Тревоги Тиффани Тротт

Декабрь

Звучащие повсюду рождественские гимны. Мерзкий падуб. Отвратительные открытки. Опавшая омела. Блеклые безвкусные блестки. Расфуфыренная фея на верхушке вечнозеленой пластиковой елки. Санта-Клаус и Руфус с бубенцами, звенящими «динь-дон-ди-дон, динь-дон-ди-дон»! Черта с два я люблю Рождество! Оркестр Армии Спасения. Сипящие певчие с яблочными щеками и в крахмальных рюшах. Вечер у горящего камина с мужчиной твоей мечты, шутки и смех… Господи, опять наступило это время года. Холодное средьзимье. «Jingle Beils».[78] Самое чудесное время для нас, Single Belles.[79] «Украшайте холлы ветками омелы – тра-ла-ли-ла, тра-ла-ла!» «Самое время, чтобы напиться» – это уж точно. И конечно, Рождество – напоминание о младенцах, да? Быть «на шестом месяце» и все такое, пеленки, кроватки и прочее, а потом родить в каких-нибудь «яслях» Национальной службы здравоохранения, где текут нескончаемые потоки озабоченных родственников.

«Но-очь тиха, но-очь светла», – разносится в «Селфриджез» сладкий голос Бинга Кросби. И такая досада – я имею в виду воздействие этой простенькой песенки, – такая досада, что она меня проняла. Я старалась не поддаваться, но все равно растрогалась. И даже разозлилась на себя за это.

– Почему ты плачешь, Тиффани? – спросила Алиса, когда мы стояли на пятом этаже в очереди к Санта-Клаусу.

– НЕ спрашивай ее об ЭТОМ, – прокричала Эми. – Тиффани ПЛАЧЕТ потому, что ОНА НЕ ЗАМУЖЕМ. У НЕЕ нет МУЖА. У нее ДАЖЕ нет ПАРНЯ. И это для нее ПРОБЛЕМА.

– Я плачу вовсе не поэтому, – возмущенно возразила я, лихорадочно соображая, что именно Лиззи наговорила обо мне девочкам. – У меня глаза слезятся, потому что пыль попала под контактные линзы, вот и все.

– Конечно, это пыль, Тиффани, – сказала Лиззи, вручая мне бумажный носовой платок. – Ладно, Алиса, Эми, – не забудьте, только одна просьба.

– Ладно, мамочка, – прокричали они.

– В прошлом году они попросили у Санта-Клауса по шестьдесят три подарка каждая, – сказала она. – Поставили меня в ужасно неловкое положение. Они принесли с собой список и отказались уходить, пока не получат все. Пришлось их просто утащить. Надеюсь, в этот раз не тот же самый человек будет. А если он попытается посадить их к себе на колени, – яростно прошипела она, – я подам в суд.

– Слушай, я пойду прогуляюсь, – сказала я. – Незачем мне тоже тут стоять.

Я направилась в отдел мужской одежды, чтобы выбрать галстук для папы. Я просмотрела всевозможные, от различных фирм. Данхилл – может, и подойдет. Ланвин – мило, но очень ярко для него. Ив Сен-Лоран – не его стиль. Ральф Лорен… Ральф Лорен… что-то мне это напоминает… Я вспомнила, как однажды купила Филлипу галстук от Томаса Пинка. Галстук был довольно приятный, серебристо-серый, с россыпью крошечных алых точек. Это был подарок, но не к какому-нибудь событию – ко дню рождения или на Рождество. Это был просто подарок. И я очень волновалась тогда, потому что на тот момент мы еще не так давно были знакомы – всего месяца два – и я очень-очень надеялась, что ему понравится, и знала, что этот галстук подойдет к его любимому серому костюму. Но когда он развернул подарок и посмотрел на ярлык, у него вытянулось лицо и он сказал, что не может его принять, потому что носит галстуки только от Ральфа Лорена. Держу пари, Довольно Успешный такого бы никогда не сделал. Если бы я подарила ему галстук, он не сказал бы: «Знаешь, извини, но я ношу галстуки только от „Эрме"». Он сказал бы: «Как приятно, Тиффани. Большое спасибо. Галстук мне очень понравился». Думаю, он сказал бы так, даже если бы его затошнило при виде этого галстука. Даже если бы он подумал, что это самый омерзительный галстук за всю историю производства галстуков, платков и воротников. Потому что пусть у Довольно Успешного есть жена, а возможно, и любовница, зато у него хорошие манеры.

Я купила отцу крапчатый галстук в оливково-зеленых тонах, а затем встретилась с Лиззи и девочками в кафе.

– Боже мой, какой кошмар, – сказала Лиззи, когда Алиса с Эми пошли заказывать еще по куску торта.

– Что случилось? – спросила я. – Они опять запросили кучу подарков?

– Нет. Слава богу нет. Но я узнала Санта-Клауса! Он учился со мной в театральной школе. У нас он был звездой – играл Ромео! Потом я пару раз видела его по телевизору – и вдруг он исчез. И вот теперь я его встречаю – в рождественской пещере «Селфриджез»!

– Ты с ним заговорила?

– Нет, конечно нет!

– А почему? Думаешь, он смутился бы?

– Нет, просто девочки действительно верят в Санта-Клауса. Как я могла сказать: «Привет, Джеффри, помнишь, мы вместе учились в театральной школе»? Тогда стало бы ясно, что все это обман.

Я села в автобус номер 73 до дома, а они взяли такси до Хэмпстеда. Я сидела и смотрела в окно – на деревья, увитые гирляндами, на заиндевевшие стекла, на яркие огни, покачивающиеся на легком ветру, а у меня в голове крутились слова рождественских гимнов: «Ясли вместо кроватки… кладет головку, мой сладкий… святое дитя, милое дитя… улыбается из колыбели… малыш с таким светлым лицом…» И я, как часто в последнее время, думала о детях и о том, когда же у меня появится малыш. Маленький ангелочек с мягкими волосиками, большущими голубыми глазами, пухлыми маленькими ручонками и ножками и… Господи, что это за шум! Хоть бы этот младенец поскорее умолк! Я обернулась. Почему некоторые родители позволяют своим детям орать в общественном транспорте? Уа-а-а! Уа-а-а! Уа-а-а! А все остальные должны страдать. Так на чем я остановилась?.. Ах да. Дети. Младенец. Иисус. Рождество. И, что хуже всего, синоптики обещают снегопад.

Этот приятный диктор Джон Кеттли был прав. Шесть дюймов осадков. Снег шел всю ночь. Сегодня утром я шла по Хайбери-Филдс, а под ногами хрустел блестящий нетронутый белый снег. Воздух был ясен и чист. Небо – ярко-голубое. Снежинки падали с деревьев и поднимались вверх от внезапных, но легких порывов ветра, а потом оседали на белые гребешки и складки, напоминающие меренги. Шум транспорта был приглушен этим плотным бело-голубым одеялом. Всюду звенели крики и смех сотен играющих детей. Они были везде, все в шапках с кисточками, с вишнево-красными щеками, они катали друг друга на санках, кидались снежками или лепили осанистых, очень серьезных на вид снеговиков.

– Мама! Мама! Быстрее! Быстрее! – кричал маленький мальчик матери, которая тянула его за собой на пластиковых санках. Они оба заливались хохотом.

Я засунула руки поглубже в карманы и подняла воротник старого пальто из толстого сукна. Снег хрустел и скрипел под ногами, резкий солнечный свет слепил глаза. Я стояла, наблюдая за ними, и думала, смогу ли я решиться на это одна. Совсем одна. Завести ребенка. Смогу ли я стать одинокой матерью. Единственным родителем. Как Салли. Салли! Из всех – именно она. Просто не верится! Из всех женщин, кого я знаю, Салли, казалось, была последней, кто мог бы избрать такой путь. Салли, которая всего несколько месяцев назад говорила, что не будет рожать ребенка без отца, теперь собирается сделать именно это.

– Я узнала наверняка в середине октября, – сказала она вчера вечером, когда мы сидели у меня на кухне. – Я не хотела ничего никому говорить, пока не была уверена. Но теперь я точно знаю, когда мне родить.

– Когда? – спросила я.

– В мае.

– Вот это да! Ну, я тебя поздравляю!

Кажется, именно это говорят в подобных случаях. Хотя я не очень уверена, уместны ли поздравления, когда одна из твоих одиноких подружек заявляет, что беременна. Я посмотрела на Салли – она выглядела очень счастливой. А еще она изменилась. Ее лицо, казалось, светилось изнутри. Глаза так и сияли, ни следа усталости или недосыпа. И за весь вечер она ни разу не вспомнила о своем ноутбуке. Мы сидели на кухне, она болтала и смеялась, – хотя я и удивилась, когда она отказалась выпить со мной, – а потом, когда мы начали разгребать извилистые холмы спагетти, она мне все и выложила.

– Я нашла свой путь, – заключила она, положив вилку на тарелку. Так вот о чем было ее странное сообщение на автоответчике. – Я нашла свой путь, – повторила она. – Он именно в этом. По крайней мере, для меня. Ты не хочешь спросить, кто отец?

– Нет, – ответила я. – Совершенно не хочу. Потому что это не мое дело. М-м… а я его знаю?

– Нет, – ответила она со смешком. – Даже я его не знаю.

Дело становилось все более и более запутанным.

– Он был моим гидом, – пояснила она. – Когда я ездила в отпуск в Раджастан, в августе. Хорошо образованный молодой парень из Англии, работает в туристической компании, сопровождает туристов по дворцам Моголов. Мы жили в «Лейк-Пэлэс» в Удайпуре, и однажды ночью… в общем, это было очень романтично.

– Понимаю, – сказала я. – Там провел медовый месяц Уильям Хейг. Ты сказала ему? Я имею в виду не Уильяма Хейга, – добавила я. – Я имею в виду твоему… твоему… ну, в общем, отцу. То есть не твоему отцу, хотя ты, возможно, уже сказала своему отцу. Я имею в виду – этому парню. Отцу твоего ребенка.

– Нет. Не сказала.

– Почему?

– Потому что ему всего двадцать два. Черт побери.

– И он собирается получать в Оксфорде степень доктора по индийской архитектуре. Как я могла возложить на него такую ответственность, когда он только приступил к диссертации?

– Но, может быть, он хотел бы знать, – заметила я.

– Очень в этом сомневаюсь, – сказала она. – И будет лучше, если он не узнает. Ничего хорошего из этого не выйдет. Мы даже не были знакомы как следует и никогда больше не встретимся. Это произошло, знаешь, под влиянием момента. В любом случае родить ребенка – это мой выбор. Не его. Я хочу сказать, мужчина ведь не обязан нести ответственность за ребенка, если он его не хотел, не так ли?

– Ты сделала это специально? – спросила я.

– Нет, – ответила она задумчиво. – Но я не предпринимала никаких мер, чтобы этого избежать.

– И он, похоже, тоже.

– Да. Но он очень молод. И немного глуп. И поверил мне, когда я сказала, что ему не о чем беспокоиться.

– А. Да. Я понимаю.

– В любом случае его родители – очень состоятельные люди и очень подвержены предрассудкам, если верить его словам. Думаю, они были бы в шоке. И мои тоже.

– Твои?

– Да. В полном шоке. Они вообще не могут принять этого, хотя, я надеюсь, успокоятся, когда увидят ребенка.

– Но ты говорила, что твои родители будут только рады, если ты родишь. Ты говорила, что они только и делают, что твердят тебе, как они хотят внуков.

– Ну да, – сказала она. – Но не таким образом. Я боюсь, что эта новость свалилась на них как снег на голову.

– Но тебе уже тридцать восемь.

– Да. Но для них я все еще маленькая девочка, – пояснила она. – К тому же я у них единственная дочь. Поэтому, естественно, они разочарованы тем, что я не справляю пышную свадьбу, как они мечтали, с идеальным зятем, которого они сами придумали. В общем, – продолжала она, – они совершенно не в восторге и вообще ничего не хотят знать. Поэтому я тебе и рассказываю, Тиффани.

– Очень приятно, что ты мне так доверяешь, – ответила я, доставая шоколадное мороженое. – Я обещаю, что не пророню ни слова.

– Нет, нет, не стоит беспокоиться. Я совершенно не хочу, чтобы ты скрывала то, что знаешь. Я хочу кое о чем тебя попросить.

– Да?

– Об одном одолжении.

– Да. Чем смогу помогу.

– Это серьезное одолжение.

– Выкладывай, – сказала я, закрывая дверцу морозилки.

– Это очень серьезное одолжение.

– Салли, я не против. Ты же знаешь, я сделаю все, чтобы тебе помочь.

– Ты поможешь мне при родах?

– ЧТО?

– Я хотела бы, чтобы ты была со мной, когда я буду рожать.

– Э-э. Ну… у меня вообще-то слабый желудок, понимаешь…

– …и я хотела попросить тебя, чтобы ты ходила со мной на дородовые курсы.

– Не думаю, что от меня будет много проку.

– Видишь ли, мне нужна моральная поддержка…

– …это просто не моя стихия, Салли.

– …раз уж у меня нет мужа. Господи боже мой!

– …и ты единственный человек, которого я могу об этом попросить.

Черт. Ну ладно. Лесть творит чудеса, не правда ли? Но, честно говоря, я была несколько удивлена, потому что хотя мы с Салли и дружим, но я не сказала бы, что мы такие уж закадычные подруги. Однако она выбрала именно меня. Меня! Поразительно.

– Хорошо, конечно, я помогу тебе, – сказала я.

– Спасибо, Тиффани! Ты молодчина!

И вот этим утром меня пробрало думать на эту тему. Дети. Раз уж Судьба подкинула мне такие карты, не сыграть ли и мне в эту игру? Но некоторые женщины – они с самого начала нацелены стать одинокими матерями. Отчаянно нацелены. Они устраивают единственную ночь любви или обращаются в банк спермы. Но это всегда казалось мне очень рискованным делом, ведь никогда не знаешь, что тебе достанется. Было бы замечательно, если бы можно было прийти и сказать: «Мне нужен ребенок от Пирса Броснана, пожалуйста, а если такой спермы нет, то хотя бы от Кевина Костнера или, на худой конец, от Билла Гейтса». Но ведь все не так. Это может быть какой-нибудь уродливый золотушный студент с криминальными наклонностями и генетической предрасположенностью к плоскостопию. Нет. Ни в коем случае. Я на это не пойду. По крайней мере, Салли знает, кто отец ребенка. И в мае она станет мамой. Черт.

В общем, я поехала домой после прогулки и, войдя в дом, первым делом обнаружила, что автоответчик весело мне подмигивает. О, как приятно. Сообщение. Правда, не от Довольно Успешного, который, похоже, полностью от меня отказался, а от Манго Брауна.

– Приве-ет, Тиффани, – сказал он, жеманно растягивая слова. Или, может, он выпил лишнего? – Это Манго. Надеюсь, ты в порядке. Я рад нашему знакомству в галерее Оскара Ридза, и я, м-м-м… подумал, не захочешь ли ты прийти ко мне на маленькую вечеринку в пятницу, мой дом в Шепердз-Буш. Всего шесть человек. Надеюсь, ты придешь. Около восьми, ладно? Позвони мне, чтобы я точно знал.

В пятницу вечером я натянула длинный свитер от Николь Фархи, который очень удачно прикрывал зад, и шерстяную мини-юбку, которая выгодно открывала ноги, накинула леопардовое пальто и, надев отороченную мехом шляпку, направилась в Шепердз-Буш. Если честно, тащилась я туда целую вечность. Центральная линия[80] такая медленная. «Пожалуйста, помните об интервалах!» – снова произнес по радио назойливый женский голос. Хорошо-хорошо, я буду помнить об интервалах. Я только и делаю, что помню об интервалах. Пятнадцатиминутный интервал между электричками. Черт, уже восемь часов, а я все еще торчу у Оксфорд-Серкус. Терпеть не могу опаздывать в гости! А еще ненавижу, когда заставляешь себя ждать – и ужин начинается в половине десятого, когда горячее остыло, а десерт законсервировался. Поэтому я всегда стараюсь приезжать вовремя, чтобы никого не подводить. Но на этот раз я точно опоздаю. Черт. К тому же я забыла мобильник. Ну ладно, надеюсь, они догадаются начать без меня. Так будет лучше.

– Ох, извини, я опоздала, – сказала я Манго, когда он открыл мне дверь своего дома на Стэн-Лейк-роуд. – Надеюсь, вы уже начали…

Я остановилась. А где все? Где же остальные? Он сказал, что ожидаются шестеро.

– А остальные тоже опаздывают? – спросила я, вручая ему бутылку довольно приличного совиньона. – Уже без пятнадцати девять.

– Ну… – Он хохотнул. – Боюсь, больше никого не будет, я тут…

– Ты хочешь сказать, что все остальные не придут? Как не повезло! – сказала я. – Очень неприятно, когда так получается. У меня так было на последнем дне рождения. Сорок пять человек не смогли прийти. Может быть, стоит перенести на другой день? Я не против.

Манго ничего не сказал, просто помог мне снять пальто, оглядев меня с головы до ног.

– Какой дивный мех, – сказал он. – Мне очень нравится шкура леопарда.

– Ну, она же не настоящая, – поспешно ответила я. – Мой бюджет не выдержал бы настоящей, ха-ха-ха! Шутка. Я не стала бы носить натуральный мех. Конечно нет. Но это не означает, что я вегетарианка. Вовсе нет.

И тут я кое-что заметила. Или, точнее, отсутствие кое-чего. Запаха еды. Ни аромата жареной телятины или тушеной рыбы, ни запаха сдобного пирога с заварным кремом. Ничего. Только затхлый запах пыли. И какая пустая маленькая квартира. Как студия. В гостиной только диван и телевизор да несколько обшарпанных стульев. Он сказал «дом». Его «дом» в Шепердз-Буш. Так-так, забавно.

– Ну и мерзкое местечко, – сказала я. На самом деле ничего такого я не сказала.

– На декабрьском морозце у меня что-то разгулялся аппетит, – заявила я.

– Я никудышный повар, – сказал Манго. – Поэтому подумал, что стоит заказать ужин на дом.

Заказать? Изумительно.

– Как тебе индийская кухня? – спросил он.

– Нормально, – сказала я. – Давай.

– Может, тебе больше нравится китайская?

– Нет-нет, индийская подойдет, – ответила я. – Нормально.

– Выпьешь что-нибудь?

– Да, пожалуйста.

– Совиньон подойдет? – усмехнулся он. Видимо, мой совиньон.

– Ага, совиньон в самый раз. Ты давно тут живешь? – спросила я, когда он налил вина и открыл пакетик орешков вроде тех, что предлагают в самолете.

– Полгода. Конечно, тут бедновато. Зато у моей жены дом в Хаммерсмите. Закон подлости – вот как это называется.

– Но, возможно, он нужен ей и пятерым детям.

– Да, может, и так, но я бы предпочел его продать. Вот до чего дошло, – добавил он с сардонической усмешкой. – Вот так обходятся с разведенными мужчинами.

– А чего же ты тогда разводился? – нахально спросила я.

– Не знаю. Она просто вышвырнула меня за дверь. Она свихнулась на религии, начала ходить в какую-то странную церковь в Ноттинг-Хилле…

– Черт возьми, когда она ухитрялась ходить в церковь, имея пятерых детей?

– …и они ей внушили. Они убедили ее, что я такой вот посредственный, озлобленный, вечно пьяный, похотливый и абсолютно бесполезный в хозяйстве парень, за которого ей с самого начала не стоило выходить замуж, – сказал он. – Чертовы секты.

– Надо же. Твоя жена что, очень подвержена внушению?

– Да нет, я бы не сказал. В любом случае все это меня уже достало. Давай-ка закажем какой-нибудь еды. Обычно доставляют в течение сорока пяти минут. – Он подал мне брошюру от «Тип-топ тан-дури хаус», что на Аксбридж-роуд. – Я закажу номер семь, сорок пять и пятьдесят шесть.

– Так… я, пожалуй, возьму креветки «гарам масала», цыпленка «тикка» и плов, – это номера шесть, двадцать девять и сорок пять.

Черт, как будто в лото играем. Манго позвонил в ресторан, а я тем временем разглядывала стены.

Обои с двухцветным орнаментом коробились на стенах, как короста.

– Я зайду в ванную? – спросила я.

Он показал мне, где это. Ванная была безобразная. Немытая ванна. Нечищеный унитаз. Краны, покрытые известковым налетом. Старая зубная щетка и крохотный кусочек мыла, видимо прихваченный из отеля или самолета. Я быстро заглянула в застекленный шкафчик – всегда любопытно, что люди там держат. Боже мой! Женский косметический набор, дезодорант. Маленькая бутылочка масла для тела «Ойл оф Юлэй» и большой баллон лака для волос. Какой фирмы? Мне было приятно, что это оказался «Хэд старт» – тот самый, над рекламой которого работал Кит. Я вернулась и снова села на диван, а Манго поколдовал с видавшим виды магнитофоном и поставил Эллу Фитцджеральд. Несомненно, это худший ужин со времен колледжа. Сколько он еще продлится, прежде чем мне удастся уйти? И все же Манго привлекателен. Действительно очень симпатичный. А я умирала от голода. Стакан хорошего вина только усилил аппетит. Поесть бы и быстренько откланяться.

Позвонили в дверь. Манго открыл и принял наш заказ – четыре картонные коробки. Затем донесся его голос:

– Тиффани, у меня немного не хватает. У тебя не будет наличных?

– Да, сейчас, – ответила я, роясь в сумочке и мысленно называя его Манго Мак-Браун.[81]

– Мне нужно еще пятнадцать фунтов. Пятнадцать фунтов!

– Спасибо.

Он прошел с коробками в кухню и вернулся с тарелками и пластиковыми вилками, маленькими пакетиками с солью и перцем, на которых значилось «Дэн эйр». Ну хотя бы еда вкусная, думала я, когда он подливал мне вина. А затем, не знаю уж, как это получилось, может быть, потому что я наелась, немного выпила и расслабилась, я откинулась на спинку дивана. И поэтому не придала большого значения тому, что он сел рядом и принялся говорить о своей жене и разводе.

– …Просто возмутительно, она получила ордер на выселение… выкинула меня из дома… и знаешь, большая часть денег, вложенных в этот дом, были моими… она и не работала вообще… только немного преподавала… я никогда не нравился ее родителям… большие проблемы с ее отцом… он юрист, поэтому, естественно, они и обошли меня… никогда бы на ней не женился… дети у меня замечательные… хотя она старается настроить их против меня… надо вздернуть этих ее сектантов…

– А почему ты не поинтересуешься, как мои дела? – спросила я возмущенно.

Нет, конечно, ничего такого я не сказала. Потому что мне было наплевать. Я знала, что больше никогда его не увижу, несмотря на то что он очень, очень, очень привлекательный. Я только кивала и издавала вежливые звуки, когда пафос его монологов достигал заоблачных высот.

– …И никакого секса, представляешь. Она не хотела.

– Ну как минимум пять раз вы этим занимались, – сказала я.

– Да, – ответил он мрачно. – И все пять раз по моей инициативе.

– Надо же.

– Как тебе мой костюм? – вдруг спросил он, показывая на свой пиджак из вискозы.

– Очень мило, – ответила я.

Мило и блестит.

– Всего тридцать пять фунтов заплатил, – похвастался он. – На оптовой распродаже.

– Хорошо, – сказала я, мельком взглянув на часы. Десять минут одиннадцатого. Господи, скоро я смогу уйти!

И тут случилось нечто странное. Манго встал и убавил свет. Затем направился к телевизору и включил видеомагнитофон. А потом снова сел на диван рядом со мной – совсем близко, так что наши бедра соприкасались. Что происходит? – подумала я. Телевизор ожил. Манго повернулся и одарил меня сальной ухмылкой. Боже мой, только не порнофильм. Пожа-а-луйста. Я с тоской уставилась на его воротник, концы которого закручивались, как будто от отвращения. И этот воротник все приближался, и тут я поняла, что он пытается меня поцеловать. Определенно. Ну и ну. Назрела пикантная ситуация. Его лицо приблизилось к моему, губы раздвинулись, обнажив ровные белые зубы. О, ну поцелуй есть поцелуй.

– Рассвет над Аберистуитом, – произнес голос на кассете, явно голос Манго.

Я посмотрела на экран. Манго в плаще с поднятым воротником стоял под порывами ветра на морском берегу. «Здесь место обитания уэльского морского моллюска, – говорил он, прогуливаясь по песку. – Промысел, который обеспечивает занятость сотен местных жителей. И теперь… – сказал он, поворачиваясь и драматично глядя на море, – запасы моллюсков иссякают».

Я взглянула на Манго, сидевшего рядом на диване. Он больше не смотрел на меня. Он смотрел на свое изображение с выражением напряженной, но счастливой сосредоточенности.

– Хорошо получилось, – доверительно шепнул он мне, когда на экране появился интерьер местного ресторана.

И снова Манго, с салфеткой на шее, с ложкой, занесенной над тарелкой с супом. Он поднес ее ко рту, попробовал содержимое и задумчиво улыбнулся в камеру. «Похлебка из моллюсков, которую можно попробовать в Аберистуите, так же хороша, как и в Новой Англии», – сказал он.

Внезапно Манго остановил запись и перемотал назад.

«Похлебка из моллюсков, которую можно попробовать в Аберистуите, так же хороша, как и в Новой Англии…»

– Знаешь, что тут интересно? Раньше я никогда не пробовал сниматься с набитым ртом, – объяснил он.

– Да, это замечательно, – сказала я со скучающим видом.

– Верно, мне очень понравилось. А операторская группа была в полном восторге.

Он снова перемотал пленку, и мне пришлось смотреть весь сюжет, состоящий из интервью с валлийскими ловцами моллюсков и с возмущенными местными жителями, дополненный душераздирающими кадрами с детьми, чье будущее в роли упаковщиков на местной рыбоперерабатывающей фабрике оказалось под угрозой. Затем на экране появился Тревор Мак-Дональд. «Это был веповтаж Манго Бвауна из У-уэвьса», – сказал он. Весь репортаж длился десять минут.

Я повернулась к Манго, чтобы попросить еще вина, но он возился с пультом дистанционного управления. Экран потемнел, потом снова просветлел – и вот опять Манго Браун в плаще с поднятым воротником, на этот раз сидящий на камне в пустынном поле, продуваемом ветром. «Это Дальние Гебриды, – начал он, перекрикивая ветер. – Жизнь здесь течет так же, как и десятки лет назад. Столетия назад. Но теперь конец двадцатого века вторгается в мирную жизнь этих фермеров и несет с собой новую угрозу…» – Внезапно мимо проехал фермер на тракторе, показывая камере кулак.

– Ух! Нам пришлось это вырезать, мы зашли на его землю, – пояснил Манго. – Подожди немного. – Он перемотал вперед.

«… новую угрозу традиционному образу жизни здесь, на острове, в виде вирусов, поразивших компьютеры…»

Полчаса спустя, после того как я узрела Манго Брауна в Ноттингэмпшире, беседующего с бывшими шахтерами, Манго Брауна в Стаффордшире с гончарами, Манго Брауна в Линкольншире с фермерами, выращивающими лук, я была сыта по горло Манго Брауном.

– Все это замечательно, – заявила я, вставая, – но мне надо двигаться.

– Нет, двигаться буду я, – сказал он с пьяным смехом, схватил меня за талию и попытался повалить на диван.

– Бога ради, оставь меня! Я тебя даже не знаю как следует! – прошипела я, когда он начал развязывать галстук.

– Да ладно тебе, Тиффани. Я знаю, что ты хочешь.

– Какая наглость! Как ты смеешь! Ты за кого меня принимаешь!

– Но ты же сама сюда пришла, – сказал он с оскорбленным видом.

– Нет, я пришла сюда, думая, что будет шесть человек, – парировала я. – Я и не предполагала, что мы окажемся тет-а-тет.

– Ну ладно. – Он встал, залившись краской, и поправил свой полиэстеровый галстук. – Ошибочка вышла.

– Да, – сказала я. – Вышла.

– Но я думал, что ты, может быть, захочешь… ну, понимаешь…

– Что?

– Плыть по течению.

– Я хочу плыть по течению, – сказала я. – По направлению к дому. Я ухожу. Не мог бы ты подать мне пальто? Спасибо. До свидания и… – Что могла я сказать? «Спасибо» тут говорить было не за что. – Удачи с разводом.