Твин Пикс: Расследование убийства. Книга 2

Глава 34

Беседа Дэйла Купера и Гарри Трумена о снах и сновидениях. — Телефонный разговор между Хэнком Дженнингсом и Бенжамином Хорном. — Энди Брендон готовится к семейной жизни.

За эти несколько дней Гарри Трумен и Дэйл Купер сблизились настолько, что шерифу порой начинало казаться, что знаком с агентом ФБР очень и очень давно — чуть ли не с самого рождения. Во всяком случае, в отсутствие Купера Трумен начинал скучать — его скуку не могли развеять ни болтовня Люси Моран о последних городских происшествиях, ни даже ее кулинарное искусство. В таких случаях, Трумен, быстренько собравшись, поручал текущие дела Томми Хоггу и ехал в номер «Флауэра». Дэйл то ли в шутку, то ли серьезно сказал по этому поводу: «Мы с тобой как Шерлок Холмс и доктор Ватсон — классическая пара сыщиков, где один не мыслится без другого…» Трумен, прекрасно поняв, что под доктором Ватсоном агент ФБР подразумевает его, только промолчал. Впрочем, за время короткого пребывания Купера в Твин Пиксе все честолюбивые замыслы Трумена и его желание во что бы то ни стало прославиться как-то сами по себе улетучились.

С Купером можно было говорить обо всем на свете и в то же время ни о чем — о нефтепромыслах в Техасе, о выборах последнего Президента, о внешней политике на Ближнем Востоке, о свиноводстве, об эмиграционной политике и о последних моделях «феррари» — Дэйл разбирался абсолютно во всем, о чем бы его ни спрашивали. Гарри, испытывавший в определенной степени дефицит общения, с удовольствием нашел в заезжем агенте ФБР внимательного собеседника.

Однажды речь зашла о снах — Дэйл, кстати, рассказал Трумену о своих странных видениях. Гарри, как человек рациональный и практичный, отнесся к рассказу Дэйла весьма скептически — сны и видения не принадлежали к категории доказательств и свидетельских показаний и по этой причине не могли фигурировать в документах в качестве серьезного юридического аргумента. — Очень зря, — сказал Дэйл. — Очень даже напрасно. — Почему? — насторожился Гарри.

Дэйл, поднявшись со стула и пройдясь по комнате, — беседа проходила в гостиничном номере, — набрал в легкие побольше воздуха (Трумен понял, что рассказ предстоит долгий) и, подойдя к окну, начал свое повествование:— Прежде, Гарри, я не обращал на сны почти никакого внимания… Ну, спится и снится, как говорила одна моя далекая родственница из Нью-Йорка… Я даже презирал сны и все, что с ними связано. Может быть, скорее из прихоти, а не потому, что этого заслуживали те или иные сновидения. Я не доверял снам, как чему-то обманчивому, манящему своей поверхностной глубиной, а на деле оказывающемуся всего только абсурдной, мутной, начисто лишенной смысла, игрой. Я с необычайным презрением относился ко всем, кто верит в сны, кто верит, что из сновидений можно извлечь какой-то смысл, наставление, предостережение или истину. Я всегда потешался с шарлатанских пояснений фрейдистов, вроде этого вашего доктора Джакоби… — Купер, обернувшись к Гарри, сделал несколько шагов к тумбочке и, открыв стоявший на ней термос, налил в чашечку кофе и сделал несколько небольших глотков. — Я испытывал отвращение ко сну; отвращение, подобное тому, которое внушает болото, подернутое прелой ряской… Гарри, именно такие ассоциации у меня возникали: черная, лоснящаяся вода подземного водоема; сумрачное место, в котором вас подстерегают страшные, уродливые твари и многочисленные опасности, невидимые вашему взору… Я сравнивал сон — правда, скорее инстинктивно, чем осмысленно, — со средневековьем. С тем жутким и одержимым средневековьем, которое даже в самом ясном и счастливом сне не в состоянии разродиться большим, чем какая-нибудь готика. Я воспринимал возобновление снов во время моего ежедневного сна как периодический и обязательный возврат в средние века, как периодический приговор к чему-то ужасному: темноте, пустоте, абсурду… А главное — я отказывался признать глубину сна, его черную глубину. Я, который всегда искал глубину в ясности и превращал тайны в сверкающую игру. Сны, и все, что с ними связано, занимали меня настолько мало, что я вообще перестал о них думать и в конце концов вовсе о них забыл. И хотя я знал, что сна без сновидений не бывает, я жил как человек, который никогда не спит, а только перекидывает своеобразный мостик из ничего между одной явью и другой…

Трумен несмело прервал рассказчика. — А что же теперь?.. Дэйл, скажи, теперь ты веришь в сновидения?..

Купер вновь отошел к окну. — Теперь, — после непродолжительной паузы произнес он, — теперь, Гарри, мои сны пробуждаются, они во многом противостоят бденной жизни, обращают на себя внимание. Они, Гарри, наступают на меня и пользуются моей немотой, чтобы занять господствующее положение в этом моем молчании… Мои сны, Гарри, охраняют меня, словно почетный караул. Мои сны разнообразны: случается, они являются мне в виде высоченных конических персонажей, очень выразительных и разговорчивых; случается, они лишены и лица, и дара речи. Раз от разу они становятся все радушнее, все убедительнее, в их манерах нет и тени навязчивости; они ведут себя исключительно по-дружески. Да, Гарри, теперь я уже с нетерпением жду мои сны, жажду их, не могу без них.

Трумен, затаив дыхание, слушал рассказ Купера. — Дэйл, а что все это значит?

Дэйл опустился в кресло. — Сны, которых раньше я так старательно избегал, которые порой с такой легкостью отгонял от себя, теперь нежно льнут ко мне и с любовью напоминают о себе… Гарри, ты не поверишь, но иногда бывает, что и во сне я вижу сон… У тебя случается что-нибудь подобное?.. — Купер вопросительно посмотрел на шерифа.

Тот как-то неопределенно пожал плечами. — Я вообще очень редко вижу сны, Дэйл, — ответил он.

Дэйл с нескрываемым сочувствием посмотрел на него и продолжил:— Чтобы понимать сны, нужно свыкнуться с мыслью, что не всегда шкала ценностей и значений жизни наяву соответствует той же шкале ценностей сна. Наоборот: во сне эта шкала зачастую оказывается совершенно иной. Чтобы понимать сны, нужно допускать, что во сне «А» может и не быть первой буквы алфавита, а дважды два не обязательно дает в сумме четыре. Чтобы понимать сны, Гарри, нужно уважать… — Дэйл запнулся, подыскивая нужное определение, — как бы это поточней выразиться… уважать самостоятельность снов, нужно научиться особой азбуке снов; точно так же, как нужно выучить какой-нибудь язык, чтобы научиться на нем читать. Чтобы понимать сны, Гарри, мы должны принять их собственные ценности и значения. Нужно, кроме всего прочего, уважать независимость сна. Чтобы понимать сны, — Купер сделал какой-то жест, значения которого Трумен так и не понял, — мы не должны привносить в сон наш разум, но давать возможность сну привнести в нас свой. Чтобы понимать сны, нужно очистить их от всего, что не входит в их собственное знание — я достаточно понятно объясняю, Гарри?..

Трумен, который понимал не более половины из монолога Дэйла, тем не менее утвердительно кивнул. — Да… — …а является как бы осколком нашего собственного знания, но ошибке перешедшего в сон. Чтобы понимать сны, — Куперу почему-то очень понравился этот рефрен, — нужно отказаться понимать сны… Воспоминание бденной жизни, переходящее в сон, суть примеси сна, некая мимикрия сна. Загадки сна, однако, не в этом, или не только в этом. Не в этом подлинный смысл. Ты, наверное, спросишь — «каковы исконные воспоминания сна?» Я отвечу: у языка может быть двойное значение — одно для жизни, а другое — для сновидений. Впрочем, это слишком примитивное предположение. К тому же, оно противоречит мысли, в которой я утверждаюсь все больше и больше, что во сне все исконно а, значит, и язык или языки, на которых говорят его персонажи…

Трумен, который почти ничего не понял, тем не менее поинтересовался — скорее, из вежливости, чем потому, что ему действительно был интересен предмет разговора:— А для чего нужны сны?..

Дэйл ответил вопросом на вопрос:— А для чего нужны мысли?.. Для чего нам дана способность мыслить, то есть создавать то, чего нет во времени? Сны воплощают то, что моя мысль — мысль бодрствующего человека — не в состоянии воплотить. Теперь я начинаю понимать, почему сны окружают меня такой необыкновенной любовью и нежностью. Несмотря на мою враждебность к ним, несмотря на все то отвращение, которое я всегда испытывал к снам. Теперь я начинаю понимать, почему сновидения так настойчиво взывают во мне. Для того, чтобы я сумел к ним привыкнуть, чтобы я смог переместиться в сны. Они делают это в преддверии моего полного перемещения в сновидения. Иногда мне кажется, что во снах мои мысли куда естественнее, чем в окружающей меня действительности. Во сне я, как мне иногда кажется, уже вполне могу назвать все факты и воспоминания моей реальной жизни, о которых вне сновидений порой не могу дать отчета. Мне, как никому другому, будет легко умирать — а это случится рано или поздно… — Купер сделал небольшую паузу. — Если сны — это и есть та жизнь, что ждет нас потом. И если бы жизнь наяву не была такой рассеянной, суетной, а, главное — такой скоротечной, возможно, мы смогли бы с помощью небольшого усилия и соответствующей тренировки легко и непринужденно переноситься в сны, как куда-нибудь в Майами-Бич, на курорт или на отдых, и проводить там в общении с самим собой часть отпущенной нам жизни, назначать там встречи с далекими и близкими друзьями, в том числе — теми, которых уже давно нет среди нас, и собираться всем вместе под сенью радушия снов… Под сенью бессмертия снов, — Дэйл нашел более удачное, на его взгляд, определение, — как собираются в уютной, теплой и светлой комнате, когда за окном мороз, а в ночи вас поджидают дымящиеся клыки и горящие злобой глаза волков… — Дэйл немного помолчал, словно оценивая впечатление, которое произвела его речь на шерифа. — Знаешь, Гарри, иногда мне кажется, что в одном из снов я узнаю разгадку смерти Лоры Палмер… Во всяком случае, если и не узнаю, то какое-нибудь сновидение мне в этом поможет…

Идя по коридору «Одноглазого Джека» в обнимку с Андерсеном, Бенжамин Хорн предвкушал предстоящие удовольствия — Блэкки заверила, что культурная программа в предстоящую ночь будет по высшей категории.

«Интересно, кто это может быть, — думал Хорн. — Блэкки утверждает, что застенчивая и неопытная… Наверняка говорит правду. Блэкки очень редко ошибается… Кто-кто, а уж она наверняка знает толк в женщинах…»

Размышления Бенжамина прервал лакей. — Мистер Хорн, — произнес он шепотом. — Мистер Хорн, извините за беспокойство — вас срочно к телефону…

Хорн поморщился. — А кто это?.. — Говорит, — по очень сложному делу, — доложил лакей. — Что-то насчет лесопилки…

Тяжело вздохнув, Хорн с полуулыбкой обратился к Андерсену:— Извините… У меня тут очень деловой разговор… Буквально несколько минут.

Андерсен согласно кивнул. — Пожалуйста, мистер Хорн.

Бенжамин, шепнув что-то на ухо лакею, скрылся в кабинете напротив. — Господин Хори распорядился проводить вас к девочкам, — улыбнулся лакей, — чтобы вы в его отсутствие не скучали…

Норвежец, понимающе заулыбался.

Хорн, взяв со стола отложенную лакеем трубку, огляделся по сторонам и, убедившись, что комнатка пуста, полушепотом произнес:— Слушаю…

С того конца послышалось:— Это Хэнк…

Бенжамин заулыбался. — А, Хэнк?… Ну, привет… У тебя что-то срочное или просто так?..

Хэнк несколько обиделся. — Мистер Хорн, вы же знаете — я никогда не звоню просто так…

Бенжамин насторожился. — Значит, что-то случилось?..

После не очень длительной паузы Хэнк коротко ответил Хорну только одно слово:— Да.

Бен нахмурился — этот вечер он намеривался как следует расслабиться, и поэтому сообщение Хэнка было для него неприятным. — Что же именно… — Я весь вечер следил за коттеджем Джонсонов… — И что же?.. — Только что Лео привез оттуда на лесопилку Пэккардов связанную Шейлу… У меня впечатление, что он хочет сжечь свою жену вместе с лесопилкой…

Бен впервые за весь этот телефонный разговор улыбнулся. — Сжечь?.. Какая приятная неожиданность… А почему ты так решил?..

В трубке послышалось:— Несколько минут назад он зашел в сушилку номер три с большой канистрой…

Это сообщение необычайно развеселило Бенжамина Хорна. Он воскликнул:— Вот и отлично!.. Неплохо было бы отправить на тот свет и этих жучков-короедов…

Хэнк осведомился:— Это приказ?.. — Нет, — ответил Бенжамин. — Нет, Хэнк, это не приказ. Это скорее, просьба… — Хорошо.

После этих слов в трубке послышались короткие гудки.

Положив трубку на рычаг телефона, Хорн в отличном расположении духа прошелся в общий зал — Андерсен, который за это время успел набраться так сильно, что едва держался на ногах, изумленно, будто бы впервые видя, посмотрел на своего партнера. Хорн не обратил на него никакого внимания, только подмигнул девушке, одетой в полупрозрачный купальник:— Займись!..

Та, усевшись рядом с норвежцем, обвила ему шею рукой и, глядя в глаза, томно спросила:— Ты меня хочешь?.. Дорогой, я буду сегодня ночью делать все, что ты мне скажешь…

Бенжамин, довольно потирая руки, все время повторял:— Отлично, отлично.

Неожиданно он вспомнил о самом главном. Пройдя и сторону комнаты Блэкки, он зашел. Поставщица девушек, сидя в глубоком кресле, просматривала астрологический журнал. По пустому одноразовому шприцу, валявшемуся на полу, Хорн понял, что она успела как минимум один раз уколоться героином. Приобняв Блэкки, Хорн произнес:— Ну, где обещанная девочка?.. Стеснительная и неопытная?.. У меня как раз появилось время ее кое-чему обучить…

Блэкки коротко кивнула в сторону двери, ведущей в смежную комнату:— Она там…

Хорн плотоядно заулыбался:— Ну-ка, ну-ка…

Энди Брендона необычайно взволновало сообщение Люси о беременности.

«Значит, я буду отцом, — с гордостью подумал он, — у меня будет сын, — Энди почему-то решил, что обязательно родится мальчик, — я воспитаю его таким же достойным человеком, как и я сам. — Брендон вспомнил свой меткий выстрел в Жака Рено, — он будет таким же мужественным, я научу его так же метко стрелять…»

Вспомнив, что Люси еще не является его женой, Энди окончательно решил, что в самое ближайшее время эту ошибку следует исправить.

«Мы обязательно поженимся, обязательно… У нас будет скромная свадьба, но на нее я приглашу всех своих друзей, — принялся мечтать Брендон, — всех без исключения: Гарри Трумсна, Томми Хогга, Фрэнка Заппу, Дэйла Купера… Может быть, придет даже мэр Твин Пикса мистер Милтон, если мы с Люси его хорошо попросим…»

Энди настолько серьезно отнесся к своему предстоящему отцовству, что решил, не откладывая, сделать два дела: во-первых, добросовестно изучить всю имеющуюся в муниципальной библиотеке литературу, касающуюся семьи и брака, а во-вторых — посетить соответствующего врача, чтобы на всякий случай иметь более полное представление о наследственности будущего ребенка. Брендону повезло — библиотекарша, узнав в чем дело, любезно предложила ему обтрепанный том «Энциклопедии вступающих в брак», добавив с любезной улыбкой, что эта книга имеется только в единственном экземпляре и поэтому выдается лишь в особых случаях…

Открыв том наугад посередине, Брендон принялся читать:

«Не станем забывать, что будущие супруги, прежде чем встретиться, прожили уже определенную жизнь и накопили уже пусть небольшой, но собственный жизненный опыт. Случается, что между молодыми, только что встретившимися, сразу же возникает такая горячая и нескрываемая симпатия друг к другу, что они и слышать не хотят о каких-либо преградах, которые могут помешать их союзу. Опять-таки в этом нет ничего плохого, но, если они проявят хоть каплю благоразумия, это никоим образом не повредит их зарождающемуся или уже зародившемуся чувству. Случается, правда, что за первым решительным шагом следует глубокое разочарование. — Энди улыбнулся и подумал: „Ко мне это наверняка не относится“. — Объясним, — читал он дальше, — почему же возникает это разочарование. Пусть небольшой, но все-таки собственный опыт, накопленный каждым из молодых перед встречей, не всегда совпадает с опытом партнера. Это вполне естественно и объяснимо, как естественно и объяснимо то, что влюбленные, зная о собственных недостатках, никогда не спешат открыть их друг другу. Но, предположим, что чувства, зародившиеся в вас, не вызвали у вас разочарования, а, напротив, укрепили вас во мнении, что вы сделали правильный выбор. Что ж, как говорится — в добрый час! Однако постараемся запомнить: брак, который вы заключили, не просто юридическое закрепление вашей любви, а еще и — быть может, прежде всего — союз двух любящих людей. То, что вы скрывали друг от друга до заключения брака, может против вашей воли раскрыться в браке. Научитесь искренности — это наш настоятельный вам совет. Не той искренности, когда вы режете правду в глаза, хотя и видите, что подобная хирургическая операция доставляет вашему любимому боль. Мы призываем вас научиться той искренности, когда вы почувствуете в себе готовность в любую минуту прийти на помощь партнеру и принять его помощь. Грустно видеть, когда молодые, даже не сделав попытку разобраться в себе, чтобы понять партнера, начинают обвинять друг друга во всех смертных грехах — в том числе и тех, которые никогда не были им присущи. Если до супружества вы привыкли считать что-либо вполне естественным и само собой разумеющимся, то это еще не значит, что то же самое будет считать естественным и само собой разумеющимся ваш избранник. То, что нравится нам, вовсе не обязательно должно нравиться всем. И это не свидетельствует о дурном вкусе всех, и утонченном — вашем собственном. У вас теперь не просто своя семья, одна любовь на двоих, — прочитав эту фразу, Энди едва не прослезился от умиления. „Одна любовь на двоих, — с умилением подумал он, — как хорошо написано!“ — но еще и то, — читал он дальше, — что издавна вмещается в понятие „свой дом“. А это — не только ваша квартира, мебель, ваши любимые книги; это — прежде всего атмосфера взаимного доверия, понимания друг друга, это ваш новый общий мир, в котором вам отныне жить вместе и совершенствовать этот мир тоже вместе».

Отложив книгу, Энди на какое-то время погрузился в раздумья. — Одна любовь на двоих, — прошептал он, — все-таки как хорошо написано…

Спрятав «Энциклопедию…» в ящик стола и закрыв его на ключ — чтобы никто не смел читать ее, — Брендон направился к врачу на обследование…

«Интересно, — думал он по дороге в клинику, — сможет ли доктор определить, по анализам, на кого будет похож ребенок?..»