студии зрителей, поглядывая на них через пенсне, – «Время запросов» было в самом разгаре. А на пятом канале Барбра Стрейзанд в «Хелло, Долли». Еще дальше – Тревор Мак-Дональд в «Новостях в десять» представляет какой-то репортаж… и вдруг – боже мой, неужели? – это же Манго Браун из… откуда на этот раз? Лондон. Кингсуэй. Через весь экран вспыхнуло «С места событий». Он стоял с группой бездомных, ожидавших тарелки супа, который им раздавали из приспособленного для этой цели фургона для мороженого. И Манго брал интервью, держа большой микрофон под их небритыми подбородками, а бродяги дрожали на сыром холодном воздухе. А потом камера двинулась следом за ним, когда он направился к фургону, и крупным планом показали мужчину в толстом полупальто, который разливал суп, и… у меня перехватило дух. Что? Что такое? Почему я об этом не знала? Почему же я не знала, что он этим занимается? Сердце колотилось в груди. Почему я не знала, что Довольно Успешный помогает бездомным? Я прижалась лицом к витрине, но, конечно, не смогла услышать ни слова. О чем он говорит? Я отчаянно хотела услышать. Я вытерла капли дождя со стекла и попыталась прочитать по губам. Но у меня ничего не вышло. Однако я не могла не заметить, что Манго ему неприятен, потому что, когда тот повернулся к камере, вид у него был смущенный, и я заметила, что он подает знак окончания передачи. Тут я смогла прочитать по его губам: «Это был Манго Браун. Для Ай-ти-эн. Из Центрального Лондона». И снова на экране появился Тревор Мак-Дональд.

Я стояла как вкопанная. Довольно Успешный помогает бездомным. Разливает суп. Довольно Святой. Боже мой, боже мой, а я так плохо о нем думала. Зачем же я его тогда отвергла, думала я, садясь в автобус.

Зачем я не согласилась на неполную занятость, ведь если бы я сказала «да», по крайней мере я могла бы проводить с ним время. Дышать одним воздухом. Дышать одним… У-у-у-у-у-х-х! Ф-у-у-у-у-у-у!

У-у-у-у-у-х-х-х-х! ф-у-у-у-у-у-у-у-у! У-у-у-у-у-х-х! ф-у-у-у-у-у-у! Эти дыхательные упражнения здорово помогают успокоиться.

– С вами все в порядке? – спросила сидевшая рядом со мной женщина.

– Нет, – ответила я. – Нет. То есть да.

– Вы неважно выглядите, – сказала она с сочувствием.

– Все в порядке. Честное слово. Спасибо. Ф-у-у-у-у-у-у!..

– А вы не беременны? – спросила она.

– Ну, не совсем, – ответила я.

Загрузка...