Триллер

Дж. А. Конрат — относительно новое имя в ряду авторов триллеров. Он является создателем цикла произведений о лейтенанте Жаклин «Джек» Дэниелс — сотруднице чикагской полиции, женщине средних лет, которая специализируется на поимке серийных убийц. Дебютный роман Конрата «Виски с лимоном» представляет собой уникальное сочетание моментов, леденящих душу, и моментов, вызывающих неудержимый смех. В последовавших далее «Кровавой Мэри» («Bloody Mary») и «Ржавом гвозде» («Rusty Nail») использовалась та же формула: симпатичные герои, попадающие в жуткие ситуации. По мнению Конрата, особую юмористичность серийным триллерам придают второстепенные персонажи, «спутники героя». Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. У Джек есть несколько таких «спутников», которые иногда помогают, иногда мешают ей расследовать дела об убийствах.

Финеас Траутт относится к тем, кто помогает.

Впервые он возникает в романе «Виски с лимоном» и выступает в роли человека, который разрешает любые проблемы, действуя за рамками закона; выполняет деликатные поручения за хорошую плату. Джек точно неизвестно, чем именно Фин зарабатывает себе на жизнь. Не знает этого и сам Конрат, но полагает, что забавно было бы выяснить.

В «Эпитафии» нет каннибалов, некрофилов, режиссеров снафф-видео[17] и серийных убийц, как в произведениях о Джек Дэниелс. Рассказ повествует о более знакомом и обыденном зле — уличных бандах. Результат получился жестче, мрачнее и ярче, чем в романах, которые породили Фина. Здесь вы не найдете никакого сарказма и примитивных острот. Обычно Конрату доставляло удовольствие исследовать места, где прячутся тени после захода солнца, но на этот раз все по-настоящему, никаких шуток. Что за мотивы движут человеком, заставляя его отвергнуть общество и убивать из-за денег? Существует ли связь между моралью и достоинством? И самый главный вопрос: чем Фин заряжает гильзы своего модифицированного ружья «моссберг»?

Итак, начинаем отсчет трупов.

Дж. А. Конрат Эпитафия[18]

Существует целое искусство, как найти приключения на свою задницу.

Парни, стоявшие с обеих сторон, крепко держали меня за руки, так что я вроде как был распят. Чувак, избивавший меня, бешено замахнулся, но не принял хоть какого-то подобия стойки и не вложил в удар всю силу. Большую часть энергии он тратил на вопли и ругательства, а ведь должен был сосредоточиться на том, как бы посильнее меня изувечить.

Дилетант.

Нет, не подумайте, что я жаловался. Недостаток профессионализма он компенсировал подлостью.

Шагнув вперед, он нанес мне удар в бок. Я напряг мышцы и попытался увернуться, чтобы удар пришелся в живот, а не по более уязвимым почкам.

Когда кулак соприкоснулся с моей плотью, я резко выдохнул. На небе засверкали звезды.

Он немного отступил с намерением врезать мне по лицу. На этот раз я не стал напрягаться, а, наоборот, расслабился и, чтобы смягчить удар, откинул голову назад.

Боль все равно была чудовищной.

Я ощутил вкус крови. Понятия не имею, откуда она текла: изо рта или из носа. Возможно, отовсюду сразу. Левый глаз мгновенно заплыл.

— Hijo calvo de una perra!

«Ты, лысый сукин сын!» Да уж, оригинально. Дыхание его стало прерывистым, плечи ссутулились, лицо покрылось каплями пота.

Уличное хулиганье пребывает нынче не в самой хорошей форме. Я лично виню в этом телевидение и нездоровую пищу.

Напоследок еще один удар, не удар даже, а так, шлепок по моему сломанному носу, — и меня отпустили.

Я свалился лицом вниз в воняющую мочой лужу. Все три «короля латинос» по очереди плюнули на меня и побрели из переулка, смеясь и подставляя друг другу ладони для одобрительного хлопка.

Когда они удалились на приличное расстояние, я подполз к мусорному баку и, опираясь на него, встал на ноги. В переулке было темно и тихо. Кто-то копошился под ногами.

Это крысы слизывали с земли мою кровь.

Отличное соседство!

Было чертовски больно, но я давно находился с болью на короткой ноге. Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Несколько раз подпрыгнул, покрутил руками. Кажется, обошлось без серьезных повреждений.

Что ж, мне повезло.

Я сплюнул. Кровавая слюна задержалась на распухшей нижней губе и капнула на футболку. Ухитряясь держать равновесие, я сделал несколько пробных шагов, тихонько поковылял по переулку к пешеходной дорожке и дальше к автобусной остановке на углу.

Дотащился и сел.

«Короли» отняли у меня бумажник. Там не было ни документов, ни кредиток, но имелись несколько сотен наличными. На такой случай у меня в туфле всегда запрятана пятерка. Когда подкатил автобус, тучный водитель при виде меня от удивления поднял бровь.

— Приятель, тебе нужен врач?

— У меня хватает врачей.

Он пожал плечами и принял от меня оплату.

Всю дорогу пассажиры автобуса прилагали героические усилия, стараясь на меня не смотреть. Я наклонился вперед, так чтобы кровь капала на пол, а не перепачкала окончательно одежду — на мне были мои любимые джинсы.

Когда автобус подъехал к нужной остановке, я, прощаясь, радостно помахал попутчикам рукой и неловко выбрался на улицу.

Угол Стейт и Сермак был весь залит светом — повсюду вспыхивали и гасли надписи на английском и китайском. В отличие от Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, чайна-тауны которых — это целые города, Чайна-таун Чикаго скорее можно называть китайским квартальчиком. Проезжая по Двадцать второй, закройте на секунду глаза — и вы проскочите мимо него.

Хоть я и белый человек, но именно в Чайна-тауне нашел покой и уют, каких не встречал, живя среди англосаксов. Из-за своего диагноза я избегаю людского общества. Здесь я живу как будто в чужой стране. Ну или, по крайней мере, в отдельном квартале чужой страны.

У меня имелась комната на углу Стейт и Двадцать пятой, в отеле «Большая удача», который втиснулся между рушащимся домом с меблированными комнатами и китайской мясной лавкой. Основную прибыль отелю приносила почасовая сдача номеров, хотя лично я с трудом представлял себе более омерзительное место для встречи с девушкой. Пусть даже ты снимаешь ее так же, как снимаешь номер. В коридорах отвратительно воняло плесенью и кое-чем похуже; когда ты поднимался по лестнице, тебе на голову осыпалась штукатурка; стены были расписаны непристойными граффити. Да и само здание как-то покосилось на правый бок.

Свой номер я вообще снимал бесплатно, но с одним условием: не водить к себе наркодилеров. Я и не водил. За исключением тех, с кем сам имел дело.

Поздоровавшись с хозяином, которого звали Кенни Джен-Банг-Ко, я попросил ключ. Кенни был втрое старше меня и всегда чисто выбрит, если не считать длинных седых волос, росших из темно-коричневых родинок на щеках.

— Как другой парень? — поинтересовался он.

— Пьет пиво, купленное на мои деньги.

Кенни кивнул, будто ожидал именно такого ответа.

— Хотите пиццы?

Он указал рукой в направлении прилавка, где лежала коробка. Куски пиццы в ней были такими старыми и сморщенными, что больше напоминали чипсы «Доритос».

— Я думал, китайцы терпеть не могут фастфуд.

— Пицца к фастфуду не относится. Ее готовили полчаса. С анчоусом и красным перцем.

Тем не менее я отказался.

Чтобы попасть в свою комнату, мне надо было подняться на один скрипучий лестничный пролет. Я отпер дверь и проковылял в ванную — полюбоваться на себя любимого в висящем над раковиной треснувшем зеркале.

Увидев отражение, я охнул.

Левый глаз заплыл почти полностью, распух и напоминал спелый персик. Багровые синяки соперничали по красоте с ярко-красными припухлостями на щеках и на лбу. Нос представлял собой шар из клубничного желе. На губах и на шее запеклась кровь, кажущаяся почти черной.

Выглядело все так, словно надо мной хорошенько поработал Джексон Поллок.[19]

Я скинул ботинки, стянул с себя футболку и джинсы, встал под душ и включил самую горячую воду.

Было больно, но вода смыла с меня большинство дерьма.

После душа я проглотил пять таблеток тайленола, запил их хорошим глотком текилы, после чего минут десять простоял перед зеркалом, вправляя на место сломанный нос и обливаясь слезами.

У меня было немного кокса, но нюхнуть его, когда весь нос забит запекшейся кровью, не представлялось возможным. Ну а чтобы вмазаться, у меня уже не было сил. Поэтому я решил обойтись на сегодня текилой, а назавтра попробовать купить в аптеке по рецепту кодеин.

Поскольку боль мешала уснуть, я решил чуток поработать.

Воспользовавшись грязной вилкой, я приподнял возле радиатора половые доски и вытащил из тайника пластиковый мешочек, набитый небольшими серыми камушками. Гранулы по размерам и на ощупь напоминали гравий, который насыпают в аквариумы.

Положив мешочек на пол, я достал следом пресс для снаряжения патронов «Lee Load-All», линейку, упаковку пороха, несколько пыжей и коробку пустых гильз двенадцатого калибра.

Все добро я перенес на кухонный стол. Затем натянул новенькие резиновые перчатки, закрепил пресс на столешнице и в течение последующего часа аккуратно наполнял пустые гильзы. Всего десять штук. Покончив с этим, я зарядил пять патронов в «Моссберг-935» с укороченным стволом и прикладом — чтобы легче было прятать.

Нравятся мне обрезы — из них и целиться удобней, и копы отследить не могут, как отслеживают ружья и винтовки. Кроме того, ничто не вселяет в людей такой страх, как звук передергиваемого затвора, когда досылаешь патрон в патронник.

Такая работа, и другого выбора у меня не было.

К тому времени, как я закончил, сломанный нос и заплывший глаз пульсировали адской болью. Я проглотил еще пять таблеток тайленола, запил их четырьмя глотками текилы, завалился на койку и отрубился.

И увидел сон.

Он являлся каждую ночь, такой живой, что я прямо ощущал запах духов Донны. Мне снилось, что мы по-прежнему вместе, живем где-то в пригороде. Она перебирала мои волосы и улыбалась.

— Фин, нашему поставщику надо знать, что мы будем заказывать: гороховый суп или свадебный?

— Напомни еще разок, что это за свадебный суп?

— Крепкий куриный бульон с маленькими телячьими фрикадельками.

— Тебе он нравится?

— Весьма неплох. Я уже пробовала его.

— Значит, закажем свадебный суп.

Она поцеловала меня. Шутливо. Любя.

Проснулся я насквозь мокрый от пота.

Сказал бы мне кто-нибудь, что счастливые воспоминания однажды станут причиной невыносимых страданий, я бы никогда не поверил!

Однако все меняется.

Сквозь грязное стекло в комнату проникли солнечные лучи, заставившие меня невольно прищуриться. Я потянулся и поморщился, поскольку болела каждая клеточка тела. Все, за исключением левой стороны, откуда бригада врачей удалила нервы в ходе операции под названием «хордотомия». Мера эта была вынужденной. Теперь в этой части организма я ничего не чувствовал, хотя рак все так же пожирал мою поджелудочную. А к тому дню уже не только поджелудочную.

Хордотомия здорово облегчила мое существование — я мог спокойно жить, не испытывая боли. Плюс к этому я принимал «обезболивающие»: текилу, кокаин и кодеин.

Я облачился в мешковатые спортивные штаны, окровавленные спортивные туфли (с очередной пятидолларовой банкнотой внутри) и чистую белую футболку. Поверх нее надел кожаную перевязь для ружья и поместил туда «моссберг». Обрез висел прямо между лопаток стволом вверх, я с легкостью мог достать его в одну секунду, сунув правую руку назад на уровне талии. Наконец сверху я накинул черный непромокаемый плащ на пару размеров больше, чем следовало. Он надежно скрыл обрез и кожаную перевязь.

По карманам я распихал пять оставшихся заряженных патронов для «моссберга», мешочек с серыми гранулами, «Глок-21» 45-го калибра с двумя запасными обоймами и раскладной нож с шестидюймовым лезвием. Закончил я экипировку, прицепив железный ломик на ремень, специально пришитый для таких целей к подкладке плаща. И наконец вышел под лучи утреннего солнышка.

В Чайна-тауне постоянно витали запахи соевого соуса и отбросов, смешанные в различных пропорциях. Летом вонь особенно тяжело переносилась, она будто приклеивалась к одежде и преследовала тебя повсюду. Еще и семи не пробило, а температура уже поднялась до тридцати градусов. От яркого солнца лицо начало щипать.

Мой путь пролегал по Стейт, затем по Сермак и далее на восток. Кондитерская «Синг Ланг» уже час как была открыта. Когда я возник на пороге лавки, хозяин, важный коренастый китаец по имени Ти, несколько раз моргнул, словно не веря своим глазам.

— Фин! У тебя ужасный вид!

Он обежал прилавок, чтобы поприветствовать меня. Его руки и рубашка были припорошены мукой.

— Моей маме нравится.

Ти скривился.

— Это были они? Те, кто убил мою дочь?

В ответ я коротко кивнул, и Ти повесил голову.

— Мне жаль, что из-за меня пострадал ты. Они очень плохие люди.

Я пожал плечами, и это движение отозвалось болью во всем теле.

— Я сам виноват. Был слишком беспечен.

И это еще мягко сказано. После почти недельных поисков по всему Чикаго стало ясно, что бандиты залегли на дно. Я нашел одного парня, и после недолгих дружеских уговоров он охотно поделился со мной важной информацией: убийцы Санни должны появиться в суде на слушании другого, не связанного с этим дела. Предварительные слушания проводились в «Дейли-центре». Я наведался туда и со стороны понаблюдал за парнями. Запомнил их имена и физиономии и незаметно проследил за ними до самого их схрона.

И тут я совершил непростительную ошибку: остался торчать неподалеку. Белый парень в латинском квартале неизбежно привлекает к себе внимание. А поскольку я побывал в суде, где нужно проходить через металлодетектор, то оружия при мне не было.

Тупица! Ти и Санни заслужили, чтобы на моем месте оказался кто-нибудь посообразительней.

Ти отыскал меня, услышав что-то от кого-то — как связывается со мной большинство клиентов. Финеас Траутт — человек, который может решить любую проблему. Для которого не существует чрезмерно грязной работы, гонорар которого не слишком высок.

Мы встретились на парковке через дорогу, и он поведал свою печальную и жуткую историю о том, что эти звери сотворили с его маленькой девочкой.

— Полиция палец о палец не ударяет. Подружка Санни слишком напугана, чтобы дать показания против тех отморозков.

Подружке повезло — она отделалась только десятью выбитыми зубами, шестью колотыми ранами и порванной прямой кишкой. Санни оказалась менее удачливой.

На предложенную мной цену Ти согласился безоговорочно. Не много найдется людей, которые торговались бы с наемным убийцей.

— Сегодня сделаешь работу? — спросил китаец и сунул руку под прилавок — за выпечкой.

— Угу.

— Так, как мы договаривались?

— Да, так, как мы договаривались.

Ти с поклоном поблагодарил меня, затем положил что-то в пакет и протянул мне.

— Вот. Лунный пирог[20] с утиными яйцами и шарики красной фасоли с кунжутом. Пожалуйста, возьми.

Я взял.

— Сообщи мне, когда найдешь их.

— Я зайду сегодня попозже. Следи за новостями. Может, увидишь такое, что тебе понравится.

Покинув кондитерскую, я направился к автобусной остановке. Ти заплатил достаточно, чтобы я мог позволить себе взять такси или даже лимузин, но пассажира такси и лимузина легко вычислить. Кроме того, я предпочел сберечь деньги для более важных вещей, таких как наркотики и шлюхи. Я каждый день стараюсь проживать так, будто он последний.

В конце концов, в моем случае это вполне оправданно.

Подошел автобус, и пассажирам вновь стоило большого труда не глазеть на меня. Путь был недолог, всего около двух миль, и вскоре я оказался в местечке, известном как Пилсен, на углу Расин и Восемнадцатой.

Гостинцы, полученные от благодарного Ти, я оставил в автобусе — пусть им порадуется какой-нибудь счастливчик, — а сам вышел в Маленький Мехико.

В нос ударил запах сальсы[21] и отбросов.

Народу на улице было не много — слишком рано, магазины еще закрыты, рабочий день не начался. Вывески были сплошь на испанском. Владельцы не утруждали себя переводом на английский язык. Я прошел мимо zapatos, ropa, restaurante, tiendas de comestibles, bancos, teléfonos de la célula.[22] А вот и тот самый переулок, в котором мне вчера хорошо наваляли. Я не стал здесь задерживаться, а продолжил путь на север, пока не оказался у дома с меблированными комнатами, где проживали трое моих amigo. Подергал входную дверь.

Странно: они не позаботились оставить ее открытой.

Серая краска потускнела и клочьями слезала со стен, зато дверь была из алюминия, с солидным врезным замком. Однако со вчерашнего визита я запомнил, что дверной косяк деревянный и порядочно прогнивший. Вытащив из-под плаща ломик, я украдкой окинул взглядом улицу и в одно мгновение отпер дверь — быстрее, чем при помощи ключа. Трухлявое дерево под ломиком скрипело и крошилось.

«Короли» занимали комнаты в цокольном этаже слева от входа; окна смотрели на улицу. Накануне вечером я насчитал компанию из семерых — пятеро мужчин и две женщины, — включая и нужную мне троицу. Конечно, в доме могут находиться и другие люди, которых я не заметил.

Что ж, тем будет интереснее.

Дверь, ведущая в комнату, в отличие от входной, вызывала лишь улыбку. Очевидно, парни считали, что коль они члены банды, то и сам черт им не брат и можно пренебречь мерами предосторожности.

Они ошибались.

Я достал «глок» и попытался восстановить дыхание. Вламываться в чужую квартиру нереально страшно. Уж можете мне поверить.

Один сильный удар — и дверь распахнулась настежь.

Первым делом я увидел парня, прикорнувшего на диване перед телевизором. Не из тех, кого я разыскивал. Он проснулся и уставился на меня. Мне понадобилась сотая доля секунды, чтобы разглядеть на тыльной стороне кисти татуировку, обозначающую принадлежность к банде: корону с пятью зубцами.

Я выстрелил ему прямо в лоб.

Если звук выбиваемой двери и не поднял всех на ноги, то уж выстрел из пистолета 45-го калибра, эхом прогремевший в маленькой комнате, прервал даже самый чуткий сон.

Движение справа. В дверях кухни появилась женщина в трусиках и майке. Слишком много косметики на лице и жира на теле.

— Te vayas,[23]— прошипел я ей.

Она сразу все поняла и выбежала из комнаты.

В холле возник парень. Споткнулся и упал на тонкий ковер. Это оказался один из моих знакомцев. Он сжимал мою правую руку, пока меня избивал их главарь. Сейчас в руке у бандита поблескивал стилет. В два прыжка я подскочил к нему и дважды выстрелил: в локоть и — когда он перевернулся на полу — в заднюю часть колена.

Парень завизжал фальцетом.

Низко пригибаясь, я пробрался в холл, и тут же над головой у меня просвистела пуля и пробила потолок. Я прижался к полу, повернул голову влево и увидел стрелка — он стоял в ванной. Вчера этот урод держал меня за левую руку и ржал каждый раз, когда главарь наносил удар.

Засунув «глок» в карман джинсов, я вытащил из-за спины «моссберг».

Тут парень снова выстрелил и промахнулся, я же прицелился и пальнул ему в лицо.

Серые гранулы, в отличие от свинцовых пуль, не проникают глубоко в плоть. И если обычная пуля снесла бы мерзавцу полчерепа, то в результате моей атаки парень остался жив, но все его лицо превратилось в кровавую маску со свисающими лохмотьями кожи.

Он повалился на линолеум, ослепленный и захлебывающийся кровью.

Уловив движение за спиной, я метнулся в сторону и перекатился на спину. Всего в нескольких футах от меня стоял мальчишка лет тринадцати. Он был одет в цвета «Королей латинос»: черный, означающий смерть, и золотой, означающий жизнь.

В руке он держал пистолет.

Я поднял обрез и прицелился.

Если пацан и познал уже женские ласки, то больше ему такое счастье не светило.

Не выпуская из руки пистолет, он рухнул на колени.

Подскочив к нему, я с силой впечатал колено в его нос. Пацан опрокинулся навзничь и затих.

В этот миг из спальни вылетели еще трое парней.

Черт, судя по всему, я обсчитался!

Двое, совсем юнцы, размахивали ножами. Третьим оказался тот самый главарь, который отделал меня прошлой ночью. Тот, который назвал меня лысым сукиным сыном.

Не успел я перевести на них дуло обреза, как они уже накинулись на меня.

Первый попытался нанести удар огромным ножом вроде тех, какими закалывают свиней. Я отбился дулом обреза. Он ударил снова и на этот раз рассек мне кожу на суставах пальцев правой руки.

Тогда я отшвырнул «моссберг» и снова достал пистолет.

Бандит действовал быстро.

Но я быстрее.

Бах! Бах! — и вот он уже лежит в ожидании коронера. Я ринулся влево и прицелился во второго нападавшего. Тот летел на меня в прыжке с боевым кличем, размахивая зажатыми в обеих руках ножами.

Что ж, одна пушка круче двух ножей.

До того как приземлиться на пол, он получил три пули в грудь и две в горло.

Последний из троицы — главарь, который сломал мне нос, — подобрал мой обрез и нырнул под диван.

Послышалось клацанье затвора и звук досылаемого патрона. В это время я вытащил из «глока» опустевшую обойму и вставил новую.

— Hijo calvo de una perra!

Отморозок снова назвал меня лысым сукиным сыном! Молча стерпев обиду, я ползком добрался до журнального столика, перевернул и укрылся за ним.

Он выстрелил. Будь обрез заряжен дробью, дешевый столик из ДСП не выдержал бы и я бы превратился в говяжью отбивную. Или в отбивного лысого сукина сына. Но при выстреле с такого расстояния гранулы могли только издать громкий хлопок, не более.

Кажется, бандит с первого раза ничего не понял, потому что пальнул еще дважды с тем же успехом. Больше патронов у него не было.

Тогда я поднялся из-за стола. Сердце выскакивало из груди, руки тряслись от мощного выброса адреналина.

«Король» повернулся и побежал.

Его спина была отличной мишенью.

Я быстро огляделся вокруг — убедиться, что все враги побеждены и не представляют опасности, — затем подошел и подобрал обрез. Зарядил его пятью патронами и не спеша направился к поверженному главарю, который лежал, уткнувшись лицом в ковер, и поскуливал. Раны на спине выглядели ужасно, тем не менее он предпринимал жалкие попытки отползти подальше.

Наклонившись, я перевернул его лицом вверх и засунул дуло «моссберга» между окровавленных губ.

— Вспомни Санни Ланг.

С этими словами я нажал на курок.

Выстрел не был смертельным, однако результат получился малопривлекательным. Гранулы разорвали щеки и горло, хотя мерзавец каким-то образом еще умудрялся дышать.

Пропихнув обрез глубже в кровавое месиво, в которое превратилось его лицо, я пальнул еще раз.

С негодяем было покончено.

На полу в ванной валялся без сознания бандит, которого я ослепил первым выстрелом из «моссберга». Его лицо напоминало что угодно, только не лицо; кровь пузырилась в дыре, образовавшейся на месте рта.

— Санни Ланг шлет тебе привет, — сказал я.

На этот раз я воткнул обрез глубже, и дело закончилось одним выстрелом, который разорвал бандиту горло.

Последний оставшийся в живых — тот, что запел, как Паваротти, когда я прострелил ему колено, — уполз на кухню, оставив за собой кровавый след. Там он скрючился в углу, прижимая к раненой ноге кухонное полотенце.

— Не убивай меня, приятель! Не убивай!

— Уверен, Санни Ланг тоже об этом просила, — процедил я.

В него я пальнул из «моссберга» дважды: в грудь и в голову.

Этого оказалось недостаточно. Шевелящаяся на полу окровавленная масса еще дышала.

Вынув из кармана мешок с гранулами, я достал горсть и запихивал бандиту в глотку гранулы до тех пор, пока тот не перестал дышать.

Затем я направился в ванную, где меня вырвало в раковину.

Вдалеке послышался вой сирен. Пора было сматываться. Я вымыл руки, ополоснул дуло «моссберга» и убрал обрез под плащ.

В коридоре сидел пацан, которого я кастрировал, и всхлипывал, держа руки внизу живота.

— Ничего, всегда можешь стать священником, — успокоил я его и вышел на улицу.

Хотя нос у меня был по-прежнему забит, я все же ухитрился вдохнуть достаточно кокса, чтобы унять боль. У дверей кондитерской я остановился уже перед самым ее закрытием. Ти поприветствовал меня хмурым кивком.

— Я смотрел новости. Говорят, там была бойня.

— Красивого было мало.

— Ты сделал все, как мы договаривались?

— Сделал, Ти. Твоя дочь отомстила. Это она убила их. Всех троих.

Я вытащил мешочек с гранулами и отдал отцу Санни ее кремированные останки.

— Xie, xie, — поблагодарил меня Ти по-китайски и протянул конверт с деньгами.

Казалось, он чувствовал себя крайне неудобно, но мне пора было идти за наркотиками, поэтому я взял деньги, не вымолвив ни слова, и побрел прочь.

Уже через час я купил по рецепту в аптеке кодеин, прихватил с собой две бутылки текилы и тощую шлюху со следами от уколов на руках. Далее последовала вечеринка в номере: я кололся, пил, трахался и нюхал, пытаясь выкинуть из памяти события двух последних дней. И шести последних месяцев.

Шесть месяцев назад мне поставили страшный диагноз. Всего за неделю до свадьбы. Я сбежал от своей невесты; это был лучший подарок, который я мог ей сделать, — избавить от необходимости смотреть, как я подыхаю от рака.

Эти «короли латинос» сегодня утром легко отделались. Они ушли быстро и почти без боли.

Жить, зная, что скоро умрешь, намного хуже.