Творения, том 2, книга 2

ПОХВАЛАсвятой великомученице Дросиде, и о памятовании смерти[1].

Трудолюбивые из пастырей, увидев во время долгой зимы светлый луч и день потеплее, выводят овец из хлева и отводят их на обычные пастбища; подражая им и наш добрый пастырь вывел это священное стадо и духовную паству Христову на эти духовные пастбища святых. Хотя овцы насыщаются и стоя при яслях, но когда они выходят за ограды, тогда получают от полей большую пользу, с великим наслаждением склоняясь и обрывая зубами траву, дыша чистым воздухом, взирая на ясные и блестящие солнечные лучи, прыгая около озер, источников и рек; и самая земля, везде украшенная цветами, приносит им некоторое удовольствие. И не для них только, но и для нас в этом есть великая польза, так как хотя и внутри предлагалась нам трапеза, полная духовных яств, но выход к этим святым имеет и некоторое душевное удовольствие и пользу не меныпе удовольствия, не потому, что мы дышим чистым воздухом, но потому, что взираем на высокие дела этих доблестных лиц, восторгаясь не при водных реках, но при реках благодатных дарований, не склоняясь и обрывая траву зубами, но рассказывая о добродетелях мучеников, не землю видя украшенную цветами, но взирая на тела, преисполненные дарованиями духовными. И хотя каждый из мученических храмов доставляет собирающимся не малую пользу, но больше всех этот: как только кто-нибудь войдет в преддверие, тотчас множество гробов со всех сторон попадает на глаза и, куда он ни посмотрит, везде видит гробницы и памятники и раки отшедших. А это созерцание гробов немало содействует нам в деле любомудрия. От этого созерцания душа, если она беспечна, скоро сосредоточивается, а если ревностна и бодрственна, делается более ревностной; и тот, кто оплакивает свою бедность, от этого зрелища тотчас получает утешение, и тот, кто превозносится богатством, смиряется и сокрушается. Взгляд на гробницы заставляет каждого из взирающих и невольно любомудрствовать о собственной кончине, и убеждает не считать надежным ничего настоящего – ни скорбного, ни приятного; а кто убежден в этом, тот не легко уловляется сетью греха. Посему один премудрый и предлагает увещание: "во всех словах[2] твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь" (Сир.7:39): и другой согласно с ним высказывает такой совет: "приготовь к окончанию дела твои", и приготовься к пути[3] (Прит.24:27), говоря не о чувственном пути, но об отшествии отсюда. Если мы постоянно и каждый день будем взирать на неизвестность кончины, то не скоро впадем в грехи: ни радости житейские не в состоянии будут надмевать нас, ни скорби низлагать и смущать, так как конец тех и других неизвестен. Часто сегодня живущий не доживает и до вечера. Так, проводящим время внутри города не очень удобно думать об этом и любомудрствовать; а те, которые вышли за стены его, пришли к этим гробницам и увидели множество отшедших, по необходимости, волей и неволей, получают такие мысли от этого зрелища, а получив делаются возвышеннее, и освобождаются от пристрастия к предметам житейским. И не только будем мы получать такие мысли, но будем иметь и достаточное побуждение спешить и готовиться к вечному нашему отечеству и устроять все, зависящее от нас для отшествия туда, познав, что если мы оставим что-либо здесь из нашего, оставленное принесет нам вред. Как путешественник, совершающий продолжительный путь и поспешающий в свое отечество, непременно тратит и теряет все, что он оставит в гостинице, – так точно и мы теряем все, что оставим здесь из нашего, уходя отсюда. Поэтому нужно отправлять туда одно вместе с собой, а другое прежде себя. Настоящая жизнь есть путь, и нет в ней ничего постоянного, но мы проходим мимо и скорбей ее и радостей. Потому именно я и люблю эту местность больше всех других, что не только при собрании, но и без собрания часто приходя сюда, я постоянно вспоминал эти слова, между тем как глаза мои тихо, в великом безмолвии, взирают на гробницы и переносят душу к отшедшим и тамошнему их состоянию.

2. Потому я и удивляюсь этому доблестному отцу[4], что он, воспользовавшись тихим днем, вывел нас сюда, под предводительством и руководством блаженной Дросиды, которой память мы совершаем. Подлинно, кроме вышесказанного еще и другую большую пользу можно получать от этого места. Когда мы, прошедши мимо прочих гробниц, приходим к ракам мучеников, то наш ум делается возвышеннее, душа деятельнее, усердие сильнее, вера жарче.

Так, когда мы обдумаем труды, подвиги, награды, воздаяния и венцы этих святых, то находим еще другое большее побуждение к смиренномудрию. И хотя бы кто совершил великие дела, он станет считать себя несделавшим ничего великого, сравнивая свою добродетель с их подвигами; и тот, кто не сделал ничего великого и доброго, не будет отчаиваться в своем спасении, получив от их мужества побуждение заниматься приобретением добродетели и подумав в себе самом, что может быть случится и ему когда-нибудь, если удостоит Божие человеколюбие, сделать такие же прыжки, вдруг взойти на небо и сподобиться того величайшего дерзновения; и размышляя об этом и другом, гораздо более этого важном, они могут уходить отсюда. Смерть мучеников есть поощрение верных, дерзновение церкви, утверждение христианства, разрушение смерти, доказательство воскресения, осмеяние бесов, осуждение диавола, учение любомудрия, внушение презрения к благам настоящим и путь стремления к будущим, утешение в постигающих нас бедствиях, побуждение к терпению, руководство к мужеству, корень и источник и мать всех благ; и если вы хотите, мы докажем каждое из этих выражений и скажем, как она бывает поощрением верных, дерзновением церквей, доказательством воскресения, и всем прочим, что я сказал теперь. Итак, когда пойдут у нас в ход споры с язычниками и битвы о догматах и станут они клеветать на нашу веру, то вместе с прочим представим им и это, т. е. смерть мучеников, и скажем: кто убедил их презирать настоящую жизнь? Если Христос умер и не воскрес, то кто совершил эти сверхъестественные дела? Относительно того, что не может человеческая сила в течение столь долгого времени убеждать столь много тысяч не только мужей, но и жен и безбрачных дев и малых детей, чтобы они презирали настоящую жизнь, смело шли на диких зверей, смеялись над огнем, попирали всякого рода наказания и мучения, и стремились к будущей жизни, (противники наши) даже не будут иметь нужды в наших доводах, но спросят самих себя и получат достаточное доказательство сказанного. С того времени, как пришел Христос, были неверные цари, были и верные, но из неверных большая часть ввергали верующих в пропасти, в костры, в бездны, в моря, предавали бешенству диких зверей и разнообразным наказаниям и мучениям, всеми способами исторгая веру из души их, однако ничего не достигли, но отошли посрамленными, и хотя верующие были терзаемы всеми способами, но вера возрастала еще более. А благочестивый царь ни один никогда не решался наказывать и мучить кого-либо из неверующих, принуждая его отстать от заблуждения, – и однако заблуждение и так само собой проходит и исчезает, чтобы ты убедился и в силе истины и в слабости лжи, когда последняя сама собой и без всякого притеснения исчезает, а первая через самые препятствия возрастает и поднимается до неизреченной высоты: причина же та, что в душах мучеников и живет и действует Христос. Итак, когда скажут, что Он не воскрес, то мы спросим их: кто же совершил эти дела? Мертвый, скажи мне? Но столько было мертвых, и ни один не сделал этого. Он был волшебник и заклинатель? Но было много и волшебников, и заклинателей, и обманщиков, и все они умолкли, и остатков их нет нигде, но вместе с их жизнью угасли и дела волшебства их; а дела Христовы возрастают каждый день, и вполне естественно, – потому что эти дела совершались не волшебством, но божественной силой, почему они и не разрушаются. Но лучше я представлю в доказательство силы не то только, что они возрастают, но и то, что (возрастают) ко благу и к спасению нашей жизни. После Его пришествия жители земли сделались из зверей людьми, или – лучше – из людей стали ангелами все, истинно внимающие Ему. Но, скажут, мученики были обмануты и обольщены, и потому презирали настоящую жизнь. Затем первые не разубедили вторых, вторые – третьих, но чем долее продолжались гонения, тем более возрастал и этот подвиг, и никто в течение столь долгого времени не сознал заблуждения. Но где смысл в этом?

Если они были оболыцены, то почему бесы боятся праха их? Почему убегают и от гробниц? Конечно, бесы не потому поступают так, будто они боятся мертвых. Вот, тысячи мертвых по всей земле, и однако бесы бывают близ них, и многих бесноватых можно видеть живущими в пустынях и гробницах; а где погребены кости мучеников, оттуда они бегут, как от какого-нибудь огня и невыносимого мучения, возвещая громким голосом бичующую их внутреннюю силу.

3. Этим доказывается, что смерть мучеников есть обличение бессилия бесов; а что она служит обвинением и бесчувственности их, видно из следующего. Когда они, то есть мученики, будучи подчинены телу и естественным нуждам, окруженные великим множеством скорбей и страданий, провождая тленную жизнь и обитая на земле, оказываются так презирающими настоящую жизнь по любви к создавшему их Богу; а те, будучи свободны от плоти и всей этой скорби и страдания, оказываются так высокомерны и неблагодарны к Благодетелю, – то какое они будут иметь оправдание, какое прощение? Никакого никогда, потому что добродетель мучеников с великой силой осуждает злобу их. Осуждают не только люди людей, более ревностные более беспечных, но ревность их и самих бесов осуждает. Это выразил и Павел, когда сказал: "разве не знаете, что мы будем судить ангелов, не тем ли более [дела] житейские?", разумея ангелов диавола, отступников (1Кор.6:3). Но как, скажешь, мы будем судить их? Не сидя – конечно – и требуя от них отчета, но нашей ревностью осуждая их беспечность. И это самое он выразил, сказав: "если же вами будет судим мир" (ст. 2); не сказал: перед вами, но: через вас. Равным образом, когда (Христос) говорит: "Ниневитяне восстанут осудят род сей" (Лк.11:32), то не в том смысле, что ниневитяне потребуют отчета от неверовавших тогда из иудеев, но что вера тех осудит неверие этих. От мучеников можно весьма многим воспользоваться и для добродетели и для презрения настоящих благ. Когда ты увидишь, что они презирали всю жизнь, то, хотя бы ты был бесчувственнее и нерадивее всех, ты получишь самые возвышенные помыслы, будешь смеяться над роскошью, презирать деньги, и пожелаешь тамошней жизни; будешь ли в болезнях, ты получишь величайшее побуждение к терпению в страданиях мучеников; будешь ли угнетаем бедностью, или каким-нибудь другим тягчайшим злом, ты, взирая на величие причиненных им мучений, получишь достаточное утешение во всех постигших тебя бедствиях. Поэтому я особенно люблю дни памяти мучеников, люблю и приветствую все, но особенно, когда встречаются подвижницами женщины. Чем слабее сосуд, тем больше благодать, тем блистательнее трофей, тем славнее победа, не по немощи естества подвижников, но и потому, что враг, чем одержал победу, тем же ныне сам уловлен. Через деву диавол умертвил некогда Адама; через Деву впоследствии Христос поборол диавола, и тот меч, который был изощрен у него против нас, отсек голову дракона, подобно тому, как случилось и при Давиде. Как тогда этот праведник, подбежавши, отсек голову Голиафа собственным мечем этого иноплеменника, так точно и теперь: женою диавол победил, женою и побежден. Она была для него оружием прежде, она же теперь сделалась орудием его убиения, сосудом непобедимым. Первая жена согрешила и умерла, эта умерла, чтобы не грешить; та, возгордившись тогда надеждой от пустого обещания, попрала законы Божии, эта презрела и настоящую жизнь, чтобы не отречься от веры в Благодетеля. Какое же после того может быть оправдание изнеженным мужам, какое прощение, когда жены поступают так мужественно, когда они так смело выступают на подвиги благочестия? Подлинно, ни пол, ни возраст, и ничто другое не может воспрепятствовать, когда есть усердие, ревность и пламенная вера; этим всем будем и мы приобретать себе благодать Божию, как было и с этой блаженной (Дросидой). У ней было слабо тело, беззащитен пол, несовершен возраст, но нисшедшая благодать покрыла немощь всего этого, потому что нашла ревность мужественную, веру нелицемерную, и душу, готовую на опасности.

4. Нет, нет ничего сильнее того, кто с великой ревностью держит вкорененным в себе страх Божий; но, хотя бы угрожал ему огонь, или железо, или звери, или что бы то ни было другое, он презирает все с великой легкостью, как и эта блаженная Дросида. Когда тиран зажег костер, – не ввергнул же он ее в пропасть и не отсек ей голову, чтобы краткость мучения не сделала ей подвиг более легким, но желая поразить ее ум и одолеть не порабощенную душу ея видом костра, бросил ее в средину его, – итак, когда он зажег костер, и печь разгорелась и пламя поднималось весьма высоко, тогда блаженная мученица, взирая на это, и сама воспламенялась ревностью и кипела огнем любви Христовой, вспомнив трех отроков и помыслив сама в себе, что она участвует в их подвигах и возлагает на себя одинаковые с ними венцы. Как пришедшие в исступление не видят ничего из видимого, как оно есть, но, хотя бы видели изощренный меч, прямо головой бросаются на него, и хотя бы видели костер, или пропасть, или бездну, или море, или что бы то ни было другое, бесстрашно бросаются на все, – так точно и она, будучи объята исступлением не таким, – да не будет, – но другим, почтенным более всякого благоразумия, и погрузившись в любовь Христову, не видела ничего из видимого, но, переселившись на небо и туда переместивши душу, смеялась над всеми бедствиями и считала огонь не огнем, а росой. Поэтому я называю этот костер и чистейшим источником воды, и некоторой дивной красильней, и горнилом. Подлинно, как золото в горниле, так душа этой блаженной через этот костер делалась чистейшей. Плоть ее истаевала, кости иссушались, жилы сожигались, и телесный сок тек со всех сторон; но вера души делалась более твердой и светлой. Враги, взирая на это, считали ее погибшей, а она больше очищалась; и как несведущий человек, стоя и видя золото растаявшим, текущим и смешивающимся с пеплом, считает его погибшим и испорченным, но художник и вполне опытный в этом знает, что таким образом оно делается более чистым, и после раскаливания извлекает и собирает его совершенно светлым, – так точно и в отношении к ней, неверные, видя плоть ее истаевающей и растекающейся, думали, что она делается пеплом и прахом, а верные очень хорошо знали, что истаевая она отлагает всякую нечистоту и восходит светлейшей, получив бессмертие. Даже на самом костре, прежде воскресения, она одержала не малую победу над противными силами, так как плоть ее, разрушаемая огнем и издававшая треск, обращала их в бегство с великим превосходством. И как мужественный воин, облекшись медным оружием, самым шумом оружия поражает более боязливых из противников, – так точно и тогда блаженная Дросида треском своей кожи обращала в бегство те силы, и не только одним этим способом, но и другим, не меньшим этого. Лишь только она вошла на костер, как дым, поднявшись на высоту и распространившись в воздухе, задушил всех бесов, летающих в воздухе, прогнал диавола, очистил естество самого воздуха. После того как воздух был оскверняем дымом идолов, поднялся другой дым, который очистил приставшую к нему от них нечистоту. И сравнение с источником может быть приложено к этому костру. Как бы сняв одежду при источнике и омывая в нем тело, так она в этом пламени сложив свою плоть легче всякой одежды и осветив душу, поспешила к Жениху в сопровождении свещеносцев. Если уж ангелы отвели того покрытого язвами Лазаря в лоно Авраама, то тем больше ее сопровождали они, как телохранители, взяв ее из пламени, как бы из какого-нибудь священного убежища и брачного чертога и возводя к вышнему Жениху. А почему я назвал этот костер также красильней? Потому, что она, как бы в какой-нибудь дивной красильне, сделавшись царской багряницей, отправилась к вышнему Царю и с великим дерзновением вошла на своды небесные, между тем как сам Христос невидимой рукой поддерживал святую голову мученицы и крестил ее огнем, как бы водою. О, чудный костер! Какое сокровище содержал он, – этот прах и пепел, дорогой более всякого золота, благовоннейший всяких ароматов, драгоценнейший всяких камней! И в самом деле, чего не может сделать богатство и золото, то могут – останки мучеников. Золото никогда ни болезни не исцеляло, ни смерти не прогоняло, а кости мучеников совершали и то и другое, одно при наших предках, другое и при нас. Это не только мы, но и жившие прежде пришествия Христова праведники умели понимать вполне точно; так, когда все выходили из Египта, и одни уносили золото, другие серебро, тогда Моисей вместо всякого богатства взял и нес кости Иосифа, относя в них с собой домой сокровище величайшее и исполненное бесчисленных благ.

5. Но, может быть, кто-нибудь скажет: для чего же он перенес их из Египта в Палестину? В день памяти мучеников особенно нужно исследовать это. Многие, весьма заботясь о своем погребении, завещали родственникам, чтобы, если им случится скончаться и в другом месте, они перенесли их для погребения домой; потом, укоряемые за это от нас в малодушии, прикрывались от нас этой историей, и когда мы говорили, что нет никакого различия, дома ли кто, или в чужой земле получит погребение, они говорили: если нет никакого различия, то для чего же Моисей, взяв кости Иосифа, перенес их из Египта в Палестину? А я скажу еще больше, что не только Моисей взял их, но что и Иосиф, умирая, завещал. А это, действительно, более важно. "Посещением", сказал он, "Бог посетит вас, и вынесите кости мои" (Быт.50:24-25). Для чего же и этот завещал, и тот послушался? Сказанное достойно исследования. Что говоришь ты? Патриарх, презиравший настоящую жизнь и пренебрегавший всем, которого не достоин был мир, странник и пришлец, помышлявший ежедневно о небесном, взиравший на вышний Иерусалим, этот, доколе жил, по страху Божию потерял и отечество и свободу, жил в темнице и не был увлечен в тамошние козни; а когда готовился умереть, то становится так мелочен, что так много заботится о перенесении костей своих и за столько времени повелевает вынести останки его? Кто может сказать это? Какая была прибыль, или какая польза умершему от перенесения костей его? Почему же он завещал это? Не о костях своих вовсе заботясь, но можно сказать, что боясь и нечестия египтян. Так как он сделал много великих благодеяний, был и питателем их и покровителем, нашел величайшее облегчение от голода, и то, что никому не было известно, он первый и один открыл и всем объявил, и, истолковав сновидения, не только предсказал голод, но и предложил достаточное врачество против него, так наполнив житницы египетские, что никто не чувствовал наступления голода, – то, чтобы за величие благодеяния не быть признанным по смерти за бога, – ведь те варвары легко делают из людей богов, – он, отнимая всякий повод к нечестию, и повелел перенести кости домой. Это – одна причина; можно сказать и о другой, несомненной, потому что ее можно доказать Писаниями. О какой же именно? Он знал, слышал от отца, а тот от деда узнал нисшедшее к нему слово, что египтяне будут много лет порабощать и притеснять евреев. "Потомки твои будут пришельцами в земле не своей, и поработят их, и будут угнетать их четыреста лет", сказал Бог Аврааму (Быт.15:13). Поэтому, чтобы они, изнемогая от продолжительности времени и не перенося бедствия, не отчаялись в своем возвращении и не пали духом, он, давая им величайший залог надежды, предсказал о возвращении костей своих, дабы они, помышляя в самих себе, что, если бы праведник не был крепко и вполне убежден, что все мы возвратимся, то не завещал бы о костях своих, – имели несомненное доказательство и твердую надежду на возвращение в отечество. А что это истинно и что поэтому он предсказал о костях своих, не о погребении заботясь, а принимая меры против их неверия, послушай, что говорит Павел: "верою Иосиф, при кончине, напоминал об исходе сынов Израилевых и завещал о костях своих" (Евр.11:22). Что значит: верой? Как бы следующее: он предвидел, что должно было случиться спустя долгое время, и то, что потомки его непременно вновь займут родину. И вот, чтобы указать на это, он предсказал то и другое; и чудно и дивно было видеть, как при исходе были несены его кости. Тот самый Иосиф, который свел евреев в Египет, опять предшествовал им и при возвращении, укрепляя в них терпение и надежду на будущее. Видя перед глазами своими эти останки, затем вспоминая всю эту историю и размышляя сами в себе, как он подвергся козням от братьев, был ввержен в ров, подвергался крайней опасности, жил в темнице, и о всем прочем, случившемся с ним, потом представляя, как он после всего этого сделался царем и первым в Египте, и попечителем и покровителем столь многих, они имели достаточные надежды на избавление от бедствий, постоянно постигавших их, научаясь от костей праведника, что никто из веровавших в Бога и ожидавших от Него помощи никогда не был Им оставлен.

И подлинно, хотя бы что-нибудь прискорбное и неожиданное и случилось между обещаниями и их исполнением, оно никогда не может лишить надеющихся желанного конца, но непременно случится то, что предсказано вышним приговором, и сделает славнейшими ожидающих с терпением всего предсказанного Богом. Поэтому Иосиф и заповедал о костях своих.

6. Итак, не будем так много заботиться о погребении дома, и станем трепетать не перед смертью, а перед грехом. Не смерть родила грех, но грех произвел нам смерть, смерть же стала врачеством греха. А что нужно бояться не смерти, но греха, послушай, что говорит пророк: "честна пред Господом смерть преподобных Его" (Пс.115:6); и в другом месте: "смерть грешников люта" (Пс.33:22). Видишь ли, что внимательные к самим себе могут получить от смерти даже величайшую пользу, а беспечные и нерадивые принимают ее в виде наказания? Не попросту я веду речь и об этом предмете; но так как многие, слышу я, часто говорят о родах смерти, и одних из них, которые на самом деле не позорны, стыдятся, а других, достойных величайшего осуждения, не порицают, то ради этого я хочу сегодня исследовать и этот предмет. В день мучеников благовременно и этого рода любомудрие. Я слыхал много говорящих: хуже собаки умер такой-то в чужой стране, никто из родственников не был при нем и не предавал его земле, но едва немногие из соседей созвали друг друга, как-то в складчину одели его, и таким образом он предан был погребению. Посему чтобы это не огорчало нас, необходимо исправить и это мнение. Не это, о, человек, значит умереть хуже собаки; умереть хуже собаки значит умереть во грехе, а не окончить жизнь в чужой стране. Не говори ты мне о том, кого несут на позолоченном ложе, в сопровождении всего города, кого славословит народ, на кого набросаны в великом изобилии шелковые и золотые одежды: это значит не что иное, как только предлагать обильнейшую трапезу червям. Не указывай же мне на него, но покажи этого самого человека, сопровождаемого с такой почестью, в тот день, когда Христос сядет на высоком престоле, когда его введут, призовут, потребуют отчета в том, что он говорил, что делал, что думал. Тогда никто из этого множества народа не защитит его, не избавит его от наказания и мучения, не помогут ему эти возгласы и славословия, но с поникшей головой, с боязнью, со стыдом от обвинений за дела свои, он будет отведен, влекомый злыми силами в бесконечные мучения с жесточайшим скрежетом зубов, бесполезно наконец рыдая и терзаясь от невыносимых страданий.

Таково тамошнее, но и здешнее, право, также невыносимо. После славословий, произносимых при всех за деньги, или по какому-нибудь страху, все, услышишь, будут порицать его и на улицах, и на торжище, и дома, и в гостиницах, и в мастерских, и на пути, и в селениях, и везде каждый из проходящих с великим страхом будет рассказывать ближнему и говорить, какие он получит мучения, какие встретят его наказания, какие теперь ждут его страдания. Какая была ему польза от настоящей жизни? Какое приобретение сделал он от любостяжания? Он отошел, оставив богатство другим, а сам погребен, взявши с собой грехи, и много со всех сторон обвинителей его, сострадающих обиженным, хотя и не испытавших ничего худого. Как при благодеяниях и те, которые ничего не получили, сорадуются получившим и восхваляют благодетеля, так и при обидах даже и те, которые не потерпели никакого зла, сострадают потерпевшим и порицают причинившего обиды. Посему и говорит пророк: смерть грешников люта, как по причине здешних порицаний, так и по причине тамошних наказаний. Итак, этот вот умирает хуже собаки, а с праведником не бывает так, но хотя бы он оканчивал жизнь в пустыне, хотя бы никто не одевал его, хотя бы никто не присутствовал, он отходит, получая достаточное погребальное платье – дерзновение перед Богом, имеет дивный вынос от ангелов, которые присутствуют и руководят душу его, как я прежде показал это на Лазаре, и оставляет бесчисленных хвалителей его жизни; и, хотя бы оставил он детей, все жители города будут покровителями их и попечителями, воздавая им по благорасположению к отцу. А тот, кто умер во грехах и корыстолюбии, если отойдет, оставив детей, то оставляет их наследниками вражды к нему и покидает среди неприятелей; если же окончит жизнь бездетным, то в зданиях и в прочих владениях, которые он приобрел хищением и любостяжанием, оставляет бессмертное себе осуждение. Совсем не то – праведник; но и по отшествии он приобретает величайшие блага, принося пользу всем живым через воспоминание об его добродетели и делая их лучшими, между тем как порочный и в этом отношении наказывается, потому что те, которые везде оставляют следы своего любостяжания, не только при жизни, но и по смерти вредят многим. Итак, зная это, будем считать несчастными не умирающих в чужой стране, а умирающих во грехах, и ублажать не тех, которые отходят дома н на постели, а тех, которые отходят с добродетелью; и сами будем заботиться о добродетели и избегать порока, потому что первая приносит пользу и живым и отшедшим, а последний вредит с обеих сторон, подвергая их позору и уводя к вечным наказаниям. Бог же, удостоивший и эту блаженную, собравшую нас сегодня, предпринять и совершить подвиг, победить и быть увенчанной, да удостоит и нас всех вообще возможности, совершив настоящую жизнь согласно с Его повелениями и заповедями, войти в тот день в обители этой святой и насладиться бессмертными благами, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, во веки. Аминь.