Творения, том 2, книга 2

ПОХВАЛЬНАЯ БЕСЕДА.О святых мучениках Иувентине и Максимине[1],

пострадавших при Юлиане Отступнике.

Недавно собирал нас здесь блаженный Вавила с тремя отроками[2], сегодня двоица святых воинов поставила в строй воинство Христово; тогда четверица мучеников, а теперь двоица мучеников. Различен их возраст, но одна вера; не одинаковы подвиги, но то же самое мужество; те древни по времени, эти юны и недавно убиты. Такова сокровищница церкви: в ней есть и новые и старые жемчужины, но одна красота у всех. Не увядает цвет их, не пропадает от времени; этот блеск по свойству своему не допускает ржавчины старости. Вещественное богатство проходит и уступает продолжительности времени: и одежды изнашиваются, и домы разрушаются, и золото ржавеет, и всякого рода чувственное богатство истребляется временем и пропадает; в сокровищах же духовных – не так, но всегда и во всем мученики остаются в одинаковом цвете и юности, сияя и блистая славой собственного света. Зная это, и вы не почитаете иначе древних и иначе новых мучеников, но всех их почитаете и принимаете с одинаковым усердием, с одинаковой любовью, с одинаковым расположением. Вы не время исследуете, но ищете мужества, благочестия душевного, веры непоколебимой, ревности окрыленной и горячей, такой, какую показали собравшие нас сегодня. Они так кипели любовью к Богу, что возмогли без гонения украситься венцом мученичества, без сражения поставить трофей, без войны одержать победу, без борьбы получить награду; а как это, я скажу; но позвольте мне начать рассказ немного выше.

Был в нашем веке один царь, превзошедший нечестием всех бывших прежде, о котором и я недавно беседовал с вами. Этот царь, видя, что обстоятельства наши становятся блистательными от этого, т. е. от смерти мучеников, и что не только мужи, но и нежные дети и незнавшие брака девы, и вообще всякий возраст и каждый пол стремятся на смерть за благочестие, терзался и досадовал, и не хотел открыто провозгласить войну. Все, говорил он, как пчелы на сот, полетят на мученичество; и это узнал он не от другого кого-нибудь, но от своих предков. В самом деле, и властители воевали против церкви, и народы непрестанно восставали, когда еще мала была искра благочестия; однако они не погасили ее и не погубили, но сами они погибли, – а искра та, увеличиваясь, поднялась на высоту и объяла всю вселенную, тогда как все верные были убиваемы, сожигаемы, низвергаемы с утесов, потопляемы в море, отдаваемы диким зверям. Они попирали угли, как грязь, на моря и волны смотрели, как на луга, стремились к мечу, как к диадеме и венцу, и посрамляли всякого рода мучения, перенося их не только мужественно, но и с великой радостью и охотой. Как растения скорее растут, будучи орошаемы, так и вера наша, подвергаясь нападениям, более цветет, и, испытывая гонения, более умножается, и не столько водная влага обыкновенно делает сады цветущими, сколько кровь мучеников напояет церкви. Зная все это и больше этого, тот царь боялся открыто поднять на нас войну, чтобы, говорил он, не доставить им возможности воздвигать постоянно трофеи, одерживать непрестанно победы и украшаться венцами. Что же он делает? Посмотрите на его коварство. Всем врачам, и воинам, и софистам, и риторам он повелел или отказаться от своих должностей или с клятвой отречься от веры, издали таким образом направляя против нас войну, чтобы, если они уступят, поражение их было достойно смеха, из-за того, что они не предпочли благочестия богатству, а если мужественно устоят и преодолеют, то победа не была бы совершенно блистательной и трофей не был славен, так как не великое дело – пренебречь искусство и ремесло для благочестия. И на этом одном он не останавливается; но если кто в прежние времена, когда были благочестивые цари, или ниспровергал жертвенники, или разрушал капища, или брал жертвы, или сделал что-нибудь подобное, то был он привлекаем в судилище и убиваем, и не только сделавший что-нибудь подобное, но и только обвиненный в этом. Множество и других разнообразных предлогов придумывал он, чтобы погубить всех, живущих в благочестии. И все это он делал, желая помрачить венец мученичества, чтобы убийства у него продолжались и умерщвления совершались, а награды мучеников не являлись блистательными. Но в этом он не имел никакого успеха, потому что пострадавшие имеют получить венец, во всяком случае, не по его приговору и не от его злобы, а по суду неподкупному, т. е. вышнему.

2. Итак, когда дела находились в таком положении, а царь тот мучился желанием начать войну против нас и боялся поражения, – тогда случилось быть воинскому пиршеству, в котором участвовали собравшие нас сегодня мученики, и, как обыкновенно бывает на пиршествах, между множеством разговоров, когда другие говорили об ином, они стали оплакивать настоящие бедствия, ублажали прежнее время и говорили между собой и присутствовавшим: стоит ди вообще жить после этого, дышать и смотреть на это солнце, когда попираются священные законы, благочестие подвергается оскорблениям, общий Владыка твари терпит бесчестие, когда все наполнилось смрадом и дымом от нечистых жертв, и мы даже не можем дышать чистым воздухом? Не пропусти ты у меня этих слов без внимания, но представь, в какое время они были сказаны, посмотри и на благоговение говоривших. Если на воинском пиршестве, где бывает цельное вино, пьянство, соревнование в крайнем пресыщении и состязание в невоздержании и беспутстве, они так воздыхали и так плакали, то каковы они были дома, находясь одни между собой? Каковы были во время молитв те, которые в самое время пиршества так сокрушались и являли сердца апостольские? Другие падали, а они плакали; иной безбожничал, а они пламенели; они не чувствовали собственного здоровья по причине болезни братий, но, как бы назначенные общими предстателями вселенной, так скорбели и плакали о постигавших ее бедствиях. Эти слова их не остались втайне; но один из участвовавших в этой трапезе, коварный и льстивый, желая угодить царю, пересказал ему все, что было говорено. Он же, найдя то, чего давно искал, и ухватившись за предлог, по которому можно было лишить их мученических наград, приказывает взять в казну все их имущество, обвиняя в преступлении за такие речи, и повелел отвести их обнаженными в темницу. А они радовались и величались. К чему нам, говорили они, богатство и драгоценная одежда? Даже, если бы нужно было для Христа снять и последнюю одежду – самую плоть, то и ее мы не пожалеем, но отдадим и ее. Дома их затем были запечатаны и все имущество их разграблено. Как люди, намеревающиеся отправиться в далекое отечество, часто посылают вперед деньги, вырученные за дом свой, так точно случилось и с ними. Так как они имели отойти на небо, то наперед отправлено было их имущество, и сами враги содействовали этой отправке, потому что не только в виде милостыни раздаваемое богатство переходит на небо, но и то, которое расхищают враги веры и гонители живущих в благочестии, и оно собирается там же. А что последнее не меньше первого, послушай, что говорит Павел: "и расхищение имения вашего приняли с радостью, зная, что есть у вас на небесах имущество лучшее и непреходящее" (Евр. 10:34). Итак, мученики были в темнице, и весь город стекался туда. Хотя ужасы, угрозы и великие опасности предстояли тому, кто пришел бы и беседовал и сообщался с ними в речах, но страх Божий отклонял все это, и многие тогда ради них сделались мучениками за общение с ними, презирая настоящую жизнь; при стечении множества людей там совершались постоянные псалмопения, священные всенощные бдения, собеседования, исполненные духовного назидания; и когда закрыта была церковь, тогда темница сделалась церковью. Не только приходившие отвне, но и пребывавшие внутри получали величайшие уроки добродетели и целомудрия от терпения и веры этих святых. Услышав об этом, царь еще более мучился, и, желая довести их до падения и истребить это усердие, подослал к ним с злым умыслом некоторых нечестивых и хитрых людей, которые, сидя часто с ними, когда заставали их одних, и предлагая советы как бы от самих себя, а не по поручению царя, убеждали их оставить благочестие и перейти к нечестию; таким образом, говорили они, вы не только отстраните угрожающую вам опасность, но и получите большую честь и большую власть, укротив так гнев царя; не видите ли, что и другие товарищи ваши сделали то же самое? Но они отвечали: по этому самому мы и будем стоять мужественно, чтобы принести самих себя, как бы в жертву, за падение тех. Человеколюбив у нас Владыка: Он умеет, приняв и одну жертву, примиряться со всей вселенной. И как три отрока говорили: "и нет у нас в настоящее время ни князя, ни пророка, ни вождя, ни всесожжения, ни жертвы, ни места, чтобы нам принести жертву Тебе и обрести милость: но с сокрушенным сердцем и смиренным духом да будем приняты" (Дан.3:38-39), так и эти мученики, видя алтари разрушаемыми, церкви запираемыми, священников изгоняемыми, всех верных гонимыми, старались принести себя Господу за всех, и, оставив воинские ряды, спешили присоединиться к ликам ангельским. Если мы, говорили они, и не умрем теперь, то непременно умрем немного позднее и испытаем то же самое; лучше же умереть за Царя ангелов, нежели за человека столь нечестивого; лучше поднять оружие за отечество вышнее, нежели за нижнее и ногами попираемое; здесь, если кто и умрет, не получит от царя ничего достойного своего усердия: ведь что человек может дать уже умершему? Часто, даже не удостоивши и погребения, его оставляют лежать на добычу псам. А если мы умрем за Царя ангелов, то получим тела с большею славою, восстанем с великим блеском и получим гораздо большие трудов воздаяния и венцы. Итак, возьмем духовное оружие; не нужно нам стрел и луков, не нужно никакого другого чувственного оружия; на все достаточно нам языка. Подлинно, уста святых суть колчан, ими постоянно одни за другими наносятся удары в голову диавола.

3. Это и подобное этому было донесено царю; но он не отставал, а принимался вновь предлагать через тех обольщения. Так действовал этот хитрый, коварный и умный на злое дело человек для того, чтобы, если мученики, ослабев, покорятся, вывести их перед глазами всех и заставить наконец принести жертву; а если они неизменно будут проявлять твердое мужество и доблестно устоят в борьбе, то победа их не была бы видима, а обвинил бы он их и казнил как будто за преступление. Но Тот, Кто открывает глубокое и сокровенное, не попустил скрыться козням и остаться коварству невидимым. А как тогда жена египетская, схватившая Иосифа в своей комнате, в великой тишине надеялась укрыться от всех людей, но не укрылась от неусыпного ока, и не от него только, но и от людей, живших после, и что она говорила Иосифу без свидетелей, то возвещается по всей вселенной, – так точно и этот царь надеялся укрыться, говоря в темнице через подосланных советников, но не укрылся; напротив, все после узнали козни, коварство, победу и трофей. Когда именно потрачено было и протекло много времени, и множество дней не ослабило их ревности, но еще более укрепило их усердие и сделало очень многих подражателями их, царь наконец повелевает в полночь отвести их на место казни. И выведены были эти светильники среди мрака, и обезглавлены. Тогда головы их сделались еще более страшными для диавола, нежели когда они издавали голос, подобно голове Иоанна, которая была не так страшна, когда говорила, как тогда, когда безмолвно лежала на блюде, потому что и кровь святых имеет голос, не ушами слышимый, но охватывающий совесть убийц. После блаженной кончины мучеников те, которые, подвергая собственную жизнь опасности, стремятся к приобретению таких останков, унесли этих героев, и сделались сами живыми мучениками. Хотя они и не были обезглавлены, но они, наперед решившись потерпеть это, устремились на приобретение тел мучеников. Бывшие при этом и удостоившиеся видеть эти новоубиенные тела говорят, что, когда они перед погребением лежали друг подле друга, то на лицах их сияла такая благодать, какая, по словам Луки, была у Стефана, когда он имел защищаться перед иудеями (Деян.6:15), и не было никого, кто предстоял бы тогда перед ними без страха. Так самый вид поражал всех взиравших, и все взывали словами Давида: "неразлучные[3] в жизни своей, не разлучились и в смерти своей" (2Цар.1:23). Они вместе и были исповедниками, и жили в темнице, и отведены на место казни, и сложили головы, и одна гробница содержит тела обоих, равно как и одна обитель примет опять эти тела на небесах, когда они будут восхищены с большей славой. Этих мучеников достойно назвать и столпами, и скалами, и башнями, и светильниками, и вместе тельцами. Как столпы, они поддерживают церковь; как башни, ограждают ее; как скалы, отражают всякое нападение, доставляя великую тишину находящимся внутри; как светильники, они отогнали тьму нечестия, и как тельцы, душой и телом с одинаковой ревностью влекли благое иго Христово. Будем же постоянно приходить к ним, прикасаться к гробнице их и с верой обнимать их останки, дабы получить отсюда некоторое благословение. Как воины, указывая на раны, полученные ими от врагов, с дерзновением беседуют с царем, – так и они, неся на руках отсеченные головы свои и выставляя их на вид, легко могут получить все, чего ни пожелают, от Царя небесного. Итак, с великой верой, с великим усердием будем приходить туда, чтобы и от вида этих святых памятников, и от мысли о подвигах, и от всего получив много великих сокровищ, могли мы и настоящую жизнь провести согласно с волей Божией и в ту пристань прибыть с великой прибылью, получить Царство Небесное, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь и поклонение, во веки веков. Аминь.