Твои письма не лгут (СИ)

2. Мортимор

Вскоре нас встречают первые дома. Неказистые жилые постройки мелькают тут и там, нагнетая атмосферу давно старого и забытого. Обшарпанные и деревянные, они навевают на меня меланхоличную тоску. Я словно вновь переношусь на десять лет назад в день, когда покидала родной город. Смутно помню ощущение радости и предвкушение перед началом нового этапа жизни: самого важного, ведь я впервые сделала осознанный выбор.

Алиса отрывается от телефона и с любопытством глядит по сторонам. Но интерес быстро пропадает при виде скучных серых пейзажей.

— Мам, мы уже приехали? — спрашивает она, явно надеясь на отрицательный ответ.

— Да, здесь я выросла.

— Я думала, здесь будет красивее!

В её взгляде появляется разочарование. Мысленно я с ней соглашаюсь: смотреть особо не на что. Ближе к центру поинтереснее, но это вам не Таганрог с его красивейшими парками, шикарной Пушкинской набережной, где она так любит гулять, и другими достопримечательностями. Аквапарк и пляж здесь тоже не обнаружить.

— Потерпи, ты ещё не видела наш дом! — пытаюсь подбодрить её, но выходит не очень. Тогда прибегаю к другой тактике. — Бабушка и дедушка уже заждались!

Лицо Алисы моментально светлеет. Она напоминает маленькое солнышко: единственный источник света в мрачном Мортиморе. А, может, просто я его таким запомнила? Так или иначе, сейчас он полон скорби и тоски. И стал очень пуст, потеряв единственного светлого человека во всём городе. Если не считать моих родителей.

Погружённая в противоречивые мысли, я не сразу замечаю церковь, которая возвышается подобно небоскрёбу на фоне множества одноэтажек. В Мортиморе есть ещё собор недалеко от Главной Площади, и небольшая церквушка где-то ближе к северной черте города. Но почему-то меня тянет остановиться именно здесь.

В общем-то, я и не планировала. Меня крестили, как и всех детей в Мортиморе, и какой-то частью себя всегда буду верить в высшие силы. Но никогда не могла найти нужный путь в те минуты, когда нуждалась в помощи. Не хватало духу попросить. Неужели приспичило сейчас? Или просто атмосфера города так влияет?

Недолго думая, паркуюсь на обочине приблизительно в ста метрах от церкви. Алиса удивлённо поднимает на меня взгляд. Поворачиваюсь и одариваю её мягкой улыбкой: по-моему, немного вымученной, но она этого не замечает.

— Милая, подожди, пожалуйста, в машине! — прошу я, не планируя задерживаться сильно долго. — Я скоро вернусь.

— Ну, мам, тут скучно! — недовольно ворчит она. — Когда мы уже поедем к бабушке и дедушке? Я есть хочу!

— Сейчас, попей пока водички!

Я достаю из подстаканника бутылку с негазированной водой и протягиваю дочери. Выпивает немного: больше предпочитает сок или чай. Затем выхожу из машины. Напоследок обещаю не задерживаться. На всякий случай блокирую замки. Город у нас спокойный, но мало ли. Алиса провожает меня скучающим взглядом, но быстро возвращается в виртуальный мир.

Я неуверенно семеню вдоль обочины. Прохожих почти нет: это единственное по чему я скучаю. Останавливаюсь напротив церкви, не решаясь перейти дорогу. На меня взирает благородное здание в форме креста с золотыми куполами: блеклыми на фоне сероватого неба. Невидимая тяжёлая тень ложится на белые апсиды и колонны. Я ощущаю странное величие церкви, её силу и необычную энергетику.

На сердце ложится тяжёлый камень. Мне вдруг становится очень грустно при мыслях о Германе. Он всегда поневоле был лишён многого. Главным образом, возможности жить для себя и развиваться. Никогда не жаловался, но я чувствовала, как ему этого не хватало. К сожалению, не могла найти нужных слов, да и помочь. Слишком была увлечена собственной жизнью.

И самое ужасное, что после смерти он в одночасье лишился права на то, что имеют другие почившие: панихиду и возможность для родственников достойно проводить в другой мир. Это как-то нечестно, хоть я и понимаю, что у него был выбор. И всё же что-то в этой истории не даёт мне покоя. Никак не вяжется с тем Германом, которого я помню. Стараюсь лишний раз не думать об этом.

Перед глазами невольно вспыхивает воспоминание, в котором Герман ещё жив. Мы оба юны, любим рассказывать друг другу о своих мечтах. Сидим на скамейке. Нас окружает недавно отстроенная аллея. Напротив виднеется собор, от которого нас отделяет спокойная река Силентия. Летом иногда бывает солнечно, и это был один из таких редких дней. Я любуюсь, как яркие блики отражаются от воды, как сверкают многочисленные купола собора. Недалеко вышагивают упитанные голуби: главный символ Мортимора. Они здесь повсюду. Нигде больше мне не доводилось видеть так много голубей.

— Ты веришь в Бога? — вдруг спрашивает Герман, нарушая комфортное молчание.

Я лишь пожимаю плечами. Обычно не люблю рассуждать на тему религии, но ему никогда не боялась открыться.

— Наверное! — лениво отвечаю я и задаю встречный вопрос. — А ты?

— Конечно! Он всегда с нами. Без него этот мир был бы совсем невыносимым.

Я скашиваю глаза на своего друга, не воспринимая эти слова всерьёз. Мы всего лишь дети: нам около двенадцати лет.

— А молиться умеешь? — ехидничаю я, надеясь поймать на лукавстве.

— Угу. Бабушка научила.

— Уже просил о чём-то?

Герман смотрит на меня коротким взглядом. Зеленоватые глаза заставляют меня думать о цветочном луге на даче. Мы с родителями ездили туда каждое лето в сезон урожая. Она находится за городом. В основном сажали картофель, капусту, морковь и свеклу. Есть ещё теплица с огурцами. Всегда любила пробираться туда и срывать пару самых крупных: свежих и сочных. Грызла втихаря от родителей, не утруждаясь помыть.

— Бабушка говорит, что просить нужно о важном, а не о всякой ерунде! — рассказывает Герман. По его тону я не могу понять, воспринимает ли он это всерьёз. — Она часто ставит свечки за нас. Чтобы всё хорошо было. Мама сказала, что этого достаточно. Поэтому они с папой не ходят в церковь. А я вот тоже думаю, что у Бога много дел, и если каждый будет просить о всякой ерунде, он не сможет помочь тем, кто правда нуждается.

— А разве Он не слышит всех? — удивляюсь я.

— Наверное, слышит. Но правду же никто не знает. Боюсь, что если буду слишком часто ему надоедать, Он не поможет, когда мне будет очень-очень нужно. Понимаешь?

— Вроде бы! — киваю я. — Жаль, что у него нет времени на отдых.

Мы вновь погружаемся в звенящую тишину, греемся в лучах солнца и наслаждаемся красотой Силентии.

Воспоминание рассеивается, оставляя после себя неприятное послевкусие. Я вновь нахожусь посреди улицы, а напротив темнеет старинная церковь. Словно бросает мне вызов: осмелюсь ли принять его?

Странный холодок пробегает по спине. Мне вдруг хочется закурить, но я одёргиваю себя: бросила, как только узнала о беременности. Было сложно, но пересилила. Правда, до сих пор иногда тянет, когда нервничаю или слишком расстроена.

Вероятно, Бог всё-таки не помог, когда Герман так нуждался в помощи. Разве он мог не попросить? Что толкнуло его на такой страшный шаг? Я теряюсь в догадках и ловлю себя на мысли, что не могу пропустить через себя всё это. Иначе не найду в себе силы явиться на поминки, где всё будет напоминать о нём. Глупо, верно?

Смахнув несуществующие слезинки, спешу обратно в машину. К счастью, Алиса не обращает внимания на моё подавленное состояние. В спешке поворачиваю ключ зажигания, переключаю скорость и спешу покинуть пустынную улицу.

Родители проживают в частном доме на Тиморской улице. По пути мы проезжаем рынок, Площадь, небольшой парк, кинотеатр. Яркие афиши тут же привлекают внимание Алисы. Она пристаёт с вопросами, и я обещаю сводить её на днях в кино. Заодно покажу город.

Ближе к центру находится больше многоэтажных зданий, но в самых высоких не больше пяти этажей. О лифтах не может быть и речи. Лифт есть только в Центральной больнице, да и то частенько бывает сломан. Знаю, потому что мама не раз жаловалась.

Мы заезжаем в микрорайон под названием Роща. Он представляет из себя комплекс заселённых улиц и магазинов. Ещё может похвастаться наличием вполне приличного парка, где удобно гулять с детьми. Вокруг дома: всё как на ладони. Недалеко детский сад. Разве что школы не хватает, чтобы сделать это место своеобразным аквариумом для детей во имя спокойствия их родителей. Я и сама ходила в здешний детский сад.

Преодолев симпатичные одинаковые коттеджи, сворачиваю на нужную улицу, избежав ожидания на светофоре. Движение здесь ещё более вялое, чем в центре: машины ездят, люди ходят, но дышать свободно есть где.

Дорога оставляет желать лучшего: кругом пробоины и ямы. Сбавляю скорость до двадцати километров в час, и ещё около десяти минут мы подпрыгиваем на решётчатом асфальте со скоростью черепахи.

Наконец, подъезжаю к нужному дому. Алиса не спешит выскакивать из машины. Я тоже около пары минут рассматриваю забор, который видела ежедневно на протяжении семнадцати лет.

Чтобы не оставлять себе шансов медлить, нажимаю на руль, возвещая родителей о нашем прибытии. Плевать, что соседи переполошатся. Здесь и так обо всём знают. Слухи разносятся со скоростью света.

Улицу разрывают три коротких сигнала автомобиля. Мой бедненький джип едва пережил поездку. Заботливо открываю дверь и ступаю на каменистую дорожку. Невольно вдыхаю полной грудью знакомый воздух с лёгким ароматам сирени. У нас под окнами растёт несколько кустарников.

На нашей улице громоздятся только частные дома, но все достойно обустроены: отделка приличная, ничего не обшарпано. И территория ухожена. Соседи тщательно следят за этим. Вполне милый район, если не считать всеобщего любопытства. Это как болезнь, которую невозможно вывести. Даже высокий забор не помогает сохранить личную жизнь в тайне. Меня всегда это раздражало.

Слышится хлопок входной двери, и вскоре родители выходят нас встречать. Сразу распахивают ворота, чтобы я могла проехать. Но я даю им время поприветствовать внучку. Алиса сразу радостно выскакивает из машины, заприметив бабушку и дедушку. Они долго обнимаются, наполняя улицу звонким смехом и ощущением радости.

Потом приходит и моя очередь, но я почему-то не чувствую себя счастливой. Стараюсь это скрыть, чтобы не задавали ненужные вопросы. Я всё думаю об этой поездке, как о чём-то вынужденном, хотя по сути никто из родственников Германа не просил меня приехать. Но я всё равно ощущаю на себе какую-то ответственность.

Родители искренне радуются нашему приезду. Я, наконец, сажусь за руль и неспешно заезжаю во внутренний двор. Паркуюсь прямо под сиренью. Маленькие бледно-фиолетовые цветочки будут осыпаться на серое покрытие, но мне всё равно. Слишком сильно люблю эти цветы, чтобы злиться из-за них.

Пока мама и Алиса уходят в дом, я остаюсь разгрузить вещи. Папа берётся помогать. Последнее, что я слышу прежде, чем звонкий голос дочери затихает за дверью, это рассказ о танцевальном кружке. Она описывает какой танец они сейчас разучивают. Алиса обожает танцы. Жаль, что придётся пропустить эту неделю. Но ничего, наверстает. Она у меня смышлённая.

Вещей у нас немного: две сумки и детский рюкзак. Я брала только самое необходимое. Закидываю одну сумку на плечо, а вторую вместе с рюкзаком передаю отцу. Собираюсь закрыть багажник, но он указывает на коробку в углу.

— Погоди, тут ещё коробка! — произносит он и тут же хватает её.

Я смотрю на коробку и осознаю, что напрочь забыла о ней. Там письма от Германа. Сама не знаю зачем взяла их, закинула буквально в последний момент. Большинство из них почти не помню, какие-то до сих пор не распечатаны. Мне становится стыдно перед ним за это, и я виновато опускаю взгляд. Постараюсь прочесть, когда будет время. Так будет правильно.

Дома прямо на пороге на нас налетает Леди, игривая овчарка. Родители завели её пару лет назад. Вероятно, от скуки. Я видела её лишь на фото, но она почему-то сразу доверяет мне и позволяет потрепать себя за ухом. А потом забавно скулит и заваливается на спину, подставляя живот.

— Леди, погоди ты, дай хоть дух перевести с дороги! — ворчит отец, но в его голосе не чувствуется раздражения.

С кухни доносится соблазнительный аромат жареной курицы, моей любимой, по маминому рецепту. Слышу звон тарелок и столовых приборов. Вещи оставляем на полу, затем я медленно снимаю верхнюю одежду. Мягко глажу напоследок Леди и шествую за папой на кухню. Она тут же вскакивает и несётся за нами, игриво высовывая язык. Запрыгивает на диван к Алисе и радостно трётся о её руку.

Наконец-то я вижу на лице дочери настоящую радость с начала поездки. Она давно упрашивает меня завести собаку, но я всё не решаюсь. И сейчас, видя как она весело смеётся, невольно подумываю согласиться. Пусть учится заботиться о ком-то. Плюс появится надёжный друг, способный поднять настроение и подбодрить.

— Лера, останешься на обед или сразу поедешь к Мартыновым? — интересуется мама, когда чайник на плите почти закипает.

Кухня тут же блекнет в моих глазах. С печалью вспоминаю зачем приехала. Мы неосознанно избегаем этой темы, но постоянно бегать не получится. В голове прокручивается телефонный разговор два дня назад, когда мама сообщила о трагедии. Она не смогла ответить на мои вопросы, да и откуда ей знать. Родители не вхожи в дом семьи Германа.

И всё же мне не хочется спешить туда. Хочу побыть немного здесь, в кругу семьи. Забыть ненадолго о трагедии. Почувствовать забытое тепло и комфорт нашей старенькой кухни. Насладиться маминой стряпнёй.

— Ты правда думаешь, что я откажусь от своей любимой курицы? — усмехаюсь я, отбрасывая мрачные мысли. — Успею ещё съездить, всё равно не планирую задерживаться.

Мама понимающе кивает. Мы садимся за стол. Я налетаю на нежное пюре и сочную курицу с хрустящей корочкой, но почти не чувствую вкуса. В основном говорит Алиса, чем невольно избавляет меня от необходимости поддерживать атмосферу разряжённой. Я ощущаю домашний уют, но всё кажется каким-то неестественным. Хочу остаться, но при этом кусок в горло не лезет. Шучу и отвечаю на вопросы, но мыслями где-то далеко.

В итоге понимаю, что нет смысла откладывать. Благодарю за вкусный обед и понемногу собираюсь. Захожу в ванную, бегло умываюсь прохладной водой. Это помогает немного успокоиться. Рассматривая в зеркале бледное лицо, замечаю на пороге маму. Она сильно беспокоится.

— Ты в порядке? — спрашивает она немного приглушённым голосом.

Не хочет беспокоить Алису. Краем уха слышу как она показывает деду какое-то видео на телефоне.

— Не знаю. — честно признаюсь я. — До сих пор не могу поверить…

— Я тоже! — кивает мама. — Он всегда был таким необычным юношей, но я даже подумать не могла…

Она замолкает, не решаясь закончить. Я невесело усмехаюсь.

— Он давно уже не был юношей, как и я уже не девчонка! — твёрдо подмечаю, словно убеждаю саму себя. — Пора с этим покончить!

Поеду к нему домой, выражу соболезнования и при первой возможности вернусь домой. Даю себе указание не зацикливаться на Германе, а использовать это время с пользой для себя и Алисы. Мы давно не проводили время с семьёй, будет полезно. А потом вернёмся в Таганрог, и всё станет по-прежнему.

— Ну, с Богом! — благословляет мама.

Я заглядываю на кухню и предупреждаю Алису, что скоро вернусь. Она не сильно расстраивается. Бабушка и дедушка явно придумают интересное занятие. Быстро обуваюсь и вылетаю на улицу, пока не стала искать очередной повод задержаться. Меня провожает только Леди. Но я не выпускаю её во двор, мало ли напроказничает.

Смахиваю с капота опавшие цветки сирени и открываю ворота. Выезжая на дорогу, замечаю на обочине соседку с полными пакетами. Предложить помощь, конечно, благое дело, но я лишь киваю в знак приветствия и мчусь прочь на скорости около двадцати километров в час. Её недовольное лицо остаётся позади, но я даже невольно усмехаюсь. Уж больно не люблю этих сварливых соседок с их вечным ворчанием!

Но скоро мне уже не до смеха. Пальцы нервно дрожат, сжимая руль. Неторопливо еду на другой конец города и понимаю, что будет очень тяжело.