Триллер

Гейл Линдс не собиралась писать романы с продолжениями. Приступая в середине 1990-х к работе над первой книгой «Операция „Маскарад“», она хотела создать современный шпионский триллер. Однако несколько лет после падения железного занавеса подобный жанр был не в почете. В Конгрессе США велись серьезные дебаты о необходимости роспуска ЦРУ. «Нью-Йорк таймс» перестала публиковать регулярное книжное обозрение «Шпионы и триллеры». Книгоиздатели объявили, что с прекращением холодной войны шпионский роман умер.

Тем не менее «Операция „Маскарад“» получилась великолепной приключенческой историей, в умеренных дозах приправленной историческими фактами и психологическими этюдами, и попал в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Главная его героиня Сара Уокер удивительным образом напоминает саму Линдс. Обе женщины — журналистки, но Сара имеет несчастье быть племянницей известного наемного убийцы по кличке Хищник, хотя сама об этом до поры не догадывается. Главная мужская роль в романе отведена сотруднику ЦРУ по имени Эшер Флорес. Это фигура совершенно очаровательная: ловкий, обаятельный и плутоватый. Вместе Сара и Эшер должны поймать Хищника.

Кроме того, Линдс написала две книги, не связанные с Хищником: «Зачарованный» («Mesmerized») и «Мозаика», а также в соавторстве с Робертом Ладлэмом сочинила несколько романов в серии «Прикрытие-один». Все это время поклонники засыпали ее многочисленными письмами с просьбами продолжить повествование о Саре, Эшере и Хищнике. Так на свет появился роман «Кольцо» («The Coil»). В нем рассказывается о единственном отпрыске Хищника — Лиз Сансборо. Лиз, бывший оперативник ЦРУ, появлялась в качестве второстепенного персонажа в «Маскараде». В «Кольце» она становится главной героиней, а Сара и Эшер отходят на второй план.

Лиз и Сара похожи друг на друга, как близнецы, — не только внешне, но и характерами. Они смышленые, находчивые, им присуща та особая храбрость, которая одновременно вызывает восхищение и обескураживает. У Лиз также есть напарник, его зовут Саймон Чайлдс, он из МИ-6.[40] Это типичный индивидуалист, вспыльчивый и в то же время полный холодного очарования. Линдс всегда питала повышенный интерес к политике, не смогла обойти ее стороной и в «Кольце»: Чайлдс является засекреченным агентом, внедренным в организацию антиглобалистов.

Последняя на сегодняшний день работа Линдс — триллер «Последний супершпион» («The Last Spymaster»). После него писательница собирается опубликовать очередное произведение из серии о Хищнике. Рассказ «Охота за Дмитрием» представляет собой главу из нового романа. Это повествование о Лиз Сансборо. А значит, в нем должен появиться и Хищник.

Гейл Линдс Охота за Дмитрием[41]

Французам нельзя особенно доверять. Немцам не хватает самоконтроля. Румыны вечно испытывают комплекс вины. А американцы туговато соображают. Пока сидевшие за столиками в клубе «Факультет» продолжали добродушно перемывать косточки общим знакомым, Лиз Сансборо, доктор философии, высматривала своего близкого друга и коллегу Аркадия Олбэма. Тот опаздывал.

Тускло освещенный бар был забит до отказа, все столики заняты. В воздухе витал густой аромат вина и более крепких напитков. Звенели бокалы, отовсюду доносилась возбужденная речь на разных языках. Посетители бара, все сплошь ученые, отмечали окончание успешно прошедшей международной конференции, посвященной краху политики времен холодной войны и ситуации, которая сложилась в мире после атаки террористов 11 сентября. Лиз была одним из организаторов конференции. И сейчас она никак не могла найти Аркадия.

Экономист из Лондонского университета многозначительно ей улыбнулся — единственной американке в их небольшой группке.

— По слухам, русская экономика настолько плоха, что Кремлю пришлось отказаться от десятка своих «кротов» в американских спецслужбах.

— Просто мы не продаемся задешево, — усмехнулась в ответ Лиз. — Но Москва вполне может позволить себе пожизненно содержать предателей из вашей МИ-шесть.

Пока присутствующие хохотали, оценив шутку, социолог из Сорбонны кивнул на пустой стул рядом с Лиз и произнес по-французски:

— Где же Аркадий? Почему он не защищает здесь свою страну?

— Да. — Лиз вновь окинула холл цепким взглядом. — Мне самой интересно.

Аркадий с января преподавал русскую историю в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре. Они встретились на общем факультетском собрании вскоре после его приезда. Аркадий уселся рядом с Лиз, взглянул на свободное место по другую сторону от нее и наконец представился. «Я здесь новенький», — вот так просто он и сказал. Они обнаружили, что у них много общего: оба были по-европейски обидчивы, любили кино и не желали обсуждать свое прошлое. Перед мысленным взором Лиз предстало его доброе морщинистое лицо, она вспомнила прикосновение кончиков его пальцев к своему предплечью, когда он склонялся к ней с озорной улыбкой, чтобы поделиться мудрым изречением или просто сплетней.

Проблема заключалась в том, что Аркадий был уже немолод — около семидесяти — и всю последнюю неделю ему так нездоровилось, что он пропустил понедельничные мероприятия, включая и собственный семинар. Он позвонил Лиз и предупредил, что болен, но сам упорно отказывался показаться врачу.

Тем временем торжество продолжалось. Народу в баре все прибывало, однако Аркадий не появлялся. Лиз быстро набрала его номер на мобильнике. Русский историк снова не взял трубку. Она решила не оставлять ему еще одно сообщение, а подняла в прощальном жесте бокал и, лавируя в толпе, направилась к выходу. Квартира Аркадия находилась всего в нескольких минутах езды от клуба. «Чем звонить, лучше зайти самой», — рассудила Лиз.

На темном ночном небе далекие звезды казались совсем крошечными, не больше булавочной головки. Лиз поспешила к машине, швырнула сумочку на пассажирское сиденье, включила двигатель и тронулась с места. Она промчалась по улицам, вдоль которых замерли высокие пальмы, и вскоре уже парковалась возле дома Аркадия. Он жил в квартире 2С. Как-то он разоткровенничался с Лиз — редкий случай — и пошутил, что предпочитает это С другому — начальной букве слова «cellar» («подвал» в переводе на русский). Имелся в виду подвал здания на Лубянке, в котором КГБ расстреливал диссидентов, шпионов и вообще всех своих врагов. Аркадий как-то обмолвился, что еле вырвался из лап госбезопасности, но тут же замкнулся и ушел в себя; лицо его посуровело от неприятных воспоминаний.

Взлетев по лестнице, Лиз постучала в дверь — молчание. Портьеры были закрыты, но неплотно, между ними пробивался свет. Она снова постучала, затем подергала ручку. Та повернулась, и Лиз чуть приоткрыла дверь. Первое, что бросилось в глаза, — пачки журналов, разбросанные по полу. Настольная лампа лежала на боку, ее керамическое основание было разбито. Сердце Лиз сжалось.

— Аркадий? Вы здесь?

Единственный звук в комнате издавали тикающие ходики. Она открыла дверь шире. На полу валялись сброшенные с полок книги; корешки были частью оторваны, частью помяты. Она заглянула за дверь — и увидела Аркадия. Тот сидел в своем привычном кресле, освещенный высокой чугунной напольной лампой. В его широко раскрытых карих глазах застыл страх; он весь казался маленьким, будто съежившимся, хотя для своего возраста был весьма хорошо сложен и мускулист.

— Вы в порядке?

Аркадий вздохнул.

— Вот что я обнаружил у себя дома, когда вернулся с последнего семинара. — Он говорил по-английски с американским акцентом. — Беспорядок, да?

На нем все еще была надета поношенная уличная твидовая куртка; серый галстук был завязан тугим узлом. В левой руке Аркадий сжимал голубой конверт, другую руку засунул под куртку, словно держался за сердце. Он обладал экспрессивным русским характером, но в то же время был по-восточному аскетичен в привычках. Обычно энергия била из него ключом, он мог часами, без остановки, о чем-нибудь рассуждать.

Лиз нахмурилась.

— Да. Но вы не ответили на мой вопрос. Вы не ранены?

Он отрицательно помотал головой. Повинуясь профессиональным инстинктам, она вышла на балкон. Порыв ветра зашелестел ветвями перечного дерева и остудил разгоряченное лицо. Пока Лиз внимательно изучала улицу, припаркованные машины и соседнее жилое здание, нахлынули неприятные воспоминания, перенеся женщину в те дни, когда она в ранге нештатного оперативника ЦРУ выполняла под прикрытием тайную миссию в Париже и Москве. Никто в университете не знал, что она работала в ЦРУ.

Не заметив ничего подозрительного, Лиз вернулась в комнату и заперла дверь. Аркадий в своем кресле даже не шелохнулся. В свете лампы его густые волосы и брови напоминали металлическую стружку.

— Аркадий, что произошло? Кто это сделал? Что-нибудь пропало?

Хозяин квартиры с несчастным видом пожал плечами.

Тогда Лиз осмотрела кухню, затем спальню и кабинет. Кажется, в комнатах все было на своих местах.

А Аркадий в гостиной постепенно приходил в себя.

— Посидите со мной, дорогая Лиз, — обратился он к гостье. — С вами так уютно. Если бы Господь даровал мне дочь, я бы хотел, чтобы это были вы.

Его слова тронули женщину. Будучи психологом, она отдавала себе отчет, что испытывает желание привлечь внимание пожилого русского, хочет, чтобы он стал ее приемным отцом, чтобы между ними установилась прочная связь. Настоящий отец Лиз, известный всему миру наемный убийца, был ее самым тщательно хранимым секретом. Его называли Хищник, и имя это вполне соответствовало его репутации. Она ненавидела отца, ненавидела за то, кем он был и что делал. Мысль о том, что в ее венах течет кровь убийцы, постоянно преследовала Лиз — за исключением тех часов, которые она проводила с Аркадием.

Она опустилась в свое привычное кресло, так что их разделял только низкий журнальный столик.

— Вы позвонили в офис шерифа?

— В этом нет смысла, — снова пожал плечами Аркадий.

— Тогда я позвоню.

— Слишком опасно, — возразил русский, резко дернув головой. — Он вернется.

— Слишком опасно? — Лиз недоуменно подняла брови. — Кто вернется?

Аркадий протянул ей конверт, который все это время держал в руке. Лиз перевернула его и взглянула на штемпель — отправлено из Лос-Анджелеса.

— Не обращайте внимания, — предупредил Аркадий. — Письмо отправили из Москвы в Нью-Йорк в конверте большего размера. В Нью-Йорке один мой друг вскрыл его, положил письмо в новый конверт и переслал в Лос-Анджелес, где добавили мой адрес.

Лиз вытащила сложенные листки бумаги. Помимо них внутри оказались три маленьких засохших цветка подсолнуха. Просто удивительно, как много разных цветов, по убеждению русских, приносят удачу. Развернув листки, Лиз обнаружила, что почерк отличается от того, которым написан адрес на конверте, к тому же это была кириллица — русский алфавит.

«Дорогой мой», — начиналось письмо.

Лиз подняла на Аркадия глаза.

— Это от моей жены Нины. — Казалось, он смотрит сквозь Лиз в другое время, в другую жизнь. — Она не захотела бежать из страны вместе со мной. Детей у нас не было, и она понимала, что я сам смогу о себе позаботиться. Она сказала: «Пусть уж лучше ты будешь где-то далеко, но живой, чем в Москве, но в могиле». — Аркадий сделал паузу. — Подозреваю, она догадывалась, что без нее мне будет проще.

Держа цветы в одной руке, а исписанные листы в другой, Лиз вздохнула, наклонила голову и принялась за чтение. Речь в письме шла о жизни обычной женщины, которая обитала в маленькой московской квартире и получала скромную пенсию. Заканчивалось оно следующими словами:

«Любимый, кладу в конверт три засушенных подсолнуха как напоминание о прежних счастливых днях. Ты всегда рядом со мной».

Еще долго Лиз не могла оторвать взгляд от побуревших высохших цветов. Наконец сложила листы и убрала в конверт вместе с цветами.

Аркадий с тревогой поглядывал на свою гостью, словно надеялся, что она подберет нужные выражения. Исправит то, что произошло, не даст случиться новой беде.

— Нина вас очень любит, — заметила Лиз, — и, я уверена, еще сможет к вам приехать.

— Это исключено.

— Но почему? — нахмурилась Лиз. — Что происходит? Объясните мне.

— Перед моим отъездом мы с Ниной договорились: если один из нас заподозрит, что нашу корреспонденцию вскрывают, он должен написать, что вкладывает в конверт три подсолнуха. Тогда тот, кто читает наши письма, наверняка решит, что цветы выпали, и, боясь выдать себя, вложит их в конверт. Стало быть, догадка жены подтвердилась. Плюс еще и это. — Аркадий обвел рукой царящий в комнате бедлам. — Вчера и сегодня у меня было ощущение, что за мной следят. Этот вандализм доказывает: он здесь и у него есть связи в Москве, так что, если я попытаюсь сейчас скрыться, они могут убить Нину. Он понимает, что мне это известно.

Лиз припомнила слова, произнесенные на показательном суде коммунистов над болгарским перебежчиком Борисом Арсовым: «Руки правосудия длиннее, чем ноги предателя». Через несколько месяцев Арсова нашли в камере мертвым. Кремль был беспощаден к изменникам. И в наши дни агенты Москвы продолжают охотиться по всему миру за предателями уже не существующего Советского Союза.

— Вы думаете, что он убьет вас, — безжизненным голосом констатировала Лиз.

— Вам пора уходить, Лиз. А я приму свою судьбу.

— Кто этот человек?

— Убийца из КГБ Олег Оленков. Большой мастер перевоплощения. Никогда не знаешь, что от него ожидать. Даже после распада Советского Союза он преследовал меня. Поэтому я и стал Аркадием Олбэмом, надеялся, что он не будет искать меня в мире ученых. Но у него ко мне персональные счеты. — Аркадий внимательно посмотрел на Лиз. — Мое настоящее имя Дмитрий Гарницкий, я бывший диссидент. То были ужасные времена. Вы действительно хотите услышать?

— Действительно. — Лиз нервно переводила взгляд с окна на дверь и обратно. — Только побыстрее.

Глаза Лиз снова остановились на Аркадии: едва заметная холодная улыбка исчезла с его лица. Прежде он никогда так не улыбался, и в ее душе зародилось смутное подозрение.

Стояла морозная зима 1983-го. Каждый день с утра до ночи из низкого хмурого неба не переставая валил снег. В своей квартире Дмитрий и Нина Гарницкие слышали вой волков, доносившийся из соседнего зоопарка. От тоски и холода народ спасался водкой. А в это время Вашингтон активно развертывал в Европе «Першинги», нацеленные на Советский Союз. Беспомощное отчаяние охватывало Москву вплоть до паранойи. Кремлевские власти не сомневались в возможности внезапной ядерной атаки и в качестве ответной меры отдали спецслужбам секретный приказ: разработать план терактов против лидеров западных стран. Кроме того, было принято решение немедленно очистить Москву от диссидентов.

Хоть Дмитрий и был лидером диссидентского столичного движения, ему удалось на неделю ускользнуть из-под наблюдения, и сейчас он печатал антисоветские брошюры на древнем печатном станке, спрятанном в одном из туннелей, прорытых под огромным городом. В тот последний день незадолго до рассвета рядом с мужем была и Нина. Чтобы сон не сморил обоих, она заваривала в кружках крепкий черный чай.

Внезапно в туннель ворвался Саша Пеновский. Снежинки таяли на его ондатровой шапке и коротком шерстяном пальто.

— Гэбисты окружили здание!

— Ну же, говори! — поторопил Дмитрий.

Он притянул к себе жену. Нина вся дрожала.

— Дмитрий! Эта гэбистская скотина, Олег Оленков, получил специальный приказ схватить тебя. Но не смог найти и пошел на крайние меры: арестовал всех наших. Сейчас они на Лубянке. — Саша поперхнулся. — И еще. В КГБ так мечтают тебя уничтожить, что наняли для этого специального человека. Наемного убийцу, который еще никогда не промахивался. Его зовут Хищник.

Нина с побелевшим лицом посмотрела на мужа.

— Тебе нельзя дольше ждать. Нужно немедленно уходить.

— Дмитрий, она права!

С этими словами Саша повернулся и бросился бежать. У него имелся собственный план исчезновения, о котором никто не знал. Так же как никто не знал и о планах Дмитрия. Так было безопасней.

— Дорогой, я расскажу им, где вы встречались. — Голос Нины дрогнул. — Со мной все будет в порядке.

В КГБ ее допросят и отпустят, надеясь в дальнейшем через нее выйти на Дмитрия. Но если заподозрят, что Нина участвовала в подрывной деятельности, ее жизнь тоже окажется под угрозой.

Сердце Дмитрия отчаянно колотилось, пока они мчались по туннелю. Наконец они остановились, Дмитрий толкнул крышку люка, и Нина выбралась наружу. Несколько секунд он наблюдал за тем, как жена спешит прочь по засыпанному свежим снегом переулку, потом двинулся дальше.

Он шел по туннелю еще пять минут. Затем тоже поднялся наверх и сделал вид, что идет по своим делам, — самый обычный работяга с пакетом бутербродов на обед. Занимался бледный рассвет. Мороз пробирал до костей. Мимо с ревом проезжали «жигули» и «москвичи», рассеивая сумрак кроваво-красными стоп-сигналами. Дмитрий шагал и нервно озирался по сторонам. Оленкова он знал в лицо, но вот как выглядит Хищник…

На другой стороне Калининского моста[42] Дмитрий начал спускаться по ступеням в подземный переход, и тут волосы на загривке встали дыбом. Он быстро оглянулся. Позади него шла молодая парочка, за ней мужчина постарше с портфелем и еще два человека; у обоих в руках, как и у Дмитрия, были пакеты с бутербродами. Один был с усами, другой гладко выбрит. Обоих он видел впервые.

Справа потянулась вечнозеленая живая изгородь. Дмитрий распахнул деревянную калитку и быстро нырнул в парк, расположенный позади шикарного дома, в котором жила советская номенклатура. Над головой, словно анемичные вены, простирались голые ветви гигантской липы. Он схватил заснеженную скамейку, подтянул поближе к стволу и встал на сиденье. Засунув руку в дупло, Дмитрий долго шарил среди смерзшихся листьев, пока не нащупал сверток в водонепроницаемой бумаге. В нем лежали рубли, немного «зеленых» и отлично сделанный фальшивый паспорт.

Он уже вытаскивал сверток, когда раздался негромкий стук открывающейся калитки. Все тело словно одеревенело. Дмитрий неуклюже повернулся — прямо на него был направлен пистолет с глушителем. Сердце учащенно забилось. Он поднял взгляд и увидел лицо с усами. Перед ним стоял один из следовавших за ним работяг.

— Вы Дмитрий Гарницкий, — с легким акцентом произнес незнакомец.

Его ноги были широко расставлены и чуть согнуты в коленях. Ростом он был примерно метр восемьдесят, крупный, но не толстый, а мускулистый. Лицо было совершенно бесстрастным, на нем выделялись почти бесцветные глаза. От мужчины исходила ощутимая угроза, как от хищника, и дело было отнюдь не в пистолете.

Дмитрий отчаянно искал выход из положения.

— Нет. Не знаю…

Вдруг калитка снова распахнулась. Мужчина напрягся и тут же расслабился: к ним шел Оленков. Пресловутый кагэбэшник выглядел очень стильно в черном кашемировом пальто и норковой шапке. Он был даже выше незнакомца и шире в плечах. С улыбкой расстегнув пару пуговиц на пальто, Оленков достал пистолет, направил его на Гарницкого и сказал:

— Отлично. Вы нашли его. — Затем обратился к Дмитрию, помахивая наручниками: — Пойдемте, товарищ Гарницкий. Ваш пример станет хорошим уроком для всех, кто выступает против советской власти.

Сунув сверток под мышку, Дмитрий спрыгнул со скамейки.

— К чему возиться с наручниками? Вы же хотите убить меня и тем самым устрашить остальных. Чтобы они публично отреклись от своих убеждений перед тем, как вы отправите их в исправительный лагерь. Вы ведь все равно убьете меня прямо здесь.

— Все почти так, — легко согласился Оленков. — Только на кой мне нужно напрягаться и тащить вас отсюда? Специалиста тоже нанимали не для носки трупов. Нет, гораздо логичнее пристрелить вас на улице возле машины. Там и свидетели сыщутся, которые подтвердят, что вы оказывали сопротивление.

Первый мужчина быстро осмотрелся по сторонам. Бесстрастно, как заметил Дмитрий.

У него все внутри сжалось. Слова Оленкова гулким эхом отдавались в голове: «Специалиста… нанимали…» Значит, незнакомец и есть Хищник.

— А что с моей женой? — спросил Гарницкий.

— Ею я займусь позже. — Оленков махнул пистолетом и скомандовал наемнику: — Отведите его!

Однако Хищник не шелохнулся.

— В моей профессии осторожность превыше всего, — промолвил он тихо, но убедительно. — Вы единственный человек, кто должен знать обо мне. Вы один сейчас сопровождаете меня.

— И? — нетерпеливо отозвался Оленков.

— Я никогда не делаю мокрую работу на людях. — Хищник прищурился, разглядывая кагэбэшника. — Никакой улицы. Никаких свидетелей, которые смогут потом меня опознать. Эти правила я соблюдаю неукоснительно. И вам это было известно. — Казалось, он дает Оленкову шанс одуматься. — Я работаю один.

На скулах Оленкова заиграли желваки. Лицо посуровело.

— Но не в этот раз! — резко воскликнул он. — Шефу позарез нужен труп Гарницкого. Отведите его!

На лице Хищника появилось выражение отвращения. Он плавно перевел пистолет с Гарницкого на своего нанимателя и выстрелил. Пуля прожгла в пальто дыру еще более черную, чем кашемировая ткань. Из раны хлынула кровь вперемешку с кусочками плоти.

Лицо Оленкова исказила ярость. Он пошатнулся и попытался прицелиться в наемника, однако Хищник сделал два быстрых шага и впечатал каблук в колено кагэбэшника.

Тот нечленораздельно хрюкнул и повалился на спину, распростершись черным пятном на сверкающем белизной снегу. Потянулся было за отлетевшим в сторону пистолетом, но Хищник с силой наступил ему на руку. Затем наемник подобрал пистолет и сунул в карман. Все это время Оленков отчаянно пытался высвободиться, сесть, дотянуться до противника. Но его лицо уже приобрело пепельно-серый оттенок, глаза закрылись, и он затих. Воздух с шумом вырывался из легких.

А Дмитрий боролся со страхом и тошнотой. Он ждал, что сейчас Хищник выстрелит и в него.

Однако тот только взглянул на Гарницкого и сообщил ровно, без эмоций:

— Контракт аннулирован.

После чего открыл калитку и исчез.

Рассказ был давно окончен, а Лиз все никак не могла прийти в себя. Во время холодной войны как правительства, так и частные лица по обе стороны железного занавеса то использовали Хищника в своих интересах, то пытались ликвидировать. Он превратился в легенду — жестокий и безжалостный убийца. Утверждали, что только деньги имеют для него ценность. Выполняя деликатные поручения, он всегда изменял внешность, поэтому никому в точности не было известно, как же выглядит Хищник на самом деле. Тем более никто не знал его настоящего имени.

Однако его участие в этой истории не могло быть простым совпадением. Не обращая внимания на Аркадия, который пристально наблюдал за ней, Лиз взяла голубой конверт и тщательно изучила в ярком свете напольной лампы. Следов так называемого французского вскрытия, когда конверт аккуратно надрезают с одной стороны, а потом снова заклеивают, видно не было, равно как и признаков того, что письмо открывали с помощью двух скрепленных вместе иголок — это уже изобретение Советов. Кроме того, для вскрытия конверта не использовали ни пар, ни одно из современных химических соединений.

Лиз положила письмо. Ее дыхание участилось — она вспомнила промелькнувшую на лице Аркадия странную улыбку.

— Вы знаете, что Хищник — мой отец, — заключила Лиз; это был не вопрос, а утверждение.

— Как вы поняли это?

Она не удостоила его ответом. Взор Лиз был прикован к правой руке мужчины, которая по-прежнему находилась под его курткой возле сердца. Что же он там прячет?

Словно прочитав ее мысли, Аркадий свободной рукой отогнул лацкан куртки.

На мгновение Лиз замерла, хотя и догадывалась, что ее ожидает. Под курткой Аркадий сжимал пистолет, и сейчас оружие было направлено на нее. Однако Лиз никак не могла предположить, что это окажется ее собственный «глок», который обычно был заперт в сейфе в спальне. Она медленно перевела взгляд на лицо человека, которого считала своим добрым другом, которого хотела бы видеть своим отцом. Теперь он скинул маску. В темных глазах полыхала неприкрытая ненависть.

Но сейчас не время было поддаваться эмоциям. Лиз прогнала прочь все посторонние мысли и стала быстро соображать, как одолеть противника или сбежать.

— Конверт, — пояснила она наконец. — Его никто не вскрывал до вас.

Мужчина склонил голову.

— Где Хищник?

— Если вам известно, что он мой отец, наверное, известно и то, что он мертв.

Тут она слегка покривила душой. Хищник мог быть и жив. Работая в ЦРУ, Лиз выяснила, чем на самом деле занимается отец — однажды она застукала его за «работой» в Лиссабоне. Ей удалось предотвратить убийство, и отец пообещал сдаться ей в руки. Но не успел — был убит, хотя труп так и не нашли.

— В вашей истории есть хоть толика правды? — осведомилась она.

— Дмитрий и Нина Гарницкие существовали на самом деле. Был там и Олег Оленков, и Хищник. Оленкова застрелили. Гарницкий спасся.

Мысли лихорадочно скакали в голове Лиз. Затем она вспомнила его собственные слова: «Олег Оленков. Большой мастер перевоплощения. Никогда не знаешь, что от него ожидать», и все происходящее обрело смысл, пусть и совершенно безумный. Отнюдь не случайно в январе «Аркадий Олбэм» подсел к ней на собрании факультета. Это было началом его тщательно разработанного плана: втереться к ней в доверие, привязать к себе. Затем он сочинил письмо, якобы от Нины Гарницкой, и в понедельник, прикинувшись больным, поехал в Лос-Анджелес, откуда послал письмо самому себе. Он сделал все, чтобы сегодня Лиз забеспокоилась, отправилась навестить «Аркадия» и угодила в ловушку. Сам он спрятал под курткой украденный у нее «глок» и ждал, когда она явится и займет свое обычное место.

— Вы Оленков!

Его тонкие губы искривились в усмешке. Мерзавец был удовлетворен тем, как сработала его хитрость. У Лиз все похолодело внутри — она услышала тихие шаги на лестнице. Оленков придумал эту затею с конвертом и письмом с целью отвлечь ее сколь возможно долго, потому что кто-то действительно должен был прийти. Но вовсе не затем, чтобы его убить.

— Я так понимаю, это Дмитрий Гарницкий, — предположила Лиз, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул.

Оленков вытащил из-за спины девятимиллиметровый «смит-вессон». Ни на нем, ни на «глоке» не было глушителя, и Лиз заключила, что Оленков не собирается таиться.

— Вы надеетесь выйти сухим из воды, — озвучила она свою догадку. — Бьюсь об заклад, полиция обнаружит, что и в моей квартире все перевернуто вверх дном. Стало быть, вы сможете дать им такие показания: я взяла с собой «глок» для обороны, поскольку каким-то образом обнаружила, что за мной следит Олег Оленков — он не смог отомстить моему отцу и теперь охотится за мной.

Постепенно Лиз начала понимать, что и письмо, и рассказ предназначались и для нее тоже.

Довольный тем, как сложилась задуманная операция, Оленков хихикнул.

— Вы угадали. Дочь стала достойной заменой отцу. Конечно, вам придется защищаться. И в итоге — какая досада! — вы с Дмитрием убьете друг друга. Поверьте, я буду очень убедителен перед полицией.

По спине Лиз скатилась струйка пота.

— Но ведь прошло столько лет! Все уже давно забыли про тот случай.

— Я не забыл! Я тогда чуть не умер. Два года я провалялся в больнице. А когда наконец вернулся на службу, меня понизили в звании из-за того, что Гарницкий сбежал. С карьерой было покончено. Вся жизнь пошла под откос. Надо мной смеялись!

Любому психологу известно: больше всех склонны к проявлению насилия люди, которых отвергли, оскорбили, унизили, сбросили со счетов. Такой человек начинает ощущать себя никому не нужным, незначительным и полным ничтожеством и пытается доказать всему миру обратное. Оленков, очевидно, страдал комплексом неполноценности и потому был опасен, как гремучая змея. В то же время порой он мог действовать иррационально и в ущерб своим интересам. События вечера подтверждали это — в рассказе о давних событиях Оленков выставил самого себя самонадеянным и не слишком умелым оперативником.

— Но вам нечего стыдиться, — попыталась успокоить его Лиз.

— Я все делал правильно! Это ваш чертов отец…

Тут в дверь постучали. В небольшой квартире стук показался грохотом отбойного молотка.

Проворно вскочив, Оленков бочком прошел к двери, тихонько отпер замок и вернулся на место. Все это время он держал Лиз на мушке. Усевшись обратно в кресло, он перевел на нее ствол «смит-вессона», а «глок» направил на дверь и крикнул:

— Войдите!

В открытую дверь ворвался поток свежего воздуха с привкусом соли. Горевшие на сером ночном небе звезды осветили стоящего на пороге человека.

— Лиз Сансборо? — произнес он с русским акцентом. — Я получил записку с просьбой прийти…

Тут он заметил пистолеты. Кроткие голубые глаза потемнели от страха. Квадратные плечи дернулись, будто мужчина собирался бежать.

Лиз узнала его — историк из Университета штата Айова, лет примерно пятидесяти. Одет в легкие брюки из китайки и желто-коричневую вельветовую куртку. У него было невыразительное усталое лицо и большие руки. Неужели это Дмитрий Гарницкий?

— Даже не пытайтесь, — предупредил Оленков. — Вы не успеете сделать и шага, как я пристрелю вас. Входите и закройте дверь.

Помявшись немного в нерешительности, Дмитрий осторожно переступил порог и, не сводя глаз с Оленкова, носком теннисной туфли захлопнул дверь. Страх на время сменился замешательством.

— Кто вы? Что вам надо? — спросил Дмитрий, мельком взглянув на Лиз.

— Не узнаете меня?

— Возможно, голос.

Оленков громко захохотал.

— Я тоже не сразу узнал вас — только когда увидел вашу походку. Важное правило: никогда не забывай, как человек ходит. — Он внимательно присмотрелся к Гарницкому. — В ЦРУ о вас хорошо позаботились. Мне тоже сделали пластическую операцию.

Своим поведением Оленков точно подтверждал предположение Лиз: у него явно имелся комплекс неполноценности. Сейчас все его внимание было устремлено на Гарницкого. Он упивался своим положением, смаковал каждое слово, наслаждался производимым эффектом. Это-то ей и требовалось. Лиз быстро обвела глазами комнату в поисках оружия и остановила выбор на массивной напольной лампе, находившейся позади маленького столика, как раз между ней и Оленковым.

Казалось, Дмитрий совершенно пал духом.

— Олег Оленков. — Он возвысил голос. — Ах ты, мерзавец! Где Нина? Ты ничего ей не сделал!

Хозяин квартиры снова рассмеялся.

— У меня есть для тебя кое-что поинтереснее. Это Лиз Сансборо, дочь Хищника. Помнишь Хищника, своего спасителя?

В надежде, что Гарницкий догадается о ее намерениях, Лиз наклонилась к лампе. Правым локтем она оперлась на подлокотник кресла. Из такого положения легко будет в нужный момент вскочить, взяться обеими руками за лампу и обрушить ее тяжелую ножку на голову Оленкова.

Однако Дмитрий никак не отреагировал на ее приготовления. Он посмотрел прямо в глаза бывшему кагэбэшнику и заявил:

— Хищник не спасал меня. Это все твоя тупость.

Дальнейшее произошло в считаные секунды. Оленков резко выпрямился, будто его ударили по спине плетью. Не вымолвив ни звука, он взглянул на мужчину, потом на женщину и прицелился из обоих пистолетов сразу.

Тут Лиз протянула руки и схватила лампу. Оленков уловил ее движение, пригнулся и начал стрелять. Комната наполнилась грохотом и дымом, а железная ножка с силой опустилась на его голову. Лампа выскочила из рук Лиз и тяжело грохнула на пол; абажур откатился в сторону. По левой щеке Оленкова потекла кровь.

Бок Лиз взорвался болью. Она была ранена. Пока убийца тряс головой, пытаясь прийти в себя, женщина вырвала у него пистолет. Но вдруг у нее закружилась голова, и, тяжело хватая ртом воздух, она упала обратно в кресло.

Напротив нее к стене тяжело привалился Гарницкий. Из раненого плеча струилась алая кровь. Широко распахнутые глаза светились каким-то неземным светом, будто он только что очнулся от долгого кошмара. Изрыгая поток русских ругательств, Гарницкий кинулся на врага.

Оленков уже поднимал «глок», но в этот момент Лиз ухитрилась пнуть его ногой по пальцам. Пистолет отлетел в сторону. Рука безвольно поникла.

Ребрами обеих ладоней Гарницкий ударил Оленкова по плечам. Кресло из-под Оленкова вылетело, и мужчины рухнули на пол. Оказавшись сверху, Гарницкий надавил коленом на грудь противника, пригвоздив того к полу, и сжал его шею своими могучими ручищами, словно тисками.

Бывший чекист попытался кулаком достать Гарницкого, но тот увернулся от удара и только усилил хватку. Оленков отчаянно вцепился в руки противника, намертво стиснувшие его горло. Он задыхался. Лицо налилось кровью и постепенно приобретало багровый оттенок. С него градом лил пот.

Сражаясь с болью в раненом боку, Лиз выдохнула и с усилием сосредоточилась на Гарницком. Перед ней был человек, многие годы живший в страхе за судьбу жены и копивший в себе ярость, человек, с ненавистью смотревший прямо в глаза Оленкова. Рот Дмитрия кривился, он вновь начал сыпать проклятиями. Тем временем руки все сильнее сдавливали горло врага. Гарницкий оторвал шею Оленкова от пола — голова того безвольно закачалась — и, увидев налившиеся кровью глаза, громко захохотал.

Лиз заставила себя приподняться в кресле, положила руку с пистолетом на подлокотник и прицелилась Гарницкому в висок.

— Остановитесь! Отпустите его! Теперь он ничего нам не сделает.

Но Гарницкий не реагировал. Осатаневший русский продолжал душить соотечественника, грудь которого судорожно вздымалась и опускалась.

— Да прекратите же, Дмитрий, черт бы вас побрал! Пусть его арестует полиция! А вы сможете поехать в Москву. Вернуться к Нине.

Услышав имя жены, Гарницкий напрягся. Поток ругательств обратился в бормотание. Однако он продолжал крепко сжимать горло противника и надавливать коленями на грудь. Оленков закрыл глаза, но, судя по хриплому дыханию, был еще жив. Эти звуки подсказали Лиз, что конец, возможно, близок. Насильственной смертью умерли ее муж, мать и многие коллеги по работе. Приходилось только удивляться, как ей самой удалось выжить. Или все вокруг лишь кошмарный сон?

Она покрепче зажала края раны и добавила, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

— У вас с Ниной еще есть шанс. Мне бы такую возможность.

Тут Гарницкий отпустил горло противника, поднялся на ноги и отошел, не глядя на тело бесчувственного Оленкова. На лице Дмитрия застыла гримаса отвращения.

Лиз также отвернулась от поверженного русского. Он не вызывал у нее ничего, кроме тошноты и омерзения.

На улице завыли сирены. Гарницкий задрал голову, слушая, как они приближаются.

— Когда родилась Нина, я уже был в бегах. Ее вырастили родители жены. Сейчас ей двадцать три. — Он помолчал. — Это моя вина. Так хотелось узнать, как она там, и в прошлом году я не сдержался и написал ей. Вероятно, тогда он и вычислил меня.

У Лиз перехватило дыхание.

— Так Нина — ваша…

— Дочь. — Гарницкий ослепительно улыбнулся. — Спасибо вам.

С этими словами он направился к выходу и распахнул дверь. Ночное небо, еще недавно тускло-серое, теперь стало угольно-черным, украшенным множеством ярких звезд.

Он осторожно коснулся раненого плеча и заметил:

— Не смертельно. А вы как?

— Жить буду. Но Оленков утверждал, что Нина — ваша жена.

Рука Дмитрия бессильно повисла вдоль тела. Боль искривила черты лица.

— Ее звали Наталья. Оленков убил ее.

— Какой ужас. Мне очень жаль. — Значит, бывший чекист и в этом солгал. — Вы уверены, что это сделал не мой отец?

Гарницкий покачал головой.

— Когда Хищник нашел нас, Оленков первым делом прикончил мою жену. Хищник просто вышел из себя. Заявил, дескать, что его нанимали убрать преступников, а не инакомыслящих. А когда мерзавец попытался убить и меня, Хищник выстрелил в него.

Лиз недоуменно глядела на русского. Так его спас ее отец? От этой мысли ей стало даже не по себе. Власти всегда отзывались о Хищнике как о безжалостном убийце, и у нее не было причин в этом сомневаться. Ведь и сам он никогда не пытался развеять этот миф. Интересно, что еще она не знает об отце?

— Он и вытащил меня из Советского Союза, — продолжал Гарницкий. — Дважды нас едва не схватили. Мы трое суток пробирались сквозь ужасные сугробы в Финляндию. — Дмитрий судорожно сглотнул и отвел взгляд. — Говорят, что он убийца и все такое. Но ко мне он был очень добр.

И, словно это происходило только вчера, к Лиз вернулись воспоминания из детства. Вот она держит отца за руку, они перебегают через дорогу и заразительно смеются. Вот они удобно устроились за чаем и ведут долгие неспешные беседы. А как нежно откидывал он в сторону волосы с ее лица перед тем, как поцеловать в щечку. Что, если она ошибалась в оценке отца? Что еще она не знает о нем? Для Лиз все только начиналось.