Тревоги Тиффани Тротт

Март

– Какие чудесные нарциссы! – сказала я Нику, когда мы ехали на свадьбу к Джонатану в поезде, отправившемся с Кингз-Кросс в девять тридцать.

– Да, – согласился он, глядя в окно.

Цветы росли вдоль железнодорожного полотна, они кланялись и качали головками с вордсвордской порывистостью, в то время как мы проезжали через сельские просторы Харфордшира. Мы выехали вовремя, и в нашем распоряжении было почти три часа на путешествие до Йорка.

– Надеюсь, Джонатан не забыл, что он должен говорить в церкви, – сказал Ник со смехом.

– Если что, Сара ему подскажет, – отозвалась я, когда поезд подошел к Стивнейдж, нашей первой остановке.

– Ты помнишь, где там церковь? – спросил Ник.

– Не помню. А ты?

– Нет. У меня с собой только приглашение.

– У меня тоже. Но все будет в порядке, – заверила я его. Дверь вагона со стуком захлопнулась, и поезд двинулся в Питерборо. – Венчание в церкви Святой Марии в Уэстоу. Это, наверное, где-то недалеко от города, потому что на почтовом адресе значится только Йорк. Так что на такси это не займет больше десяти минут. Начало церемонии в двенадцать, поезд приходит в одиннадцать тридцать – мы доберемся туда самое позднее без четверти двенадцать.

– Отлично, – сказал он. – Мне нравится твое платье, Тиффани.

– Спасибо. Ты и сам отлично выглядишь.

Видите ли, Ник был в визитке, полосатых серо-черных брюках и в цилиндре. В общем, при полном параде. Ведь он ехал на свадебную церемонию. А там недопустимы никакие пиджаки – только фраки и брюки в полоску.

Я провела рукой по подолу моего платья от Джаспера Конрана из светло-зеленого швейцарского джерси – оно прекрасно на мне сидело и подчеркивало все изгибы фигуры. Чтобы надеть его, пришлось морить себя голодом целую неделю. А еще я надела большую темно-синюю соломенную шляпу от Филлипа Триси и накинула на плечи бархатную шаль бирюзового цвета.

Я мечтала о Патрике, а Ник снова пустился в воспоминания о счастливых днях в Даунингхэме.

– А помнишь, как Стьювисент взорвал лабораторию? – спросил он с сентиментальным вздохом.

– Да, – ответила я рассеянно, – помню.

– Вот была потеха. Но не очень-то было смешно, когда Бенсон принес автомат Калашникова и… ох! А почему мы не едем?

Поезд стоял у платформы. Он уже давно остановился. Ник взглянул на часы.

– Мы торчим здесь уже пятнадцать минут. Мы были где-то у Донкастера. Я взглянула на свои часы: десять пятьдесят. Вдруг раздался щелчок, радио ожило, и мы услышали извинения за «небольшую задержку».

– Возможно, нарциссы на линии, – предположил Ник. – Повезло нам, ничего не скажешь.

– Не беспокойся, – сказала я. – Все будет хорошо.

Хотя, если честно, я тоже немного волновалась. Неудобно опаздывать на свадьбу – вообще-то даже непростительно; нам придется побегать, когда мы приедем в Йорк. Двадцать минут спустя поезд все еще стоял, и уровень моего беспокойства подскочил до высоты Гималаев. Я достала из сумки свое вышивание, чтобы хоть как-то успокоиться. Только я закончила маленький листик, как поезд дернулся, пришел в движение и медленно двинулся вперед. На часах было четверть двенадцатого. Мы повеселели. Прекрасно.

– Все будет хорошо, – сказал Ник.

В одиннадцать сорок две мы прибыли в Йорк. К этому времени нам уже следовало сидеть на церковной скамье, уткнувшись в Псалтыри! Мы распахнули дверь, бегом пересекли платформу, выбежали на улицу и стали искать стоянку такси. О боже, боже, какой длинный хвост! Оставалось только одно – влезть без очереди.

– Послушайте, – обратилась я к женщине, стоявшей первой. – Я очень прошу меня извинить, но, понимаете, мы едем на свадьбу и ужасно, ужасно опаздываем, вы даже не представляете как, я знаю, с нашей стороны это ужасно невежливо, и, возможно, вы сочтете, что у нас, отвратительных южан, плохие манеры, но, понимаете, служба начинается в двенадцать часов и… о, спасибо, спасибо, огромное вам спасибо, вы так добры, – лепетала я.

– В церковь Святой Марии, пожалуйста, – сказал Ник, задыхаясь.

– В которую? – спросил шофер.

– В Уэстоу, – пояснил он.

Шофер сделал большие глаза:

– В Уэстоу? Это довольно далеко.

– Далеко?

– Двадцать пять миль, – сказал он, когда мы тронулись с места.

Двадцать пять миль! Это займет самое меньшее полчаса. Возможно, больше.

– Пожалуйста, побыстрее, – попросила я водителя. – Но осторожно, конечно, в пределах разумного, чтобы не превысить скорость. Мы опаздываем на свадьбу.

– Я не знал, что это так далеко, – опешил Ник.

– Я тоже.

– Это полностью моя вина, Тиффани, – сказал он галантно. – Я должен был изучить это направление. Я полностью беру ответственность на себя.

– Нет, нет, я тоже виновата! – воскликнула я. – Я должна была сама об этом позаботиться.

И тут я вспомнила кой о чем еще, о чем мне следовало позаботиться. Я не завернула подарок. Он лежал в моей сумке – алебастровая лампа из «Хилз».[105] Я достала ее и попыталась завернуть, но в автомобиле, на ходу, это было невозможно. Сделаю это в церкви, решила я. Мы мчались вдоль полей, едва покрывшихся зеленью, в перекрестных штрихах каменных оград; по обочинам извилистой дороги торчали пучки первоцвета, на полях паслись овцы. Наконец мы приехали в Уэстоу.

Машина скрипнула тормозами у церкви в то самое время, когда Сара с отцом поднимались по ступеням; ветер раздувал ее вуаль.

– О господи, она уже там. Быстро!

Заплатив шоферу, мы ринулись к церковной двери. Все собравшиеся стоя встречали вход невесты в церковь. Мы с Ником подождали, пока она проследовала к алтарю, а затем стали пробираться на свободные места.

– Извините, – бормотали мы сдавленным шепотом, в то время как четверо гостей, давая нам пройти, елозили прекрасно драпированными задами по полированной деревянной скамье. – Простите!

– Возлюбленные чада мои, – возглашал викарий, – представшие… пред Богом… узы священного брака…

Я оглядела церковь. Она была битком набита разодетой публикой. Изобилие фраков, дорогих нарядов и дамских шляп – господи, поля у них такие острые, что можно порезаться. Вдруг зазвучал орган, и все с необычайным воодушевлением запели первый гимн: «Я даю клятву тебе, моя страна», что дало мне возможность изучить платье Сары. Оно было из чесучового шелка цвета слоновой кости, с длинными рукавами, высоким воротом и двумя рядами пуговок сверху донизу. Затянутая талия, расширяющаяся книзу юбка с огромным мягким бантом у основания спины. Платье было великолепным. Может быть, подумала я, на мне будет нечто подобное, когда я буду выходить замуж за Патрика, чьим лицом я, естественно, заменила лицо Джонатана.

– Я беру тебя, Патрик, – бормотала я радостно про себя, – в мужья… в богатстве и бедности… в горе и радости…

Потом все уселись, чтобы прослушать отрывок из «Пророка» Калила Гибрана.[106] О господи! Подарок! Совсем забыла. Я вынула лампу вместе с листом оберточной бумаги и упаковочной клейкой лентой и потихоньку стала ее заворачивать.

– «Тогда Алмитра заговорил снова, вопрошая: „Что есть брак, господин?"».

– Ник, ты не мог бы прижать пальцем вот здесь?

– «И тот ответил: „Вы рождены были вместе и навеки будете вместе"».

– Нет, не там. Вот здесь. Господи, эта лента такая липкая.

– Ш-ш-ш-ш, – шикнул кто-то сзади.

– «Вы будете вместе, когда белые крылья смерти рассеют ваши дни».

– О господи, я потеряла кончик…

– «Вы будете вместе даже в безмолвной памяти Бога».

– Ник, у тебя острые ногти?

– «И пусть единство ваших душ пребудет вечно».

– Хорошо, Ник, держи здесь, вот так, и не убирай палец, пока я не закончу.

– «И пусть духи рая танцуют между вами»

– О господи, где же ножницы? Нужно отрезать ленту.

Наконец дело было сделано – лампа и абажур завернуты. Я прикрепила сверху блестящий красный бант, нацарапала поздравительную открытку и уложила подарок обратно в сумку. Какая красивая свадьба, подумала я радостно. Мне действительно было приятно. Джонатан и Сара сияли. Луч солнца падал на их лица через витражные окна. Затем настал самый важный момент.

– Бог соединил вас вместе, чтобы мужчина не жил отдельно, – прогудел викарий.

Или женщина, дополнила я, думая о Довольно Успешном.

– А теперь объявляю вас мужем и женой.

О, мне всегда хотелось захлопать в этом месте. Затем Джонатан и Сара подошли, чтобы поставить свои подписи в регистрационной книге. На хорах запели «Аве, Мария», и они двинулись к нам между рядами скамеек, рука об руку, улыбаясь и кивая тем, кого узнавали. Сара выглядела такой счастливой и такой умиротворенной, что ли. Теперь она стала миссис де Бовуар. Миссис Джонатан де Бовуар. Какая красивая фамилия, подумала я. Миссис Патрик Миллер, размышляла я, звучит не так хорошо, но по крайней мере не режет слух. Смогла бы я выйти замуж за кого-нибудь с по-настоящему ужасной фамилией вроде Кокап, Сьюетт, Фрог или Шафлботтом?[107] Ох, нет, не думаю. Я взглянула на подружек невесты, шедших в кильватере Сары: они были прелестны в бледно-зеленых шелковых платьях, с букетиками зимнего жасмина в руках, в веночках из бледно-желтых нарциссов, чистотела и первоцветов. Они выглядели очень мило, все, кроме самой высокой девочки лет одиннадцати. Волосы у нее были очень короткие, голова местами подбрита, и под платьем, мне показалось, мелькнули ботинки «Док Мартене». А лицо! Оно было напудрено чем-то белым, с черными кругами вокруг глаз, и – о ужас! – в носу торчало серебряное кольцо. Кто же это, черт возьми? Ну и видок! Как могли родители позволить ей так себя размалевать? Какой резкий контраст с ангелоподобными девочками и их пажами, похожими на херувимов в своих коротких бриджах, с завязанными бантом галстуками. Звучала токката Уидора, когда мы вывалились из церкви под резкие лучи весеннего солнца и, спустившись по ступеням, направились по обсаженной деревьями аллее к дому священника, где жила Сара.

– Красиво было, да? – сказала я Нику.

– Да, замечательное зрелище, – согласился он.

Под большим шатром в желтую полоску было размещено около сорока столов; на белоснежных скатертях сверкало серебро приборов и искрился хрусталь; в центре каждого стола стояла ваза с весенними цветами. Английская сельская свадьба. Какое великолепие! Все улыбались, пили шампанское и вставали в очередь, чтобы поздравить счастливую пару Я решила отыскать туалет, прежде чем начнется свадебный обед. Пройдя в ванную комнату, я увидела, что кто-то уже стоит перед зеркалом. Это оказалась размалеванная под панка подружка невесты, и у нее, похоже, были большие затруднения.

– Ох черт, – бормотала она. – О-о-х! – Край платья, которое она пыталась снять, зацепился за кольцо, продетое в ноздрю. – О-о-о-х! – Она дергала платье, стараясь освободить кольцо, но у нее ничего не получалось.

– Ох зараза! – промычала она снова. Было видно, что ей очень больно.

– Давай-ка помогу, – предложила я.

Она кивнула, насколько это было возможно, потому что голова ее запуталась в платье. Я отыскала тесьму и осторожно распутала ее, пока не освободила кольцо.

– Ох, спасибо, – поблагодарила она. – Я уж думала, что у меня ноздря порвется и кровь зальет платье.

– Ну, теперь все в порядке, – сказала я, оглядывая ее.

Девчонка выглядела как чучело. Самое настоящее чучело. У нее был такой вид, будто она только что подралась. Но под скинхедовской лысиной и слоем убойного макияжа угадывалась симпатичная мордашка.

– У тебя очень красивое платье, – заметила я.

– Я чувствую себя в нем как дура, – сказала она. – Я вообще не хотела быть подружкой невесты, да мама меня заставила.

– А почему не хотела? – спросила я.

– Потому что свадьба – это чушь собачья. Господи боже! Какой цинизм у такой маленькой девочки.

– Я никогда не выйду замуж, – объявила она, моя руки. Ногти у нее были покрыты черным лаком. – Взять моих родителей – они женаты и несчастны. Постоянно спорят и ссорятся.

– Надо же.

– У большинства моих друзей родители в разводе, и это здорово – они получают кучу подарков, потому что матери и отцы стараются друг друга перещеголять. Я хочу, чтобы мои родители разошлись, – добавила она грустно, открывая дверь. – Ведь они даже не нравятся друг другу.

– Надо же, – пробормотала я снова, не зная, как реагировать на такую доверчивость. – Ну, увидимся еще.

Я вымыла руки и освежила тени на веках. Затем вернулась под шатер, где уже начинался обед.

Мы с Ником оказались за разными столами; он направился к своему, огромному и очень красивому, а я стала пробираться к своему. Там я увидела ту самую подружку невесты. Она приветливо мне улыбнулась. Справа от нее сидела худощавая, уверенная в себе женщина, которую я приняла за ее маму. А по другую сторону… спокойно, Тиффани, спокойно, дыши глубже.

– Здравствуйте, Тиффани, – приветствовал меня Довольно Успешный. – Я видел вас в церкви. Заметил сразу, как только вы вошли. Вам удалось завернуть ваш подарок? Дорогая, это Тиффани Тротт. Тиффани, это моя жена Оливия и дочь Саския.

– Мы с Саскией уже познакомились, – сказала я. – Наверху.

– Тиффани занимается рекламой, дорогая, – пояснил он жене. – Вот так мы и познакомились.

– Да, верно, – подтвердила я. – Через рекламу.

Его объяснение, похоже, вполне устроило Оливию. Она дружески улыбнулась мне, затем расправила салфетку на коленях поверх подола черного платья. Она казалась строгой и независимой, но в то же время усталой и напряженной, когда мы начали неловкий разговор за салатом из омаров.

– Еще вина, Оливия? – холодно спросил Довольно Успешный.

– Да, пожалуйста, дорогой, – так же холодно ответила она.

Как же его все-таки зовут? Я до сих пор не знала его имени, а она обращалась к нему просто «дорогой», да еще таким кислым тоном.

– Мне бы тоже хотелось вина, – сказала я, протягивая свой бокал. А то я сейчас совсем замерзну в этой ледяной атмосфере.

– Вообще-то я не думаю, что вам стоит пить, Тиффани, – сказал он. – В вашем положении.

Мерзавец.

– Видишь ли, Оливия, Тиффани ждет ребенка, – пояснил Довольно Успешный. – Так ведь, Тиффани?

– Ну, мне не хотелось бы обсуж…

– Она будет одинокой матерью, – добавил он.

– О, это прекрасная идея, – сказала Оливия, к моему удивлению.

– Так что ей, разумеется, нельзя пить. Очень жаль, потому что этот совиньон очень хорош. Я как-то случайно узнал, что Тиффани предпочитает совиньон.

– Да, предпочитаю. – Я проводила взглядом бутылку, которую он переставил вне пределов досягаемости.

– И я считаю, что вам не нужно есть морепродукты, Тиффани, – продолжал он, забирая мою тарелку и вручая ее проходящему мимо официанту. – Не стоит рисковать. Не так ли?

Мерзавец.

– Хотя, должен сказать, – добавил он спокойно, наливая мне минеральной воды, – не похоже, что вы ждете ребенка. По вам, Тиффани, совсем этого не скажешь. Практически – надеюсь, вы не примете мои слова близко к сердцу, – вообще ничего не заметно. Настолько незаметно, что я, увидев вас в церкви, спросил себя: «Это она или не она?»

Мерзавец.

– Когда это должно произойти? – спросил он.

– Я действительно не хочу говорить об…

– В мае, не так ли? – Он пристально глядел на меня. – Вы ведь назвали этот месяц, Тиффани? В мае?

Верно. Назвала. Я знаю, что ввела его в заблуждение, но это все зашло слишком далеко. Он задал вопрос. А я не могу ответить на него. Поэтому я сделала вид, что не расслышала, и заговорила с его женой. Чтобы утереть ему нос.

– Оливия, вы в родственных отношениях с Джонатаном или Сарой? – спросила я.

– Я двоюродная сестра Сары, – ответила она. Тогда почему их не было на помолвке?

– Жаль, что вы не были у них на помолвке, – сказала я. – Прием был очень хороший. Он проходил в Восточном индийском клубе.

– Мы пропустили помолвку, потому что Оливия получила приглашение и забыла сказать мне об этом, так ведь, Оливия? – обратился Довольно Успешный к жене. – Ты всегда «забываешь» сказать мне о том, что может доставить мне удовольствие, – добавил он.

– Ох, послушайте, давайте вы не будете снова спорить, – сказала Саския устало. – Они бранились в машине всю дорогу, – шепнула она мне. – Четыре с половиной часа без перерыва! Мне пришлось сказать им, чтобы они заткнулись.

Надо же.

– Саския, я хочу, чтобы ты смыла весь этот отвратительный макияж, – напустился на дочь Довольно Успешный. – Ты выглядишь ужасно.

– Вовсе не ужасно, папа, – огрызнулась Саския.

– Дорогая, боюсь, что именно так. Ты выглядишь так, будто кто-то наставил тебе синяков под глазами. А твое кольцо – это просто кошмар. Какой смысл учить тебя в Бенендене, если ты хочешь выглядеть, как Барбара Виндзор?[108]

– По крайней мере она не выглядит, как Елизавета Виндзор, – заметила его жена ядовито. – А что касается ее макияжа – Саския должна быть свободна в самовыражении, какую бы форму она ни выбрала.

– У моей жены очень прогрессивные взгляды на образование, манеры, поведение и внешний вид детей, – сказал Довольно Успешный, обращаясь ко мне, – в то время как я…

– Сварливый, озлобленный и старомодный, – бросила Оливия резко.

Я мотала головой слева направо, как во время матча в Уимблдоне.

– Я не старомоден, – возразил Довольно Успешный.

– Старомоден, – отрезала его жена.

– Нет.

– Боюсь, что да.

– Он старомодный, – шепнула мне Саския. – Ему бы хотелось, чтобы я одевалась, – она наклонилась ко мне, – от Лоры Эшли. И – представляете! – от Либерти. И картины он любит смертельно скучные, а маме нравится все современное. Она, вероятно, скоро купит галерею – она разбирается в искусстве.

Это замечание показалось мне хорошим поводом для изменения темы разговора и одновременно возможностью снова досадить Довольно Успешному.

– Каким искусством вы интересуетесь? – спросила я Оливию.

– Абстракционизмом, экспрессионизмом, постмодернизмом и, конечно, концептуальным, – ответила она. – Я считаю его таким захватывающим. Я никогда не разделяла вкусы моего мужа, его любви к скучным пейзажам, гравюрам и живописи в стиле рококо и барокко. Мне нравится современное искусство, живое, отражающее сегодняшний день.

– Я и в самом деле не могу понять, как куски мертвых животных могут что-либо отображать, – заметил Довольно Успешный, отрезая кусочек жаркого из молодого барашка.

– Мне нравятся работы Трейси Эмин, – сказала Оливия, не обращая на него внимания. – А инсталляции Рейчел Уайтрид такие запоминающиеся – они заставляют думать. Я также интересуюсь видеоартом.

Ее муж издал громкий стон.

– Вы когда-нибудь бывали в галерее Оскара Ридза? – спросила я, когда официант положил нам по порции картофеля. – Ее владелец – довольно занудливый тип, но я думаю, вам понравились бы выставленные там работы.

– О да, – произнесла она как-то загадочно, беря нож и вилку. – Я прекрасно знаю Оскара Ридза.

Что бы это значило? Наверное, Оскар Ридз ее тоже оскорбил.

– А как ваши дородовые курсы, Тиффани? – спросил Довольно Успешный, отпивая большой глоток бордо. – Дыхательные упражнения идут хорошо?

– Да. Очень хорошо, – ответила я.

– А вы не могли бы продемонстрировать? – попросил он.

– Нет. Не могла бы.

Похоже, он слишком много выпил.

– Давайте откажемся от этого острого сыра, хорошо? – произнес он пьяным голосом, когда нам принесли десерт. – Даже видеть не хочу, как вы к нему прикасаетесь.

– А я не хочу видеть, как вы сядете пьяным за руль, – парировала я.

– Я никогда не сажусь пьяным за руль, – ответил он с негодованием. – Никогда. Мы останемся здесь на ночь.

О, вот как. Затем всех обнесли шампанским, а Джонатан и Сара разрезали торт. Прозвучали тосты, краткие и веселые, – все было замечательно. И я подумала, что так же будет, когда мы с Патриком поженимся. Точно так же. Затем загремел оркестр. Сара с Джонатаном начали танец, в то время как все смотрели на них, хлопая в ладоши, и затем постепенно к ним присоединились остальные. Отцы танцевали с дочерьми, матери – с сыновьями, бабушки и дедушки – со своими внуками-подростками, мужья – с женами. Затем и Саския исчезла, а потом вынырнула с каким-то мальчишкой, крутясь и вихляясь, и… о господи. Сердце у меня упало. Памела Роач! В очаровательном балахоне, розовом, как жевательная резинка, с низким вырезом, открывающим грудь. Она танцевала с непривлекательным мужчиной лет пятидесяти и просто светилась от счастья, трясясь всем своим грузным телом под песню Рода Стюарта «Как ты думаешь, я сексуальна?». Я опустила голову и прикрыла глаза рукой. Мне не хотелось на это смотреть.

– Что случилось, Тиффани? – спросил вдруг Довольно Успешный. – Голова болит? Или несварение желудка? Будущей матери нужно быть очень осторожной, необходимо придерживаться диеты. Вот, возьмите. – Он передал мне гроздь винограда. – «Легкая закуска, хороша в перерывах между едой».

Я бросила на него испепеляющий взгляд: пропади ты пропадом.

– Или вы предпочли бы что-нибудь выпить? – продолжал он, пододвигая кофейник. – «„Нескафе Голд" – великолепный насыщенный вкус». Или, возможно, – ох нет, конечно нет, – вы пьете вместо кофе травяной чай?

Оливия взглянула на мужа, потом на меня.

– Ты ведешь себя более чем странно, – заявила она, бросая в рот голубую капсулу.

– Вовсе нет, – сказал он. – «Потому что леди предпочитают…» – о, кто это?

– Тиффани, Тиффани! – пролаяла Памела. – Ты что, ослепла? Не видишь меня? Я махала тебе во время танца.

– Памела, тебе никто не говорил, что рыжеволосым никогда, ни в коем случае, даже под страхом смерти нельзя носить розовое? – спросила я.

На самом деле ничего такого я не спросила.

– Ох, извини. Не заметила тебя. Как забавно, что мы снова с тобой встретились, – сказала я.

– Знаешь, после приема в честь помолвки я порылась в архивах, – начала она, – и выяснила, что буду в родственных отношениях с Джонатаном после его женитьбы. Когда я сказала Саре, что я ее троюродная сестра по материнской линии, она была так добра, что прислала мне приглашение.

– О, я тоже ее кузина, – сказала Оливия с внезапным интересом. – По какой линии, вы говорите, – по линии Фицроев или Мак-Калламов?

Памела, моргая, смотрела на нее. Затем волна багрового румянца разлилась у нее по шее и поползла выше, заливая все лицо.

– …Э-э, Фицроев, – пробормотала она.

– О, это очень интересная семья, – сказала Оливия. – Присаживайтесь, я вам расскажу о них. Я очень хорошо знаю семейную историю…

– Ну… мне не хотелось бы вам мешать, – пробормотала Памела, отступая. – Я подошла, только чтобы поздороваться с Тиффани. Меня ждет мой партнер, вон там. – Она снова отступила, и вскоре ее поглотила пестрая толпа вихляющихся танцоров.

– Как странно, – сказала Оливия. – Извините, я пойду попудрю нос.

– Тиффани, – обратился ко мне Довольно Успешный, когда она ушла.

– Да?

– Почему вы мне сказали, что беременны?

– Я не говорила.

– Но я не понимаю, – произнес он с пьяным вздохом. – Все эти книжки о младенцах…

– Моя подруга Салли ждет ребенка, – пояснила я. – В мае. Я ее партнер по родам.

– О, понимаю. Значит, я ошибся.

– Да, ошиблись.

– Немного странно с вашей стороны, что вы не поправили меня, – сказал он обиженно.

– Я так не думаю. В тех обстоятельствах… Довольно Успешный посмотрел задумчиво на танцующих, затем взглянул на меня и сказал:

– Тиффани…

– Да?

– Я хочу спросить, не согласитесь ли вы… не могли бы мы…

– Толстушка Тротт! – Неожиданно рядом со мной оказался Ник и протянул руку. – Пойдем, Толстушка Тротт, потанцуем. – Он улыбнулся Довольно Успешному и Оливии, которая уже вернулась. – Ник Уокер, – представился он. – Извините нас.

– О да, Ник. – Я встала, и он повел меня к танцующим.

Я была рада отдохнуть от семейных неурядиц Довольно Успешного. Честно говоря, это было несколько утомительно. Я поглядывала на него, когда Ник кружил меня во время танца. Он сидел за столом молча, рядом с женой. И выглядел несчастным. Очень несчастным. И я любила его. В самом деле любила. Но мне не хотелось вникать в его проблемы, его несчастливый брак – это не мое дело. По крайней мере он не лгал о своих отношениях с женой, как делают многие мужчины. Они казались абсолютно разными людьми, их несовместимость бросалась в глаза. И Оливия тоже несчастна, это очевидно. Очень несчастна. Не потому ли она надела на свадьбу черное платье?