Твои письма не лгут (СИ)

17. Отчаяние

Я отрываю от него взгляд лишь на долю секунды, чтобы схватить со стола мобильник. Когда зажигаю экран и направляю тусклый свет в дальний конец кровати, она пуста. Герман исчез. Теперь я даже не уверена, что видела его. Но я соскакиваю на пол и оббегаю всю комнату. Даже выглядываю в коридор. Нет никаких следов пребывания постороннего в доме. Из другой комнаты доносится мирное сопение родителей. Аккуратно заглядываю к ним, чтобы убедиться, что над ними не нависает высокая фигура. Всё спокойно.

В смятении возвращаюсь в постель. Немного подумав, встаю и проверяю оконную раму на предмет взлома. Всё в порядке, окно наглухо закрыто. Осторожно крадусь в прихожую и проверяю дверной замок. И тут обнаруживаю, что дверь не заперта. Забыли закрыть или всё-таки кто-то находился в доме? Но ведь это невозможно: я ничего не слышала. Действительно ли это был сон…

Я заваливаюсь на бок и укутываюсь с головой в одеяло. Как в детстве, когда по ночам становилось страшно. Это была моя крепость, надёжное укрытие от страшных монстров. Мечусь в беспокойстве до самого утра.

Едва мрачные улицы Мортимора начинают понемногу светлеть, как я прекращаю бесполезные попытки провалиться в сон. Бесшумно иду в ванную, чтобы не разбудить родителей. Скидываю с себя пижаму и бельё. Закидываю в стиральную машину. Встаю под прохладный душ и надолго застываю, как статуя. Позволяю воде проходить через меня и смывать надоевшую усталость.

Как бы я ни старалась оставить ночные переживания во вчерашнем дне, мысли постоянно возвращаются к Герману. Я закрываю глаза и вижу его лицо, надёжно скрытое полумраком. Сон наяву такой реалистичный, что я невольно задумываюсь о его правдивости. Нет, это невозможно! Герман мёртв, проводилось вскрытие. Он не мог просто восстать из могилы и заявиться ко мне домой. При этом выглядеть таким живым, если не считать глаз. От них у меня до сих пор мурашки по коже.

Немного придя в себя, тщательно моюсь, будто это поможет обновиться не только физически, но и эмоционально. Затем выключаю воду, закутываюсь в полотенце и иду в комнату, пока с мокрых волос на пол капает вода. Надеваю первое, что попадается под руку: тренировки и безразмерный тонкий джемпер из мягкой и немного блестящей ткани. На кухне выпиваю два стакана холодной воды. Есть не особо хочется, поэтому возвращаюсь к себе и достаю ноутбук.

Усаживаюсь поудобнее на кровать и начинаю искать информацию. Это кажется мне безумием, но я прокручиваю в голове слова бабульки у церкви, которая работает там сторожем. Она убеждена, что злые сущности существуют. Об этом меня заставляют задуматься и странности, произошедшие в течение недели. Почему только сейчас? Я прожила здесь семнадцать лет. Никогда со мной не происходило ничего необычного. А тут чуть ли не каждый день.

Пальцы начинают барабанить по клавиатуре. Ищу статьи о демонах и вампирах, читаю много бредовой информации. Мифологический персонаж или вампир. Имеет много разных названий в зависимости от культуры. В славянской мифологии вампиров называли упырями или вурдалаками. Заложный покойник, встающий по ночам из могилы. Нападает на людей и скот. Румынская и молдавская мифология окрестила этих существ стригоями. Считалось, что в стригоя превращались пов*шенные люди или заложные. Убур в вайнахской мифологии и ветал в индийской. Есть ещё множество разных трактовок.

Во всех источниках и культурах вампир предаёт кровопийцей, опасным для человека злым хищником. Люди давно интересовались смертью и в то время сами представляли, что происходит с душой человека после смерти. Упыри причислялись к мертвецам, которые не могли обрести покой после кончины. Есть много разных причин: само*****тво, гибель по вине другого человека, неправильно проведённый погребальный обряд.

После тщательного изучения славянского вампиризма Ян Л. Петровски (профессор славянских языков и литературы) пришёл к выводу, что это явление зародилось на Балканах. Примерно с IX века упоминания о вампирах возникли в результате противостояния между дохристианским язычеством и христианством. Свой вклад в формирование сказаний о вампирах внесли и дуалистическая религия вместе с богомильством. Их корни уходят прямиком в Иран. А возникли в Македонии ещё в Х веке. В итоге феномен вампиризма сохранился лишь в виде элементов популярной демонологии.

Демонология? Мне становится любопытно, как много людей всецело посвящают жизнь изучению демонологии. Является ли это основной их профессией, кто за это платит. Даже не ленюсь проверить информацию. Термин используется по аналогии с современными научными направлениями как в оккультизме, так и в научно-исторических работах. Например, к известным демонологам относятся знаменитые Эд и Лоррейн Уоррен. Супруги ввели моду на паранормальное ещё в ХХ веке. Их история легла в основу многих фильмов ужасов.

Демонология составляет списки, в которых классифицирует злых демонов, устанавливает иерархию и происхождение. Если смотреть на проблему с научной точки зрения, в этом есть определённый смысл. Всё равно как если изучать триасовый период и динозавров, которых мы никогда не видели и вряд ли увидим. Но это часть культуры, ушедшей эпохи. Увлекательно восстанавливать по кусочкам картинки прошлого, проводить исследования, узнавать что-то новое. Но не использовать как возможность заработать на доверчивых людях.

Я опускаю крышку ноутбука, так и не обнаружив ответы. Да и что я хотела найти? Меня одолевает тревога. В конце концов, срываюсь с места, переодеваю тренировки на джинсы, небрежно приглаживаю волосы. Накидываю верхнюю одежду и покидаю дом до того, как просыпаются родители. Лишь Леди проводит меня печальным взглядом. Помешкавшись, ненадолго вывожу её справить дела. А потом выбегаю на дорогу.

Плетусь по обочине в распахнутом пальто, пока промозглый ветер продувает меня насквозь. Сегодня я без машины, и плевать, если кто-то попытается опять переехать. Кажется, я уже достигла своего пика: мне нужны ответы. Прикуриваю прямо на ходу, щёлкнув зажигалкой. Трясу пачкой, в которой барахтаются две последние сигареты. Подумав, захожу в первый попавшийся магазин. Ещё успею бросить. Сейчас необходимо хоть что-то, способное удержать меня в рамках реальности.

Я иду через весь город в ранних утренних красках, если так можно описать мутноватую серость однородного неба. Вместе с дыханием вырывается горячий пар, который быстро остывает в холодном воздухе. Я потеряна, одинока и очень устала. Покорно вверяю себя врагам: делайте что хотите, нападайте или сбивайте! Возможно, вашим тайнам действительно не стоит всплывать наружу! Но если вы меня не остановите, сегодня я обязательно докопаюсь! Именно этим я сейчас занимаюсь. Тем, что нужно было сделать с самого начала.

Мне требуется целых пол часа, чтобы преодолеть расстояние от дома родителей до улицы, где жил когда-то Герман. Когда-то… Прошло чуть больше недели, но я отчего-то ощущаю на плечах минувшие годы и даже столетия. Так давно, так грустно.

На детской площадке меня встречают знакомые вороны. Кажется, будто они никогда не покидают это место. Сидят и наблюдают. Может, они и являются моими преследователями? Я вижу их повсюду в городе. Даже чаще, чем голубей, что действительно странно.

Поднимаюсь к домофону и набираю нужный номер. Громкие гудки, но никто не подходит. Пробую дважды и трижды. Могу просто сдаться, но остаюсь возле двери, пока кто-то из соседей не откроет. Наугад набираю разные квартиры. В один момент везёт: открывает какая-то пенсионерка. Я взлетаю по лестнице на пятый этаж и начинаю стучать в дверь. Про звонок напрочь вылетает из головы.

Барабаню так, что начинает болеть ребро ладони. Сама не знаю откуда во мне столько злости, но изливаю её в каждом ударе до тех пор, пока с той стороны не поворачивается замок. Елизавета Аркадьевна удивлена внезапным визитом. У меня создаётся впечатление, что она намеренно не открывала. Ждала, пока уйду. Но своим настойчивым стуком я могла поднять на уши всех соседей. Что ж, очень жаль её разочаровывать!

— Лера? — доносится из слегка приоткрытой двери знакомый голос. — Что ты здесь делаешь?

Я медлю несколько секунд. Злость, которая струится по моим венам, готова излиться вместе с грубыми словами. Но я сдерживаю себя. Всё-таки это неправильно. Стараюсь напустить на себя вежливость.

— Простите, Елизавета Аркадьевна, мне очень нужно с Вами поговорить! — мой голос дрожит, как у маленького напуганного ребёнка.

Женщина явно не понимает чего я от неё хочу. Наша последняя встреча закончилась плохо, и она до сих пор не отошла. Если судить по хмурому взгляду исподлобья и поджатым губам. Но сейчас мне плевать. Я хочу лишь одного: покопаться в записях Германа. Пока их не выкрали, не уничтожили. Пока у меня есть возможность найти объяснение странным событиям.

— Ты разве не поняла, что я сказала в прошлый раз? — сухо отзывается Елизавета Аркадьевна. — Тебе больше не рады в этом доме!

Я прислоняюсь к двери, едва не вваливаясь в прихожую. Теперь она вынуждена прикрыть дверь, оставив для меня лишь никчёмную полоску мрака. В подъезде светлее, чем в квартире.

— Прошу, это очень важно! — я не успеваю заметить, как отступает злость, сменяясь горьким отчаянием. Горечь остаётся на языке и звучит в словах. Она же раздражает слизистую глаз, норовя вызвать слёзы. — Вы можете сколько угодно отрицать правду и ненавидеть меня: я это уважаю и не собираюсь вываливать на вас новые проблемы. Но позвольте просмотреть вещи Германа. Пожалуйста!

— Ты пьяная что ли? — с раздражением осведомляется Елизавета Аркадьевна. — Заявилась в такую рань, да ещё в дверь ломишься! И требуешь впустить тебя в таком состоянии?

— Вы меня знаете: я не причиню вреда!

— Знала. Лет десять назад.

Я без понятия, как ещё могу её убедить. Сказать правду — единственное, что мне остаётся.

— Перед смертью Герман влип в опасную историю! — сглотнув слюну, говорю я. — Он собирал информацию, которая может касаться влиятельных людей. Мне удалось выяснить не так много, но теперь сама нахожусь в опасности. Мне угрожают. Записи Германа, возможно, единственные могут помочь. Пожалуйста, поймите!

— То, во что ты влезла, Лера, является исключительно твоей проблемой! — противится женщина. — Не наговаривай на Германа! Он был лучшим человеком из всех и никогда не стал бы заниматься ничем подобным.

— Если позволите, я могу это доказать!

— Не надо ничего доказывать! — её голос срывается на крик. — Я знаю своего мальчика! Уходи, покуда не навлекла беду и на нас! Уезжай из города. Глядишь, никто не тронет! Почему ты до сих пор здесь?

Я едва не задыхаюсь от возмущения:

— Потому что могут пострадать люди…

— Или всё-таки собираешься писать статью? — её глаза сужаются, когда она всё понимает по моему взгляду. — А ты всё не успокоишься…

— Она будет не о Германе! — оправдываюсь я, но не успеваю пояснить.

— Пошла прочь, стервятница! — вопит Елизавета Аркадьевна. Её лицо багровеет от злости. Я вижу это даже в полумраке квартиры. — Я не позволю наживаться на нашем горе! Ты ничего не получишь от Германа! Ещё раз заявишься сюда и потом будешь объясняться перед милицией!

Она так резко захлопывает дверь, что меня обдаёт потоком проспиртованного сквозняка. Меня вдруг начинает бесить, как они поганят память о сыне. Я, которая несколько дней назад с пониманием относилась к горю безутешных родителей, теперь закипаю от отвращения. Ярость овладевает телом, и я с досадой ударяю по стене рядом с дверью. Так сильно, что обдирается кожа.

Спускаюсь на первый этаж, громко топая и бормоча проклятия. Но злость не изменит того факта, что я остаюсь ни с чем. И всё же не собираюсь останавливаться. Я пулей вылетаю из подъезда, губами убирая выступающую кровь из ободранной раны. Пусть я не узнаю, кто мне угрожает, но могу раз и навсегда поставить точку в вопросе о сверхъестественном. Теперь я решила, что никуда сегодня не поеду. Вместо этого возьму машину и попытаюсь выяснить, действительно ли Герман мёртв. Отчёты могли подделать, всё вокруг может оказаться обманкой. Только мне понадобится лопата.

К ночной вылазке начинаю готовиться заблаговременно. Родителям ничего не говорю. Придумываю отмазку, что остаюсь по другим причинам. Они, естественно, не в восторге. Но, после бессмысленных попыток меня отговорить, ожидаемо сдаются. Мне даже немного стыдно перед ними: все мы хотим, чтобы этот кошмар закончился. Пусть они ознакомлены с деталями лишь косвенно, но вполне справедливо определяют уровень опасности. Мама даже дозванивается до автостанции, чтобы перенести бронь билета на завтра. Наверное, у меня получится успеть.

Ближе к восьми мой телефон вдруг оживает. Точно уверена, что это не Алиса: с ней я успела поболтать пару часов назад. Остаются мошенники или оператор сотовой связи. Ни то, ни другое. На экране высвечивается номер Олега. На мой взгляд, немного поздновато для звонков. Может, Елизавета Аркадьевна всё же донесла? С подозрением принимаю вызов.

— Алло?

— Привет, Лера! Ты где?

Я делаю затяжку и выпускаю сигаретный дым прямо на протестующий воздух. Приглушённые тени окружают меня со всех сторон, но яркая вывеска гипермаркета светит прямо в лицо. Спиной чувствую прохладу машины, на которую облокачиваюсь. Правда, Олегу говорю совсем другое.

— Привет, дома! — ровным голосом стелю я, казалось бы, невинную ложь. — Устала очень сегодня.

— Нам нужно поговорить! — переходит к делу он. — Сможешь в ближайшее время?

— А что такое?

Мужчина явно не слишком хочет обсуждать это по телефону. Но всё же поясняет:

— Удалось кое-что выяснить по тому делу. Думаю, тебе будет интересно. Но это не телефонный разговор!

Никакой конкретики, будто опасается, что нас могут прослушивать. Это настораживает, и я поддаюсь напряжению. Наверное, дело серьёзное. Оглядываюсь на машину, где на заднем сиденье лежат купленные только что фонарик и садовые перчатки. Лопату удалось найти в сарае. Крайне необычное снаряжение для поездки по городу. Задумчиво гляжу на время.

— Слушай, это может подождать до завтра? — интересуюсь я. Меня разбирает любопытство, но страх передумать завершать начатое оказывается сильнее. Я и так постоянно придумываю предлоги на протяжении этого дня.

— Ну, я могу заехать ближе к полудню, — задумчиво предлагает одноклассник. — Нормально будет?

— Да, конечно!

— Мы ведь думаем об одном и том же? — на всякий случай уточняет он.

— Наверное.

У меня потеют ладони несмотря на холод. Не так-то просто держать лицо, когда сама невольно начинаю прокручивать в голове различные теории и считаю минуты до завтрашней встречи. На мгновение даже задумываюсь, чтобы заехать на минутку к нему. Но если Олег что-то заподозрит, моим планам, скорей всего, придёт конец.

И тут, как гром среди ясного неба, он задаёт прямой вопрос:

— Что ты задумала?

Дьявол! Как я себя выдала?

— Ничего! — невинно оправдываюсь я и решаю на скорую руку набросать прикрытие. — Работой просто завалили. Нужно в ближайшее время внести правки в статью, иначе босс меня убьёт!

— Чтобы ты променяла важную информацию, которой так долго добивалась, на статью… — с подозрением растягивает Олег. Но в итоге сбавляет обороты, что меня очень радует. — Очень важная, должно быть, статья!

А ведь он прав! И когда только успел так меня изучить… Решаю закончить разговор, пока не вызвала ещё больше подозрений.

— Слушай, Олег, мне правда пора! — с сожалением говорю я. — Завтра поговорим.

— Давай, удачи со статьёй!

Он отключается как раз в тот момент, когда из магазина вываливается компания пьяных мужчин. Видимо, заходили за добавкой. Проходя мимо, не оставляют меня без внимания. Я лишь косо наблюдаю, как они отсыпают лесть и свистят. Молча обхожу девятку и прячусь в салоне. К счастью, шумная компания тут же теряет ко мне интерес и проходит мимо. Что ж, им же лучше! А то прямо руки чешутся схватить лопату и нанести пару отрезвляющих ударов по наглым рожам. Так, нужно собраться!

Поворачиваю ключ зажигания, переключаю передачу и ныряю в объятья ночного Мортимора. Причём, в прямом смысле. Здесь нет огней мегаполиса и многочисленных неоновых вывесок. Фонари и то не везде горят. Лучше всего освещён центр. Но мне нужно дальше. Выбираю дорогу, которая ведёт на шоссе.

Несколько раз попадаются одиночные встречные машины. Хуже всего ездить после шести вечера, когда большинство жителей возвращаются домой с работы. Тут и множество машин на дорогах, и куча пешеходов. Зато спустя два часа улицы спокойны и практически пусты. Все давно дома, доедают остывающий ужин и перебираются в комнату смотреть телевизор. И дети давно забраны из школ и детских садов. Гуляют в основном подростки, да можно местами встретить собачников. Люди в большинстве боятся подступающую зиму, не любят холод. А я люблю спокойствие. Особенно сейчас. И благополучно доезжаю до кладбища.

Останавливаюсь подальше от парковки. Здесь где-то должен быть смотритель. Не очень хочется попасться в самом начале. В идеале меня вообще не должны заметить. Беру снаряжение, не забываю запереть машину. У отца нет автоматической блокировки, поэтому приходится всё делать в ручную.

Фонарь пока не включаю, иду в темноте. Заходить с парадного входа опасаюсь. Ныряю в проход межу ближайшими и деревьями и какое-то время двигаюсь под их сенью. Можно сказать, иду вдоль незримой границы кладбища. Стараюсь не думать о пугающих надгробиях, которые в темноте напоминают чьи-то фигуры. Через несколько минут убеждаюсь, что нахожусь достаточно далеко от дороги, и рискую включить фонарик. Только, чтобы освещать себе путь: направляю точно к себе под ноги.

Путь до могилы Германа занимает больше времени, чем в прошлый раз. Но я радуюсь, что уговорила тогда себя приехать. Не приходится искать его по всему кладбищу. Я точно знаю куда идти. Поднимаю луч фонарика на кривоватую табличку. С последнего раза ничего не изменилось. Меня сковывает ужас от осознания того, что мне предстоит сейчас делать.

Внезапно на верхушку кола приземляется крупная ворона и издаёт громкое "кар". Я вздрагиваю и сердито гляжу в её до жути осознанный глаз, которым она рассматривает меня. Громкие взмахи крыльев разрывают тишину. Она будто пытается мне помешать или что-то вроде того. Раздражённо сгоняю её лопатой, и ворона мчится в темноту.

Прости меня, Герман…

С неприятным чувством надеваю новые перчатки на покрасневшие от холода руки. В последний раз бросаю извиняющийся взгляд на надгробную табличку и не без труда выдираю деревянный кол. Аккуратно кладу его на расстоянии, чтобы не запачкать потом землёй.

В этот момент на вершинах деревьев поднимается ветер. Он раскачивает их, беспокоит моих пернатых спутников. Целая стая ворон взметается в воздух по всему кладбищу и проносится у меня над головой. Что это, опасное предзнаменование? Какое-то время неподвижно прислушиваюсь к пугающим звукам, но потом заставляю себя продолжать. Работа предстоит нелёгкая. Не стоит тратить время попусту.

Включенный фонарик оставляю на ближайшей облезлой скамейке так, чтобы луч был направлен на меня. Конечно, глаза уже привыкают к темноте. Я вижу достаточно хорошо, но так немного спокойнее. Будто это мой карманный ангел-хранитель.

Наконец, начинаю копать. Лопата без труда погружается в сырую землю. Частые дожди знают своё дело. И температура не настолько низкая, чтобы почва замерзала. Но копать предстоит на глубину двух метров. На первый взгляд кажется, что не слишком глубоко. Но через несколько минут мышцы начинают уставать. Не привыкла я к такому грубому труду. Стиснув зубы, продолжаю копать, скидывая комы земли рядом с растущей ямой.

Незаметно вокруг меня вырастают высокие земляные кучи. Перчатки уже стали чёрными от грязи. Устало вытираю со лба пот, оставляя размытый грязный след. И на пальто уже страшно смотреть. К сожалению, не подумала брать с собой одежду для выкапывания могил. Дьявол, что я делаю?! Выкапываю труп лучшего друга…

Но усталость вытесняет любые сомнения. Я уже слишком близка. Наконец-то лезвие лопаты с глухим стуком натыкается на что-то твёрдое. Оставляю её снаружи, а сама опускаюсь на колени в глубокой яме и руками стряхиваю землю с крышки гроба. Такой простой, из самых дешёвых.

Пальцы тянутся к краю крышки, готовые открыть. Но тут я медлю. Страх врывается в сознание и парализует привычным способом. Готова ли я увидеть разлагающийся труп Германа? Или больше опасаюсь обнаружить пустой гроб? Представляю, какой обезумевшей я сейчас выгляжу. И до конца не могу поверить, что решилась на такое. Но зачем? Он мёртв! Пора перестать искать оправдания… Но не зря же приложила столько усилий.

Задержав дыхание, с усилием открываю крышку гроба, готовая почувствовать отвратительный смрад разлагающейся плоти. Но тут мои глаза округляются, увидев только мягкую белую обивку. В пустой гроб скатываются маленькие комочки земли.

Что это значит? Неужели я была права? И Герман жив или стал чем-то иным… Не в силах больше сдерживать дыхание, я позволяю земляному запаху проникнуть в лёгкие. Не ощущаю никакой вони. Такое чувство, будто гроб изначально закопали пустым.

Меня охватывает паника, когда я медленно начинаю осознавать то, что вижу перед собой. Всё это обман: его смерть и похороны. И результаты вскрытия? Могли ли неизвестные перезахоронить его тело, чтобы скрыть доказательства своей вины? Но кто мог знать, что я надумаю выкопать тело лучшего друга? Или предусмотрительность на будущее?

Какая-то часть меня склоняется к тому, что никто его не эксгумировал. Вдруг он и правда приходил ко мне прошлой ночью… Этот взгляд был таким реалистичным. И оставшееся затем ощущение чьего-то присутствия. Не могло всё это привидеться…

Понимаю, что сейчас не время обдумывать открытие. Пора узнать, что будет проще: закапывать, или откапывать. Позже решу, что делать с этой информацией. Небрежно поднимаюсь на ноги, чувствуя, как благодарны онемевшие мышцы. Тянусь к краю ямы, думая, как проще будет выбраться на поверхность.

Внезапно кто-то ударяет меня по голове моей же лопатой. За глухим звуком следует ослепляющая боль. Я падаю на крышку гроба, теряя сознание. Последнее, что я вижу, это несколько размытых человеческих фигур, нависающих над ямой.