Трудная роль

Глава 12

Худенькая и кроткая восемнадцатилетняя Дорри, новая горничная Эванджелины, потрогала пальцем бледно-желтое шелковое платье и сказала:

– Я его помню. Ее светлость надевала это платье на Рождество. О Боже, это было пять лет назад. Я тогда была совсем девочкой и только поступила на службу. Она сделала мне рождественский подарок – коробку с принадлежностями для рукоделия. Миссис Рейли сказала ей, что я хотела бы стать портнихой. Ее светлость была такая красавица! Как жаль, что она так быстро умерла.

– Ты шила для нее?

– О нет. Она велела мне чинить одежду слуг. Мадам, я буду очень стараться. За пять лет я многому научилась. Если хотите, я сделаю фасон более модным. Вы высокая. Оборки вам не пойдут. Ваш стиль – простота.

– Согласна, Дорри. Распусти оборки и убери все, что кажется тебе лишним. Сама видишь, у нас с кузиной разные размеры. Я – настоящая жердь. – Или, как выражается герцог, большая девочка. А он держал ее за талию обеими руками, тоже совсем не маленькими.

Дорри изучила швы, подол и бодро сказала:

– Когда я закончу, все платья будут выглядеть так, словно сшиты именно на вас, мадам. И никому не покажутся старомодными. Мать его светлости присылает мне журналы с последними модами. Я читаю их постоянно. Мадам, вы будете выглядеть как картинка!

Эванджелина вышла, ломая голову над тем, догадывался ли Ушар (который знал о семье герцога все), что Ричард подарит ей весь гардероб покойной жены. Возможно, француз рассчитывал, что герцог расплатится с Эванджелиной этими платьями, после того как позволит ей обольстить себя.

Она знала, что Эдмунд дремлет после обеда. Герцог уединился в кабинете со своим управляющим. В замке было тихо. Точнее, так тихо, как может быть в доме, где проживает около пятидесяти душ. Она пошла в Северную башню. Близился вечер. В этой части замка ей попался только один лакей. Она ощутила запах задолго до того, как обнаружила нужную комнату. Запах был приятный, но терпкий, напоминавший аромат розмарина, смешанного с корицей. Эванджелине не терпелось узнать, что имела в виду миссис Нидл, когда говорила про жар в глазах.

По мере того как она взбиралась по ступеням деревянной винтовой лестницы, запах усиливался. Девушка поскреблась в старую дубовую дверь и услышала певучий голос миссис Нидл, приглашавший ее войти.

Старуха стояла в середине круглой комнаты с множеством окон. Толстые стены подпирались могучими деревянными балками. Странная комната разделялась на части ширмами из плотного шелка. В стены были врезаны полки, видимо сооруженные специально для миссис Нидл. На полках в три ряда стояли глиняные горшки с аккуратными табличками. Несмотря на жаркий день, в камине горел огонь.

– О, малышка! Ты пришла скорее, чем я ожидала. Садись-ка сюда. Сейчас я налью тебе чашечку травяного чая.

Эванджелина кивнула и вслед за хрупкой старой женщиной прошла в «гостиную», находившуюся у огромного камина. «Спальня» была расположена в алькове. Остальное пространство было занято травяной лабораторией. Пока миссис Нидл заваривала чай, Эванджелина подошла к одной из полок и начала рассматривать горшки с ярлыками. «Толченые имбирные ягоды», «Розовые лепестки», «Корень иринго», «Семена джамарика» и множество других неслыханных названий. Тут же находилось несколько маленьких жаровен, на которых стояли крохотные горшочки. Один из них сильно пах розами. Эванджелина сделала глубокий вдох.

– Чудесная комната, миссис Нидл, – сказала она, вернувшись в «гостиную».

– Да, – ответила миссис Нидл, показывая подагрическим пальцем на диванчик, обтянутый ветхой красной парчой. Эванджелина села. – Этот диван велел сделать для меня отец его светлости, герцог Уильям. Он был славный паренек, покойный герцог. Сильный, добрый и любивший своего мальчика больше всего на свете.

– Я слышала об этом. Герцог, кажется, тоже очень любил отца.

– Ага, правда. Его светлость был строптивым парнишкой, доставлял много хлопот и то и дело лез куда не следует. Другие родители на месте герцога Уильяма подняли бы крик, но тот только смеялся и просил мальчика никого не убивать, не портить девочек и не причинять людям боли. Он бы отдал за сына жизнь. Когда герцог Уильям умер, это был черный день. С тех пор его светлость сильно изменился. Мальчик долго ходил мрачный как монах; его глаза стали пустыми и холодными; он разучился смеяться. И даже сейчас не делает ничего такого, что могло бы заставить поседеть его мать. Он стал очень благоразумным. – Миссис Нидл улыбнулась, обнажив два последних зуба, очень белых. – Ага, у ее светлости волосы черные как смертный грех, если не считать нескольких седых прядей.

– Я думаю, милорд женился на моей кузине, потому что отец хотел, чтобы он остепенился.

– Может быть, может быть. Полагаю, герцог Уильям очень любил юную Мариссу. Он хотел сделать ее своей невесткой, но знал, что, если не подтолкнет сына к алтарю, найдутся другие джентльмены, которые не преминут сделать это. А я уже говорила, что его светлость сделал бы для своего отца что угодно, включая женитьбу на нелюбимой. Но не ошибись, малышка; герцог желал ее, а другого способа лечь с ней в постель не было.

Эванджелина вспыхнула, выпрямилась и покачала головой.

– Неправда! Герцог женился на моей кузине, потому что любил ее. Мне говорили об этом люди, которым я доверяла.

– Любил? Было бы странно, если бы такой юный паренек, каким был его светлость, когда познакомился с Мариссой, полюбил ее. Он хотел ее, девочка, хотел лечь с ней в постель и не выпускать ее оттуда, только и всего. Он никогда не скрывал этого. Он был молод, необуздан и похотлив как коза. Для любого молодого человека главное в жизни – сладострастие. Его светлость ничем не отличался от других. Он увидел ее и захотел. Его отец был доволен. Сладострастие сына полностью соответствовало его планам.

Она налила в красивые чашки веджвудского фарфора тошнотворно выглядевший зеленый чай и села напротив. Эванджелина сделала крохотный глоток. Чай оказался удивительно вкусным и пах сладким яблоневым цветом. Миссис Нидл втянула жидкость сквозь зубы и продолжила:

– Все было хорошо, пока Марисса не почувствовала, что беременна. И тут она изменилась. Она боялась, что умрет при родах Эдмунда. Этого не случилось, но она так и не стала прежней.

– Мать Мариссы умерла при родах. Естественно, кузина ужасно боялась, что история повторится.

– Я тоже так думала, пока не поговорила с ней. Видишь ли, она верила, что я смогу ее спасти. Она проводила здесь много времени и без конца расспрашивала меня. Роды не были тяжелыми. Я дала ей лауданум, чтобы уменьшить боль. Лорд Эдмунд родился через шесть часов. Спустя два дня она была совершенно здорова. Пришлось давать ей травы, чтобы лишить молока, потому что она не хотела кормить Эдмунда.

– Мариссе очень повезло, что вы были рядом.

– Ага. Этот дурак доктор, которого его светлость привез из Лондона, не хотел давать ей лекарств. Он считал, что женщины должны страдать; мол, такова их судьба, то есть воля Господа. Глупости, сказала я и дала ей лауданум сразу же, как только он вышел из спальни. Когда после родов у нее началось сильное кровотечение, этот малый только покачал головой и сказал: «Надеюсь, оно пройдет». На самом деле он просто не знал, что делать. Я позаботилась об этом, и ее светлость, как я уже сказала, выздоровела через два дня. Но дело оказалось не в этом…

Я больше не хочу говорить о Мариссе. Прости меня за невежливость, но в моем возрасте каждый лишний миг – подарок Бога, так что не стоит тратить их попусту. Я знаю, что тебе здесь не нравится. Ты непрерывно борешься с собой. Может быть, скажешь, зачем ты приехала сюда против воли?

Эванджелина окаменела.

– Вы колдунья… – пролепетала она.

– Может, и так. Во всяком случае, я чувствую, что ты боишься. Но самое странное заключается в том, что это место предназначено для тебя. Чудно, правда?

– Миссис Нидл, вы знаете, почему я оказалась здесь. Мой муж умер и оставил меня без денег. Я завишу от милости его светлости. Я буду няней Эдмунда. В этом нет ничего странного. Так что я ничего не боюсь. По крайней мере, не боюсь того, что связано с замком Чесли.

– Ты лгунья, малышка. Ужасная лгунья. Ее светлость часто рассказывала о тебе. Она любила тебя. Скучала и хотела видеть, как ты растешь, но ее отец и покойный герцог не разговаривали друг с другом, поэтому она не могла встречаться с твоим отцом. Это было несправедливо.

– Вы не знаете причины ссоры между нашими семействами? Я тоже скучала по кузине.

Миссис Нидл пригубила свою чашку и поставила ее на стоявший рядом старинный столик.

– Не ее отец разорвал эту связь. Старый Ролф никогда не отказался бы от своей выгоды.

– Мэм, я не совсем вас понимаю. Отец Мариссы порядочный человек и настоящий джентльмен.

– Ролф был игроком, малышка. Он промотал три состояния. И сейчас проматывает четвертое, которое умудрился получить, женив своего сына на богатой наследнице. Бедная девочка, с таким-то свекром…

– Отец никогда не говорил мне этого, – сказала Эванджелина. – Конечно, вы ошибаетесь.

– Хочешь верь, хочешь нет. Но старый Ролф не заплатил герцогу Уильяму ни соверена из приданого девушки. Ни су. – Старуха засмеялась.

– О Боже… Это очень прискорбно, миссис Нидл.

– Еще как прискорбно. Насколько я знаю, он поступает так до сих пор. Я прислушивалась, но после смерти Мариссы о ее приданом не было сказано ни одного слова… А теперь скажи мне, малышка, что тебя тревожит.

Эванджелина молчала как камень.

– Ты такая же порывистая, как и она, но у тебя была совсем другая жизнь. Детка, твое спасение заключается в том, что твоя мать была англичанкой. Она научила тебя обуздывать свои желания. Ты горда, но гордость не мешает тебе видеть, что хорошо, а что нет. Да и твой отец был прекрасным человеком. Я помню его со дня свадьбы. У него был чудесный смех. Мне очень жаль, что он умер. Странно… Я этого не ожидала. Это слишком злая шутка.

– У него было больное сердце.

Миссис Нидл нахмурилась, отвернулась и уставилась в огонь.

Эванджелина не могла отвести глаз от ее лица.

– Откуда вы знаете мою мать? И как можете судить о моем характере? Вы не видели меня до сегодняшнего дня.

– Я давно живу на свете. Малышка, ты должна была понять, что я многое вижу и знаю людей. О твоей семье мне рассказывала ее светлость. А характер многих людей можно узнать по взгляду. Вы одна из таких людей, мадам.

Эванджелина облизала губы.

– Вы говорили, что у меня в глазах жар. Что это значит?

Рот старой леди растянулся от уха до уха.

– Что, любопытство заело? Я тебя не осуждаю. Это хорошо, когда у человека жар в глазах. Скоро ты в этом убедишься. Твоя жизнь только начинается. Я хочу одного – чтобы ты поделилась со мной своими тревогами. Ты ощущаешь страх и, как ни странно, чувство вины.

Эванджелина порывисто вскочила.

– Потому что мне не следовало приезжать сюда, вот почему! – воскликнула она и поставила чашку с блюдцем рядом с чашкой миссис Нидл. – Я не должна была приезжать в Чесли! Пожалуйста, никому не говорите об этом. Это пустяки. Забудьте, миссис Нидл. Я умоляю вас, забудьте о своих чувствах и о том, что увидели во мне.

– Я ничего никому не скажу. Кроме герцога. Его светлости я расскажу все. Он моя гордость, мой чудесный мальчик.

– В вас говорит любовь! Он несдержан, возмутителен и потешается над всеми подряд. – Девушка провела пальцами по волосам. – Я не ожидала, что он окажется таким.

Миссис Нидл наклонила голову набок и пристально всмотрелась в лицо Эванджелины.

– Его светлость остепенился и умерил свои аппетиты. Он стал хорошим человеком. И ждет свою суженую, чтобы сделаться таким же счастливым супругом, каким был его отец.

– Вы говорите о любви так, словно это рок.

– Для многих так оно и есть.

– Я не верю, что на земле есть женщина, предназначенная для одного мужчины, и мужчина, предназначенный для одной женщины. Нет никаких шансов, что эти люди когда-нибудь окажутся поблизости от герцога или от меня.

– Не сомневаюсь, что ты так думаешь. Возможно, ты и права. Мир велик, и человеку может пригрезиться не только тот, кто обещан судьбой. – Старуха улыбнулась, кивнула и закрыла глаза. Эванджелина стояла рядом и смотрела на старую женщину, которая готова была задремать.

– Миссис Нидл, я пойду… Не вставайте. Спасибо за чай.

– Подумай о том, что я тебе сказала. И возвращайся.

– Хорошо.

– Я с удовольствием выслушаю сказочку про твоего мужа. А сейчас не морочь мне голову. – Теперь глаза миссис Нидл были широко открыты; в них светилась мудрость. – Знаешь, малышка, долг иногда становится непосильным бременем. Он заставляет человека надрываться, а часто попросту ослепляет.

– Вы правы, но ко мне это не имеет никакого отношения. До свидания, миссис Нидл.

Выходя из Северной башни, Эванджелина услышала, что старая леди негромко фыркнула. Неужели каждый видит ее как на ладони? Нет, конечно, нет. Просто эта старуха – ведьма. Правда, до сих пор Эванджелина не верила в существование ведьм.

Дорри заплела волосы Эванджелины в две толстые косы и уложила их вокруг головы, оставив несколько свободных локонов, обрамлявших лицо и падавших на шею. Это добавляло девушке привлекательности. Эванджелина посмотрела на себя в высокое зеркало, увидела, что Дорри стоит рядом, ожидая ее реакции, и улыбнулась своему отражению. Мягкие складки желтого шелкового платья с высокой талией и низким декольте падали на пол. Дорри убрала декоративные оборки, полностью переделала платье, и теперь оно действительно казалось сшитым для Эванджелины.

Обе понимали, что это успех. А Эванджелина крайне нуждалась в успехе. Миссис Рейли еще час назад сказала, что герцог устраивает прием и желает, чтобы Эванджелина присутствовала. Кончилось тем, что он прислал к ней Дорри и велел передать, что платье готово и ждет ее.

Эванджелина быстро собралась, и Бассик распахнул перед ней дверь просторного зала. Она услышала журчащий женский смех и в то же мгновение увидела элегантную молодую даму, белая рука которой лежала на черном рукаве герцога. Другая леди, пожилая и нарумяненная, в огромной бриллиантовой диадеме, тщательно прикрепленной к темно-русым волосам с проседью, сидела у камина; по обе стороны от нее стояли два джентльмена.

– Мадам де ла Валетт, – звучно объявил Бассик.

Все присутствующие обернулись к ней. Какого дьявола ей понадобилось приходить сюда? Кто эти люди? Эванджелина хотела только одного: оставаться в одиночестве. Тогда она смогла бы предать герцога и спасти своего отца. Она на мгновение закрыла глаза, затем широко открыла их, улыбнулась и шагнула в гостиную.

Молодая леди, рука которой все еще лежала на руке герцога, подняла взгляд и улыбнулась ей. Она была блондинкой, причем такой светлой, что при свечах ее волосы казались серебряными. Глаза у нее были голубые, веселые, и Эванджелине показалось, что эта женщина никогда не расстается с улыбкой.

– Входите, мадам, – непринужденно сказал герцог и шагнул ей навстречу.

Он устремил темные глаза на ее прическу и одобрительно кивнул. Эванджелине хотелось сказать, что она даже нащипала себе щеки, чтобы сделать их более румяными, что до сих пор она этого никогда не делала и не понимает, почему сделала теперь. Тогда он посмотрел бы на ее лицо и снова кивнул бы. Но он смотрел не на ее лицо, а на грудь. Она знала это, а он знал, что она знала. Герцог порочно улыбнулся, взял ее руку, поднес к губам и поцеловал в запястье.

– Вы великолепны и сами знаете это.

– Не смейте смотреть на мою грудь. У меня есть и другие части тела, причем ничуть не хуже.

– Похоже, вы сами не понимаете, что говорите. Какие именно части тела вы имеете в виду? Те, которые делают очаровательными жительниц юга? Или локоны, которые вы убрали за уши? Позже вы подробно расскажете мне об этих частях. Возможно, я соглашусь с вами, а возможно, и нет. А что касается вашей груди, то ее зрелище доставляет мне большое удовольствие. Точнее, их зрелище. Надо соблюдать правила грамматики, тем более в такой важной ситуации…

О, я вижу, Дорри постаралась на славу. А теперь, пока вы не запретили мне открывать рот и делать совершенно невинные замечания, позвольте представить вас моей тетушке, леди Юдоре Пемберли, и ее крестнице, мисс Фелисии Сторли. Джентльмена с волнистой шевелюрой, которая выглядит так, словно растрепана ветром, а на самом деле искусно завита с целью придать ему более романтический вид, зовут Дрю Холси, лорд Петтигрю. А этот нарядно одетый джентльмен – сэр Джон Эджертон, считающий себя знатоком в вопросах моды, не уступающим покойному Браммелу. Оба джентльмена прибыли из Лондона не далее как час назад. Леди и джентльмены, это моя кузина, мадам Эванджелина де ла Валетт, недавно приехавшая из Парижа.

Девушка вежливо кивнула всем присутствующим, но это потребовало от нее неимоверных усилий. Она не верила своим глазам. Итак, он уже здесь… Быстро. Слишком быстро. Ее сердце сжалось, а потом тревожно забилось. Эванджелина едва не упала в обморок. Она застыла на месте и во все глаза уставилась на Джона Эджертона.