Творения, том 2, книга 2

ПОХВАЛАсвятому мученику Юлиану[1].

Если на земле таковы почести мученикам, то по отшествии отсюда какие венцы сплетаются на небесах святым их главам? Если прежде воскресения такова слава их, то каково будет сияние их после воскресения? Если от подобных себе рабов они получают такое почитание, то какого благоволения сподобятся от Господа? Если мы, лукавые, умеем так почитать подвижников из подобных нам рабов и благоговеть перед ними, потому что они подвизались за Христа, то насколько более Отец наш небесный даст бесчисленные блага потрудившимся для Него (Мф.7:11)? Подлинно, щедр и человеколюбив Он; но не поэтому только ожидают их великие почести, а и потому, что Он – должник их. Не за нас были закалаемы мученики, и однако мы стекаемся в честь их. Если же мы, за которых они не были закалаемы, стекаемся, то чего не сделает Христос, за Которого они положили свои головы? Если тем, кому Он ничего не был должен, дал Он столь великие блага, то каких даров не воздаст Он тем, перед кем Он – должник? Ничего Он не был прежде должен вселенной: "потому что все", говорит Павел, "согрешили и лишены славы Божией" (Рим.3:23); или – лучше – за Ним в долгу были казнь и мучения, и однако, будучи должен воздать нам казни и мучения, Он даровал жизнь вечную. Итак, если тем, кому Он должен был казнями, дал Он царство, то чего не даст тем, кому должен жизнью вечной? Какими почестями не почтит Он их? Если за ненавидевших Его Он распялся и пролил кровь, то чего не сделает для тех, которые пролили кровь свою за Его исповедание? Если отвращающихся и удаляющихся Он возлюбил так, что даже умер за них, то возлюбивших Его в высочайшей степени (ибо "нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.15:13)), – с каким примет Он благоволением и почитанием? Подвижники внешних состязаний на одном и том же ристалище и ратоборствуют, и побеждают, и провозглашаются победителями, и увенчиваются; но с подвижниками благочестия бывает не так: ратоборствовали они в настоящем веке, а увенчиваются в будущем; борятся с диаволом и побеждают здесь, а провозглашаются победителями там. И дабы вам убедиться, что это справедливо, что не здесь даются им венцы, но там ожидают их все дары, послушайте Павла, который говорит: "подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды"; где и когда? "который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный" (2Тим.4:7- 8). Здесь он состязался, а там увенчивается; здесь победил, а там провозглашается. Послушайте, что и сегодня он взывает и говорит: "все сии умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались" (Евр.11:13). Для чего же у подвижников внешних вместе и победы и венцы, а у подвижников благочестия победы и венцы не вместе, но на таком расстоянии времени? Они подвизались, трудились здесь, потерпели бесчисленное множество ран, и Господь не тотчас увенчивает их? Не тотчас, говорит (апостол), – потому что настоящая жизнь по природе своей не вмещает величия той чести; настоящий век скоропреходящ и краток, а тот беспределен, бессмертен и бесконечен.

Посему Господь и уделил труды веку краткому и временному, а венцы сохранил для нестареющегося и бесконечного, чтобы и тяжесть трудов облегчалась, ограничиваясь краткостью времени, и наслаждение венцами было постоянно и нескончаемо, простираясь на вечность тех беспредельных веков. Таким образом Он отложил дар, желая больше почтить их; и не только для этого, но и для того, чтобы они имели удовольствие уже чистое. Как тот, кто прежде наслаждается и пользуется удовольствиями, а после того страдает, не чувствует настоящего наслаждения по причине ожидания будущих бедствий; так тот, кто прежде борется, подвизается, терпит бесчисленные бедствия, а после того увенчивается, не чувствует настоящих зол, ободряемый надеждой будущих благ. И не только надеждой в будущем Он облегчил им настоящий труд, но и тем, что устроил быть скорби по порядку прежде наслаждения, чтобы они, взирая на него, не очень были угнетаемы настоящими бедствиями. Так и бойцы охотно принимают раны, взирая не на боль, а на венец; так и мореплаватели, перенося бесчисленные опасности, бури и тяжкую какую-то войну, будучи готовы к бою и с дикими зверями и с морскими разбойниками, не думают ни о чем подобном, а смотрят на пристани и обогащение торговлей. Так и мученики, претерпевая бесчисленные страдания и испытывая терзание тела различными мучениями, не смотрели ни на что подобное, но устремляли взор к небу и к тамошним благам. А дабы вам убедиться, что тяжкое по природе и невыносимое становится легким и весьма удобным от надежды на будущее, послушайте первостоятеля таких благ: "Ибо", говорит он, "кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу", – каким, скажи мне, образом? – "когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое" (2Кор.4:17-18).

2. Все это сказано мной не попросту, но для вас, чтобы вы, когда увидите кого-нибудь наслаждающимся и пользующимся удовольствиями в этой жизни, а там имеющего подвергнуться наказанию, не ублажали его за настоящие наслаждения, а пожалели по причине будущего наказания. И с другой стороны, когда кого-нибудь из имеющих там наслаждаться велпкой честью увидите в скорби, в тесноте и среди бесчисленных бедствий в этой временной жизни, то не оплакивайте его за настоящие бедствия, но ублажайте и считайте достойным ревнования ради назначенных ему венцов в тех беспредельных веках. Празднуемого ныне святого произвел киликийский народ, который произвел и Павла; он был согражданин апостола, и оба служителя церкви оттуда предложены нам.

Когда открылось поприще благочестия, и время призывало его к подвигам, то он попадает к жестокому зверю, бывщему тогда судъе. И посмотрите, какова хитрость! Видя твердое убеждение святого и невозможность сокрушить силу его решимости жестокостью казни, судья употребляет против него медленность и отсрочки, постоянно то вызывая мученика, то отсылая назад. Он не в один день, выслушав, отсек ему голову, чтобы скорость казни не сделала для него подвиг более легким, но ежедневно вызывал его и отсылал назад, делал допросы, угрожал бесчисленными пытками, соблазнял льстивыми речами, пуская в ход все хитрости, стараясь поколебать это непоколебимое основание, – и водил его целый год по всей Киликии, желал посрамить его, а лучше сказать, чего не предполагал он, делая его более славным; сам же мученик восклицал и воспевал с Павлом: "благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе Иисусе, и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте" (2Кор.2:14). Как миро, пока лежит в одном месте, в нем только наполняет воздух благоуханием, а когда будет пронесено по многим местам, то все их наполняет своей добротой, – так точно случилось тогда и с этим мучеником. Его водили, намеревалсь посрамить, но вышло противное: через такие проводы подвижник становился славнейшим и всех жителей страны киликийской делал соревнователями своей добродетели. Его водили везде, чтобы не только по слуху знади о его подвигах, но и собственными глазами видели бы зрители самого венценосца; и чем дальнейшие расстояния (мучитель) устроял ему, тем славнее становились все его шествия, чем большие полагал ему препятствия, тем более удивительными являлись подвиги, чем долговременнее растягивал ему скорбь, тем виднее делал его терпение. Золото, чем более времени подвергается действию огня, тем становится чище; так и душа этого святого, мучимая тогда, от времени более просиявала, и мучитель водил в мученике не что иное, как трофей победы над самим собой и диаволом, обличение жестокости язычников, доказательство благочестия христиан, величайшее знамение силы Христовой, назидание и внушение верным, чтобы и они охотно выдерживали такие же подвиги, проповедника славы Божией, учителя в искусстве таких подвигов. Подлинно, он призывал всех последовать его ревности, не голосом только советуя, но и самыми делами своими издавая звук громче трубы. Как "небеса проповедуют славу Божию" (Пс.18:1), не голос издавая, но великолепием вида своего приводя зрителя в удивление перед Создателем, так точно поведал славу Божию и этот мученик, будучи и сам небом, и притом гораздо блистательнейшим этого видимого, потому что не столько хоры звезд придают блеска небу, сколько струи ран умножали блеск тела мученика. А дабы вам убедиться, что раны мученика блистательнее утвержденных на небе звезд, посмотрите. На то небо и на звезды смотрят и люди, и бесы, а на раны мученика люди верные смотрят, но бесы не смеют прямо смотреть; если же и пытаются взглянуть, то тотчас ослепляются взоры их, не имея силы вынести исходящего оттуда блеска. Я докажу это не только давними случаями, но бывающими еще и ныне. Взяв кого-нибудь, одержимого бесом и беснующегося, приведи к этому святому гробу, где останки мученика, и ты увидишь, что он непременно отскочит и убежит. Как будто ему предстоит идти по горячим угольям, так он выскакивает тотчас из самого преддверия, не осмеливаясь взглянуть даже на самую раку. Еели же теперь, спустя столь долгое время, когда мученик стал прахом и пеплом, бесы не смеют взглянуть на памятник и на обнаженные кости святого, то явно, что и тогда, когда они видели его обагренным кровью со всех сторон, блиставшим ранами более, нежели солнце лучами, они были поражаемы и с пораженными взорами убегали.

3. Видишь, как раны мучеников блистательнее и удивительнее звезд небесных и большую имеют силу? Таким образом святый выведен был на средину, и горькие муки окружали его отвсюду, – страх будущего, тяжесть настоящего, боль от наступившего, томление от ожидаемого. Палачи, окружавшие тело его, подобно диким зверям, терзали ребра его, скоблили плоть, обнажали кости, доходили до самых внутренностей; но, хотя переискали все, не смогли однако похитить сокровище веры. В царских сокровищницах, где хранится золото и другое неоцененное богатство, как только разломаешь стены, или отворишь двери тотчас увидишь лежащее сокровище; а здесь, с этим святым и христоносным храмом, произошло противное: палачи разломали стены, расторгли грудь, однакож лежавшего в ней богатства не видали и не могли взять; но что испытали жители Содома, которые стояли у самой двери Лотова жилища, и не нашли входа (Быт.19:11), тоже и они, – переискали везде тело мученика, но овладеть сокровищем и опустошить богатство веры не могли. Таковы душевные доблести святых: неотъемлемые и непреодолимыя, они заключены в непоколебимости души их, как бы в каком-нибудь недоступном убежище, и ни взоры мучителей не увидят их, ни руки палачей не в состоянин отнять их, но, хотя бы они растерзали самое сердце, которому преимущественно вверено душевное мужество, хотя бы рассекли его на мелкие части, – и таким образом не опустошили бы они этого богатства, а еще более увеличили бы его; причиной же то, что в таких душах обитает Бог, а воюющему с Богом никогда не возможно одержать победы, но неизбежно должно удалиться посрамленным и потерпевшим постыдное поражение. Поэтому и в то время произошло прямо противное обычному. Везде дела одерживают верх над словами; а тогда слова одержали верх над делами. Каким образом? Мучители употребляли в действие огонь, железо, пытки; употребляли истязания, мучения, бичевания; совершенно истерзали ребра его; но страдалец остался неодолим: он только говорил, издавал один только голос – и слово одержало верх над делами. Из уст мученика исходил святой голос – и вместе с ним изливался свет блистательнее луча солнечного. Свет этого луча таков, каково расстояние от неба до земли, или лучше, даже и этого всего расстояния он не может пройти, когда посреди встретится или кровля, или стена, или облако, или какое-нибудь другое тело, но отражается и дальнейшее движение его преграждается этими препятствиями; а голос мученика, исшедши из святых уст его, воснесся на самое небо. Он прошел небо небес; увидели его ангелы, и отступили, – архангелы, и посторонились; херувимы и прочие силы повели его вверх, и не прежде остановились, как когда привели его к самому престолу царскому.

После этого голоса, когда тогдашний судья увидел, что все средства употреблены тщетно и напрасно, что он идет против рожна и разбивает адамант, что он делает? Он приступает наконец к явному своему поражению, и лишает мученика настоящей жизни, – так как смерть мучеников есть явное поражение убивающих и блистательная победа убиваемых. Но посмотри, какой ужасный и жестокий придумал он род смерти, достаточно показывающий жестокость мучителя и мужество мученика. Какой же именно род казни? Принесши мешок и наполнив его песком, он сажает туда скорпионов, змей, ехидн и драконов, сажает вместе с ними и святого, и бросает в море. И вот был мученик вместе с зверями, и заключен опять праведный человек вместе с зверями; я сказал: опять, чтобы вы вспомнили древнее повествование о Данииле. Того заключили в ров, а этого посадили в мешок; тогда привалили камень, а здесь зашили мешок, сделав для праведника еще теснейшую темницу. Но звери везде уважают тела святых, в посрамление и осуждение тех, которые почтены даром слова и удостоены быть людьми, но чрезмерной лютостью своей затмевают свирепость диких зверей, – каков, конечно, был и этот мучитель. И можно было видеть дивное чудо, не меньшее чуда с Даниилом. Как тогда удивились вавилоняне, увидев его через много дней вышедщим из рва львиного, так удивились ангелы, видя душу Юлиана из мешка и волн восходящей на небо. Даниил поразил и победил двух львов, впрочем телесных; этот поразил и победил одного льва, но мысленного, врага нашего диавола, который, говорится, "ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить" (1Пет.5:8); но и он был побежден мужеством мученика, который сложил с себя яд греха, а потому его он и не поглотил, потому и не боялся ни льва, ни ярости зверей.

4. Хотите, я расскажу еще другое древнее повествование, где праведник и звери? Вспомните о потопе при Ное и о ковчеге. И тогда праведник и звери вместе; но Ной вошел человеком, и вышел человеком, а Юлиан вошел человеком, и вышел ангелом; тот вошел с земли, и вышел опять на землю, а этот вошел в мешок с земли, и из мешка отошел на небо. Море взяло его не для того, чтобы умертвить, но чтобы увенчать, и, увенчав, возвратило нам тело мученика, этот святой ковчег; его мы храним до настоящего дня, как сокровищницу бесчисленных благ. Бог разделил с нами мучеников: Сам взяв душу их, тела Он как бы дал нам, чтобы святые кости их были у нас постоянным напоминанием об их добродетели. В самом деле, если тот, кто смотрит на окровавленное оружие бойца, на его щит, копье и латы, тотчас, хотя бы это был ленивейший из всех, вскакивает, горячится и стремится к войне, видом этого оружия побуждаясь к созершению таких же подвигов, – то мы, взирая не на оружие, а на самое тело святого, удостоившееся быть окровавленным за исповедание Христово, хотя бы мы были боязливее всех, можем ли не возыметь великой ревности, когда это зрелище, как бы какой огонь, проникает в нашу душу и призывает нас на такой же подвиг? Для того Бог и оставил нам тела святых до времени воскресения, чтобы мы имели в них урок величайшего любомудрия. Впрочем, немощью нашего языка да не уменьшаются похвалы мученика, но да ожидают распорядителя подвигов – Бога. Кто дает им венцы, тот и восхвалит их; похвала им не от людей, но от Бога; и то, что мы сказали, сказали не для того, чтобы показать мученика более светлым, но чтобы вас сделать более ревностными. Оставив же похвалы ему, обратим всю речь к вам, – а лучше сказать, похвалы мученикам невозможно прекратить, когда кто беседует в церкви о предметах полезных. Будьте же внимательны; я хочу сегодня истребить дурной старинный обычай, чтобы нам не только приходить к мученикам, но и подражать мученикам, так как чествование мучеников не только в том. чтобы приходить к ним, но еще прежде этого в том, чтобы соревновать их мужеству. Поэтому прежде всего надобно указать дурной обычай. потому что, не зная болезни, неудобно применять и врачество; и я раскрою прежде рану, а потом приложу лекарство. Какой же это дурной обычай? Некоторые из собравшихся здесь сегодня (я не стану обвинять в этой вине всю церковь), по беспечности и простоте, оставив нас, завтра устремятся в Дафну – расточать завтра то, что мы собрали сегодня, и разрушать то, что мы создали. Итак, чтобы присутствие здесь не осталось для них бесплодным, скажем немного об этом, и окончим речь. Зачем, скажи мне, спешишь ты в это предместие города? Вот здесь – предместие горнего Иерусалима; вот здесь – духовная Дафна! Там источники вод, здесь источники мучеников; там кипарисы, бесплодные деревья, здесь останки святых, корни насаждения на земле, и простирающиеся до неба ветви. Хочешь видеть и плод этих ветвей? Открой очи веры, и я тотчас покажу тебе естество этих дивных плодов. Плод этих ветвей не яблоки, не орехи, и не другое что-нибудь тленное и погибающее, но исцеление увечных тел, отпущение грехов, истребление порока, уврачевание душевных болезней, непрестанная молитва, дерзновение перед Богом, все – духовное и преисполненное небесных благ. Эти плоды, постоянно срываемые, всегда остаются в изобилии, и никогда не бывает в них недостатка у тех, кто их возделывает. Притом деревья, растущие на земле, приносят плоды однажды в год, и если не сорвешь их, то с наступлением зимнего времени и деревья теряют свое благолепие, когда плоды портятся и опадают; а эти не знают ни зимы, ни лета, не подлежат влиянию времен года, и никогда нельзя видеть их обнаженными от их плодов, но всегда они стоят в одинаковом благолепии; не касается их ни тление, ни перемена времен. Так, сколь многие с тех пор, как это тело насаждено на земле, собирали бесчисленные исцеления от этой святой гробницы, и однако плодов не убавилось, – жатвы пожинали, а колосья не оскудели, черпали из источника, а потоки не опустели. напротив происходит некоторый постоянный прилив, никогда не иссякающий, но в замен почерпаемого всегда производящий еще обильнейшее чудо. Впрочем не только совершаются чудеса. но и преподаются уроки любомудрия. Если ты богат, и гордишься, и имеешь надменную душу, то, пришедши сюда, увидев мученика и обдумав разность между твоим богатством и его изобилием, ты тотчас смиришь гордость и, отложив надменность, уйдешь отсюда с полным здоровьем в душе; если же ты беден, и считаешь себя презираемым, то, пришедши, увидев богатство мученика и посмеявшись над внешним богатством, выйдешь отсюда, исполнившись великого любомудрия, и хотя бы нанесены были тебе оскорбления, или убытки, или раны, увидев, что ты еще не столько пострадал, сколько этот святой мученик, ты также получишь отсюда достаточное утешение. Видишь, каковы плоды этих корней, как они неиссякаемы, как духовны, как они касаются самой души? Я не запрещаю ходить в предместие, но запрещаю – идти завтра. Для чего? Для того, чтобы наслаждение было безукоризненным, чтобы удовольствие было чистым, чтобы не привходило осуждение. В иной день можно и насладиться удовольствием, и избежать греха. Если же ты хочешь и ныне наслаждаться удовольствием, то что приятнее этого собрания, что прелестнее этого духовного зрелища, собрания сочленов твоих, твоих братьев? Но ты хочешь участвовать и в телесной трапезе? Можно, по окончании собрания, здесь подле храма мучеников, расположившись под смоковницей, или под виноградником, и телу дать отдых, и совесть избавить от осуждения. Мученик, видимый вблизи, находящийся подле и предстоящий самой трапезе, не допустит удовольствию разлиться в грех; но, как бы какой наставник, или превосходный отец, созерцаемый очами веры, он сдерживает смех, отсекает непристойнные удовольствия, уничтожает все порывы плоти, которых там невозможно избежать. Почему? Потому, что завтра захватят предместие хороводы людей; а вид таких людей часто и желающего быть благоразумным невольно приведет к подражанию подобному бесстыдству, и особенно, когда среди их присутствует и диавол, – а он бывает там вызываемый блудными песнями, срамными речами, бесовским ликованием. Но ты отрекся от всего этого ликования и определил себя на служение Христу в тот день, в который удостоился священных таин. Помни же те слова и тот обет, и избегай их нарушения.

5. Я хочу побеседовать и с теми, которые присутствуют здесь и не пойдут туда, и поручить им спасение прочих. Так и врач, пришедши к больному, не много говорит с лежащим, но, призвав приближенных к нему, им дает все наставления касательно лекарств, кушанья и остального ухода. Почему? Потому, что больной не сейчас принимает совет, а здоровый с полной готовностью выслушивает, что говорится. Поэтому и я, после них, хочу побеседовать и с вами. Заранее захватим завтра ворота, займем дороги, снимем с повозок мужчины мужчин, а женщины женщин, приведем их сюда, не будем стыдиться. Где спасение брата, там нет стыда. Если они не стыдятся, отправляясь на беззаконное ликование, то гораздо более нам не должно стыдиться, намереваясь возвратить их к этому священному торжеству Когда предстоит спасение брата, не будем отказываться ни ог чего. Если Христос умер за нас, то нам должно терпеть все за них; хотя бы они стали наносить удары, хотя бы стали браниться, ты держи и не прежде отставай, пока приведешь их к святому мученику; хотя бы пришлось устроить суд из прохожих, желающие пусть слушают: я хочу, скажи, спасти брата, вижу погибающую душу и не могу пренебречь родством. Кто хочет, пусть осуждает; кто хочет, пусть обвиняет; но, вернее, никто не осудит, напротив, все похвалят, все одобрят. Не за деньги, не в отмщение за личную обиду, и не за иное что-нибудь житейское я спорю и сражаюсь, а за спасение брата: кто не одобрит этого, кто не подивится? Нас, ничем не связанных друг с другом по родству плотскому, родство духовное связало любовью сильнее родителей. Если хотите, возьмем с собою и мученика, – он не постыдится пойти и спасти братий. Представим его очам их, пусть устрашатся его присутствия, пусть постыдятся его увещания и просьбы, – а он не постыдится и просить. Если Владыка его умоляет естество наше: "мы - посланники от имени Христова", говорит Павел, "как бы Сам Бог увещевает через нас: примиритесь с Богом. " (2Кор.5:20), – то тем более сделает это раб Его. Одно только печалит его – погибель наша, одно радует – спасение наше, и потому он не откажется сделать ничего для этого. Не будем же и мы стыдиться и не будем считать этого излишним. Если охотники ходят по стремнинам, горам, пропастям и по всякому непроходимому месту, желая поймать зайца, или серну, или что-нибудь другое подобное, или часто даже каких-нибудь диких птиц, – то как ты, имея в виду отвесть от погибели не ничтожное бессловесное, но духовного брата, за которого умер Христос, отказываешься и стыдишься не горы и леса проходить, а только выйти к воротам? Какое, скажи мне, будешь ты иметь оправдание? Разве ты не слышишь, как один мудрый увещевает и говорит: "есть стыд, ведущий ко греху" (Сир.4:25)? Но ты боишься, чтобы кто-нибудь не осудил тебя? Сложи вину на меня, сказавшего это; скажи, что так велел учитель; я готов судиться с осуждающими и представить оправдание. Но, лучше сказать, ни вас, ни нас не осудит никто, хотя бы был и очень бесстыден; напротив, одобрят все, не только жители нашего отечественного города, но и соседних городов, и подивятся нам за попечительность, за то, что такова у нас сила любви, такова ревность взаимной привязанности. Но что я говорю о людях? Сам Владыка ангелов одобрит нас. Итак, зная награду, не презрим этой охоты, возвратимся завтра сюда не одни, но пусть каждый придет, ведя с собой добычу. Если только ты придешь в тот час, когда выходящий из дома отправляется в дорогу, и отвлечешь его на путешествие сюда, то потом не будет никакого затруднения; напротив, по прошествии некоторого времени, и он принесет тебе великую благодарность, и все прочие похвалят вас и подивятся; а что всего важнее, небесный Владыка даст вам за это великие награды, умножит и эту прибыль и эту хвалу. Таким образом представляя себе прибыль, какая произойдет для нас отсюда, рассеемся все перед городом, схватим наших братьев и приведем сюда, чтобы и завтра у нас было полное зрелище и всецелое торжество, чтобы святый мученик, за здешнее усердие, принял нас в вечные обители с великим дерзновением, которого да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу слава, со Святым и Животворящим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.