Трое раввинов в лодке

9. Сок «Большого яблока»

Нью-йоркский Манхэттен — «Большое яблоко». Чтобы быть точными, следует исключить Бруклин, Бронкс, Куинз и Ричмонд. Однако обитатели этих районом гордятся тем, что являются частью Большого Нью-Йорка, и уж точно никогда не обижаются, если их назовут нью-йоркцами. Многие из них работают в «Большом яблоке», если и не живут там.

Манхэттен — это все усиливающееся средоточие всего того, что производит юмор — еврейский ли, нееврейский. Здесь становится все больше талантливых писателей, издателей, актеров, эстрадных комиков, радио — и телепродюсеров, производителей кассет и дисков и так далее. И их больше, чем где-либо еще, включая бледного конкурента Нью-Йорка — Голливуд. «Большое яблоко» — это самое сладкое и сочное средоточие всего того, что связано с производством смеха. Здесь мы даем кое-что из несравненного родника еврейского юмора, имеющего происхождением творческую столицу Соединенных Штатов — «Большое яблоко» Нью-Йорка.

Гинзбург много лет ходил в знаменитый ресторан Ратнера, где ему нравился куриный суп. К этому там настолько привыкли, что официант ставил перед ним суп, даже не спрашивая. Но на этот раз Гинзбург лишь взглянул на суп и подозвал официанта, щелкнув пальцами.

— Нет, вы попробуйте этот суп! — потребовал он.

Официант был поражен.

— А в чем дело? Суп как суп, как всегда. Замечательный суп. Мне и пробовать не надо.

Гинзбург ударил кулаком по столу.

— Нет попробуйте! И немедленно!

Официант пожал плечами.

— Хорошо, хорошо, не нервничайте. Если вам этого так хочется, я попробую. А где ложка?

— Вот то-то же!

В нью-йоркском метро стоит пассажир, а напротив него сидит пожилая женщина и пристально рассматривает его. Наконец она дотрагивается до его колена и говорит:

— Простите мне мое любопытство, но вы, случайно, не еврей?

— Нет, мадам.

Не проходит и минуты, как она стучит по газете, которой тот отгородился от нее, и снова спрашивает:

— Вы должны извинить меня, но вы точно не еврей?

— Абсолютно точно, — отвечает мужчина.

Но ответ не успокоил женщину. Проходит время, и она дергает за газету.

— Ну пожалуйста, скажите правду: вы абсолютно точно не еврей, а?

— Хорошо, хорошо, — не выдерживает пассажир. — Вы меня достали. Еврей я, еврей.

— Вот то-то и странно: вы же совершенно не похожи на еврея.

Новинка в области детской психологии принадлежит Памеле Вайнштейн, десятилетний сын которой Грегори доставлял ей массу неприятностей своими выходками в школе.

Она написала учителю следующее:

«Если Грегори в другой раз будет вести себя плохо, не шлепайте его: он очень чувствительный мальчик. В следующий раз, когда он что-нибудь натворит, стукните его соседа, и посильнее. А Грегори — он все быстро схватывает, он поймет».

Два психиатра едут в лифте после окончания долгого рабочего дня. Человек помоложе кажется усталым и изможденным. А тот, кто постарше, свеж, словно ещё утро и он только что выспался.

Молодой психиатр говорит:

— Не знаю, как у вас это получается. Дел у вас побольше, чем у меня, а вы так выглядите, словно у вас и нет дня за плечами. Вас, кажется, ничто не тревожит, а меня мои клиенты с ума сводят. Они меня буквально изводят своими проблемами. А ваши пациенты разве не так? Вы разве не устаете целый день сидеть и слушать их жалобы?

— Ой, да кто их слушает?

Мойше Коплович, член ист-сайдской банды, был серьезно ранен во время междоусобной разборки. Полуживой, он все-таки доковылял до поблизости расположенного дома матери и втащился на этаж.

Он стучит в дверь и произносит из последних сил:

— Ма, это я, Мойше! Ой, как больно…

В ответ раздается голос матери:

— Вначале сядь, покушай, а потом будем разговаривать.

У мюзик-холла «Радио-сити» встречаются два еврея, обмениваются рукопожатиями. Один спрашивает:

— Гарри, как у тебя дела? Ты что, на радио работаешь?

— Н-нет. Т-только что м-меня п-прокатили с раб-ботой — х-хотел устроиться д-диктором в и-иностранном в-вещании. С-сволочи!

— Почему?

— Д-да в-всё н-начальник, антисемит п-проклятый.

Четверо бизнесменов оказались вместе в поезде и, взяв у проводника колоду карт, уселись играть.

— Меня зовут Коулан, — представился один.

— А меня — Кёртис, — сказал второй бизнесмен.

— Меня — Карлтон, — представил себя третий.

— И меня тоже Коган, — произнес четвертый.

Недавно приехавший иммигрант из Польши субботним днем увидел в парке человека, читающего газету на идише и курящего сигару.

— Америка, Америка, — в удивлении произнес иммигрант. — Здесь даже гои знают идиш.

На торжественном банкете в американской еврейской ассоциации Бромберг потерял кошелек с пятьюстами долларами. Он подошел к микрофону и объявил:

— Дамы и господа, я потерял кошелек с пятью сотнями долларов. Нашедший получит вознаграждение в пятьдесят долларов.

Незнакомец оттер Бромберга от микрофона и объявил:

— Даю семьдесят пять!

Малькович, продавец одежды, только что вернулся из поездки в Рим. Партнер спрашивает его, понравилась ли ему поездка.

— Чудесно, чудесно. Ничего подобного я не видел.

— А не привелось ли, случайно, увидеть папу?

— Как же, видел. Близко, как тебя.

— И каков он?

— Думаю, что сорок восьмого размера.

Пожилой еврей идет в ювелирный магазин, чтобы купить подарок жене. Его внимание привлекает великолепное серебряное распятие. Он берет его, рассматривает.

— Отлично, — наконец говорит он. — Просто прекрасно. И сколько вы хотите за это?

— Восемьсот долларов, сэр, — отвечает продавец.

— М-м-м, — задумался покупатель. — А если без этого гимнаста?

Ханна Голдстоун взяла с собой своего любимого трехлетнего внука на пляж. Одетый в красивую матросскую форму, мальчик играл у кромки берега. Внезапно невесть откуда взявшаяся большая волна схватила ребенка и потащила в холодную Атлантику.

— На помощь! — закричала Ханна. — О Господи, спаси его! — взмолилась она. — Я знаю, я никогда не была очень верующей. Но пожалуйста, спаси Сидни, и я больше никогда не попрошу тебя ни о чем!

На небесах прислушались к мольбам Ханны. Внезапно море выбросилось на берег и вынесло мальчика на песок. Ханна подскочила к нему, схватила на руки и вынесла на сухое место. Положив мальчика на расстеленное одеяло, Ханна снова подняла голову к небесам.

— Послушай, Господи, но на нем была ещё и бескозырка!

Замужняя дочь с плачем звонит по телефону матери.

— Что с тобой, дорогая? Я слышу, у тебя что-то стряслось?

— Ой, мама, все одно к одному! У обоих детишек — ветрянка. Сломался холодильник, там полно продуктов, а я не могу вызвать мастера. Засорилась раковина, и вода попадает на пол на кухне. А через два часа ко мне придут на обед члены моего бридж-клуба. Я схожу с ума, не знаю, что делать.

— Дорогая, не беспокойся. Правда, отец взял машину. Но я доеду автобусом и электричкой, а на станции возьму такси. Порядок я наведу, за детьми присмотрю, обед для твоих картежниц приготовлю. И даже ужин для Ленни приготовлю.

— Для какого Ленни?

— Для твоего мужа.

— Мама… Ой, минуточку. Моего мужа зовут Гарольд. А это телефон 433-1854?

— Нет, это 433-1584.

Наступает пауза.

— Господи, значит, я так понимаю, вы не приедете?

Один человек нерешительного нрава пытается припарковать свою машину между другими. Мимо проходит полицейский.

— Скажите, — обращается к нему водитель, — я могу припарковаться здесь?

— Ни в коем случае. На Пятой авеню запрещена парковка.

— А чего же эти машины тут стоят?

— А они никого не спрашивали.

Клиент ресторана на Бродвее спрашивает официанта:

— Разве это вы принимали у меня заказ?

— Конечно. А почему вы спрашиваете?

— Удивительно, что вы совсем не постарели за это время.

Гинзбург повел внука в цирк. Человек со скрипкой поклонился зрителям и спокойно забрался в жерло пушки вместе со скрипкой. Раздался взрыв, вырвалось облако дыма, и скрипач взлетел в воздух. В полете он успевает выжать несколько нот из скрипки, перед тем как опуститься на натянутую сетку. Зрители в восторге. С расширенными от возбуждения глазами внук восклицает:

— Вот это да! Дедушка, правда, здорово?

Дед пожимает плечами.

— Неплохо. Но до Хейфеца ему далеко.

Флоренс Нудельман пошла с маленьким сынишкой на пляж Брайтон-бич. Она расстелила одеяло, поставила зонтик и наказала сыну:

— Шелдон, не балуйся с песком, попадет в глаза. И на солнце не торчи, сгоришь. В воду не лезь, здесь глубоко для тебя.

Она покачала головой и пожаловалась, глядя в небо:

— Ой, какой же нервный ребенок!

Эмма Трахтман, женщина восьмидесяти с лишним лет, решила составить завещание. Для этого она направляется к своему раввину, чтобы обсудить детали и задать кое-какие религиозные вопросы. Разделавшись с имущественными проблемами, она заявляет, что хочет быть кремирована. Раввин решительно возражает, потому что иудаизм строго запрещает кремацию. Но женщина настаивает на своем, и никакие доводы раввина не могут переубедить её.

— Но в чем дело? — удивляется раввин.

— Дело в пепле, — говорит старая женщина. — Я хочу, чтобы мой пепел был развеян над Блумингдейлом.*

— Над Блумингдейлом? Ничего не понимаю.

— Так я буду уверена, что мои дочери будут приходить ко мне два раза в неделю.

Борис Томашевский, звезда театра, играющего на идише, хвастал, что спал один только тогда, когда был болен, а это случалось нечасто. Женщины постоянно дежурили у дверей театра в ожидании его.

Однажды он приглядел себе симпатичную молодую девушку, провел с ней ночь, а утром, по своему обыкновению, вручает ей билет на вечерний спектакль.

Девушка явно разочарована и ударяется в слезы.

— Милая, да что с тобой?

— О, мистер Томашевский, — сквозь слезы говорит девушка, — я бедна, мне нужны не билеты, а хлеб.

— Хлеб! — прогремел Томашевский. — Хлеба ей! Томашевский дает билеты! А если тебе нужен хлеб, иди спи с пекарем!

Две манхэттенские мамаши встречаются в Центральном парке. Одна несет сумку с продуктами, другая везет коляску с двумя малышами.

— Добрый день, миссис Клипстайн. Вижу, вы со своей парой ангелочков. А сколько им лет?

Миссис Клипстайн отвечает с гордостью:

— Вот этому, адвокату — два, а врачу — три годика.

Друзья и родственники собрались возле открытого гроба. Кто плачет, кто вздыхает. Миссис Танненбаум говорит, обращаясь к своей подруге:

— Словно спит. Посмотри на него — загорелый, отдохнувший. По виду вполне здоровый человек.

— Еще бы! — отвечает подруга. — Он только что две недели отдыхал в Майами!

Два пожилых человека кормят голубей возле Музея естественной истории.

— Как дела, Мойше? — спрашивает один.

— Паршиво! — отвечает другой. — В прошлом месяце только на врачей и лекарства потратил триста долларов.

— За один месяц? Эх, был бы ты сейчас в России, ты мог бы на эти деньги болеть целый год!

Официант в бродвейском ресторане не верит своим глазам: сидит клиент и, склонившись к только что поданному ему блюду с селедкой, что-то говорит.

— Мистер, — обращается к нему официант, — что это вы делаете?

— С рыбой разговариваю.

— Как это?

— Я знаю несколько рыбьих языков.

— Да-а? Ну и что вы ей говорите?

— Спросил её, откуда она. Она ответила. Оказалось, я знаю эти места, вот я и спросил её, как там сейчас. А она говорит: откуда я знаю, я уж несколько лет, как оттуда.

Двое пожилых мужчин сидят на скамейке в Центральном парке и молча загорают на солнышке. Наконец первый спрашивает:

— Как у вас дела?

Другой состроил мину и пожал плечами.

— А у вас?

Первый махнул рукой.

Спустя некоторое время оба встают, и один говорит:

— Всего хорошего. С вами так приятно поговорить по душам.

Жена обращается к своему мужу-«олрайтнику»:

— Мелвин, какой я сон видела этой ночью! Вроде бы ты подарил мне норковую шубу!

Муж улыбнулся и похлопал её по плечу.

— В следующем сне носи её себе на здоровье.

Беседуют две соседки по многоквартирному дому в Уэст-энде.

Одна говорит:

— Ты слышала? У нас в доме появился насильник!

— Знаю. Я уже с ним была.

Клиент заходит в ресторан Московича и Луповича в Уэст-энде и с удивлением видит, что его обслуживает китаец. Его удивление возрастает ещё более, когда, заказав мясо по-лондонски, он слышит в ответ тихое «ништ гут».

Когда клиент пошел расплачиваться по счету в кассу, то спросил хозяина, где это он умудрился найти китайца, говорящего на идише.

Хозяин наклонился к нему и прошипел:

— Тише! Он думает, что я его учу английскому.

Беседуют два модельера с Седьмой авеню.

— Ну и ну, — говорит один. — Ты помнишь Плотника? Гуляет напропалую со своими моделями.

Второй пожимает плечами.

— Ну и что тут такого? В нашей профессии это со всеми бывает. И со мной было.

— Да, но ты забываешь, что Плотник занимается мужской одеждой.

Приехав из Голливуда и внезапно обретя успех в Нью-Йорке, еврей-телесценарист купил себе небольшую морскую яхту и соответствующую морскую форму для себя. Желая произвести впечатление на мать, он пригласил её на морскую прогулку. Гордо стоя у штурвала, он показал на свою фуражку.

— Смотри, мама, теперь я капитан.

Мать положила руку ему на плечо.

— Сынок, для меня ты капитан и для себя капитан. Но для капитанов ты не капитан.

К Финкельштейну, владельцу магазина «Деликатессен», пришли из налоговой службы.

— Я тут из кожи вон лезу, чтобы прокормить семью, а вы ко мне лезете с вашими вопросами из-за несчастных пятнадцати тысяч годового дохода! возмущается Финкельштейн.

— Нет, мистер Финкельштейн, нас интересует не доход ваш, а то, что вы совершали поездки в Израиль с семьей на средства компании.

— А, вы просто не знаете, что мы занимаемся и доставкой.

— Мама, — спрашивает не по годам развитая пятилетняя девочка, увидев на улице, как спариваются две собаки, — что это собачки делают?

— Одна собачка, — отвечает мать, — та, что снизу, заболела, и другая собачка, побольше, подталкивает её к больнице «Гора Синай».

Судья Фельдман — «Неподкупный Абе» — приглашает подойти к нему адвокатов от истца и защитника. Глядя на них поверх очков, он говорит:

— Вот тут у меня от защиты представлен взнос на мою кампанию по переизбранию в размере пять тысяч долларов. А здесь сторона истца на те же цели предложила мне две с половиной тысячи. — Он сделал паузу. — Теперь для того, чтобы иметь возможность разобрать дело по существу и абсолютно беспристрастно, я должен попросить сторону истца добавить ещё две с половиной тысячи долларов.

На вечеринке в манхэттенском доме один из гостей начинает рассказывать анекдот, но на словах «два еврея, Леви и Рабинович…» хозяин прерывает гостя:

— Почему обязательно два еврея? Что, разве нельзя, чтобы два ирландца или два грека? Почему мы обязательно смеемся над собой?

— Вы абсолютно правы, — соглашается рассказчик. — Начну-ка снова. Значит, так. Два китайца, Вань Тао и Фу Синь, приходят на бар-мицва (праздник тринадцатилетия еврейского мальчика — примеч. перев.) в свою синагогу…

Обувной магазин в бедной части Бруклина. Нудельман объясняет новому продавцу, как здесь надо торговать.

— Плати и носи — здесь только так. Никаких в кредит. Чтобы ни одна пара обуви не ушла отсюда, пока не будет полностью оплачена.

Вскоре приходит клиент, и продавец отпускает ему пару ботинок. Получив ботинки, клиент говорит:

— У меня с собой только два доллара. Остальные занесу завтра.

Нудельман бросается исправить ситуацию, но уже поздно.

— Что вы наделали?! — кричит он на продавца. — Я же вам говорил! Этот тип никогда не отдаст деньги! Он больше не придет!

— Этот — придет. Я отпустил ему два левых.

Когда-то на нью-йоркской Канал-стрит было множество магазинов мужской одежды. Клиенты приезжали сюда за полсотни миль, чтобы подешевле выторговать товар. Множество образцов было выставлено в витринах, а у дверей дежурили владельцы, которые заманивали клиентов в магазины.

И вот молодой человек останавливается перед одной из витрин и начинает рассматривать костюм. Тут же к нему подскакивает хозяин магазина, и не успевает молодой человек опомниться, как оказывается в магазине.

— О, я вижу, у вас отменный вкус, — говорит ему хозяин, — вы выбрали лучший костюм, который у нас есть. Чтобы показать вам, что я люблю иметь дело с людьми, которые обладают таким вкусом, я хочу вам сделать особую скидку. Я не прошу у вас 65 долларов за костюм. Не прошу и 55. Я даже не прошу у вас 45. Для вас, мой молодой друг, моя цена — 35 долларов.

Молодой человек отвечает:

— Ну, 35 долларов я вам не дам. И даже не дам 25. Моя цена — 22 с половиной.

Торговец улыбнулся.

— Продано! Вот такой бизнес я люблю — без всякого надувательства.

Мельник, человек преклонных лет, решил, что пришло время позаботиться о гробе для себя и пошел к своему знакомому гробовщику Маркусу.

— Для друга продам со скидкой. Есть у меня специальный — бронза, ручки из серебра высшей пробы, настоящий шелк. Только для тебя и только две тысячи долларов.

Мельник, всю жизнь проведший в торговле, сказал, что ему нужно подумать, и ушел. Через час он прибегает к Маркусу с горящими глазами.

— Вот как ты ко мне относишься! Тоже мне, друг! Кугельман, человек совсем почти незнакомый, предлагает мне такой же гроб, с бронзой, такими же серебряными ручками, атласом всего за полторы тысячи! Я даже и не начинал торговаться с ним!

— Не будь таким недотепой! — зашумел на Мельника Маркус. — Хочешь купить себе гроб у Кугельмана — ладно, покупай! Но я тебя предупреждаю, что через полгода после похорон у тебя уже будет видно спину сквозь дно!

Эпштейну удалось вырваться с Седьмой авеню и поехать отдохнуть на Багамы. Он решил попробовать себя в подводном плавании и взял напрокат самые лучшие принадлежности. Отплыв на лодке от берега, он осторожно погрузился в воду. Работая ластами, он вдруг видит на дне своего конкурента, отчаянно машущего руками и ногами безо всяких ласт, маски, акваланга и прочего — только в плавках.

— Джейк, — произнес Эпштейн под маской, — ты что тут делаешь, даже без трубки?

— А что я ещё могу тут делать, по-твоему? — пробулькал Джек. — Тону!

Фиблвиц, неумелый магазинный воришка, попался в «Тиффани» на краже.

— Я больше не буду! — взмолился он. — Я заплачу вам за часы!

Добросердечный менеджер пожалел Фиблвица и даже выписал ему чек, чтобы тот мог расплатиться. Фиблвиц посмотрел на сумму и побледнел.

— О, это гораздо больше того, что я собирался истратить. А не могли бы вы мне предложить что-нибудь подешевле?

Человек приходит к знаменитому портному на Мэдисон-авеню, чтобы сделать костюм. К нему выходит представительный мужчина в прекрасно сшитом модном костюме. Он спрашивает имя клиента, его адрес, интересуется профессией, увлечениями, политическими симпатиями, девичьей фамилией жены.

— Зачем вам все это? — недоумевает клиент. — Я же не в клуб к вам вступаю. Мне всего-навсего нужен костюм.

— Ну как же! Прежде чем делать костюм, мы должны убедиться, что он будет соответствовать вашей личности и положению в обществе. Мы запросим из Англии специальную шерсть, во Франции закажем специальную подкладку, в Шотландии — роговые пуговицы. После этого пять мастеров будут делать примерки и доводить костюм до совершенства.

— Очень жаль, — говорит со вздохом клиент и собирается уйти. — А мне он нужен к послезавтра, к свадьбе дочери.

— Будет.

Мойше и его партнер Джейк пошли в бассейн и только собрались погрузиться в воду, как Мойше хлопает себя по лбу и восклицает:

— Господи! Я был так обрадован, что у нас выдалось свободное время, что забыл запереть сейф!

Джейк пожал плечами.

— Ну и что тут страшного? Мы же оба здесь.

Тетя Зельда, консервативных взглядов еврейка средних лет, поддалась-таки долгим уговорам своего азартного племянника и поехала с ним на бега. Там он с трудом уговорил её сделать разок ставку в пять долларов. И выиграла. Получая выигрыш в окошке взаимных пари, она строго посмотрела поверх очков на кассира и погрозила ему пальцем.

— Ну, молодой человек, я надеюсь, что этот случай послужит вам хорошим уроком!

— Мистер Гланцман, — спрашивает ведущий «ток-шоу» одного их присутствующих, — если вы найдете на улице пачку денег на миллион долларов, что вы будете делать?

— Я ещё посмотрю, — отвечает элегантно одетый гость. — Если узнаю, что находка принадлежит очень бедному человеку, то непременно верну её.

У Сэма Левенсона была кошка, которая вечно вертелась под ногами у его матери, и, когда мать наступала ей на лапу и кошка визжала, мать в порядке самозащиты всегда говорила:

— Сколько можно всем вам говорить, чтобы не ходили по полу босиком!

В пору, когда Левенсон был школьным учителем, он однажды спросил ученика четвертого класса:

— Ты зачем ударил Гейба?

Мальчик ответил:

— А он первый дал мне сдачи!

Учащийся йешивы:

— Отец, как это так получается: когда я прошу у тебя «кока-колы», ты говоришь, что я после этого не буду есть, а тебе «мартини» почему-то поднимает аппетит?

В знаменитом французском ресторане жена Перельмана спрашивает мужа:

— Дорогой, а на что похожи тут эти… улитки?

— Скользкие, как официанты.

Хозяин одного из еврейских ресторанов был очень добрым человеком и помогал многим попрошайкам, которые буквально осаждали его. Однажды вечером он пообещал накормить одного оборванца, как только будет обслужена нормальная публика.

Голодному оборванцу пришлось ждать дольше того, на что он рассчитывал. Наконец он не выдержал, постучал по столу и крикнул хозяину:

— Э, я жду уже полчаса! Сколько можно!

Взмокший от беготни хозяин посмотрел на оборванца из-за кухонной машины.

— В чем дело, бродяга? Ты что, машину, что ли, припарковал на проезжей части?

Два человека приехали в Нью-Йорк и прогуливаются в районе порта на реке Гудзон. Один показывает рукой на странной формы грузовое судно и спрашивает, что это за судно.

— Это израильтянин, — отвечает его друг.

— Интересно, — говорит первый. — В нем нет ничего от еврея.

Человек стоит в вагоне метро, а перед ним сидит бородач в ермолке и читает газету «Дейли форвард».

— А вы знаете, — спрашивает стоящий пассажир, — что вы читаете газету вверх ногами?

— Конечно, знаю, — отвечает бородач. — Только не думайте, что это легко!

Блумберг идет по Бродвею — и вдруг получает сокрушительный удар по спине и слышит голос совершенно не знакомого ему человека:

— Здорово, Пинкус!

— Я не Пинкус и даже не знаю ни одного человека с таким именем.

— Нет, вы правда не Пинкус?

— Правда, — отвечает Блумберг. — Но даже если бы я и был Пинкусом, что это за манера — приветствовать таким ударом по спине?

Незнакомец рассвирепел:

— Да кто вы, собственно, такой, чтобы учить меня, как мне приветствовать своих друзей?!

Два совсем старых еврея встретились у светофора на углу Четырнадцатой стрит и Бродвея. Один и говорит:

— О, я слышал, у вас в семье несчастье, примите мои соболезнования. Только скажите, кто у вас умер: вы или ваш брат?

Гроссман и Эпштейн заходят в ресторан Ратнера съесть по пирожному и выпить по стакану чаю. Гроссман, приняв серьезный вид, наказывает официанту:

— Только в чистом стакане, пожалуйста.

Официант приносит пирожные и два стакана чаю, смотрит на клиентов сквозь толстые линзы и спрашивает:

— Кто из вас просил в чистом стакане?

Молодая женщина-репортер получила задание подготовить интересный материал о стариках. Она приехала в дом для престарелых и выискала трех самых дряхлых стариков, сидевших на скамейке в тени дерева. Фотограф сделал снимки, а она попросила рассказать их о секретах своего долголетия.

Первый рассказал:

— Никаких секретов, леди. Праведная жизнь во всем. Ни распутства, ни алкоголя, ни табака, здоровая еда и физические упражнения. И вот смотрите: мне восемьдесят один, а я выгляжу на семьдесят.

— А вы? — спрашивает репортер у второго старика.

Этот выглядел похуже, но отвечал бойко:

— Все это ерунда! Не воздержание, а умеренность во всем! Немного выпиваю, немного покуриваю, немного женщины, немного хорошего мяса. И вот результат — мне скоро стукнет восемьдесят четыре.

Третий выглядел полной развалиной: глаза водянистые, кашляет, содрогаясь всем телом. Он с большим трудом рассказал о себе:

— Жить так жить. Три пачки сигарет в день, в виски себя не ограничиваю, а в жару и пивка добавляю. Аппетит волчий, ем все подряд. Женат был только трижды, но зато любовниц!.. Что Бог дал, надо этим пользоваться. Вот так я жил и вот почему я здесь.

Репортер изумилась: странная формула долголетия!

— А сколько же вам лет?

— Только что исполнилось сорок семь.

Молодой человек проходит мимо кладбища и видит старика, сидящего на бордюрном камне тротуара и с рыданием бьющего себя в грудь.

— Моя дочь, она лежит там, на кладбище! О горе мне!

Молодой человек подошел к нему, желая его успокоить, но не зная, что делать. Он протянул старику салфетку и похлопал утешительно по плечу. А тот громко причитает:

— Моя красивая дочь! Они лежит там, на кладбище! Лучше б она умерла!

Горовиц сидит и спокойно почитывает себе в своей гостиной на Уэст-Энд-авеню, когда вдруг в окно, разбив стекло, влетает камень. Камень обернут в бумажку. Горовиц разворачивает её и читает: «Уважаемый мистер Горовиц! Если вы не положите десять тысяч долларов в мелких купюрах в мусорный ящик в конце вашего квартала не позднее чем завтра в полдень, то мы похитим вашу жену. Искренне ваш, похититель».

Горовиц думает некоторое время, потом подходит к письменному столу и пишет:

«Уважаемый похититель! Ваш камень от тринадцатого числа получил. Десяти тысяч у меня нет, но контакт не прекращайте, ваше предложение меня заинтересовало».

Человек стоит над могилой и безутешно рыдает, причитая:

— Ну зачем ты ушел? Зачем, зачем ты так рано ушел?

Оказавшаяся рядом женщина обращается к нему:

— Кто это был, мистер? Ближайший родственник?

Мужчина качает головой и продолжает:

— Ну зачем тебе выпала смерть?

— Близкий друг? — спрашивает женщина.

— Да нет, я никогда даже не видел его, — ответил мужчина.

— Тогда почему вы так переживаете его смерть?

— Это первый муж моей жены.

На Седьмой авеню стоят торговцы пуговицами и жуют «хот-доги». Один другого просит:

— Сделай милость, одолжи двадцать долларов.

Другой, покопавшись в кошельке, извлекает десятку.

— В чем дело, я же просил у тебя двадцать?

— Чем ты недоволен? Так получится сбалансированная потеря: я теряю десять долларов, и ты недополучаешь десять.

Продавец мануфактуры просит у коллеги полсотни.

— Отдам, как только вернусь из Чикаго.

— Это когда будет? Когда ты вернешься?

Пряча полученные деньги в карман, проситель отвечает:

— Да никто пока и не собирается туда ехать.

У Ларри и Мойше выдался удачный сезон. Их одежда шла нарасхват, про них написал журнал мод, с кредиторами они аккуратно расплатились, наличности было навалом.

— Пойдем в «Ла Мезон» и закажем все самое лучшее, — предложил Ларри, и Мойше согласился.

В этом заведении они оказались в первый раз, а меню там было только на французском.

— Не страшно, — успокоил приятеля Ларри. — Мы собирались заказать лучшее — и мы возьмем лучшее. Просто закажем самое дорогое.

Он подозвал метра и ткнул в название, рядом с которым стояла цифра в сто долларов.

— Мне дайте вот это, — сказал он, — и то же самое — моему партнеру.

Метр сделал большие глаза, но сказал «Oui, monsieur» и ушел. После долгого ожидания друзья видят, как два официанта несут большой поднос, покрытый серебряным куполом. Не успели они поставить поднос на сервировочный столик, как появились два других официанта с точно таким же сооружением. Официанты торжественно подняли крышки — на каждом подносе лежал чудесно зажаренный поросенок с яблоком во рту.

Оба друга вздрогнули. Мойше было даже зашумел:

— Нам нельзя этого есть — это же свинина…

— Не показывай своей серости, — высокомерно улыбнулся Ларри. — Так здесь подают печеные яблоки!