Триллер

«Номерной счет» («Numbered Account») — первая книга Кристофера Райха; и не просто первая опубликованная, а вообще первая написанная. Он не изучал в колледже английскую литературу, в ящиках его письменного стола не пылятся черновики неоконченных романов, рассказов или неудачных киносценариев. Роман «Номерной счет» был единственным шансом Райха зарекомендовать себя как писателя, в противном случае его снова ожидал осточертевший мир финансов, все новые слияния и поглощения — бесконечная рутина. «Борющийся писатель, голодающий художник… это другой случай», — любил говаривать Райх.

Идея романа родилась у него во время пеших прогулок по заснеженным булыжным переулкам Женевы, когда он шел на работу и с работы в Объединенном банке Швейцарии. Служа в банке, он обучился непростому искусству распоряжаться деньгами богатейших людей мира. Семена, из которых впоследствии вырос «Номерной счет», были брошены в землю в первый же трудовой день Райха, но прошло целых шесть лет, пока он понял, что есть люди, созданные для четырнадцатичасового рабочего дня, однако сам он к ним не относится. И Райх решил написать роман, и не простой, а остросюжетный. Надо признать, попытка оказалась удачной: «Номерной счет» сразу попал в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс».

Во включенном в данную антологию рассказе «Убийцы» Райх впервые с 1997 года обращается к Нику Нойманну, главному герою дебютного романа. Волею писателя Ник возвращается на швейцарскую землю с новой миссией. Все авторы остросюжетных произведений знают, что не стоит влюбляться в какого-то конкретного персонажа. Никому ведь не известен момент, когда герой повернет за угол и наткнется вдруг на кинжал, дуло пистолета или отравленный зонтик.

Так что Нику Нойманну нужно быть очень и очень осторожным.

Кристофер Райх[111] Убийцы

Ник Нойманн сидел в угловой кабинке, держа в лучших швейцарских традициях строгую осанку: выпрямленная спина прижата к кожаной спинке, плечи расправлены. Он устал и очень проголодался, а потому больше всего мечтал о том, чтобы поскорее подали обед и он мог приступить к работе. Руки Ник положил на скатерть и усилием воли заставлял себя сидеть смирно, а не перекладывать столовые приборы и не изучать стоящие перед ним бокалы. Массивные серебряные ножи, вилки и ложки располагались, как он заметил, в идеальном порядке. Бокалы были сделаны из австрийского хрусталя, и даже самый придирчивый взгляд не нашел бы на них ни единого пятнышка. Всякий раз, когда Нойманн задавался вопросом, как же ему удалось так долго продержаться, ответ был неизменным: внимание к мелочам.

Обернувшись, он обвел глазами ресторан. Сейчас, в самом начале восьмого, в «Кроненхалле» почти не оставалось свободных мест. Пятница, к тому же погода на улице необычно холодная для начала октября. Нойманну «Кроненхалле» всегда представлялся «рестораном непогоды». Близко расположенные друг к другу кабинки, яркое освещение, хрустящие скатерти, снующие туда-сюда по деревянному полу официанты, шеф-повар, который толкает сверкающую тележку по узким проходам между столами, и, конечно, восхитительная кухня — все это создавало уютную обстановку, теплое, праздничное противоядие дождю, снегу и пронизывающему ветру.

Наметанным взглядом Нойманн окинул обеденный зал в поисках знакомых лиц. Мужчины были сплошь зажиточными, упитанными и румяными, женщины — элегантно одеты и хоть, возможно, не столь прекрасны, как их парижские или римские соперницы, но с такими же безупречными прическами. Не найдя никого из знакомых, Нойманн облегченно вздохнул. Анонимность всегда была ключевым моментом в его профессии.

Он посмотрел на часы — заказ он сделал одиннадцать минут назад, а закуски еще не принесли. Не так и долго, конечно, но Нойманн нервничал — сильнее, чем того требовало задание, и мечтал поскорее с этим самым заданием расправиться.

Цюрих.

Много лет назад он жил в этом городе. Работал в известном банке. Влюбился. Убил человека, а другого засадил в тюрьму. И провел-то он здесь не так много времени, всего несколько месяцев, но воспоминания оказались стойкими. Они и заставляли сейчас Нойманна нервничать и сидеть как на иголках. Не в первый уже раз мелькнула мысль: а не бросить ли эту работу?

От раздумий его оторвал легкий толчок в стол — прибыл шеф-повар с тележкой. Бокал для вина закачался, и Нойманну пришлось вернуть его в вертикальное положение.

«Очко в пассив», — подумал он.

— Gerstensuppe?[112]

На беджике значилась фамилия Штутц.[113] Доверия не вызывает.

— Пожалуйста, — произнес Нойманн, не поднимая глаз.

Шеф-повар церемонно опустил половник в кастрюлю и налил большую миску супа. Аромат говяжьего бульона и ячменя защекотал ноздри Нойманна. Ярко начищенная медная кастрюля блестела, словно инструмент в духовом оркестре.

Очко в актив.

Взяв суповую ложку, Нойманн приступил к трапезе. Консистенция и температура блюда были выше всяких похвал, вкус — насыщенный, но не чрезмерно. Особенно он оценил приятное послевкусие хереса и сделал запись. Нойманн всегда обедал в одиночестве — издержки профессии. Отсутствие компании за столом он компенсировал изысканностью меню и всякий раз, отправляясь на задание в тот или иной город, предварительно составлял себе кулинарную программу.

Внимание к мелочам.

Сегодня за ячменным супом настанет очередь подогретого салата нуссли с нарезанным мелкими кусочками беконом и накрошенным сыром стилтон. И наконец, главного, фирменного блюда «Кроненхалле»: «Zurigeschnetzltes mit rosti». На десерт он съест шоколадный мусс и запьет кофе. От спиртного к обеду он отказался, за исключением шампанского в качестве аперитива. Человек его профессии не станет добровольно притуплять чувства.

В этот момент Нойманн его и увидел.

В противоположном конце зала вешал на крючок тренчкот[114] не кто иной, как Милос по прозвищу Грек. Волосы его поседели, спина сгорбилась, но это был он, вне всяких сомнений. Как можно не узнать этот острый нос, очки в черепаховой оправе, аккуратно, с армейской тщательностью расчесанные на пробор волосы? Хотя Нойманн и приучил себя ни на ком и ни на чем долго не останавливать взгляд, сейчас он не смог удержаться.

Итак, Грек находится в Цюрихе.

Нойманн продолжал спокойно есть суп. Отломил кусок булки и намазал маслом. Сделал маленький глоток шампанского. И все это время не переставал осторожно посматривать на Грека, который сидел в основном зале, тоже в одиночестве, спиной к стене, так что в поле его зрения попадали и вход, и выход. Еще один человек с прошлым. Вечный беглец, не ведающий, где и когда может повстречать врага, горящего желанием отомстить. Профессионал, который не любит сюрпризов.

Оторвавшись от супа, Нойманн обнаружил, что Грек уставился на него холодными серыми глазами и на губах его играет хитрая улыбочка. Что ж, его тоже узнали. По спине Нойманна пробежал холодок. Они все постоянно рисковали быть узнанными. Некоторые прибегали к маскировке: парики, фальшивые усы, очки. Другие даже подкрашивали волосы и носили одежду, которая существенно их меняла. Грек был не из таких. Он никогда не делал секрета из своей внешности. В свое время Нойманн тоже взял на вооружение принцип открытости. К худу ли, к добру ли, но на заданиях лицо его было помехой, которую приходилось принимать в расчет.

Нойманн приподнял брови и указал на свободное место за своим столиком, напротив. Несколько секунд Грек явно колебался. Этикета, предписывающего, как должны вести себя люди их профессии при очной встрече, не существовало. Формально они не были знакомы, но заочно были премного друг о друге наслышаны. Земля вообще маленькая планета, а их профессиональный мирок был и вовсе не велик.

Грек прославился ястребиным взором. Про него ходили легенды, что он способен уловить малейшую оплошность, секундную заминку, которая становилась роковой. Когда Грек находил цель, удержать его было невозможно.

О своей репутации Нойманну тоже было известно. Ему приписывали поистине сверхъестественную способность отыскивать бреши в обороне даже самых серьезных целей, слабые места, пробив которые он достигал своего. Он никого и ничего не боялся. Даже «Капос», чьи позиции казались незыблемыми, «Капос», которых защищали армии охранников и просто головорезов, оказались бессильными перед Нойманном. Некоторые, правда, сомневались в его талантах и утверждали, что американцы, дескать, не обладают достаточным мастерством для подобной работы. По крайней мере, не в Европе. Говорили, что лучше бы ему податься в одну из банд Лас-Вегаса или Майами-Бич, стать голосистым импресарио на Манхэттене или же вести праздную жизнь в Беверли-Хиллз. Однако шесть лет, проведенные в бизнесе, заставили всех недоброжелателей заткнуться.

Пожав плечами, Грек встал из-за столика и пересек обеденный зал.

— Наконец-то мы встретились, — произнес он и протянул для пожатия скрюченную артритом руку.

Нойманн поднялся.

— Очень приятно. Не желаете присоединиться?

Усевшись, Грек долго приводил себя в порядок: разглаживал на коленях салфетку, поправлял галстук, вытаскивал из рукавов манжеты. Затем поднял глаза на Нойманна.

— Не сомневаюсь, вы заказали местное фирменное блюдо.

— Каждый год собираюсь выбрать что-то другое, но всякий раз не могу себя заставить.

— Летом я предпочитаю дуврскую камбалу. Прошу поджарить ее и потом добавить лимонный сок. Ничего вкуснее не бывает.

— Запишу себе на память, — отозвался Нойманн, но даже не повернулся к куртке, опасаясь нарушить и без того хрупкое перемирие.

Склонившись над столом, Грек поманил коллегу пальцем.

— До меня дошли сплетни.

Нойманн нервно заерзал.

— И?

— Якобы вы, так же как и я, получаете удовольствие от работы.

Обдумав эту фразу, Нойманн заметил:

— Такова жизнь.

Грек от души рассмеялся.

— Какая это мелочь в сравнении с тем делом, которым мы занимаемся. Мы отделяем сильных от слабых. Лично для меня это не более чем естественный отбор. Скажите-ка мне одну вещь. Вы удовлетворены?

— Более или менее. А вы?

— После стольких лет ответ может быть только один. Но все это пагубно на мне сказывается. Мысли у меня только о плохом. И чувство такое, будто руки мои по локоть обагрены кровью. Я плохо сплю, вижу ужасные сны.

Когда появился официант, Грек выслушал его и заявил:

— То же, что и моему другу.

— И шампанского… «Вдова Клико» подойдет?

— Замечательно. — Грек одарил Нойманна почтительным взглядом. — Вы здесь на задании?

— К несчастью. А вы?

— Никак не могу отойти от дел. Совет… Рим… Сабатини… Форель недурна.

— Бейрут… У Альфредо… Рубленый ягненок с кускусом. Вполне сносно.

— Вы бываете в Бейруте?

— Регион, конечно, нестабильный, но если вы знаете, как обойти все препоны, это может оказаться весьма выгодно.

Грек кивнул в сторону своего плаща.

— Можно?

Нойманн внимательно изучил покрой тренчкота и кивнул.

— Память моя уже не та, что раньше. — Из кармана Грек достал маленький блокнот и черкнул в нем несколько строк. — Вы не слышали о Юрии? У него один сорвался с крючка.

Нойманн даже не попытался скрыть удивление. У Юрия была блестящая репутация. Он был отважен, безжалостен и беспощаден. Мастер с большой буквы.

— Его вывели из игры?

— В этой игре второго шанса не дают. По крайней мере, он должен быть благодарен, что все случилось быстро.

— Как это было?

— Его заманили в головной офис в Париже. Босс любит решать такие вопросы лично.

Чтобы придать убедительности словам, Грек сморщился и провел ребром ладони по горлу. Нойманн вздрогнул. Милос снял очки и, казалось, бесконечно долго протирал их салфеткой.

— А теперь вы и я оказались в Цюрихе, — добавил он отсутствующим тоном. — С одной и той же целью. Полагаю, это едва ли можно назвать совпадением.

— Вероятно, нет.

— Вы по контракту или так?

— По контракту. А вы?

— Как и всегда.

— И что теперь?

— Будем делать, что должны. Это ведь наша профессия. Желаю вам удачи.

— И вам также.

Нойманн про себя улыбнулся: задание обещало доставить особенное удовольствие. Он всегда любил соревнование, любил ни с чем не сравнимое ощущение, когда рядом с тобой находится столь же хорошо подготовленный соперник.

Подоспело фирменное блюдо. Огромные порции нарезанной ломтиками невероятно нежной телятины, плавающей в изысканном сливочном соусе, перемежались клиньями слабо поджаренного картофеля. Нойманн взял вилку с ножом и на секунду замер в нерешительности.

— Может, бордо? Все-таки для одного из нас это будет последняя трапеза.

— Пожалуй, подойдет «Ля Тур» семьдесят девятого года.

— Превосходно, — согласился Нойманн.

Позже двое мужчин не спеша шли по мосту через Лиммат.[115] Дождь к тому времени превратился в мокрый снег. С озера дул холодный ветер. В воздухе ощущалось дыхание зимы.

— Итак? — спросил Грек.

— Одна звездочка, — объявил Нойманн. — В своей категории он очень хорош.

— Две, — возразил Грек. — Стоит того, чтобы ради него сделать крюк на пути.

— Никогда! — воскликнул Нойманн и окинул удовлетворенным взглядом сгорбленную фигуру Милоса.

В этот самый момент он понял, что его мастерство выше, что он победит, а Грек… Грек вынужден будет отправиться в одиночестве в Париж и положить на стол значок инспектора «Красного ресторанного гида Мишлен».[116]

— Так значит, это правда — что про вас говорят, — прошептал Милос; его утомленный голос был едва слышен за шумом ветра.

— И что же? — поинтересовался Нойманн.

— Вы — убийца.