Трудно быть богатой

Глава 28

В понедельник секретарша Надежды Георгиевны, к которой я поехала с утра, очень четко меня проинструктировала, и я решила, что меня не ждет ничего сложного.

— Так я должна подписать эти контракты от фирмы?

— Конечно. Вы же теперь коммерческий директор. Не исключено, вам дадут должность и повыше. Больше-то подписывать некому.

Секретарша посмотрела на меня удивленно.

На следующий день за мной заехала машина и доставила в офис «Алойла». Не знаю, кому особнячок принадлежал до революции, но судя по убранству, к старой роскоши добавились новые деньги. Позолота блестела, ангелочки парили на потолке, мраморные статуи улыбались, и все это отражалось в многочисленных зеркалах.

Переговоры проходили в большом зале со старинной, обитой бархатом мебелью. Мне хотелось не слушать разговоры о нефти, а рассматривать роспись на потолке. Мне кажется, что ее-то как раз сделали в новые времена, выдержав стиль, поскольку парочка святых имели портретное сходство с Лешкой — в более юном возрасте и теперь, а Дева Мария — со свекровью в молодости. Или в том виде, какой она станет, если сделает пластическую операцию. Интересно, почему до сих пор не сподобилась? Или и так считает себя неотразимой?

Я все-таки решила прочитать контракт, который должна была подписать от имени «Алойла». Он был составлен на двух языках, и почему-то бросилась в глаза фраза: «В случае смерти подписавших данное соглашение сторон, сделка считается недействительной». А сделка заключалась на сумму со многими нулями, и подписывала ее я.

Но мне было не отвертеться и пришлось свой автограф все-таки поставить. Перед тем, как покинуть здание и составить компанию господам в «культурной программе» (или ее части), я быстро заскочила в Лешкин кабинет, открыла сейф, извлекла оттуда все, что там находилось, деньги сунула в свою сумочку (правда, сумма на десять тысяч явно не тянула, навскидку тут было не больше трех), а все папки положила в отцовский кейс, прихваченный из дома. Еще когда мой отец работал, то почему-то возжелал в подарок этот символ делового человека, и мы с мамой купили — фирменный, кожаный. Долгие годы кейс пылился на антресолях, вчера вечером я его достала, стерла пыль и вот теперь использовала по назначению.

Не знаю, что заставило меня заглянуть в красную папку, пока я еще находилась в Лешкином кабинете. Ведь у меня еще будет время изучить ее содержимое вечером: я же встречусь с Лешкой только завтра.

В папке лежали какие-то финансовые документы, в которых я, признаться, ничего не понимала. Правда, в специальном кармашке с внутренней стороны за пакетом фотографий, которые мне просматривать было некогда, обнаружилась маленькая кассетка, запаенная в полиэтилен. Диктофонная? Чистая?

Я непроизвольно сунула ее в карман пиджака, после чего закрыла сейф и кабинет покинула. Господа уже помыли руки (мы вроде бы расстались для этой процедуры) и ждали меня внизу.

Ресторан, осмотр города с купола Исаакиевского собора, покупка подарков женам и детям, затем — ночной клуб. После окончания развлекательной программы в клубе, когда я уже была готова рухнуть носом на стол (так хотелось спать), господа объявили, что сейчас отвезут меня домой, а сами продолжат культурный отдых. «Олга» не возражает? «Олга» мечтала лишь об одном: поскорее добраться до кровати.

Мы вышли на ночную улицу, ярко освещенную фонарями, украшавшими вход в клуб, и загрузились в джип, предоставленный компанией. Водитель все это время оставался в машине. Кейс я брала с собой в клуб, чтобы не выпускать из рук, и теперь поставила его между ног на пол, сумочку с деньгами сжимала в руках. Мужчины оживленно болтали (на своем языке), переводчик отвечал на их вопросы. Ничего не понимали только мы с водителем. Или он понимал?

Глядя слипающимися глазами в окно (я с трудом боролась со сном), внезапно заметила, как с моей стороны (я сидела у самой дверцы) к нам пристраивается огромный черный джип и пытается оттеснить к краю тротуара. Спереди появилась еще какая-то машина, марку которой я определить не смогла, а сзади — третья. Нас умело взяли в «коробочку». Дело происходило в старой части Питера, в районе Театральной площади, на улочке, названия которой я не знала. Ночь, около трех. Окна в домах погашены. Время белых ночей проходит, в три уже совсем темно. Фонари не горят. Движения никакого.

Наш джип остановился. Иностранцы пока ничего не поняли, продолжая свою болтовню. Они были пьяны и собирались остаток ночи провести, занимаясь «грязным русским сексом». Водитель же и переводчик быстро сообразили, что что-то здесь не так.

А из трех окруживших нас машин уже выскакивали вооруженные типы в масках. Я не знаю, сколько их было — не считала. Когда рядом со мной распахнули дверцу, мне хотелось истошно завопить, а еще лучше — раствориться в воздухе, оказаться в нескольких километрах от этого места, никогда не встречаться ни с кем из «Алойла» и деловых партнеров этой компании. Почему я согласилась?! Поскольку в данной ситуации я могла только завопить, то открыла рот. Но мне не дали издать ни звука. Сильная рука схватила меня за шкирку, а к лицу с катастрофической скоростью стал Приближаться кулак. Перстень! На безымянном пальце правой руки! Я увидела это в последнее мгновение перед тем, как потеряла сознание после сильнейшего удара в лицо.

Не знаю, через какое время я очнулась, и тем более, не сразу поняла, где я и что случилось.

Надо мной — ночное небо, затянутое тучами. Я лежала на асфальте в новом костюме (!!!), прижимая к груди сумочку. Дико болела левая часть лица.

Ничего не соображая, я расстегнула сумочку, сунула руку внутрь и почувствовала приятный хруст долларовых купюр. Ощупала пачку — вроде цела. Так, из сумочки ничего не взяли. Налетчиков деньги не интересовали? Я застегнула сумочку и постаралась подняться. Ой, нога! Как же я тут оказалась?

Джип «Алойла», в котором мы ехали, теперь стоял передо мной, чуть правее. Значит, меня вытащили с заднего сиденья и отшвырнули за машину, на тротуар: я ведь сидела ближе к центру улицы. Это сколько мне удалось пролететь?

Больше ни о чем подумать не успела: ночь прорезали фары машины. Затем я увидела мелькающий у нее наверху синий сигнальный огонек.

Милиция остановилась рядом с джипом. Один из патрульных сразу пошел ко мне, другой заглянул в джип и тут же стал вызывать подмогу.

— Женщина, вы ранены? — несколько раз повторил вопрос молоденький парнишка.

А я поняла, что мне трудно ответить: что-то со щекой.

— Слушай, дай сюда аптечку, — крикнул парень напарнику. — Ты посмотри, что с ней сделали!

— По крайней мере живая, не то что остальные, — невозмутимо ответил напарник и сообщил, что уже вызвал «скорую».

Потом ребята на пару помогли мне встать, и я облокотилась на того, который беспокоился о моем здоровье, продолжая сжимать сумочку. Но в голове появилась и запульсировала еще одна мысль: кейс. Мне нужно подойти к джипу. Я попыталась сказать патрульным, что мне необходимо заглянуть внутрь машины, но вместо слов получилось неопределенное бульканье и мычание. Потом до меня дошло: незачем им знать, что именно мне требуется. Как это я в первый момент не сообразила? Или удар по голове сыграл свою роль? И, кстати, что же у меня все-таки с лицом?

Челюсть болела ужасно, ноге по сравнению с ней было просто щекотно.

Затем я решилась просто кивнуть на джип, глазами задавая вопрос парням, те меня сразу же поняли.

— Вам лучше не смотреть, — мягко сказали мне.

Но я упорно кивала на машину. Мы в эти минуты стояли на том месте, где я очнулась, и сквозь тонированные стекла при освещении дороги только включенными фарами милицейской машины было не рассмотреть, что делается внутри.

— Слушай, а чего у нее с лицом? — спросил один парень у второго, кивая на меня, будто меня здесь и не было.

— Да челюсть свернули. Я бы сам попытался вставить, но лучше не трогать. Пусть врачи делают.

Я опять замычала, кивая на джип.

— Ну давай, отведи ее, что ли, — сказал первый. — Женщина, тут такое зрелище…

— Но, может, у нее муж там, — высказал предположение второй, с беспокойством поглядывая на меня. — Она убедиться хочет.

— Женщина, все мертвы, — прямо заявил мне первый. Сознание я не потеряла (а патрульный, видимо, ожидал этого, внимательно наблюдая за мной), поэтому, наверное, и продолжил: — Зрелище непривлекательное. Если вы к ним непривычны, то…

Я опять замычала.

— Ладно, смотрите. Я вас предупредил.

Осторожно поддерживая, второй подвел меня к джипу (с той стороны, где были раскрыты дверцы и изначально сидела я). Я хромала на левую ногу, и когда в свете фар милицейской машины попыталась рассмотреть саднящее колено, то пришла в ужас. Интересно, а что у меня с лицом?

Но зрелище внутри джипа не шло ни в какое сравнение с моим внешним видом — какой бы он ни был в этот момент.

Все сидевшие внутри были убиты выстрелами в голову. На переднем сиденье пассажира был застрелен наш бывший соотечественник, на заднем сиденье, где изначально сидела и я — двое иностранцев, сзади, на одном из кресел, установленных боком к направлению движения, — мальчик-переводчик. Водитель отсутствовал. Я стала судорожно тыкать пальцем в его пустое сиденье.

— Чего она хочет? — спросил первый.

Второй патрульный, так и поддерживавший меня под локоть, как выяснилось, соображал гораздо лучше.

— Так не вы были за рулем? — уточнил он у меня.

Я покачала головой. От этого движения челюсти стало больнее — если такое возможно. Я застонала.

— А мы-то решили… — милиционеры переглянулись, потом второй продолжил: — Ночью обычно женщин за руль сажают. Мужчины-то напиваются, а вы можете и не пить. Вы ведь трезвая, да?

Я кивнула. Выпитый за вечер бокал шампанского — не в счет. Да он и выветрился давно.

— То есть вы хотите сказать, что был водитель, а теперь его нет? — уточнил первый напряженным голосом.

Я опять закивала. И опять застонала после этого.

— Приметы? — строго спросил первый.

Если бы я могла смеяться, то расхохоталась бы. Второй опять сообразил быстрее и напомнил первому, что приметы они от меня получат только после прибытия «скорой». Затем меня отвели от джипа и усадили на заднее сиденье милицейской машины и, на время забыв обо мне, стали обсуждать случившееся и ругать своих коллег, которые где-то застряли и не торопятся.

Я же думала о другом. На полу, где изначально стояли три кейса (мой и двух иностранцев) ничего не было. Не думаю, что их уже успели спереть патрульные. Я бы это заметила. Да и зачем они им? Пожалуй, я знала, кто их прихватил.

Вот только какова была цель нападения на джип?

Вскоре прибыла следственная бригада, за ней — «скорая», потом еще какие-то представители наших доблестных органов.

Двое патрульных, обнаруживших джип с трупами и меня на асфальте, сказали врачам «скорой», что в первую очередь помощь требуется мне. Да и не только в первую — остальным никакие врачи уже не помогут. За исключением патологоанатома.

— Ну, что тут у нас? — спросил молоденький фельдшер, распахивая заднюю дверцу милицейской машины, а потом добавил, осмотрев мое лицо: — М-да, придется проехать в больницу.

Только этого мне не хватало для полного счастья.

Я хотела спросить, сколько времени мне придется пробыть в больнице, но у меня ничего не получилось. Фельдшер истолковал мою попытку по-своему и заявил, что красота моя восстановится, буду как новенькая, на лицевой хирургии в какой-то там больнице, куда он меня повезет, работают высококлассные специалисты, ну а если что — лягу на пластику, теперь такие лица желающим делают — закачаешься. В общем, фельдшер болтал без умолку, но ничего не делал.

Но его поток речи на мое счастье был вскоре прерван.

— Так, где тут свидетельница? — спросил знакомый голос из-за спины фельдшера, которого быстро отодвинули в сторону.

«Сергей Сергеевич?!» — хотелось воскликнуть мне, но, как и в предыдущие разы, у меня ничего не получилось. Однако майор меня тут же узнал, несмотря на несколько измененную «фотографию».

— Ольга, опять ты?

Я попыталась кивнуть.

— Вот уж нам с тобой везет на встречи, — он покачал головой. — А я опять сегодня дежурю.

Если бы смогла — улыбнулась бы. Отдать должное Сергею Сергеевичу, он понял мое плачевное состояние и рявкнул на фельдшера, велев немедленно доставить меня в больницу, оказать первую помощь («Как родной, понимаешь?»), а майор сам сегодня приедет и проверит мое самочувствие.

— Сделаем, — кивнул фельдшер. — Женщина, встать можем или помочь?

И он в самом деле помог мне вылезти из милицейской машины и повел к «скорой».

— Вы ее чего, отпускаете? — крикнул Сергею Сергеевичу один из патрульных. — Вы хоть ее данные записали?

Мой старый знакомый ответил, что это далеко не первая наша встреча и он на днях вообще ко мне в гости собирался, поэтому записывать мои данные никакой необходимости нет. Не знаю уж, что подумали патрульные и остальные члены бригады: больше я разговоров не слышала, так как дверца «скорой» со мной внутри захлопнулась.

В больнице ко мне действительно отнеслись, как к родной, особенно после того, как фельдшер громогласно объявил в приемном покое, что у пострадавший все менты в городе знакомые и лично сегодня ночью приедут проверять, как меня тут лечат.

Челюсть мне вправили за одну секунду. Вначале я боялась ею пошевелить, чтобы не свернуть опять, но меня успокоили и предложили сказать пару слов.

— Спасибо большое, — произнесла я.

Врач с медсестрой, тетки лет сорока пяти, искренне рассмеялись, потом занялись обработкой ссадин.

— Голова не кружится? — уточнили у меня. — Не тошнит?

— Только побаливает, — ответила я, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Ну значит сотрясения у вас нет. А то что врезали… Это не муж вас так случайно?

— Нет, — рассмеялась я.

— А к нам обычно таких после семейных ссор привозят. Так что ничего страшного. До свадьбы заживет. Или до развода.

Я опять рассмеялась.

— А болеть и должна, — успокоила меня врач, прикладывая холодный компресс. — Ссадины заживут, отек сойдет. В течение первых суток холод прикладывайте, потом уже не надо. А царапины мажьте. Все затянется. Костюмчик ваш, конечно, жалко, но ничего, новый купите. Беспокоить что-то будет — в районную поликлинику. Все, идите ждать ваших милиционеров. У вас что, правда они все знакомые?

— Нет, что вы! Как такое может быть? Всего один.

— Значит, ждите своего приятеля.

Меня посадили на стул в коридоре и занялись следующим пациентом.

Сергей Сергеевич появился примерно через час с небольшим, я уже задремала, приложив больную голову здоровой правой стороной к стенке.

— Оля, просыпайся, — тронул меня за плечо майор.

Я открыла глаза.

— Да, хороша, — покачал головой милиционер.

— Хоть не издевайтесь, — вздохнула я.

— Да это я так. Но хоть говорить теперь можешь. Пошли. У меня машина стоит. Отвезу тебя домой. По пути и расскажешь, а завтра поподробнее поговорим.

Сергей Сергеевич помог мне встать и мы, провожаемые взглядами двух бомжей, пострадавших в драке и почему-то предположивших, что майор прибыл по их душу, покинули приемный покой. Бомжи за нашими спинами издали шумный вздох облегчения.

Майор вместе со мной устроился сзади, и водитель тронулся с места.

— Ну давай, Оля. — Милиционер положил на колени папочку и приготовился записывать. — Куда ездила? С какой целью? С кем? Кто стрелял?

Я сказала, что сегодня вела переговоры со стороны «Алойла» (Сергей Сергеевич хмыкнул), назвала имена убитых (к сожалению, не знала фамилию переводчика), поведала про ночной клуб и дальнейшие планы, которым было не суждено реализоваться. Про контракт и его пункт, на который обратила внимание днем, умолчала. Затем поведала про машины, взявшие нас в «коробочку», про лиц в черных одеждах и масках с прорезями, про удар мне в челюсть, про потерю сознания и про то, как меня обнаружила патрульная машина.

— М-да, — только и произнес Сергей Сергеевич, потом уточнил, присутствовала ли на переговорах свекровь.

Я пояснила, что она улетела на Кипр за телом сына. Майор про смерть Багирова уже знал и только покачал головой. Затем поинтересовался, когда Багирова думала вернуться. Я об этом не имела ни малейшего представления: меня она в свои планы не посвящала.

— Так ты теперь думаешь работать в «Алойле»?

— Не знаю, — вздохнула я. — Откровенно признаться, не хочется. Романы писать сидя дома как-то спокойнее.

— Да уж, — майор искоса глянул на мою опухшую физиономию.

— А кто-то из Хабибуллиных мог взорвать твоего бывшего на Кипре?

— Вы думаете Хабибуллины стали бы пачкать руки? — удивленно спросила я вслух. Мало ли что мне говорил бывший во время последней встречи… Признаться, не исключала, что Лешка сам организовал взрыв с трупом, опередив Камиля и нарушив его планы… Да эту компанию сам черт не разберет, куда уж мне! — Неужели у них нет шестерок, способных выполнить грязную работу?

— Тогда спрошу по-другому: как думаешь, могли Хабибуллины заказать твоего бывшего?

— Мочь, конечно, могли, но зачем это делать в другом государстве, когда у нас гораздо безопаснее?

Сергей Сергеевич хмыкнул. Я же вспомнила, что мне рассказал Камиль во время нашего отдыха на Кипре. В мае этого года он с друзьями на несколько дней летал в Испанию: у одного из приятелей там вилла. (Хорошие приятели, — подумала тогда я. — Мне бы таких. У всех виллы в разных странах.) Тогда по всем испанским каналам демонстрировали последствия какого-то жалкого (по российским меркам) терракта: баски заложили бомбу в универмаге. Ни одного убитого, семь раненых, но не очень серьезно. Дыма больше, чем разрушений. Резонанс по всей стране: высшие чины речи толкают, сам король выступает. На площади в разных городах вывалили тысячи, если не десятки тысяч людей с транспарантами. Телеканалы и газеты стали вспоминать последние «подвиги» басков: захватили пару бизнесменов, у которых на двоих за душой нет и ста тысяч долларов, стреляли в какую-то мелочь (опять, кстати, не убили). А что такого случилось по российским меркам? У нас ведь что ни день — громкое заказное убийство, взрывы — так обязательно с человеческими жертвами, перестрелка в центре города — куча убитых, которых соответствующие службы почему-то долго не могут вывезти с места событий, и они так и лежат на тротуарах, часто ничем не прикрытые. И что? Проходят люди мимо, спокойно переговариваются. Эка невидаль: трупы с простреленными головами лежат. Шлепнули банкира или крупного бизнесмена — короткий сюжет по телевизору в лучшем случае, или пара строчек в газете. Бабульки в соседних дворах обсудят, обзвонят своих знакомых, похвастаются, что у них соседа пристрелили, а у них самих журналисты интервью брали. Но, главное, все спокойны. И правительство, и милиция, и простой народ. Было бы из-за чего митинговать.

Поэтому я, признаться, склонялась к мысли, что наши люди предпочтут организовывать заказное убийство у себя на Родине, где к ним относятся гораздо спокойнее, так как уже давно привыкли, и носом землю рыть скорее всего никто не будет.

Что за маскарад был устроен на Кипре? Я все равно не знала его истинной сути и преследуемых целей. И не знала, кто именно все это организовал. И теперь предпочитала никому не раскрывать всех известных мне фактов. Майору я, в общем, верила, но все равно не решилась сообщить, что Лешка жив.

После всего случившегося я просто боялась говорить лишнее.

Наконец мы прибыли к моему дому и Сергей Сергеевич даже проводил меня до квартиры. Признаться, я не знала, хочу его видеть в ближайшее время или не хочу. И вообще кого я хочу слышать и видеть. На прощание майор сказал, что завтра во второй половине дня ждет меня в уже знакомом мне месте для того, чтобы составить фоторобот шофера.

— Но он же, наверное, не первый день на Надежду Георгиевну работал, — заметила я. — Может, лучше спросите у кого-то в компании?

— Спросим, не волнуйся. Обязательно спросим. Завтра ими всеми займемся. Но у тебя, Оля, фотороботы очень хорошо получаются. По ним человека опознать можно. Так что жду.

Закрыв за майором дверь, я сразу же начала снимать костюм, с ужасом косясь на себя в зеркало. Ну хороша…

В этот момент раздался звонок в дверь.

Я вздрогнула и с трудом сдержала готовый вырваться из груди крик. Кого могло принести в такое время?! Затем мой взгляд упал на сумочку с долларами, и я быстро зашвырнула ее под ванну, прикрыв половой тряпкой. Потом набросила на голое тело плащ, висевший на вешалке в коридоре, и робко подошла к двери.

В глазок ничего увидеть не могла, так как лампочка, как обычно, была или разбита, или вывернута.

— Кто там? — спросила робко.

— Я, — ответил Лешкин голос.

Экс-супруг едва не сбив меня с ног, проследовал на кухню. Когда я туда вошла и он увидел меня при ярком свете, в первое мгновение рот открыл и долго не мог закрыть, потом присвистнул, наконец спросил, кто это меня так.

Я пожала плечами.

— Ты что, не знаешь, кто тебе врезал? — рявкнул Багиров.

— Не ори, пожалуйста. Без тебя голова раскалывается.

— Прости, — даже извинился Лешка, что было ему несвойственно.

— На машину, в которой мы с партнерами «Алойла» возвращались из ночного клуба, было совершено нападение.

Но убийство иностранцев Лешку нисколько не заинтересовало, как, впрочем и исчезновение шофера.

— Ты документы из сейфа взяла, которые я просил? Я тут уже свихнулся, тебя дожидаясь.

«Отвык сидеть на лестнице под дверью любимой девушки? И как только Лешенька обходится сейчас без „шестисотого мерса“? И сам за руль садится?»

Я кивнула, отвечая на его вопрос.

— Давай их сюда, — сказал Лешка.

— Их украли, — ответила я совершенно спокойно. Теперь мне было уже на все наплевать.

— Что?! — взревел бывший, подобно раненому бегемоту. Потом еще добавил несколько слов, которые не говорят женщине, а жене — в особенности, пусть даже бывшей.

Наконец мне удалось вклиниться в поток брани, вылетавший из Лешкиного рта.

— Уходи! Пожалуйста. Мне плохо.

— Возвращай мне документы! Ищи их где хочешь! Где хочешь, слышишь?!

— Напиши заявление в милицию. Они как раз расследуют это дело. Может, и найдут твои папки.

— Искать будешь ты! Ясно тебе?! — Лешка помолчал и добавил: — Или ты об этом пожалеешь.

Я устало подняла на него глаза. У бывшего изменилось выражение лица. Теперь его украшала улыбка крокодила, готового заглотить жертву.

— Подумай о детях, Оленька. Хорошо подумай.

— Сволочь! — прошипела я. — Ведь это же и твои дети!

— Ну и что? Я никогда не испытывал к ним никаких чувств. И если придется выбирать — они или моя собственная шкура, догадываешься, что выберу я?

Я догадывалась, но мой собственный выбор был другим.