Твои письма не лгут (СИ)

19. За минуты до смерти

— Я не понимаю!

В ушах звенит, от чего головная боль вновь напоминает о себе. Но я уже не обращаю внимания. Беспомощно вглядываюсь в лица родителей. Не знаю, как реагировать на заявление профессора. Это ведь полная чушь!

— В их защиту могу сказать, что они лишь неофиты! — добавляет Леонард Сергеевич. — Их задачей является выполнять приказы. Но как же далеко ты была от истины, Валерия! Рыться в архивах, серьёзно? Могла бы просто прийти ко мне и задать вопросы. Знаешь ведь, что я замечательно разбираюсь в истории Мортимора.

О тебе я и не вспоминала до этой ночи! Гнев отпечатывается на моём лице и делает черты более резкими, враждебными. Но что-то не даёт слететь этим словам с губ. Быть может, страх разозлить старика и ускорить предстоящее убийство.

Но тут меня внезапно осеняет — я видела его совсем недавно в библиотеке. Тот импозантный мужчина, который проходил мимо читального зала с библиотекаршей. В тот момент мне казалось, что он даже не заметил меня. Да и я не обратила должного внимания. Не признала давно знакомые черты лица.

— Он лжёт? — сглотнув несуществующую слюну, обращаюсь к родителям. Они напряжённо молчат. И тогда я срываюсь на крик. — Отвечайте!

Голова тяжелеет. Очень туго соображаю. Видимо, мне вкололи двойную дозу неизвестного препарата. Невольно подаюсь вперёд, но тело плохо слушается.

Мама вновь начинает плакать и скрывает лицо за носовым платком. Отец виновато отводит взгляд. Я едва сдерживаюсь, чтобы не подойти и хорошенько встряхнуть их обоих. Им повезло, что сейчас я слишком слаба. Злость перекрывает другие эмоции.

— Подождите снаружи! — небрежно приказывает профессор моим родителям. — Сейчас только помешаете ей соображать.

— Хозяин… — осмеливается возразить мама, но быстро умолкает.

Меня передёргивает от этого слова. Поверить не могу, что они подчиняются этому ублюдку!

— Как вы могли…

Не могу даже вообразить, как это возможно. Хочу прочитать хоть толику объяснений на их лицах, но перед глазами уже всё плывёт.

— Мы предупреждали тебя, Лера! — внезапно вмешивается отец. — Просили уехать. Почему ты такая упрямая?

— Хватит! Убирайтесь! — рявкает старик.

Им остаётся только подчиниться. Я опускаю взгляд в пол, не в силах смотреть на удаляющиеся размытые спины. Меня коробит от их предательства. Или это реакция на препарат? Неужели этот старик прав? Разве они могли кого-то убить? Особенно Германа! Слышу спокойный голос:

— Надеюсь, теперь у меня получилось достаточно тебя заинтересовать, чтобы ты захотела услышать с чего всё началось!

Как будто у меня есть выбор! По тону понимаю, что ему это нравится: чувствовать себя творцом истории и властелином других судеб. Ему всегда нравилось преподавать, он рассказывал историю с осязаемым удовольствием. Ту же самую страсть я улавливаю и сейчас. Моё молчание он расценивает за согласие и начинает говорить.

— Давай перенесёмся в прошлое на восемьдесят один год назад! Со временем молодое поколение всё меньше придаёт значение памяти героям, что очень зря. Память и уважение — всё, что у нас осталось. Тех, кто защищал нашу родину до последней капли крови и сражался в тылу, осталось очень мало. Я появился уже позднее, но мои родители являлись ветеранами войны. Благодаря ним и моей бабушке, я до сих пор с пониманием и уважением отношусь к заслугам Красной армии и простого народа. Трудно представить, Валерия, на что тогда способны были пойти люди ради защиты своих родных! Разве сейчас народ способен так сплотиться? Это ваше поколение зумеров, или как вы их там называете? Этих людей ничего не волнует!

Профессор делает небольшую паузу, давая мне возможность обдумать его слова. Но я лишь мерю его презрительным взглядом.

— Всё началось с того, что во вторую Мировую войну немцы вторглись на территорию Советского Союза, — не унывая, продолжает Леонард Сергеевич. — К середине октября сорок первого года немецкие танки подступали к Таганрогу. Их путь пролегал через Мортимор, а тогда это был даже не город, а такой маленький посёлок, где среди сосен стояли лишь несколько домов. Все мужчины ушли на фронт. Остались только старики, женщины и дети. И среди этих женщин была моя бабка, Ангелина Петровна Быкова. На тот момент она была беременна пятым ребёнком. Муж погиб на фронте. Ей предстояло одной поднимать пятерых детей. В этот период люди мало задумывались о будущем. Мечтали только продержаться хотя бы ещё один день. Наши земляки были загнаны в ловушку. Ангелина Петровна не могла больше наблюдать, как страдают её дети. Когда самый младший из четверых, Алексей, скончался буквально за несколько часов до наступления войск, она должна была попытаться сделать хоть что-то. Остальных сыновей оставила соседке и отправилась в леса поискать хоть что-то съедобное. Там-то она и наткнулась на немецких оккупантов. Они напали на неё, наплевав на беременность, избили, обесчестили и оставили умирать среди гниющей листвы. У бабушки случился выкидыш. Ребёнок появился мёртворождённым прямо там, в лесу. Она истекала кровью, но до последнего двигалась назад, даже когда приходилось ползти из-за нехватки сил. Не могла оставить детей, хоть и понимала, что всё равно не защитит. Такой сильной она была! И вот, среди старого орешника и вымахавших до небес дубов, Ангелина Петровна повстречала её, королеву мёртвых!

Я, которая до этого момента безучастно сверлила взглядом пыльный пол, вдруг поднимаю глаза на его лицо: мрачное, сосредоточенное, но без намёка на розыгрыш. Напротив, старик говорит об этой странной королеве с таким благоговением, что я невольно сама начинаю её опасаться.

— Ты веришь в новую жизнь после смерти, Валерия? — с придыханием спрашивает профессор, вгоняя меня в ступор. — И это не просто жизнь, а власть и могущество над слабым видом. Ещё один дар — бессмертие!

— Вы безумец! — сквозь зубы цежу я. Понимаю, что разговор продлевает мне жизнь, но с каждой секундой меня сильнее парализует отчаяние. Я одна против неизвестного количества людей. Здесь же мои родители, которые могут пострадать из-за меня, или, напротив, собственноручно оборвут мою жизнь, если им прикажут. Становится ещё страшнее от этой мысли. — Вы все безумные!

Леонард Сергеевич лишь усмехается:

— Ты можешь назвать безумным любого в этой резиденции, но только не меня. Скоро поймёшь почему! Давай вернёмся в сорок первый год! Бабушка позднее рассказывала, что в тот момент в лесу подумала, что за ней явился ангел смерти. До такой степени величественной, прекрасной и устрашающей была королева. У неё были такие острые длинные клыки, что она запросто могла убить её прямо на месте. Королева мёртвых спала вот уже более ста лет, пока её не потревожили вражеские войска, вторгнувшиеся в леса. Голодная, одичавшая, она за много километров почувствовала запах человеческой крови и явилась за первой жертвой. Но что-то заставило её передумать. Полагаю, она почувствовала мужество, которое помогало бабушке держаться. А ещё увидела мёртвое дитя у неё на руках. Это пробудило в королеве ярость по отношению к тем, кто совершил злое деяние. И она пощадила Ангелину, предложила сделку взамен на спасение города. Бабушка согласилась, не раздумывая. Терять ей уже было нечего.

Королева перебила часть немецких войск ещё на подступах к Мортимору. У них не было шансов даже с внушительным арсеналом. Она была прекрасна, молниеносна и очень сильна. Каждая капля крови делала её только сильнее. В итоге немецкие оккупанты были вынуждены сменить маршрут и обходить Мортимор стороной. Они так и не пересекли границы города ни разу за годы войны. Вдоволь насытившись кровью, королева излечила Ангелину своей кровью. Вместе они стали основателями нашего домена.

— Домен? — сухо переспрашиваю я. — Так Вы называете свою секту?

Начинаю догадываться, что все исчезновения были осуществлены с целью жертвоприношения. Очень сложно воспринимать бредни старика, но я точно знаю, что он правда не безумец. Жажда власти ему не чужда. Трудно представить, что он наплёл своим последователям, чтобы они соглашались на такие преступления. Но разве стоит оно того? Невольно появляется желание разобраться. И потянуть время. Шансов мало, но вдруг меня найдут.

— Ты используешь слишком радикальное понятие, Валерия! — возражает профессор. — Мы больше, чем какая-то обособленная группа. В моей власти находится весь город и люди, которые там живут.

— Но о вашем существовании никто не знает! Вы просто остаётесь в тени.

— Так и должно быть! — старик меняет положение ног, устраиваясь поудобнее. — Королева желала создать что-то особенное, и наша семья ей в этом помогла. У города появилась защита от незваных недругов, пропитание, ресурсы. Мортимор начал постепенно процветать и разрастаться. Взамен от нас требовалось лишь поставлять кровь. Каждый цикл жертв имеет особенное значение. Королева является не просто повелительницей всех мёртвых, она предстала перед нами в виде божества, которому необходимо поклоняться. Иначе она заберёт всё, что мы имеем. Самые преданные и трудолюбивые получают дар бессмертия. Это высшая награда в нашем домене. К этому и стремятся неофиты. Моя задача их направлять по пути милости королевы.

— Вы не слишком похожи на бессмертного! — язвлю я, сжав пальцы. Подавляю желание доползти до пыльной стены и опереться на неё. Сидеть становится слишком тяжело. Сквозь пелену вижу сгущающиеся тени над нашими головами: очень пугающие и реалистичные галлюцинации.

— Я уже не молод, но полон сил и здоровья благодаря служению королеве! — не соглашается Леонард Сергеевич. При этом белесые глаза блестят дьявольским огнём. Но я-то знаю, что всё это чушь, и нет никакого бессмертия. Это лишь метод контроля над людьми. — О большем и не мечтаю!

— Но как можно было согласиться на такое? — недоумеваю я. — Убивать невинных людей?

Профессор непринуждённо пожимает плечами.

— Всё не так страшно, как тебе кажется, Валерия! — произносит он. — Цикл жертв повторяется только каждые сорок лет. Это не так много. Всего двенадцать человек ради благополучия остальных. И не надо смотреть на меня такими большими глазами, дорогая, люди гибнут каждый день! Большинство этих смертей бессмысленны, а тут хоть идут на правое дело!

Чтобы укреплять твои позиции среди последователей! Тут до меня внезапно доходит:

— Как много людей в сговоре с вами?

— Достаточно.

— И кто-то в правительстве покрывает ваши дела?

Мой собеседник не стремится к ответу.

— Излишнее любопытство и привело тебя к этому исходу, Валерия! — подмечает Леонард Сергеевич. — Даже несмотря на твою скорую смерть, я не стану раскрывать имена. У меня хватает поддержки во всех отраслях. Подкупить можно кого угодно. Люди слишком падки на власть и богатство.

Мне становится так гадко, что не могу больше спокойно оставаться на месте. Не удивительно, что делами пропавших людей не занимаются должным образом. Кому вообще в Мортиморе можно верить? Как быть обычным мирным жителям, не способным себя защитить? Они ведь даже не подозревают…

— Просто ответьте… — обессиленно вопрошаю я. — За что детей?

Леонард Сергеевич хмурится, словно и сам не одобряет подобного. Но когда отвечает на вопрос, в его голосе не слышится недовольство:

— Мы стараемся не трогать мортиморцев и нацеливаемся на туристов. Причем, не только в этом районе. Охота ведётся по всей области в относительной доступности от побережья. Иначе люди могут начать что-то подозревать. Но когда не хватает жертв, цикл обязательно необходимо завершать. Тогда приходится выбирать из наших земляков. Из неблагополучных семей. Девочку из семьи Солнцевых предложила Марина. Это не было моим решением.

— Марина? — силюсь вспомнить, слышала ли это имя.

— Стронциева, — добавляет профессор.

— Мать подруги Миланы? — вырывается у меня.

Я вспоминаю рыжеволосую женщину за рулём белой десятки. Она определённо не произвела на меня впечатление человека, способного совершить такое зло. А потом как ни в чём не бывало притворяться, что всё хорошо, пока её дочь, Оля, грустит по пропавшей подруге. Во всяком случае, девочке ничего не угрожает. Если, конечно, однажды не поставит под угрозу их тайны. Но этого вряд ли стоит ожидать в ближайшие годы. Кажется, теперь начинаю понимать как связывает некоторых людей таинственное лекарство без маркировки. Видела его у мамы, а Солнцевым дала Марина Стронциева. Получается, сектантов пичкают какими-то таблетками. Вероятно, чтобы было проще их контролировать.

— Оставалось найти последнего человека, — продолжает старик. — Марина описала их ситуацию: живут небогато, в основном обособленно. Вокруг мало соседей. Родители много работают, особенно мать. Девочка частенько выглядела неопрятно. Им было некогда заниматься дочерью. Утрата столь невинного создания для меня невосполнима, но она принесла огромную пользу городу.

— Её кровь на Ваших руках! — выдавливаю сквозь сжатые зубы я. Стараюсь не обращать внимания на жутковатые тени. — Вы социопат!

— Ты вряд ли сможешь понять, Валерия! — вздыхает профессор. Поясняет терпеливо и уважительно, будто помогает разобраться в учебном материале. — Ты привыкла делить всё на чёрное и белое. К счастью, меня не заботит твоё одобрение. Признаюсь, я впечатлён твоим чутьём. Не поверила никаким доказательствам. Даже жаль будет тебя убивать!

— Как убили Германа? — рычу я. — Его Вам тоже было жаль?

Леонард Сергеевич не удерживается от улыбки. Я вновь будто бы чувствую кровь и спрашиваю себя, может ли он употреблять её, воображая себя бессмертным. Меня тошнит только от этой мысли.

— Будем честны, твоему другу я сделал настоящее одолжение! — усмехается старик. По глазам вижу, что ему ни капли не жаль. — За столько лет он так и не нашёл своё место в жизни. Оттого и стал лезть в наши дела. Это его и погубило.

— Но ведь могила была пуста! — выпаливаю я, сдерживая ярость. Прихожу к выводу, что моя теория оказалась правдой. — Вы перезахоронили его тело?

— Умная девочка! Заслужила пятёрку! — довольно подмечает профессор. — Я решил перестраховаться. При участии независимых экспертов было рискованно предполагать, что получится повторно поколдовать над отчётом. Рано или поздно ты могла захотеть добиться законной эксгумации, чтобы доказать свою теорию.

Я нервно сглатываю:

— Где он сейчас?

Леонард Сергеевич небрежно махнул рукой:

— А, закопали где-то в лесу! Через день после твоего приезда в Мортимор.

Ярость, переполняющая меня изнутри, вдруг исчезает, уступив место горечи. Больно думать о том, что Герман закопан в неизвестном месте. Совсем один. Возможно, по этой причине так часто являлся ко мне во снах. Может ли его душа искать таким образом помощи и успокоения? Даже не верится, ведь всё выглядело так, будто ничего ещё не кончено. И в какой-то момент я начала надеяться, что он каким-то образом вернётся ко мне. А теперь мне будто второй раз разбивают сердце.

Вспоминаю отчёт и волнующие ранее вопросы.

— У него были следы на шее… Как от укуса. Откуда они? — спрашиваю я, невольно нащупывая последнюю надежду.

Старик всё так же охотно отвечает, словно только и ждал возможности похвастаться перед кем-то своими достижениями:

— Это часть ритуала. Пусть он не стал частью цикла жертвоприношения, но мы чтим традиции и используем те же методы. Как и нанесение меток. Это знак королевы.

Их я тоже помню. Крест внутри спирали, кельтская символика. Значит, меня ждёт то же самое. И моё тело обнаружат с этой же меткой, прокусанной шеей и признаками суи**да. Либо вообще никогда не найдут.

С тоской думаю об Алисе, и как хорошо, что я додумалась отправить её домой. Не переживу, если с ней что-то случится. Но как хочу обнять ещё хоть раз… Она даже не подозревает, что вот-вот останется без меня. Терзаюсь, что тоже не уехала вместе с ней. Катилось бы оно всё пропадом!

— Ты можешь задавать любые вопросы! — благосклонно разрешает профессор, когда моё молчание начинает его утомлять. — Я готов предоставить тебе всё на блюдечке. Ты заслужила благодаря своей сообразительности!

Либо чтобы потешить твоё эго! С этими психопатами всё понятно. Не могу понять другое. Наверное, после Германа это самый важный для меня вопрос. Стараюсь не думать о нём, ведь так или иначе мы скоро увидимся на том свете.

— Как мои родители согласились вступить в вашу секту? — спрашиваю я. Они вырастили меня, давали поддержку, заботу, помогли встать на ноги. Я неделю прожила с ними под одной крышей и ни разу ни в чём не заподозрила. Доверяла свою дочь. Неужели я настолько слепа?

Леонард будто ждал этого вопроса.

— По той же причине, что и все остальные! — поясняет он. — Я до сих пор веду просветительскую деятельность в Мортиморе. Видел их несколько раз на открытых мероприятиях. С твоим отъездом им стало одиноко и скучно жить. Искали чем себя занять. Летом можно работать на даче, но а зимой абсолютная пустота. Я неплохо умею читать людей и предположил, что они подойдут для служения домену. Как видишь, не ошибся! Жажда покровительства очень скоро ослепила их. Жертвоприношения, конечно, пугали. Но, вступив в домен, обратного пути уже нет: либо служение, либо позорная смерть. На страхе можно построить целые империи.

— Я хочу с ними поговорить! — требую я, не веря его словам. — Этому должно быть какое-то объяснение… Они не могли убить Германа! Почему Вы приказали именно им?

— Чтобы доказали свою верность! Это был особенный заказ, и ты сама понимаешь почему. И они не подвели! — усмехается старик. — Можешь сама у них спросить. Артур, приведи двух неофитов!

Я вздрагиваю, когда распахивается входная дверь. На улице темно, но мне в глаза ударяет яркий свет. Долго жмурюсь, пока он не исчезает. Смутно вижу, как внутрь заталкивают моих близких. Они мешкаются, боятся смотреть мне в глаза. А я лишь обессиленно гляжу на их лица.

Леонард Сергеевич медленно поднимается с жёсткого табурета. Вместе с этим тени с потолка опускаются ниже, едва не поглотив его голову. Краем глаза замечаю, как блеснул амулет в форме спирали с крестом. Его лицо остаётся мягким, но я вижу какой страх он наводит на своих подчинённых. Оба моих родителя белые как полотно.

— У вас есть десять минут! — предупреждает он, вроде бы и не думая, что они попытаются мне помочь. — Я пришлю Артура, когда придёт время! — на мгновение поворачивается ко мне. — Это последний дар для тебя, Валерия! Увидимся по ту сторону.

С этими словами он проходит мимо Артура, мужчины с татуировкой на шее, и покидает помещение, оставив меня в смешанных чувствах. Эти одолжения, которые он делает, воспринимаю как насмешку и показатель превосходства. Но выглядит так, будто он пытается таким образом искупить вину передо мной за то, что планирует забрать мою жизнь.

Я так сбита с толку полученной информацией, что не осознаю, что мы остались втроём даже, когда мужчина с татуировкой громко захлопывает дверь. Мамина рука дёргается в мою сторону, но она так и не двигается с места. Больше не плачет, но внешним видом напоминает мертвеца.

Я не нахожу в себе силы заговорить с ними. У меня столько вопросов, меня переполняет такая злость, но не могу выплеснуть это наружу. Веки тяжелеют. Хочу просто лечь и закрыть глаза. А когда всё же пересиливаю себя, вместо обвинений и ярости с моих губ срывается жалобное:

— Мама, папа… Что вы наделали?

Теряю самообладание и пускаюсь в слёзы, припадая к полу. Внезапно маска стойкости слетает, смытая горячими слезами. Не могу остановиться, лишь бесконечно всхлипываю и хватаю ртом воздух, пока моё тело дрожит в лёгких конвульсиях. Пот градом стекает по спине. Всё это не кажется мне настоящим. Будто страшный затянувшийся сон.

Они не выдерживают и одновременно подбегают. Падают на колени рядом и прижимают к себе, гладят по спине, пытаются успокоить. Хочу оттолкнуть, но не выходит. Каждое их касание обжигает ядом. Мне противно принимать поддержку от них, но так сейчас в этом нуждаюсь! Мне страшно, я вконец запуталась. А, может, мне это лишь мерещится? И я вижу и чувствую то, чего сама в тайне желаю.

— Пожалуйста, отпустите меня! — сквозь рыдания молю я. — Подумайте об Алисе!

Оба вздрагивают, словно их ударяет током. Но потом продолжают жалеть.

— Мы позаботимся о ней, Лера! — сдавленно обещает мама. — Она будет далеко от этого кошмара.

— Нет! — вырывается у меня. — Не смейте даже приближаться к ней! Я запрещаю!

— У тебя нет выбора! — с горечью возражает отец. — Поверь, нам так же тяжело. Но иначе нельзя.

— Как вы могли? — я поднимаю заплаканные глаза на их лица. — Расскажите мне всё! Я должна услышать!

— Лера…

— Это единственное, что вы можете для меня сделать!

Они обмениваются разбитыми взглядами. Отец едва заметно кивает. Я слабо скидываю их руки, возвращая самообладание. Молча жду более-менее внятных объяснений. Не хочу даже думать о том, что меня ждёт.

— Что ты хочешь знать? — спрашивает мама, избегая прямого взгляда.

— Зачем вам всё это?

Её губы начинают дрожать. Это не только страх, но и, кажется, реальное сожаление. Но мне теперь плевать. Здесь не может быть оправданий. Тем более, если их руки уже в крови.

— Мы… не знали, что всё будет так серьёзно! — пытается оправдаться мама. — А когда узнали, было слишком поздно.

— Хотите сказать, вас не предупреждали? — скептически интересуюсь я, не веря каждому слову.

— Перед вступлением объясняли в общих чертах! — добавляет папа. — Мы никогда не стали бы частью преступной группировки! Нам обещали семью, ковен, как бы сказать. Это даёт право посещать закрые мероприятия, узнавать что-то новое, даже путешествовать. Наша жизнь утратила былой смысл, когда ты уехала в Таганрог. Мы были уже на грани развода. А хозяин… — увидев мой взгляд, он поправляется, но понижает голос. — Леонарод Сергеевич дал нам новый смысл для дальнейшей реализации потенциала. Думали, у нас всегда будет выбор.

— Так завели бы лучше ещё одного ребёнка! — выпаливаю я, собираясь с мыслями. — Почему я не была в курсе ваших проблем?

— Не хотели тебя тревожить! Ты пыталась устроить собственную жизнь: училась, встретила любовь. Куда тебе было до наших проблем!

— Я бы поддержала! Сделала хоть что-то! Кто знает, может, не пришлось бы становиться пособниками в убийствах!

Мама невольно закрывает рот ладонью, услышав последнее слово. Тяжело, наверное, смириться с этой ролью.

— Мы планировали накопить денег и переехать подальше! — поясняет отец. — Кто ж знал, что на деле придётся отдавать все ценности в казну хозяина. Взамен он обеспечивал хорошим урожаем благодаря милости королевы.

Старик неплохо устроился вместе со своим семейством! Обманом вытягивает из людей деньги, заставляет подчиняться, ещё и пичкает препаратами. Впрочем, как любой типичный глава сектантов.

— Вы правда верите в эту чушь? — пытаюсь найти хоть каплю здравого смысла. — Он же просто больной!

— Мы видели доказательства во время ритуала посвящения! — возражает мама. — Хозяин испил нашу кровь и поделился частичкой своей силы. У отца грыжа прошла, которая мучила его уже пять лет. А у меня улучшилось зрение. Помнишь же, в очках постоянно была раньше во время чтения? Теперь всё хорошо вижу.

— Это самовнушение! — упрямо заявляю я. Голова идёт кругом. — Он не умеет исцелять!

— Можешь не верить, вот если бы своими глазами увидела… — она обрывает фразу, как бы вспоминая о моей скорой смерти. Подавляет слёзы. — Если продолжим служить, получим больше могущества и силы. Как его ближний круг.

— Сколько вас всего?

— Хватает. Хозяин и его приближённые. Потом идут наложницы, от которых у хозяина родились наследники. И мы, неофиты. Есть ещё посвящённые, они не участвуют напрямую. Лишь получают оплату за помощь.

Не могу даже представить сколько людей втянуты в эти преступления. Мне противно слышать об этом. Если только смогу выбраться, то не успокоюсь, пока каждый из них не окажется за решëткой!

Но самой больной темы не касаюсь до последнего. Когда произношу следующие слова, глаза вновь становятся влажными от слëз.

— А что насчёт Германа… — бесцветным голосом уточняю я, хоть и боюсь улышать ответ. Сглатываю болезненный ком. — Это правда?

Мама больше не сдерживает слёзы. Её руки дрожат, как у наркоманки. В глазах отца читаю сожаление.

— У нас не было выбора! — с трудом отвечает он. — Нельзя нарушать приказ.

Мои руки дрожат, и это уже вряд ли от введëнного препарата.

— Вы убили невинного человека! — начинаю срываться на крик.

— Мы не хотели…

Подавляю приступ злости. Тяжело выдыхаю:

— Как это случилось?

— Тебе не стоит знать…

— Я хочу знать, что вы за звери! — требую я. Время уже на исходе. У меня даже в мыслях нет пытаться бежать, ведь нигде не буду в безопасности. Даже самые близкие люди причинают боль. Куда мне теперь бежать?

— Это случилось в лесу! — опустив глаза, шепчет отец. — Нам было велено сделать в соответствии с правилами. Мы были не одни. Вряд ли смогли бы сами спавиться… Я повалил его на землю и душил до тех пор, пока он не перестал двигаться. Мы… испили кровь, как и должно быть. Потом помощник помог обставить, будто он сам… Заранее подготовили верёвку. Ну и… хозяин потом позаботился, чтобы из отчёта о вскрытии убрали всю компрометирующую информацию. Никакого упоминания об улицах и следах борьбы. Осталось лишь самое незначительное.

— Но почему не убрали информацию об укусе? — не понимаю я. — Тогда у меня не возникло бы, наверное, вопросов.

Отец покосился на дверь и понизил голос:

— Хозяин гордится каждой жертвой. Предпочитает оставлять для общего доступа какую-то особую деталь. Как бы личную подпись. Да и раньше никто не придавал этому значения. Столько жертв уже было! Все поверили официальной версии. Ты тоже должна была поверить.

— Да… — всхлипывая, добавляет мама. — Зря я тебе сообщила о его смерти! Просто… не могла смириться с мыслью, что всё так случилось. Да и вы были так близки.

— Тебя, значит, совесть замучила? — рычу на неё я. Меня мутит от мысли, что они попробовали его кровь. Если верить отчётам, тогда Герман был ещё жив… От этого становится ещё тошнее. Я смотрю на них безумными глазами и вижу только лики убийц. — Вы тоже сумасшедшие!

— Лера…

Такое банальное объяснение для всех таинственных исчезновений, но так больно ранит. Лучше бы убрали меня ещё в самом начале. Возможно, я бы предпочла никогда не узнать правду о том, кто на самом деле убил Германа. Да, приказ был отдан профессором, но оборвали невинную жизнь руки близких мне людей. Как это мерзко! Кстати, об убийствах… Я всерьёз задумалась, почему от меня не избавились раньше.

— Это вы следили за мной всё это время? — догадываюсь я.

— Мы были с Алисой, честно! — качает головой мама. — Первое время даже не знали, что хозяин на тебя нацелился. А когда ты рассказала о своих замыслах, всё поняли. Не смогли переубедить. Он посылал за тобой других неофитов. Мы пытались убедить его оставить тебя, если ты уедешь. Он вроде даже согласился. А потом мы узнали, что он поручил тебя Артуру. Это его приближённый, хозяин привлекает его только для радикальных заданий.

Я вижу раскаяние, но это ничего не меняет. И всё же они моя последняя надежда выбраться отсюда живой. Пересиливаю себя ради Алисы и ради всех невинных людей, которые находятся в опасности, и даже не подозревают об этом.

— Сейчас уже не имеет значения то, что вы делали! — шепчу я. — Прошу, помогите мне! Не позволяйте этому психопату убить меня! Докажите, что правда раскаиваетесь.

На секунду в их глазах мелькает сомнение. Этого может оказаться достаточно, если надавить. Но вдруг открывается дверь, и я вижу безэмоциональное лицо приспешника профессора.

— Пора вести девчонку! — сухо заявляет Артур.

Сквозняк холодит влажные щёки. Родители покорно замирают, избегают смотреть на меня. От них помощи можно не ждать, но я не собираюсь сдаваться. Уставшая и одурманенная препаратом, поднимаюсь на ноги и бегу к лестнице. Плевать, что загоняю себя в очередную ловушку. Забаррикадируюсь внутри, буду бороться до последнего.

Перед глазами всё движется. Я чудом пробираюсь по лестнице, не слетев вниз. Мужчина с татуировкой проносится мимо моих родителей и ловит меня на последней ступеньке. Я ору и выбираюсь. Он дважды ударяет меня по лицу, выпаливая гнусные слова. Мама отворачивается, чтобы не видеть. Они просто позволяют ублюдку увести меня.

Он выталкивает меня на улицу. Я так отчаянно сопротивляюсь, что не сразу замечаю происходящее снаружи. Увиденное парализует меня.

Старый коттедж располагается на просторной лесной поляне. Пахнет сосновыми иглами: аромат разбавляет едкий дым от костра. Пока меня тащат к широкой самодельной платформе у скрюченного дерева, мой взгляд мелькает по множеству лиц. Все они являются последователями профессора. Одеты в такие же странные балахоны. На шеях висят амулеты с кельтским символом.

Артур толкает меня спиной к стволу дерева. Чувствую, как во время удара саднит кожу. У меня уже не остаётся сил шевелиться. При помощи сообщника, который, судя по всему, тоже предназначен для грязной работы, связывает мне руки толстой верёвкой, перекинув её через ствол. Всё равно не оставляю попыток вырваться, но кисти намертво обездвижены. По платформе расставлены жуткие чёрные свечи, заключающие меня в смертоносный круг. Под ними виднеются метки клана. Внутри круга начерчена пентаграмма — символ бафомета.

Вижу Леонарда Сергеевича, на лице которого танцуют призрачные тени. Белоснежная борода неестественно выделяется в темноте. Небо ещё не начинает светлеть. Мы в глуши, где никто не услышит мои беспомощные крики. Даже не пытаюсь храбриться, но и умолять о пощаде не собираюсь. Что-то мешает трезво оценивать ситуацию — я будто нахожусь в прострации.

Профессор неспешно всходит на платформу. Кругом стоит такая тишина, что я отчётливо слышу шелест его балахона и треск поленьев. Все органы чувств обостряются под действием адреналина, разгорячающего кровь. Сжимаю пальцы, которые уже начинают неметь. В ужасе наблюдаю, как старик приближается и водружает мне на голову венок из цветков вербены. Ощущаю сладковатый запах с лимонной отдушкой, но он меркнет перед запахом смерти, исходящей от моего почти состоявшегося убийцы. Трясу головой, надеясь стряхнуть это убожество, но всё тщетно. Среди незнакомых лиц замечаю ту самую — с медно-рыжими волосами. Вопреки всему происходящему её лицо остаётся спокойным, что разжигает во мне огонь ярости. С таким же безразличием она вынесла приговор несчастной Милане Солнцевой?

В отчаянии дёргаю руками, пока верёвки проедают кожные покровы. Леонард взметает в воздух ритуальный нож. Острое лезвие с нетерпением поблёскивает, готовое рассечь человеческую плоть. Слышу властный голос, которому внемлют все присутствующие. Похоже на латынь. Получается разобрать только имя "Лилит".

Обессиленно расслабляю мышцы, не находя в себе силы бороться дальше. Молча жду конца, пока щёки щиплет от едких слёз. Нахожу взглядом бледные лица родителей. Пусть хоть что-то привычное останется со мной перед смертью: что-то кроме бесконечного страха.

Лидер сектантов направляет нож лезвием ко мне и двумя быстрыми движениями перерезает вены на запястьях. Его приспешники тут же подставляют медные кубки, куда стекает кровь. Видимо, эти жалкие крохи достанутся неофитам. Теперь окровавленное лезвие направляется к моей шее, ознаменовав решающий момент. Я закрываю глаза и молча жду, когда оружие полоснёт с нестерпимой болью.

Вдруг слышу чудовищные вопли. Затем в воздух поднимаются многочисленные визги. Начинается паника. Очередная галлюцинация? Приоткрываю отяжелевшие веки и сквозь пелену слёз вижу, как неестественно быстрая человеческая фигура проносится от одного сектанта к другому. После нескольких секунд они падают замертво. Люди в панике начинают разбегаться. Но неизвестное существо настигает каждого.

Я испугано приподнимаюсь насколько позволяет верёвка. Пытаюсь взглядом отыскать родителей. И вот, к ужасу для меня, монстр налетает на убегающую маму и с яростью вгрызается в её шею. Кажется, её крик навсегда отпечатывается в моём сознании. А папа уже мёртв. Натыкаюсь на перекошенное от ужаса лицо. Замечаю на шее рваную рану, из которой фонтанам хлещет кровь, пока, издав последние булькающие звуки, не выплёскивается полностью, впитываясь во влажную землю.

Профессор рядом со мной стоит застывшей фигурой. Его глаза становятся огромными от ужаса. Похоже, страх парализует его. Он не может двигаться и туго соображает. Когда от рук неизвестного монстра погибает последний сектант, старик словно обретает способность двигаться. Пошатываясь, он сходит с платформы и опускается перед ним на колени. Бросает нож и поднимает к нему дрожащие руки.

— О, великая Лилит, пощади своего верного послушника! — взывает он надрывным голосом. — Я служил много лет во славу твоих милости и покровительства! Прими эти жертвы в знак подношения…

Договорить он не успевает, поскольку в этот момент неизвестный в мгновение настигает его и с ожесточением впивается в плоть. Слышу протяжные вопли, но они уже не такие выраженные. Кровь продолжает стекать из вскрытых вен. Я едва сохраняю ясность сознания.

За мгновения до предполагаемой смерти вижу, как тряпичной куклой опрокидывается мёртвый профессор, а нападавший теперь поворачивается ко мне. Сморгнув слёзы, я вдруг чётко различаю зеленоватые глаза на осунувшемся и неестественно бледном лице. С подбородка стекает свежая кровь. Нас окружает кровавая баня. Возможно, мне всё это мерещится, но, чёрт возьми… Кажется, это Герман.