Трудная роль

Глава 4

Герцог быстро поднялся, слава Богу, при этом сапог сам собой встал на место. Правда, удивленный Ричард чуть не споткнулся.

– Я мог убить вас, – сказал он. – Спрятавшись здесь, вы совершили большую глупость.

– Да? И как бы вы расправились со мной? Швырнули бы в меня сапог?

– Если бы со мной был пистолет, вы бы уже лежали на ковре с пулей в глотке. Иногда я ношу его в кармане. Сегодня такого не случилось. Но мои руки всегда со мной, и они вполне способны свернуть вашу прелестную шейку.

– О, не думаю, что вы стали бы меня убивать. Ваш благообразный дворецкий не позволил бы совершиться такому безобразию у него под носом.

– На вашем месте я не стал бы держать пари.

– Он очарователен. Если бы он надел белую мантию, то был бы ни дать ни взять библейский пророк.

– Он не пророк. Однако присматривает за вратами моего царства. Ладно, кто вы такая, черт побери? И как сюда попали?

Она не ответила, продолжая оставаться неразличимой тенью в темном плаще. Удивление Ричарда постепенно сменилось гневом. Ему хотелось остаться в одиночестве, а эта женщина вломилась не только в его дом, но и в святая святых – в библиотеку.

Нет, дело явно кончится убийством. И тут он понял.

– Бассик за это поплатится! Проклятье! Вход для прислуги в северном крыле! Если вы хотите служить в Чесли, запомните на будущее: в этой части замка вам делать нечего. Скажите Бассику, что мне нет нужды беседовать с вами. Уходите. Немедленно. Я хочу остаться один.

– Вы сказали много. Я все слышала, но, признаться, ничего не поняла. Будьте любезны повторить. Только на этот раз сократите свою речь до одной мысли, наиболее подходящей к случаю.

Эта женщина имеет наглость разговаривать насмешливо и оскорбительно одновременно. И все же насмешка преобладает. Насмешка над ним, Ричардом. У него зачесались руки.

Он выпрямился, став еще выше, закинул голову и расправил плечи, изображая средневекового сеньора в его самом грозном виде. Ему приходилось видеть таким своего деда; но лучше всех на свете это умел делать отец Ричарда. Почернев от ярости, герцог сказал:

– Хватит. Вы меня утомили. Убирайтесь отсюда. Я не желаю, чтобы меня беспокоили деревенские женщины, что бы там они ни собирались предложить. Пришлите ко мне дворецкого. Этому малому придется держать ответ.

– В первый раз в жизни меня назвали деревенщиной. Милорд, вы всегда так грубы или только по средам? Или все дело в погоде? Я и сама обрадовалась, когда дождь кончился. Еще немного, и можно было бы лопнуть с досады.

– Замолчи, будь ты проклята! Женщина умолкла и уставилась на Ричарда.

Неужели она обманулась в нем?

Наконец до герцога начало что-то доходить. Черт побери, он слишком ушел в себя. В незнакомке нет ничего от служанки. Кроме того, она слишком грамотно говорит. Иногда, правда, в ее речи слышится едва уловимый французский акцент. Впрочем, какая разница? Она здесь, и этого вполне достаточно. Здесь, в его убежище, где ей совершенно нечего делать! Ричард уже давно задыхался от бессильной ярости, а теперь перед ним стояла жертвенная овца, на которой можно было сорвать гнев.

Он шагнул к женщине, однако та не попятилась ни на дюйм. Впрочем, если бы она это сделала, то могла бы угодить прямо в камин.

– Ты называешь меня грубым? – Теперь он был совсем рядом с закутанной в плащ фигурой. – Грубым? У тебя хватает наглости называть грубым меня? А не боишься, что я прикажу тебя высечь, деревенщина?

– Милорд, – ответила она, шагнув в сторону и взявшись за завязки плаща, – я думаю, вы ошибаетесь. На самом деле я вовсе не деревенщина. – Женщина повернулась к нему лицом и откинула капюшон. Хотя при этом шандал, стоявший на каминной полке, оказался у нее за спиной, скудного света хватило, чтобы герцог тут же осекся, словно чей-то огромный кулак ударил его под ложечку.

Это была вовсе не служанка. В ней не чувствовалось и намека на крестьянское происхождение.

Ричард сам не знал, чего ждал, но смотревшая на него юная дама с высоко поднятым подбородком не имела ничего общего со сложившимся у него образом. Белая кожа, высокие скулы, розовые от тепла, струившегося из камина, гордый прямой нос… Светлая шатенка, е мягкими шелковистыми, словно золотое руно, волосами, собранными в тяжелый пучок на затылке. Отдельные локоны выбивались наружу и обрамляли лицо. Чудесные локоны. Она была красива. Но не так, как знакомые ему женщины, которыми он восхищался и с которыми спал. Это была не та красота, из-за которой древние греки осадили Трою; в ней было нечто большее, чем сумма отдельных составных частей. Что же она такое, эта женщина? В выражении ее лица была тайна, над которой мучительно хотелось поразмыслить. Глаза у нее были темно-карие, но сказать только это значило не сказать ничего. В них были та же глубина и тот же намек на тайну. Эти глаза смотрели прямо на Ричарда, и их миндалевидный разрез казался ему смутно знакомым.

Невероятно… Он смотрел на нее так, как умирающий с голоду смотрит на пиршественный стол. Но со времени его последнего лондонского «пира» прошло всего четыре дня. Морганы было больше чем достаточно для любого мужчины, даже если тот голодал целый год. И все же Ричард не мог отвести глаз от этого лица и от этих полных губ, на которых внезапно появилась улыбка, обнажившая ровные белые зубы.

– Милорд, надеюсь, осмотр подошел к концу. А то я начинаю ощущать себя рабыней на невольничьем рынке. Могу я продолжать улыбаться?

– Да, улыбка у тебя очаровательная. Что бы ты сказала, если бы я решил купить тебя?

Похоже, на сей раз он попал в цель. Он заметил это по ее слегка расширившимся глазам. Но женщина была не робкого десятка. Во всяком случае, Ричарда она ничуть не боялась. После едва заметной паузы она ответила:

– Я бы сказала, что вы, очевидно, унаследовали привычки своих владетельных предков, которые считали, что каждая женщина, ступившая на их землю, обязана исполнять любой их каприз.

– Конечно, – кивнул он.

– Что «конечно»?

– Конечно, я унаследовал эту черту. Возможно, с небольшим опозданием, но все же мне в голову пришла мысль: какая цель могла заставить женщину забраться в святая святых мужчины, если не стремление пробудить в нем желание лечь с ней в постель?

Ричард понимал, что ведет себя далеко не по-джентльменски. Скорее как ублюдок. Но, если придирчивый осмотр и грубость и оскорбили женщину, она не подала виду, что обиделась. Она не двигалась, просто стояла на месте, смотрела на него, и герцог готов был поклясться, что читает ее мысли.

Так как незнакомка продолжала молчать, он медленно и уже далеко не так грозно произнес:

– Думаю, пришла пора сказать, кто вы такая и что делаете в моей библиотеке.

Почему ему так знакомы эти глаза… и особенно их разрез?

Незнакомка поняла, что изучает его так же пристально, как и он ее. Казалось, со времен ее детства Ричард ничуть не изменился; он все такой же высокий и могучий, как шесть лет назад, точеные черты худого смуглого лица оставались такими же безукоризненными… Нет, разница все же есть. Тот молодой человек знал одни наслаждения и испытывал желания, свойственные разгульной юности. А этот мужчина уже многое испытал, многому научился и многое перенес. Годы наложили свой отпечаток и на черты его лица, и на выражение глаз.

– Вы не собираетесь отвечать?

– Собираюсь. Ведь ради этого я и оказалась здесь.

Когда Ричард вошел в комнату с сапогом под мышкой, Эванджелина – а это была она – задумалась, как будет выходить из положения. По всему было видно, что настроение у него отвратительное. Но беда заключалась в другом. Он понятия не имеет, кто она такая. Это причинило ей боль, хотя ни на что другое надеяться не приходилось. Наконец она спросила:

– Вы не узнаете меня?

Ричард уже и так слишком долго смотрел на нее, поэтому просто пожал плечами.

– Почему вы сердитесь? Может быть, вы брошенная любовница? Это не могло быть очень давно, потому что вы слишком молоды. Действительно, если я бросил вас когда-то, вам не доставляет удовольствия моя забывчивость.

Ее голос был холоден как кусок льда.

– Черт побери, я никогда не была вашей любовницей!

– Нет? Надеюсь, что так, иначе я волей-неволей подумал бы, что вы родили от меня ребенка и прибыли сюда, чтобы потребовать денег. Это было бы чертовски неприятно.

Она лишилась дара речи и застыла на месте, хлопая глазами.

– Я не рожала от вас ребенка.

– И слава Богу. Я не считаю, что у джентльмена должно быть по внебрачному сыну в каждом уголке графства. Это не украшает ни мужчину, ни его род. Итак, мы с вами не спали. Кто же вы в таком случае?

– Милорд, если бы я легла с вами в постель во время нашей последней встречи, вам могли бы предъявить обвинение в совращении младенца.

Ричард продолжал смотреть на нее странным взглядом, склонив голову набок. Казалось, дерзкая девчонка нарочно испытывает его терпение. Ну что ж… Можно перехитрить ее, во всяком случае попробовать стоит. Он стряхнул с рукава несуществующую пылинку.

– Поскольку от подобной мысли меня тошнит, я рад, что это не тот случай. Так сколько же вам лет? Все еще молчите? Ах да, возраст женщины… Судя по вашей скромности, вы начали не слишком рано. Что ж, проведем эксперимент. Обо мне говорят, что я могу определить возраст женщины с точностью до месяца, увидев ее грудь, живот и ноги. Вам не слишком жарко в этом тяжелом плаще?

Она с трудом проглотила слюну. Ричард мог поклясться, что у нее пересохло во рту. Никто не смог бы помешать ему здесь.

Но затем Эванджелина поняла, что перед ней все-таки джентльмен. Она открыла рот, однако Ричард властно протянул руку и сказал:

– Довольно интриг. Кто вы, черт побери?

– Да, – пролепетала она. – Мне тепло.

– Тогда позвольте помочь вам снять плащ. Вы в безопасности. Мадам, я не испытываю тяги к насилию. Какие бы прелести ни скрывались под этим плащом, наедине со мной вам ничто не грозит.

– Не могу представить себе, что вы способны на такую низость. И все же… Подумайте, какой урон это нанесло бы вашей чести.

– Это ваша манера льстить? Нет-нет, можете не отвечать.

Ричард следил за тем, как она развязывает тесемки и сбрасывает плащ.

– Милорд, прежде чем вы начнете подробно изучать меня, позвольте сказать вам, что обращаться так с кузиной крайне невежливо.

– Кузиной? Черт побери! Хотите сказать, что вы моя кузина? Нет, это невозможно.

– Вы правы. Это не совсем так. На самом деле я ваша свояченица. Двоюродная сестра вашей жены. Марисса – племянница моего отца.

Казалось, Ричард окаменел. Это доставило Эванджелине немалое удовлетворение. В конце концов она все-таки сумела заставить его опешить. Для этого требовалась изрядная ловкость. Он изучал ее лицо, ища сходства с Мариссой. Девушка наставила на него воображаемый пистолет и медленно спустила курок.

– Надеюсь, вы еще не забыли Мариссу?

– Не дерзите, – рассеянно сказал Ричард, не сводя взгляда с ее лица. – Да, – наконец промолвил он, – в разрезе ваших глаз есть фамильное сходство. – Именно эта небольшая раскосинка и показалась ему знакомой. Кузина Мариссы. – Мадемуазель, как вас зовут?

– Де ла Валетт, милорд.

– А моя жена урожденная Бошан.

– Я тоже. Де ла Валетт – фамилия мужа.

– Мужа? Забавно. Вы не похожи на замужнюю женщину.

– Почему же? Вы думали, что спали со мной. Разве это не то же самое?

– Не совсем. Вернее, совсем не то же самое. И где же этот ваш таинственный муж? Прячется в чулане? Или под моим письменным столом?

– Нет.

– Вы ставите меня в трудное положение. Я не привык находить у себя в библиотеке одиноких дам. Но в таком случае где же ваш муж? За обшивкой?

Тут Эванджелина поняла, что у нее подкашиваются ноги.

– Не позволите присесть? Сегодня у меня был трудный день.

– Садитесь. А я тем временем проверю, не скрывается ли где-нибудь здесь ваш отсутствующий муж.

Эванджелина молча опустилась в широкое кожаное кресло у камина. Пламя угасало. От пылавших углей распространялось ровное тепло. Она разгладила ладонями вышедшее из моды платье серовато-сизого цвета. Четыре года назад такое платье стоило целое состояние. Сейчас же оно без слов свидетельствовало о том, что его хозяйка впала в жестокую нужду. Когда она впервые надела этот наряд, Ушар засмеялся, довольный собой. Он сказал, что это платье выбрала для Эванджелины его любовница и что герцог, человек чрезвычайно богатый и опытный (несмотря на свою относительную молодость), сразу догадается, с кем имеет дело. Наконец герцог сказал:

– Что ж, все в порядке. Мужа нет. Как я понимаю, этот джентльмен оставил вас без гроша в кармане. Меня окружают верные слуги. Будьте добры объяснить, каким образом вы сумели пробраться в библиотеку без моего ведома.

– Милорд, я вошла сюда всего за несколько секунд до вас. Ваш дворецкий был столь любезен, что не стал заставлять меня ждать в вестибюле. Видите ли, я очень замерзла, и он решил позаботиться обо мне.

– Так вот что хотел сказать мне Бассик… «Ваша светлость, в библиотеке вас ждет хорошенькая малышка, жаждущая доставить вам удовольствие». Да, это вполне в его духе, но, конечно, ему никогда бы не пришло в голову, что я… впрочем, неважно. Я вижу, вы чувствуете себя здесь как дома. Выпьете чаю? Бренди? Может быть, съедите что-нибудь?

Герцог был неуловим, подвижен как ртуть, напоминал не мелкий дождь, протекающий сквозь пальцы, а грозный тайфун. Тем не менее он вызывал у нее восхищение, несмотря на то что его недвусмысленные речи звучали нестерпимо для уха дамы.

– Нет, милорд.

Он сел на короткий диванчик, стоявший напротив кресла, вытянул длинные ноги в сверкающих черных сапогах и сложил руки на животе. При этом полы плаща свесились на пол.

– Так когда же появится ваш супруг?

– Его здесь нет. Я точно не знаю, где он. Понимаете, он… умер. Я вдова.

Он непринужденно откинулся на спинку дивана.

– Мадам, а вы не слишком молоды для столь печального состояния?

– Так же, как и вы, ваша светлость. Вы сами стали вдовцом в достаточно молодом возрасте. – Эванджелина слышала свой голос со стороны; кажется, он звучал совершенно естественно.

– Когда я женился, то был старше вас, и овдовел позже, – после небольшой паузы ответил он. – Сейчас мне двадцать восемь. А вам едва ли исполнилось двадцать.

– Исполнилось. На прошлой неделе. – Эванджелина опустила глаза, но это не помогло. То, что ей предстояло сказать, было отвратительно. – Я вышла замуж в семнадцать лет. Когда вы женились на Мариссе, вам было двадцать два, верно? А Мариссе только-только исполнилось восемнадцать.

– Вы отлично осведомлены.

– У меня хорошая память. Я была на вашей свадьбе, милорд.

– Понимаю. Так вот почему ваше лицо показалось мне слегка знакомым. У вас есть дети?

Она покачала головой.

– Хотите спросить еще что-нибудь?

– Хотел бы, но… Подождите минутку, дайте вспомнить. Я женился на Мариссе шесть с половиной лет назад. Значит, тогда вам было тринадцать.

– Да, После свадьбы я не виделась ни с Мариссой, ни с вами.

– Итак, ваш муж мертв… А ваш отец в Англии?

Тема достаточно безопасная, подумала она.

Эванджелина не ставила эти слова ни в грош, но при произнесении вслух они звучали совсем по-другому. Каким-то чудом ей удалось произнести их без запинки.

– Нет, он недавно умер. А мама – она была англичанкой – умерла три года назад. После свержения Наполеона и реставрации Бурбонов мы с папой вернулись во Францию. Папа был нездоров. Но, слава Богу, его смерть была легкой. – На самом деле ее папа находился в Париже и обитал в комнате со всеми удобствами. Во всяком случае, так было до того, как она отправилась в Англию. У него был один лакей для услуг и кухарка. Дочь настояла на том, чтобы у него имелись все нужные книги. Ушар согласился. Проклятый ублюдок. Да и с какой стати ему было не соглашаться? Эванджелина делала то, что он от нее требовал. Кроме того, у отца был врач: она сказала, что без этого не ударит палец о палец. Она умоляла отца сохранять спокойствие и без конца твердила, что с ней все будет в порядке. Но разве мог отец оставаться спокойным, зная, что она находится в Англии против собственной воли?

– Мне очень жаль. Терять родителей тяжело. Мой отец умер в прошлом году. Я очень любил его. Примите мои соболезнования.

– Благодарю вас, – сказала она и поскорее опустила глаза, чтобы Ричард не увидел в них фальши. Внезапно ей вспомнился его отец, красивый мужчина с очаровательными манерами, высокий, прямой как жердь и еще более смуглый, чем сын. – Мне тоже жаль старого герцога. Я помню его. Он был очень добр ко мне.

Ричард кивнул и впервые посмотрел на девушку с сочувствием. Как она бледна… Было бы лучше, если бы ее отец не умирал. Это слишком тяжело.

– Да, похоже на правду. – Он оперся локтями на пухлые валики и задумчиво сложил кончики пальцев. – Мой тесть был таким же эмигрантом, как и ваш батюшка. Отец Мариссы тоже ненавидел Наполеона, как, смею догадываться, и ваш собственный. Он никогда не вернулся бы на родину, если бы там продолжал править узурпатор. Кстати, тесть все еще живет в Лондоне, вполне довольный своей новой родиной. Ваш дядя знает, что вы здесь?

– Нет. Он даже не знает того, что мы с папой вернулись во Францию. В последнее время мы не поддерживали связей ни с его семьей, ни с вашей.

– Мадам, а ваш муж умер в Англии? Он тоже был эмигрантом?

Эванджелина знала, что он спросит об этом. Знала, потому что на это Ушар и рассчитывал. Мерзавец задавал ей вопрос за вопросом, пока ответы не стали сами собой срываться у нее с языка. И все же сейчас у нее комок подкатил к горлу. Теперь обман будет громоздиться на обман, пока стена лжи не закроет горизонт.

– Да. Он был эмигрантом, как и мой отец… Милорд, до меня только сейчас дошло, что я умираю от жажды. Вы позволите мне перед уходом выпить чашку чая?

Герцог поднялся, подошел к стене и дернул шнурок колокольчика. Затем, ни говоря ни слова, молча вышел из библиотеки и оставил Эванджелину одну.

А вот это уже странно, подумала девушка, протянув к камину окоченевшие руки. Куда это он?