Трудно быть богатой

Глава 10

Меня никто не задержал при выходе, и я беспрепятственно оказалась во дворе в тот момент, когда туда въезжал серебристый «мерседес». Водитель явно планировал припарковаться там, где сейчас стоял мой «запорожец», но при виде «последней мести Хрущева» впал в состояние прострации и чуть не врезался в «коммерческого директора, Алойла“». Я едва успела отпрыгнуть в сторону, равновесия не удержала и шлепнулась на асфальт. Тут моя сумочка раскрылась, и из нее веером рассыпались стодолларовые купюры, выданные мне Надеждой Георгиевной и ничем не скрепленные. Лешкина пачка пятидесятидолларовых осталась лежать на прежнем месте.

Из машины тут же выпрыгнули два гоблина (один с водительского места, второй — с переднего места пассажира) и бросились ко мне. На одном из гоблинов очень странно смотрелись очки в тонкой золотой оправе, явно не соответствуя имиджу. Затем открылась задняя дверца, послышался голос: «Подождите-ка», и к ним присоединился — правда не так быстро — тучный мужчина со знакомой физиономией. Только в первый момент я никак не могла вспомнить, где видела его раньше.

Я попыталась подняться. Правую ногу, на которую я упала, здорово саднило, а одежда, как я догадывалась, пришла в непрезентабельный вид.

— Лежать! — рявкнул один из гоблинов и придавил мою левую ногу кроссовкой.

Я взвыла от боли. Второй уже наклонился над моей сумочкой.

— А ну оставь мои вещи в покое! — заорала я, нисколько не боясь: ведь за спиной Надежда Георгиевна и куча ее подчиненных. Разве они позволят кому-то надо мной измываться?

— Она украла деньги, — не обращая на меня внимания, сообщил гоблин в очках своему хозяину. — Э, да тут еще есть!

— Что же ты так нехорошо поступаешь, деточка? — проворковал толстый мужик, устремив похотливый взгляд на мои ноги, тем более, что верхняя их часть хорошо просматривалась под задравшейся юбкой. — Я знаю, что Надежда Георгиевна давно ищет воровку в своей компании. Вот ты и попалась, голубушка.

Мысли проносились у меня в голове с поразительной скоростью. Свекровь хотела меня подставить? И всучила мне меченые купюры? Но зачем? Чтобы таким образом держать меня в узде? Заставить сделать то, что ей нужно? А если меня сейчас доставят в милицию? Все сотрудники Надежды Георгиевны, не желающие лишаться хлебного места, или хотя бы вобла с Толиком подтвердят, что мне никаких денег не давали, а я могла их только свистнуть? Кто мне поверит? А у меня еще пачка пятидесятидолларовых от Лешки…

И кто такой этот мужик? С ним заранее достигнута какая-то договоренность? Если бы я сама увидела, как человек упал и у него из сумки посыпались баксы, я не стала бы орать ни про какое воровство. Мало ли кто какие деньги при себе носит…

Поскольку я лежала таким образом, что видела внутреннюю часть машины, на заднем сиденье мое внимание привлекла до боли знакомая пестрая обложка. Так как из Надеждиного здания мне на помощь никто не бежал, я вспомнила народную мудрость: спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Конечно, сохранить чувство собственного достоинства в том положении, в котором я лежала, в особенности, придавливаемая ногой одного из гоблинов, было невозможно, но я постаралась.

— Я не обязана перед вами отчитываться, но раз уж так складывается ситуация… — начала я, глядя на толстяка снизу вверх.

— Ты мне зубы не заговаривай!

— Вы, как я вижу, поклонник моего таланта…

— Какого еще таланта?!

— Литературного, — ответила я невозмутимо. — Я — Эросмани. Как вам «Кобелиная похоть»? Я как раз сегодня получила гонорар за следующую вещь, правда, ориентированную на другую читательскую аудиторию. «Розовые страсти — 2». Вот оттуда и баксы, если вас это, конечно, касается. Вы, кстати, кто такой?

Толстяк опешил, гоблин даже снял ногу с моего тела и уставился на меня, выпучив глаза.

— А сюда я заезжала, чтобы подарить бывшему мужу авторский экземпляр очередного романа. Мы ведь с Лешей Багировым в свое время были женаты. У нас детей двое. Может, слышали?

Гоблин, державший в руках мою сумку, вновь сунул туда нос и нашел визитки. Совершенно обалдевший после знакомства с ними, он затем извлек мое водительское удостоверение и сообщил патрону:

— Багирова Ольга Викторовна. И фотка ее.

Два гоблина и их хозяин изобразили три вопросительных знака. Весьма колоритных, хочу отметить. Патрон пришел в чувство первым, даже сделал попытку помочь мне встать, но вместо этого не удержал равновесия и сам грохнулся на меня. Я дико взвыла, приняв на себя подобную тушу, а толстяк, по-моему, не особо расстроился, как раз наоборот. И дал волю рукам. Я разозлилась не на шутку — и выпустила коготки, проведя пятерней по щеке толстяка, в процессе высказав все, что о нем думаю. Толстяк заверещал, гоблины принялись его с меня стаскивать, я им помогала, пытаясь его столкнуть, но толстяк не желал отрываться от моего тела, несмотря на расцарапанную физиономию. По ходу дела я поработала над его второй щекой.

Наконец гоблины смогли поднять хозяина, я тоже вскочила, направилась к своей сумочке, которую один из телохранителей бросил на асфальт, собрала вновь рассыпавшиеся купюры, пересчитала их, убедилась, что гоблин себе ничего не прикарманил, достала из сумки ключи от машины и целенаправленно пошла к «запорожцу».

— Эросманя! — завопил мне вслед толстяк. — То есть Оля! Ольга Викторовна!

Я не поворачивалась.

— Олечка, я хочу пригласить вас поужинать, чтобы загладить свою вину! Олечка, вы согласитесь со мной покушать? Я знаю одно очень хорошее место. Я уверен: вам там понравится. И вы его потом в романе сможете описать. Как раз по вашей теме.

— Да пошел ты! — бросила я через плечо, села в «запорожец», но тут же поняла, что пока «мерс» не развернется, мне из двора не выехать.

Из дома так никто и не вышел. Что задумала эта старая партийная сука?

Я открыла дверцу рядом с водительским местом, высунулась и крикнула ближайшему гоблину, чтобы отогнал машину. Тот посмотрел на хозяина.

— А вот мы тебя и не выпустим! — сально заулыбался толстяк. — Только вместе со мной!

Его обезьяньи ужимки, видимо, следовало воспринимать, как кокетство, но меня они не впечатлили, а только разозлили. Я вспомнила, что у меня под передним креслом пассажира валяется большой гаечный ключ, который я туда положила, помня об истории на шоссе. Инструмент сейчас пришелся очень кстати.

Оставив сумку в машине и прихватив гаечный ключ (пистолет, на который Лешка выделил деньги, сейчас был бы еще более кстати), я вылезла из «запорожца» и сделала два шага в сторону «мерседеса». Гоблины почему-то сразу же догадались о моих намерениях.

— Сейчас! Сейчас!

Водитель плюхнулся за руль и в самом деле отогнал машину к дому. Толстяк все это время вопил, сотрясая воздух кулаками и угрозами в мой адрес и топая ногами.

И тут я наконец вспомнила. Это же депутат нашего законодательного собрания, Жириновский местного разлива. Во времена начала своей политической карьеры, которая совпала со временем появления «600 секунд», он не единожды был заснят Невзоровым с голой задницей в прямом и переносном смыслах. Однако, это не помешало непотопляемому господину продвигаться все выше и выше на политический Олимп, а возможно, даже и способствовало продвижению. На последних губернаторских выборах он даже баллотировался и на этот пост, только народ решил, что обойдется без такого губернатора. В народе также ходили слухи, что нечист на руку и при виде денег словно теряет рассудок. Взяв, отдать не может. Может, поэтому так и отреагировал на мои рассыпавшиеся баксы? Хотел сцапать?

Чтобы как-то прервать поток, лившийся из депутата (кто его только выбирал?! Или наличие электората толстяка свидетельствует о количестве сумасшедших в нашем городе?), я совершенно спокойным тоном поинтересовалась, как долго господин намерен производить шумовые эффекты, мешая горожанам спокойно жить и работать.

Депутат мне не ответил. Зато ответила непонятная волосатая личность, появившаяся во дворе, как джинн из бутылки.

— Смерть от молодой красивой женщины, — волосатик склонился над моей рукой с гаечным ключом и поцеловал ее. — Ну разве у вас не возникает желания его убить?

В первое мгновение я опешила, переключив свое внимание с депутата на волосатика, а потом поинтересовалась, кто он такой и откуда взялся. Волосатик взмахнул тонкой рукой и извлек из нагрудного кармана журналистское удостоверение. Я имела честь беседовать с представителем желтой прессы, а если быть абсолютно точной, то самого нашего известного еженедельника — «Городские скандалы и сплетни».

— Я хотел бы взять у вас интервью, уважаемая Олечка, — продолжал журналюга. — Или Эросмани?

— А у кого именно вы хотите взять интервью: у Ольги или у Эросмани? — прямо посмотрела я на волосатика.

Он задумался на мгновение и ответил:

— У Ольги. Я не думаю, что госпожа Эросмани будет так интересна нашим читателем. Да и, признаться откровенно, коллега по перу, наше издание очень уважает тайну псевдонима. А вы ее тщательно скрываете. Не совсем понятно, почему открыли ее этому… ну, вы понимаете кому.

Я улыбнулась.

— Так почему?

— Сразу ничего другого не пришло в голову. Но обычно я не представляюсь.

— Тайну псевдонима мы сохраним. Я даже сделаю ответный жест, чтобы показать дружественность намерений.

Передо мной стоял один из самых скандальных журналистов всех времен и народов Матвей Голопопов. В миру он, правда, был Александром Ивановым, как я успела прочитать в удостоверении.

Матвей Голопопов обожал демонстрировать народу голые задницы героев своих репортажей. Откуда он набирал столько информации, сказать не могу, однако его еженедельник выиграл все суды. А возбуждали иски против них чуть ли не каждую неделю — причем, после выхода статей Голопопова, обычно сопровождавшихся самыми скабрезными снимками. Но информация всегда была достоверной, и в судах всплывали дополнительные пикантные детали, которые редакция не ставила в первый номер. А потом выходило продолжение статей, где Матвей Голопопов в подробностях докладывал читателям о результатах судебных процессов и о том, что он вначале думал немного подретушировать образ политика, актера, модельера и прочих (думая в первую очередь о читателях, а не героях репортажей), но раз уж те оказались такими сутяжными типами, он не намерен скрывать от читающей публики ни одной детали. И не скрывал.

— Оля, может, мы с вами поговорим в другом месте? — спросил меня Александр, он же Матвей. — Вы меня подвезете?

Я кивнула, мы загрузились в машину и быстренько покинули двор. Обалдевший депутат и гоблины остались стоять рядом с «мерседесом».

— А вы не на машине? — уточнила я, выезжая на проспект.

— На машине, но я ее потом заберу.

— Куда вас везти? — спросила я.

— Куда угодно, — сказал Саша-Матвей. — Я просто хочу задать вам несколько вопросов. Может, выпьем где-нибудь кофе? Заверните вон там, — он показал рукой. — Свожу вас в один приятный бар.

Я припарковала «запорожец» и мы с Сашей-Матвеем спустились в тускло освещенный зальчик, где, как оказалось, его хорошо знали.

— Только кофе? — уточнил Саша-Матвей.

— Лучше чего-нибудь попрохладнее, — призналась я. — Апельсинового соку, например.

Он кивнул и вскоре вернулся к столику, взяв сок мне и пиво себе.

— Вы курите?

Я покачала головой.

— Не возражаете, если я?..

Я опять покачала головой и улыбнулась. Саша-Матвей производил на меня самое благоприятное впечатление, хотя типаж хиппи никогда не привлекал. У меня вообще было странное ощущение: мне казалось, что я общаюсь с очень порядочным человеком. Но если вспомнить, где он работает…

— Готов для начала ответить на ваши вопросы, Ольга, — журналист очень приятно улыбнулся.

— Что вы видели или слышали из случившегося во дворе?

— Все, — просто ответил Саша-Матвей. — Все заснято на пленку.

Я охнула.

— Успокойтесь, — он накрыл мою руку своей сухой ладонью. — Нас интересовали не вы, а Жирный. Ваши ножки, конечно, будут фигурировать в газете и производить впечатление на читателей, — он хитро улыбнулся, — и ваша ручка, царапающая Жирному физиономию… И его телохранитель, сующий свой рубильник в вашу сумку… Во всей красе покажем слугу народа с приближенными, у которых при виде денег, причем любых, сразу же срабатывает хватательный рефлекс. Народ любит видеть подтверждение своих подозрений. А что наш народ думает о своих слугах? Вот и получит очередное подтверждение. Читайте следующий выпуск, Оля.

— Обязательно, — ответила я, все-таки не стопроцентно поверившая, что мой светлый лик не появится в скандальной хронике.

Саша-Матвей, словно прочитав мои мысли, сообщил, что давно хотел со мной познакомиться. Его еженедельник и он сам не первый год интересуются Надеждой Георгиевной и компанией. Более того, ни одна из квартир в доме с аркой не принадлежит моей бывшей свекрови. Надежда Георгиевна скупила лишь три дома. В квартире над аркой постоянно дежурит кто-то из журналистов, естественно с фотоаппаратом и видеокамерой. Самого Сашу-Матвея вызвали, когда приехали мы со свекровью.

— Я не ожидал увидеть там вас, Ольга.

Я в свою очередь спросила, стоила ли покупка или аренда квартиры напротив дворика Багировых тех денег, которые пришлось потратить.

Саша-Матвей кивнул.

— Вы, наверное, читаете не все наши выпуски, — сказал он.

Я в самом деле читала не все, а только те, которые в дом приносил свекор.

— Один ваш бывший муж чего стоит, — продолжал журналист. — Он у нас фигурировал уже раз десять. Потом во дворик приезжают разнообразные гости. Ну, мы и стараемся по мере сил…

Я не могла понять, как моя свекровь все это допускает. Неужели она и ее служба безопасности не пронюхали, где у них разместились троянские кони? И как партнеры-герои скандальных публикаций не послали Надежду Георгиевну по известному русскому адресу?

— Мы же не сообщаем, что такой-то такой-то приезжал вести переговоры с уважаемой госпожой Багировой. Это никому не интересно. Интересно другое. Как бьют машины под этой чертовой аркой, как выскакивают из них с соответствующими выражениями лиц… Мы все это фотографируем и еще даем стенограммку, с купюрами, конечно. Даже в нашей газете не все можно напечатать из произносимого уважаемыми в городе людьми. Даем свои смешные комментарии. Например, высказываем предположение, что дядя поехал к юной леди, пока жена вела переговоры с банком о предоставлении кредита, торопился, чтобы успеть, врезался и вот… Так дядя даже доволен такому комментарию: с одной стороны, в глазах мужиков рейтинг повышается, с другой, в глазах жены невиновен, жене можно арку показать (если так не знает) и Надежду Георгиевну, которой принадлежат все квартиры в трех домах. Ехал на переговоры, а гады-журналюги отсебятину написали. Видишь, дорогая законная супруга, сколько у меня врагов. Никакой любовницы у меня нет и быть не может, поскольку думаю только о тебе, дорогая, и о нашем общем деле. И все довольны, включая читателей. — Саша-Матвей замолчал на мгновение, потом продолжил: — Людям интересно, как, например, двое высокопоставленных лиц пытаются разобраться, кому первому выезжать со двора, кто кому должен уступать дорогу… А танцульки у вашего бывшего! Он еще не переболел дискотеками. Любит их у себя устраивать. Мы и ставим оптику… Надежда Георгиевна про нас знает. Ее, кстати, мы не фотографируем. У нас нечто типа негласной договоренности. Ваша свекровь считает, что лучше мы, ловящие определенные кадры, чем другие. Других-то мы сами не пустим, и это ее очень устраивает. Она же понимает, что умному человеку, хорошо знакомому с раскладом сил и обстановкой в городе, этот двор дает представление о том, что делается в данный момент в Питере, и как определяется его политика. Можно за неделю не сделать ни одного снимка, но получить информацию, стоящую сотни тысяч долларов… Хотя у нас несколько другая специализация… Поэтому госпожа Багирова нас и терпит.

— И вам их предлагают? В смысле, сотни тысяч долларов?

— Регулярно, — с самым серьезным видом кивнул Саша-Матвей.

Я не стала спрашивать, берут ли журналисты эти взятки, но считала, что в большинстве случаев — нет. Иначе еженедельник просто перестал бы выходить. Или они работают на кого-то всемогущего? Если вникнуть в суть речи моего собеседника… С какой целью они все-таки купили или сняли там квартиру? Журналист намекал на… Или я стала слишком подозрительной?

Далее он сказал, что, узнав о моем существовании, удивлялся, как я попала в семью Багировых.

— Рассказать? — улыбнулась я.

— Нет, я все выяснил. Не знал только, что вы — Эросмани. Признаться, думал, что эти романы кропает мужчина. У вас скорее мужской стиль письма.

— Вы тоже читали? — удивилась я.

— Должен же я был ознакомиться. Кстати, а откуда у вас в сумке такие деньги? Я не верю, что ваша работа даже сейчас, при таких тиражах оплачивается подобным образом. Я ведь знаком с «кухней» не хуже вас.

— Надежда дала на одежку.

Саша-Матвей удивленно посмотрел на меня. Я сообщила про презентацию и даже показала приглашение.

— А… — протянул он. — Там от нас будет один паренек. Я не могу появиться. Не тот уровень мероприятия. — Он дотронулся до длинной пряди. — Если не возражаете, он вам представится… Обменяетесь информацией.

— Буду рада. Мне очень не хочется туда идти, — вдруг выпалила я. — А если там окажется хоть один нормальный человек…

— Серега абсолютно нормальный, — улыбнулся мой собеседник, потом неожиданно посерьезнел.

Он спросил, почему, по моему мнению, меня вдруг решили взять в компанию. Я не знала ответа на этот вопрос, более того, сказала, что не намерена работать в «Алойле», а идти на презентацию согласилась только из-за денег.

— Зря, — сказал журналист. — Эта змея ничего не делает просто так.

Тогда я спросила его мнение, почему моя бывшая свекровь так упорно пытается затащить меня в нефтяное стойло. Саша-Матвей пожал плечами и признался, что ни он сам, ни его друзья пока не могут разобраться в подводных течениях, вдруг появившихся в городе. Что-то готовится, но что — пока неясно.

— Передел нефтяного рынка?

Журналист пожал плечами и заметил, что тогда бы, наверное, просто пристрелили нескольких человек — и дело с концом. Я напомнила, что на моего экс-супруга было совершено покушение и он чудом остался жив.

— Ваш бывший муж не играет никакой роли в раскладе сил. Он — пешка. Всем заправляет его мать.

Но она ведь не может готовить меня в преемницы? — подумала я. Надежда в состоянии реально оценить способности человека, а на главу империи я никак не тяну — если быть откровенной с самой собой.

— Говорят, что у нас только два нефтяных концерна, играющих какую-то роль, — продолжала допытываться я. — «Алойл» и «Татанефть». Это между ними?

Саша-Матвей опять пожал плечами и высказал предположение, что на наш нефтяной рынок скорее всего пытается проникнуть некая третья сила, причем довольно мощная. Но каким образом — вот в чем вопрос.

— Поэтому мы и стараемся быть начеку, — улыбнулся он, пытаясь разрядить обстановку.

Меня же охватило еще большее беспокойство. Я спросила, может ли «Алойл» объединиться с «Татанефтью». Например, чтобы противостоять третьей силе.

— Никогда, — твердо ответил журналист.

— Почему?

— Ну, это долго объяснять… А если вкратце… Надежда Багирова и Мурат Хабибуллин, президент и владелец «Татанефти»… скажем так, не сошлись характерами. Лично я считаю, что они — равные по силе соперники. Они не в состоянии выжать друг друга с рынка, но могут наделать друг другу гадостей. Не очень крупных, но и не очень мелких. Но сейчас они вроде бы как-то урегулировали отношения. В городе не стреляют. Нет, стреляют конечно, но это не имеет отношение к нефтяному рынку.

Меня интересовало, стреляла ли в кого-то Надежда Георгиевна. Не сама, конечно. Нанимала ли она киллеров? Чисто женское любопытство не давало мне покоя.

— Вы в самом деле не знаете, Оля? — Саша-Матвей посмотрел на меня как-то странно.

Я покачала головой. И тут в низу живота возникло какое-то неприятное ощущение или предчувствие.

— Примерно полтора года назад был застрелен старший сын Мурата Хабибуллина. Убийц, конечно, не нашли. Но у знающих людей не осталось сомнений, кто был заказчиком этого убийства.

— Надежда?

Саша-Матвей кивнул. Добавил, что это, конечно, недоказуемо, но Мурат все понял и в тот раз решил ей уступить. Хотя он — не тот человек, который простит смерть сына. Опять же Восток, кровная месть и все такое прочее. С тех пор в городе наблюдалось затишье.

— Но это мог начать действовать Мурат? — не отставала я.

— Не думаю… Мне вообще непонятно! Я уже говорил вам сегодня, Ольга, что никто из моих коллег не разобрался в ситуации… Да, скорее всего, третья сила. И очень возможно, что эта сила купила Надежду с потрохами. Ну, или ей дали хорошие бабки, чтобы она убралась.

— Какие хорошие бабки? — воскликнула я. — Что в понимании Надежды «хорошие бабки»? Вы думаете, что говорите, Саша? Да она обеспечила себя на десять жизней вперед!

— Я не знаю, что думать, — ответил журналист совершенно серьезно. — В самом деле — не знаю. Хочу разобраться. И прошу вашей помощи, Ольга.

— Какой? — не понимала я.

Саша-Матвей вздохнул, потом сказал, что может обещать мне одно: помощь, если она мне потребуется. Он также даст мне совет, расскажет мне о людях, о которых я ничего не знаю. В свою очередь он просит информировать меня обо всем происходящем.

— Простите, Саша, но у меня двое детей, — наверное излишне резко сказала я. — На мне еще два старика — мой отец и свекор, который тоже фактически живет у меня. Я не могу рисковать собой.

— Но вам же все равно придется, — мой собеседник закурил новую сигарету и откинул назад свои длинные волосы. — Вас уже впутали в это дело — правда, не знаю, в какое. Багирова от вас не отстанет. И вы знаете, что она от вас не отстанет, а для того, чтобы защититься, защитить тех же детей, вам самой нужно знать, что от вас на самом деле хотят и что происходит. Вам так не кажется?

Я пожала плечами. Честно говоря, этот парень был прав. Но как я могу выяснить истинные цели свекрови? Их ведь не знает никто, кроме нее самой. Хотя можно попытать бывшего… В особенности, если он просил купить ему пистолет и глушилку.

Кстати, а не поинтересоваться ли мне у журналиста, где их взять? Он наверняка может посоветовать места. Да и мне самой кое-что стреляющее не помешает.

Я спросила. Саша-Матвей сначала обалдел. Потом уточнил:

— Вы в своем уме, Ольга? Вы хоть раз в жизни держали пистолет в руках?

Я покачала головой.

— Выкиньте эту идею из головы. И запомните: убить человека очень трудно. Очень.

Он глубоко затянулся, глядя в свое пиво. Интересно, мальчик, а тебе приходилось это делать? — подумала я, но ничего не спросила. Журналист тем временем добавил, что за хранение и ношение оружия у нас положен срок. Оружие надо регистрировать, но это не всегда возможно, нужны определенные связи и знакомства. У меня их точно нет. Просто пойти и купить пистолет в магазине для самообороны не получится.

— В нашем городе в наше время можно все, были бы деньги, — заметила я. — Разве эта идея не проходит красной нитью через все ваши статьи?

— Знаете, какая цель у нашего издания? — ответил он вопросом на вопрос. — Одна из целей? Показать, чем на самом деле занимаются сильные мира сего и что они из себя представляют. Я понимаю: им все равно ничего не будет. Но пусть над ними по крайней мере посмеются простые люди. Те, которых за хранение оружия скорее всего посадят. Те, которых посадят, если они украдут буханку хлеба в универсаме. А типы, подобные Жирному и вашей свекрови, воруют миллионами, нанимают киллеров, они растащили и распродали всю страну. А в результате? Срок? Хотя бы штраф? Нет! Счета в зарубежных банках, посты в правительстве и всяческие льготы. А их отношение к людям? Тем, за счет которых они фактически живут? Ко всем остальным? Вы сегодняшнюю встречу с Жирным вспомните! Как он себя с вами вел! И он, и его мерзавцы! С совершенно незнакомой молодой женщиной, но явно не из богатых. Для них это — в порядке вещей! Вы понимаете это? Он над вами просто хотел поизмываться! Просто так! Для собственного удовольствия! Ведь это же кошмар! — журналист тяжело вздохнул. — Мы хоть что-то делаем. Боремся, как можем. Но, к сожалению, управы на таких, как Жирный и иже с ним, нет… — Саша-Матвей замолчал и допил пиво.

— А вообще, Оля, поехали бы вы лучше на дачу к детям, — он поднял голову и посмотрел на меня. — Возьмите с собой компьютер, работайте там… И никуда не лезьте. Простите, что я вас попытался куда-то впутать. — Его шершавая ладонь вновь накрыла мою руку.

Я задумалась. Уехать и бросить все к чертовой матери? Но, с другой стороны, надо знать… Ведь мои дети — это еще и Лешкины дети, и Надеждины внуки, ее слабость, и если кто-то нацелился на багировский кусок пирога, то вполне может использовать для этой цели моих детей. А за детей я готова костьми лечь поперек порога, о чем и заявила Саше-Матвею.

— А вам есть куда их отправить? — спросил он. — Кроме дачи?

Я покачала головой. Родственников у нас нет нигде.

— Купите им путевку куда-нибудь. Им и дедам. На багировские деньги. Или еще попросите у них.

— Я подумаю, — сказала я. — Но на презентацию в пятницу мне, наверное, все равно придется пойти. Как раз, может, что-нибудь выясню. — Я грустно улыбнулась.

Саша-Матвей достал из кармана визитку с рабочими телефонами, добавил домашний и мобильный и протянул мне, сказав, что сотовый включен двадцать четыре часа в сутки и я могу ему звонить в любое время. У меня имелся только домашний телефон и журналист внес его в записную книжку.

— Позвоните после презентации, — попросил журналист. — Или я сам вам позвоню вечерком. Обменяемся мнениями о некоторых господах. Раз уж вы решили никуда не уезжать из города.

— Хорошо.

Я кивнула, а потом вдруг вспомнила, что меня уже несколько дней беспокоит один вопрос, а мой собеседник — единственный, кто может знать на него ответ. Может быть, ему известно, кто ездит на черном джипе «шевроле блейзер», номер Алл 79–63. Мне только известно, что хозяина или по крайней мере водителя зовут Камиль.

Выражение лица Саши-Матвея было достойно того, чтобы быть запечатлено на пленке и опубликовано в его же еженедельнике с подписью: «Матвей Голопопов удивляется».

— Вы и с ним знакомы? — спросил журналист, немного придя в себя.

— Да, он мне колесо на шоссе менял.

— Что?! — Саша-Матвей чуть не лишился чувств.

Я вкратце рассказала, как было дело — конечно, только на шоссе.

Мой новый приятель откинулся на спинку стула, потом резким движением отвел волосы назад и твердо сказал:

— Уезжайте немедленно. Немедленно, Ольга! Камиль Хабибуллин не меняет колес женщинам, даже таким красивым, как вы.

— Кто?

— Если мы говорим об одном человеке, то это — младший сын президента и владельца «Татанефти», единственный наследник империи. Вам понятно, о ком речь?

— Да, — прошептала я одними губами.